Жернова. Книга 2

— Не хмурься — я был уверен, что говорил…

— Ладно, и когда успели?

— Помнишь выступление шефа военно-инженерного ведомства в Министерстве по поводу сложности изготовления телескопических мачт и ненадежности их в эксплуатации?

— Помню, что Совет отверг это предложение… Или нет? — Ларс сделал паузу, подавляя тошноту.

— Поначалу — да. Но буквально через пару недель было дано указание создать опытный образец передвижной мачты на треугольной решетчатой платформе. С той самой шарнирно-подвижной «ногой» для изменения высоты, что разработали в Проектном ведомстве твоего отца. И проверить один из них здесь — на авиадроме Бхаддуара. Извини…

— Утомил ты своими извинениями. — Ларс не скрывал раздражения тем, что кузен легкомысленно забыл упомянуть, что в дело пошли разработки его погибшего отца — младшего брата императора Магнуса…

— И как двигается опорная платформа? — Ларс попытался подавить обиду, продолжив разговор о технологии. — Ведь проект предполагал, что ее будут перемещать на железнодорожных тележках по колее…

— Лаарцы все упростили до предела, используя труд тысяч рабов. Так что в нашем распоряжении идеально выровненная швартовочная площадка с отменным покрытием и выдрессированные кнутом причальные команды.

— Весьма прогрессивные технологии, — буркнул Ларс. — Однако, удивлен, что корабль не сорвало при таком шквале, — перешел он на более насущную тему, наблюдая за судном, которое действительно останавливало свое кружение.

— Срывы при шквале регистрируют все реже… Стыковочный узел модернизировали, да и носовую часть упрочняют, насколько это возможно… Хотя, еще год назад в Равенне, помнишь, Сокол разбился?.. Парни просто не успевали повернуть корабль по ветру — броски ветра оказались быстрее.

— Да уж, нашим в рубке не позавидуешь, если они там… — пробормотал Ларс.

— Вряд ли, — возразил Гуннар, — судно, скорее всего, уже разгрузили, и команда отдыхает. Корабль удержится в стыковом гнезде и без пилотов — на этот случай спроектировали автомат-реактор… Уже полгода как.

Ларс сознавал, что они оба сейчас слишком много болтают, что случается после хорошей встряски после почти состоявшегося интимного свидания со смертью…

— Я бы, пожалуй, рискнул глянуть с верхушки мачты, как хвост дирижабля вертится… — бодро заявил Гуннар.

— Лично я — пас. Похоже, наелся адреналином на год вперед, — качнул головой Ларс и тут же пожалел об этом, с трудом подавив приступ рвоты. — И, судя по всему, заработал неслабое сотрясение мозга…

Небо над побережьем быстро светлело. Грузовой корабль на мачте завис в неподвижности, — целый и невредимый. Серебряная бухта становилась все ближе. Мощные скальные выступы, образующие естественный волнорез, надежно защищали гавань от штормовых волн. Множество пирсов вгрызалось в спокойную синь гавани. А над ней ступенями поднималась громада города, увенчанного величественным дворцом Розаарде, пламенеющего в лучах заката.

— Ну и махина… — пробормотал Ларс, регулируя резкость бинокля.

— Ты про дворец? — спросил Гуннар, ревниво сравнивая Розаарде с императорским дворцом в Эббе.

— Я про мачту, — эта их Небесная игла больше походит на Небесный лом… она явно раза в три толще наших стационарок… И зачем нужны те огромные зигзагообразные конструкции, что поднимаются до самого верха?

— Пандусы. Дело в том, что исходный проект, который мы передали лаарцам, их инженеры изменили с учетом здешних условий, то есть, по максимуму используя человеческие ресурсы.

— Снова рабы?

— Снова, — кивнул Гуннар. — У нас грузовые лифты, а у них — рабы, которые тащат грузы по лестницам или волокут по этим самым пандусам на верхотуру. Потому сооружение и выглядит таким массивным.

— Это же адский труд, — Ларс непроизвольно сжал пальцы в кулак и тут же скривился от боли.

— Порхи для них — что мусор под ногами. Рассказывали, что ослабевших носильщиков просто сбрасывают вниз, чтобы не тормозили движение всего потока…

— Жестко. — Ларс помолчал. — Подожди, а как поднимаются пилоты, бортмеханики… ну и их надзиратели, в конце концов?

— Для них оборудованы механические подъемники… И опять же — никакой тебе гидравлики или электричества, только шестерни, цепные блоки и мускульная сила рабов…

— Ладно, посмотрим на этот беспредел поближе, — устало кивнул Ларс, потянувшись за бутылкой с водой. Видимо, от толчков, она упала, и ему пришлось шарить внизу. — Надо же… — вместо бутылки пальцы нащупали экзотическое перо южной птички — растрепанное и пыльное, оно, тем не менее, сохраняло яркую изумрудно-золотую окраску. — Как внутрь-то попало?…

— При наших сегодняшних прыжках и ужимках в облаках — ни капли не удивительно…

***

Ларс смотрел на приближающийся Бхаддуар, признаваясь себе, что, по крайней мере, издали, он не уступает столице Энрадда, а возможно, даже превосходит ее. Город рос как гора. Кварталы поднимались вверх ступенями. Башни, колокольни, храмы и старинные здания, высились подобно деревьям, взбирающимся на холм. За строениями первого яруса виднелись фасады и крыши домов вышележащих кварталов Грайорде — Нижнего Города. И так — от самого порта с пирсами и причалами до крепостной стены Розстейнар — Верхнего Города. Вишенкой на этом многослойном торте был тысячелетний дворец Розаарде, сооруженный из блоков порфира и розового гранита.

— Впечатляет, ничего не скажешь…

— Да уж… — согласился Гуннар, — пожалуй, все не так плохо, как казалось. По крайней мере, мы, наконец, видим Бхаддуар своими собственными глазами, а не на халтурных черно-белых фото… Если бы не шторм, то даже не знаю, когда бы отец разрешил мне официально слетать до Лаара…

— Когда рак на горе свистнет… Пора снижаться, командир… — Ларс наклонился к штурвалу руля высоты, справа от пилотского кресла.

— Не тянись, не тянись, твоя светлость, я и один справлюсь… — одернул его Гуннар, манипулируя клапанами.

— Незачем в одиночку напрягаться, — курс я удержу, правая-то рука работает, — Ларс подмигнул кузену, — не сомневайся!

Огромное авиаполе находилось милях в трех от нижней крепостной стены Бхаддуара. Неподалеку от причальной мачты, как муравьи, копошились сотни человеческих фигурок, возводивших огромный эллинг. — Ты смотри — нас, похоже, уже встречают… — удивился Ларс, разглядывая расходящиеся полукругом группы рабов, которыми командовали верховые надсмотрщики. — Судя по всему, это их причальная команда в полсотню человек… А чуть подальше… Да там целая делегация, Гуннар!

Принц снизил скорость до минимальной, опуская машину над авиаполем по пологой кривой. Теперь дирижабль «полз» на высоте пятидесяти метров над землей. — Бьорк! — повернулся он к мотомеханику. — Пора бросать гайдропы! — Кивнув, Бьорк, еще бледный от пережитого, но уже пришедший в себя, поспешно вышел из рубки, чтобы выполнить приказ.

— Десять метров… — пробормотал через несколько минут Гуннар, отслеживая сброс фалов, и перевел движители в вертикальное положение. Винты потянули машину к земле.

На земле за дело тут же взялись три десятка причальщиков. Подтягивая дирижабль за гайдропы, они умело корректировали положение судна, и практически приняли гондолу «на руки», удерживая ее за поясные стропы. Когда мощные колеса опор передней и хвостовой части коснулись идеально ровных плит авиаполя, Ларс с облегчением выдохнул. Все происходило стремительно и неправдоподобно — слишком много событий было спрессовано в коротком промежутке последних суток. Осунувшееся лицо Гуннара от напряжения покрылось испариной, но он все же кривовато улыбался, глядя на кузена. — Как думаешь, нам можно, наконец, расслабиться?

Они вышли к широкой откидной двери левого борта. Рабы под наблюдением надзирателей тут же начали погрузку мешков с песком — балласта для утяжеления судна. Сжав губы, Ларс скользил глазами по застарелым шрамам и свежим кровавым следам, покрывающим спины молодых мужчин, — бритых, босых, прикрытых лишь набедренными повязками. А к кораблю уже подходила группа встречающих. Впереди, не торопясь, шел представительный вельможа, облаченный в черное с серебром. Сдержанный наряд подчеркивал темные зачесанные назад волосы, волнистой гривой спадавшие на плечи, и пронизанную седыми нитями бороду. Он с явным интересом доброжелательно смотрел на гостей, раскрывая руки в приветственном жесте, будто готовясь обнять их.

— Свер ан Оллард, советник Его величества — короля Готфрида, правящего супруга владетельницы Лаара Элмеры Милостивой! — представился он. Голос вельможи был низким и властным. Он демонстративно низко поклонился, что было совсем не обязательно, как отметил Ларс, и продолжил: — Приветствую отважных авиаторов, оседлавших бурю и прибывших в Лаар верхом на хребте урагана, — он улыбнулся, щуря зеленые, как у кота, глаза. — Прошу, прошу, господа…

Пытаясь сохранить равновесие и кляня проклятое головокружение, Ларс спустился по трапу вслед за кузеном. — Герцог Арлинда, Гуннар Магнус нор Крейг и мой кузен — герцог Ларс нор Байли, к вашим услугам, минрэй, — напрягая осипший голос, ответил принц, вежливо склонив голову, и покачнулся. Ларс успел схватить его здоровой рукой за локоть, заметив неприкрытое беспокойство на лице советника Олларда. Но Гуннар уже выпрямился. — Все в порядке, минрэй. Нас всех немного штормит… после шторма, — пошутил он, добившись встречной улыбки советника.

На колесных тележках рабы уже подогнали к дирижаблю тяжелую решетчатую платформу с укрепленной на ней высокой причальной мачтой. На мачту уверенно взбирались двое порхов, готовясь подвязать фалы к носу корабля. Чтобы точно совместить стыковочный узел судна с гнездом на мачте, группы рабов осторожно поворачивали платформу, подчиняясь указаниям надзирателей. После точной ориентации и стыковки узлов, дирижабль принялись дополнительно фиксировать растяжками, крепя их на массивных якорных опорах.

Прищурив здоровый глаз, принц, посмотрел на грузовой корабль Энрадда, пришвартованный к Небесной игле, и Оллард, предвосхищая его вопрос, тут же сообщил: — Не стоит беспокоится, Ваше Высочество, милостью богов грузовое судно не пострадало, а экипаж здоров… Позднее вы сможете сами убедиться в этом, если пожелаете… А сейчас… мы окажем вам срочную помощь, Ваше Высочество, ибо медлить при подобных травмах недопустимо…

Советник обернулся, и вперед выступил низкорослый полноватый человек с лунообразным лицом в дурацкой, по мнению Ларса, красной шляпе и темной хламиде. Он поприветствовал гостей, едва склонив голову в поклоне. — Верховный жрец ордена Непорочных, — представил он самого себя, — Скаах ан Хар.

Несмотря на сгущающиеся сумерки, глаза жреца скрывали очки с круглыми темно-красными стеклами. Длинные, будто без костей, пальцы, странно смотревшиеся с его рыхлой короткой фигурой, то и дело поглаживали медальон из темного матового камня. Но Ларса привлек орнамент над его короткой бровью — пять темных сужающихся к виску полос, напоминающих длинные изогнутые когти… «Хринг» — вспомнил Ларс, — «знак статуса жреца в Ордене». Тонкие губы человека растянулись в добродушной улыбке, но Ларс чувствовал липкий взгляд из-под очков, елозящий по его лицу. Не оборачиваясь, Жрец властно вскинул ладонь, подавая знак стоявшим позади него подчиненным, и через полминуты кузены уже сидели в мягких креслах с удобной опорой для ног.

Перед ними почтительно склонились двое — худой мрачный старик с выступающим острым подбородком и улыбчивый Непорочный с бритым черепом и двумя толстыми черными косами, падающими на плечи. Над бровью у обоих чернела пара «когтей». Висевшие на их шеях золотые кулоны в виде вскрытого сердца, выполненного с анатомической точностью, по-видимому, указывали на то, что жрецы занимались врачевательством.

Бритый в сопровождении двух учеников, держащих медицинские сундуки, повернулся к Гуннару, занявшись его раной на голове. Старик же подошел к Ларсу, согнув спину в глубоком поклоне. — Беспокоиться незачем, Ваша светлость, — проскрипел он, — Непорочные — самые искусные врачеватели в мире. Ларс мог бы поспорить, если бы не холодный пот, головокружение и раздирающая боль ниже локтя. А жрец тем временем взял прозрачный флакон, заполненный коричневой жидкостью, отлил из него пару ложек в крошечную пиалу и молча выпил, демонстрируя пациенту, что отравления опасаться не стоит.

— Я и мои эфебы сделают все, Ваша светлость чтобы терзающая вас боль, тошнота и кружение в голове прошли без следа, как только вы досчитаете до ста… Вслух.

Ларс опрокинул в рот снадобье, и у него перехватило дыхание. Казалось, что в пищевод влили едкую кислоту. Однако, открыв рот, чтобы заорать, он ощутил, что кислотное жжение прекратилось, и услышал, как Гуннар послушно считает вслух, — видно его тоже заставили принять лекарство. Не моргая, старец сосредоточил взгляд на переносице Ларса, глядя вроде бы на него, и одновременно — будто бы сквозь него. И удивительное дело — как только Ларс досчитал до семидесяти, боль не просто утихла, она исчезла вообще. Испарилась. Причем старый лекарь, не задавая вопросов, тут же понял, что снадобье подействовало, и начал раздавать короткие указания эфебам.

Те ловко и осторожно разрезали рукав рубашки, обнажив опухшую синюшно-багровую руку Ларса. Пока помощники крепко удерживали его за плечи, костистые пальцы старика почти неслышно пробежались по сломанному предплечью. — Отек серьезный, — сообщил жрец, — но разрывы нутряных тканей невелики, а излияние крови ограничено. Немного поврежден нерв, потому боль проявила себя острее, чем обычно бывает при закрытом переломе. Но в целом, Жизнедатель оказался весьма милостив, Ваша светлость.

Врачеватель щупал, тянул костные обломки, сдвигал и надавливал, но Ларс, хоть и напрягался в ожидании боли, не чувствовал ничего, слыша лишь противный хруст, треск и щелканье. — Я устранил смещение фрагментов кости и сопоставил их, — сухо пояснил лекарь. — Теперь кости сложены, как им надлежит по природе.

По его знаку юный эфеб смазал кожу на руке Ларса густым и очень холодным маслом с острым запахом. — Это средство сдержит нарастание отека, — снова объяснил свои действия жрец. — Осталось закрепить костные обломки для дальнейшего сращивания. Для этого сделаем жесткую повязку, которая не позволит им сместиться.

Под мрачным взглядом учителя эфебы пропитывали широкие ленты ткани бурой смесью с запахом смолы, и осторожно формировали фиксирующую повязку. Пока ее накладывали и разглаживали, жрец удерживал предплечье пациента в нужном положении. Через пару минут забинтованную руку Ларса уложили в косынку, обхватившую шею. Поклонившись, врачеватели, не поворачиваясь к гостям спиной, попятились назад. Скаах ан Хар, все это время внимательно наблюдавший за процедурами, которые проводили высокородным чужестранцам, обратился к Гуннару: — Обещаю, Ваше Высочество что послезавтра от вашей раны останется лишь едва заметный шрам.

Затем Жрец нацелил очки на Ларса. — К концу пятого дня приема снадобий, приготовленных при воздействии светлой яджу, кость срастется, и вы сможете поднимать тяжести, пользоваться холодным оружием и управлять своей небесной машиной. Никаких ограничений.

Кузены почти одновременно вскинули брови, подавляя недоверчивое хмыканье. — Ваши сомнения понятны, минрэи, но совершенно напрасны, — тут же раскусил их скепсис Верховный Заклинатель. — В течение этих дней юные служители Светлосияющего будут непрерывно взывать к неизмеримому свету, умоляя о вашем скорейшем излечении. Взывать, не прерываясь на сон, еду, питье и естественные надобности. Как правило, они столь неистовы в своем бдении, что, даже потеряв голос, продолжают безмолвно кричать, напрягая все силы. К сожалению, некоторые, особо усердные, погибают от обезвоживания, — добавил он, старательно раздвинув губы в улыбке светлой грусти.

— Прошу прощения, минрэй… — Ларс замялся, не зная, как правильно обратиться к жрецу.

— Да-да, — просто минрэй, или, если вам угодно, — Владыка тайного, — подсказал тот, поняв замешательство гостя. При виде помрачневшего лица Ларса рот Жреца исказила едва заметная усмешка, будто он угадал его мысли и знал, что именно его расстроило.

— Так вот, минрэй, — продолжил Ларс, стараясь придать голосу твердость, — я в курсе, что обычный перелом срастается недель за пять… И не считаю правильным ускорять выздоровление за счет страданий, а тем более — за счет жизни кого бы то ни было, в данном случае — служителей вашего Бога. Это совершенно неприемлемо. — Последние слова он произнес с нажимом.

— Подобное ритуальное лечение применяют лишь для особо избранных господ, в знак особого уважения… — с напором возразил Скаах ан Хар, улыбаясь еще доброжелательнее, так что его бледные десны оголились, а круглое лицо покрылось ниточками тонких морщинок.

— Мы безмерно благодарны вам, Владыка Тайного, — вступил в разговор принц, — и безмерно обязаны. Но, и я, и мой брат пока ничем не заслужили того «особого уважения», ради которого требуются человеческие жизни… И потому, я настаиваю, минрэй…

— Как вам будет угодно, — оборвал его Жрец, погасив улыбку. — Ваше высочество, Ваша светлость, — Скаах ан Хар небрежно поклонился, и направился к своей свите.

Теперь, когда боль утихла, Ларс смог, наконец, включиться в анализ всего происходящего, — слишком много вопросов распирало голову, и отмахиваться от них не стоило. Они оказались в чужой стране, о которой рассказывали и писали в Энрадде много всего разного, однако по факту знали очень мало. И, кроме того, намерения правителей Лаара, как и Жреческого Ордена по отношению к ним оставались неизвестными.

— Гуннар, может, я «шибко мнительный», как выражается наш старый садовник, но я не могу избавиться от ощущения, что они… что они заранее знали о нашем прибытии в Лаар… Как это возможно?

— Соглашусь, — едва кивнул принц. — Пусть ты и правда шибко мнительный, пусть у них было время заметить дирижабль и подготовить причальную команду, но… то, что на выходе нас уже ждала целая делегация встречающих говорит о том, что советник и Жрец со свитой прибыли на авиаполе заранее…

— В том то и дело — как их успели так быстро предупредить…

Гуннар пытался почесать висок, закрытый бинтами. — Получается, король отправил делегацию, уже зная, что…

— Что на борту воздушного судна Энрадда находится наследник императора, — закончил его мысль Ларс, поднимаясь с кресла.

Глава 7. Запах свободы

Они укрылись в неглубокой сухой пещерке, одной из множества, скрытых в скальных складках возле Черного зуба. Казалось, давным-давно, они удили здесь рыбу под оглушительный лай Самсона. Океан засыпал. Волны с ленивым шелестом лизали белевший в сумерках серебристый песок. Ветер ослаб до мягкого бриза. А Бренна трясло от холода, пробравшего до нутра, пока он плыл. Согреться не удалось даже после нескольких больших глотков синюхи, которую притащил предусмотрительный Дуги. И жар костерка, куда он подбрасывал ветки боярышника, будто едва касался кожи, ничуть не грея…

Но это все было неважно.

Пошарив за пазухой, Дуги взял холодную ладонь Бренна и вложил в нее… старый моряцкий свисток. Он вспыхнул начищенной медью в свете пламени, заигравшего золотыми отливами на рыжем металле. — Вот, держи, брат! Соскучился, небось…

Бренн вздрогнул от встречи с любимой детской вещью и от того, как назвал его приятель. Брат. Прежде Дуги никогда так к нему не обращался… Он вдруг понял, что только сейчас по-настоящему может дышать полной грудью. А ведь на Скотном дворе он вдыхал тот же самый воздух… на том же самом побережье. Вдыхал, но ощущал лишь затхлую вонь подземелий, мочи, крови и животного страха, напрочь вытеснившую прежние запахи… И только теперь, когда, дрожа от холода и полузакрыв глаза, Бренн слушал голос Дуги, сливавшийся с шорохом волн и ворчанием костра, он, наконец, ощутил его — запах свободы, такой знакомый, и такой новый.

Запах свободы властно и резко врывался в грудь вместе с прохладным соленым ветром открытого моря. И вкус его ощущался даже на языке. И сейчас, безлунной ночью, он был насыщен жаром дневного солнца и горечью диких трав. А еще в него тонкой струйкой вплетался позабытый запах, исходящий от Дуги — теплого дома, дымного железа и сладких булок. Этот аромат пропитывал каждый день его прежней жизни, беззаботной и светлой… До того дня, когда он убил гнусавого Джока. — А Морай… он где? — сумел выдавить из себя Бренн. — Ты ведь один в Казаросса был?

Дуги помрачнел: — Честно сказать, лучше б вообще туда не ходил, а прямиком сюда двинул… тебя дожидаться. Пока ты на арене скакал, да с гадом рукастым бился, я чуть в штаны не накидал… Хорошо, что мастер дома остался, тем более, что он ни разу ни одной Игры не видел… а тут… столько дерьма сразу, и среди всего этого дерьма — ты, и не помочь тебе ничем… Не ровен час, схудилось ему бы…

Бренн кивнул, полностью соглашаясь с доводами приятеля. Мораю действительно незачем было смотреть, как на арене Казаросса его приемыша долго и остервенело рвут зубы и щупальцы.

— А вот зацени-ка… — Из старого школьного рюкзака Дуги появилась удивительная вещь — настоящая подзорная трубка, увесистая, в кожаной оплетке. Бренн сразу понял, что стоит такая штука немало, и вопросительно поднял бровь.

— Ага, — кивнул тот, — дорогая, жуть! Только бате не говори — ухо оторвет на хрен. Но зато я будто бы рядом с тобой был… все видел… и очковал прям до мокрых штанов. Только вот помочь не мог…

— Никто бы не мог, Дуг… не заморачивайся… Так что Морай? — отвлек его Бренн от пустых сожалений.

— А с мастером мы так решили — как только тебя с арены уведут, я рвану прям сюда, а он будет ждать нас обоих в твоем старом доме в Канаве, где ты раньше с матерью жил… — Дуги снял с шеи старый ключ от лачуги в Переулке утопленников, где Бренн провел первые пять лет жизни, и положил на камень.

— Надо быстрее валить отсюда, — стуча зубами, Бренн сжал в ладони потемневший ключ. — Если Краб посулит награду за мою башку, меня здесь быстренько сцапают… Да и в Канаве, боюсь, искать будут…

— Не, не суетись, брат… У Зуба тебя ни одна гнида искать не догадается, а до утра никто и в Канаву не сунется, — мотнул головой Дуги. — Сам знаешь, по ночам туда ни скорпы, ни Ловчие не лезут — себе дороже… Ты согрейся, поешь — я лепех прихватил, а как совсем стемнеет, так, не спеша, и двинемся…

Дуги весь светился от осознания того, что друг наконец-то рядом. Прямо сиял, как начищенный медный котел, не скрывая радости и облегчения. Он старался говорить рассудительно и неторопливо, подражая Мораю, но не справляясь со своими чувствами, то и дело принимался частить, захлебываясь словами. Его искренние переживания согревали Бренна лучше, чем огонь.

— На Вишневую тебе возвращаться пока никак нельзя — туда перво-наперво припрутся… а к нам в Русалку… — Дуги замялся.

— И к вам пока нельзя, — твердо закончил Бренн фразу, которую недоговорил приятель. Он не собирался подставлять семейство Ри. Мало ли, как все обернется. Люди ан Хурца — хоть его собственные головорезы, хоть наемные — могут разузнать, что Бренна держали за своего в доме трактирщика. А уроды типа Шила или Вислоусого скорпа используют любые грязные способы, чтобы запугать и выдавить из человека, все что он знает. И потому, само собой, надо отвести от семьи папаши Мартена любопытные и недобрые взгляды. Чтобы в Русалке его вообще не искали… Ну, а если искали, то не нашли…

— Надевай-ка сухое! — Из бездонного рюкзака деловитый Дуги вытащил чистую рубаху, неодобрительно поглядывая на мокрые длинные волосы, облепившие спину друга. — Только сначала патлы твои бабские срежем — тогда на тебя вообще никто не глянет… Я и ножницы прихватил…

— Тогда режь! — Бренн оценил предусмотрительность Дуги, с уважением посмотрев на огромные кухонные ножницы, появившиеся из рюкзака вслед за рубахой и штанами. Ему самому не терпелось избавиться от волос, отросших ниже лопаток. Пока ножницы лязгали у него над ухом, он наслаждался странным чувством удовлетворения при виде того, как башмаки Дуги немилосердно втаптывают в песок срезанные вихры.

— Сойдет, — пробурчал «цирюльник» через несколько минут усердия. Он вкривь и вкось обкорнал волосы до плеч, но судя по удовлетворенной улыбке, был вполне доволен результатом, — именно такая прическа, по мнению Дуги, полагалась приличному парню.

— Теперь жги, — хрипло велел Бренн, с ненавистью глядя на кучу слипшихся прядей. Дуги подергал кольцо в проколотой мочке, привычно подражая жесту Морая, и равнодушно кинул обрезки волос в пламя. Огонь жадно набросился на новую порцию корма, и Бренну казалось, что вместе с ненавистными бабскими локонами сгорает кусок той уродливой жизни, которую он провел в покорном унижении, едва не потеряв самого себя.

— Кошкой паленой воняет, — Дуги заржал, закидывая назад кудрявую голову, и Бренн, неожиданно для себя, криво улыбнулся, не разжимая сухих соленых губ.

— Ну вот, одно доброе дело сделано, а теперь пора ошейник твой сраный срезать… — Деловито сопя, Дуги снова полез в рюкзак. С ошейником он справился минут через пять упорной работы ножовкой. К тому моменту, когда подлая железка, наконец, поддалась, Бренн согрелся и даже зажевал еще теплую картофельную лепешку, ни капли не раздражаясь на сопение приятеля и противный металлический визг за ухом.

***

Переулки Канавы знакомо воняли нищетой, рыбьими потрохами и нечистотами. Редкие фонари с сальными свечами, установленные на перекрестьях улочек, едва разгоняли густой сумрак. Им едва ли помогал тусклый свет из полуслепых окон лачуг и кабаков, возле которых, как всегда дрались или хрипели в лужах рвоты и крови завсегдатаи и случайные прохожие. Тут же, бахвалясь перед приятелями, пользовали лысых беззубых хуср не старше тридцати лет, изгнанных из Веселых домов за старость. Денег женщинам не давали вовсе — за изнурительный многочасовой труд они получали лишь миску жидкой похлебки с требухой и одобрительный хлопок по заду.

Несколько раз Бренн касался свободной шеи, одергивал под безрукавкой рубаху и чуть крепче наступал на пятку, чтобы лишний раз прочувствовать — он одет и обут, он в башмаках, как свободный горожанин, а не босой и голый, как жалкий порх. Пробираясь закоулками, они шли как две тени во мраке, и хотя на двух парней никто не обращал внимания, Бренн выдохнул с облегчением, лишь когда они свернули в темную трещину Переулка Утопленников, дохнувшую на них запахом стылого воздуха, плесени и отбросов. Ни одного фонаря или уличной жаровни, лишь тусклые проблески света пробивались из закопченых окошек обитаемых домов.

За эти годы заброшенная конюшня по соседству с их лачугой сгнила и перекосилась, грозя в любой момент рухнуть, а узкая, в одно окно, хибара горшечника, судя по сорванной двери, давно была необитаема. Изредка в старый материнский дом наведывался Морай, проверяя целостность досок, которыми была заколочена дверь и маленькое окошко. — И такая конура может пригодиться в нужный день, — приговаривал кузнец. Будто предвидел.

Бренн невольно замедлил шаг — он не появлялся здесь девять лет, и сейчас вдруг почувствовал, что он совсем иначе смотрит на все вокруг. И только сейчас ему в голову пришла испугавшая до дрожи мысль. Его отец был мореходом? Так рассказывала мать… Но в Канаве — беднейшем и проклятом квартале Нижнего города никогда не селились ни матросы, ни тем более, лоцманы или шхиперы… И что — отец поселил свою юную жену в развалюхе одного из самых тошнотных углов этого убогого места? Он шел вслед за Дуги, а мысль эта грызла и грызла его, вгрызалась в сердце, в голову…

Мать врала! Вот почему его гнобил и презирал гнусавый Джок, обзывая мать грязными словами, а самого Бренна ублюдком. Наверняка, она забеременела, будучи не замужем, и, судя по всему, ее просто выгнали из семьи. И она… скрывалась здесь, одна, беззащитная, опасаясь, что новорожденного отнимут у нее, безмужней и безработной, и отдадут на воспитание в Детское гнездо. Почему он понял это только сейчас… Потому что хотел верить, и не задумывался… Он не винил ее, понятно, что ей пришлось врать… Просто слишком больно было отказываться от образа отца, который так поддерживал его в детстве…

Сквозь щели досок на заколоченном окне их домика пробивались теплые нити света, а дверь была не заперта. Первое, что Бренн увидел, перешагнув щербатый порог, — обтянутую серой рубахой широкую спину Морая, который разводил огонь, присев у низкого очага. Тот неспешно обернулся, и его темное лицо, будто вспышка, осветила короткая улыбка.

— Как дошли? За вами никто не увязался? — спросил он, уже без улыбки глядя на Бренна.

— Никто, афи, — поспешил ответить Дуги. Бренн чуть кивнул, впитывая запах горького табака, висевшего в воздухе. Странная робость закралась в сердце, — правда ли опекун рад ему, и не погаснет ли эта радость, когда тот осознает, сколько хлопот доставит ему вернувшийся приемыш, за которого он заплатил огромные деньги? К ноге вдруг притерся мурчащий теплый комок — Шагги! Басовито гавкнув, кот задней лапой принялся топтать башмак Бренна, требуя взять его на руки. Он подхватил пушистого зверя и прижал к себе — живое тепло успокаивало.