План игры. Геополитическая борьба США с СССР

Недопущение в Евразию любой влиятельной внешней силы и подчинение себе всех остальных континентальных держав является для России не только геополитической целью, но и выражением исторических амбиций. Географическая ситуация России парадоксальна. Великая российская империя явно доминирует в военном плане над огромным континентом, в котором проживает большая часть населения мира, который имеет наибольшую территорию и богатство и занимает центральное стратегическое положение по отношению к другим континентам. Вместе с тем, как свидетельствует карта, Россия является объектом особого рода изоляции и даже окружения. Несмотря на огромные континентальным размеры страны – она намного превосходит по величине любое другое государство земного шара, – Россия фактически замыкается материком. Она не имеет по-настоящему открытого выхода в мир. На одном конце материка Западная Европа эффективно блокирует выход России в Средиземное море и Атлантический океан. Выход России в Атлантику и за ее пределы сдерживается такими стратегическими препятствиями, как пролив Дарданеллы, находящийся между Черным и Средиземным морями, проливы Каттегат и Скагеррак, связывающие Балтийское и Северное моря, а также проход между Норвегией и Шпицбергеном (через который, во всяком случае, существует путь из советских портов, вынужденных бездействовать в зимний период).

На юге доступ к Персидскому заливу и Индийскому океану перекрывается целым рядом государств – начиная с Турции, включая Иран, Пакистан, Индию и кончая Китаем. Граница с Китаем кладет предел советской империи на Дальнем Востоке, а Южная Корея и островная Япония являются последними сторожевыми заставами. В этом регионе Советский Союз также эффективно блокируется. Доступ в Тихий океан ограничен узкой полосой советского Дальнего Востока, причем выход из порта Владивосток сдерживается стратегически важным Цусимским проливом, ведущим из Японского моря. Наконец, выход на севере почти постоянно закрыт ледяным барьером, и судоходство там невозможно.

Государственные деятели царской России и Советского Союза имеют следующую общую черту: и те и другие с помощью непрекращающейся экспансии усиленно стремились добиться некоторых ключевых стратегических целей, которые должны были решающим образом изменить географическое положение их страны и обеспечить тем самым господство над континентом. Это не результат домыслов или подозрительного отношения к России, а исторический факт.

Еще до первой мировой войны Россия стремилась с помощью экспансии на Дальнем Востоке навязать Китаю договоры, которые дали бы ей эффективный контроль над Маньчжурией, а за счет обладания Порт-Артуром – доступ в Желтое море. Поражение России в русско-японской войне 1905 г. временно притормозило эти усилия и привело также к потере южной части стратегически важного острова Сахалин, которая отошла к Японии. В результате барьер, закрывающий России выход в Тихий океан, стал еще более прочным. Точно так же накануне и во время первой мировой войны Россия постоянно выражала желание получить непосредственный доступ в Средиземное море. Длительная борьба Москвы с Оттоманской империей привела даже к непродолжительному столкновению во время Крымской войны (1853–1856) с франко-английской коалицией, стремившейся не допустить Россию в Средиземное море.

Та же цель была четко определена вскоре после начала первой мировой войны в официальной военной программе царизма. В документе, подготовленном одним из комитетов царского совета министров, вторая важнейшая цель России была сформулирована довольно кратко: «2) Осуществление исторических задач России на Черном море путем присоединения Царьграда (Константинополя) и Турецких проливов».

В этом же документе излагались цели экспансии России на запад. В нем содержались требования возвращения находящейся под контролем России Польше всех польских земель, удерживаемых Германией, и тщательно продуманного расчленения Германии. Это привело бы к ликвидации самой мощной континентальной державы Европы и переходу господства на континенте к России. Стремясь обеспечить участие России в войне с Германией, руководители Франции и Англии с симпатией отнеслись к притязаниям Москвы в Польше, а в апреле 1915 г. согласились даже на аннексию Россией Константинополя и Турецких Проливов. (Не удивительно, что Сталин впоследствии считал, что у него есть все основания выдвигать те же требования!) Если бы царская Россия достигла поставленных целей, то это имело бы далеко идущие стратегические последствия, которые отчасти предвосхищали бы обстановку, возникшую в 1945 г.

Советские государственные деятели, хотя они и руководствуются революционной доктриной, продолжают разделять царские геополитические устремления. На I конгрессе Коминтерна в 1920 г. контроль над Польшей был провозглашен главной стратегической целью, так как он давал Советской России прямую связь с мощными революционными выступлениями в Германии, которые в свою очередь рассматривались как часть более широкого революционного движения во всем мире. Пришедшие к власти большевистские лидеры надеялись, что даже брожение в Азии будет иметь исключительно важное значение в борьбе за подрыв господства в мире западных империй. Лев Троцкий, который, возможно, был наиболее четким выразителем стратегии нового советского режима, разъяснял Центральному Комитету еще летом 1919 г., что «агитацию в Азии» следует усилить, так как «международная обстановка явно складывается таким образом, что путь в Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии».

В последующие 20 лет не произошло советской экспансии и размеры бывшей царской империи даже уменьшились. На западе Москва потеряла Польшу, Финляндию и государства Прибалтики. На юге ей не удалось присоединить часть северо-западного Ирана. На Дальнем Востоке она потеряла особые привилегии в Китае. Однако это было лишь передышкой в историческом развитии империи. Когда вторая мировая война вызвала новый этап неустойчивого положения в мире, стремления Москвы к достижению широких стратегических целей были возрождены с новой силой. Некоторые цели были достигнуты путем односторонних действий. В 1939 г. Сталин заключил сделку с Гитлером о разделе Польши. В 1940 г. были захвачены и аннексированы восточная часть Финляндии и Прибалтийские республики. В первые же послевоенные годы Польша, Чехословакия, Венгрия, Румыния. Болгария и Восточная Германия были превращены в страны-сателлиты. В 1945 г. произошла оккупация Северной Кореи.

Были поставлены, но не осуществлены и другие крайне важные цели, хотя эти притязания вновь подтвердили евразийский размах стратегического мышления Москвы. Особенно неприкрытой демонстрацией советских амбиций были вопиюще откровенные нацистско-советские переговоры в конце 1940 г. (их полные протоколы сохранились в захваченных нацистских архивах) относительно совместного дележа добычи после ожидаемой победы нацистов. На этом этапе активного нацистско-советского сговора сталинский министр иностранных дел (и идейный наставник Громыко) Вячеслав Молотов посетил 12 ноября 1940 г. по приглашению Гитлера Берлин для обсуждения условий присоединения Советского Союза к Тройственному пакту, заключенному незадолго до этого между нацистской Германией, фашистской Италией и императорской Японией. Москва была информирована, что пакт был «направлен исключительно против американских поджигателей войны» и что его цель – помешать предоставлению американской помощи Великобритании. Молотову также предложили принять участие в «разграничении интересов в мировом масштабе» между четырьмя странами, которые должны были получить наибольшие выгоды от предполагаемого поражения Великобритании.

В ходе долгих переговоров Молотов, заявивший, что он выступает от имени Сталина, весьма недвусмысленно одобрил мнение Гитлера, что «Соединенным Штатам нечего делать в Европе, Африке и Азии». Молотов в общем согласился и с предложением поделить Британскую империю. Однако на заявление немецкой стороны о необходимости того, чтобы Россия получила на юге «естественный выход к морю», Молотов откликнулся уклончиво, задав невинный вопрос: «К какому морю?» Он воздержался от немедленного и точного ответа на вопрос, каковы могут быть более широкие послевоенные цели Советского Союза, но быстро сообщил нацистским лидерам о заинтересованности СССР получить свободный выход из Черного и Балтийского морей.

Однако вскоре советские амбиции стали полностью очевидными. Нацисты составили протокол, в котором был определен предполагаемый раздел сфер влияния, в качестве секретного приложения к официальному заявлению о присоединении Советского Союза к Тройственному пакту. В соответствии с замечаниями Гитлера, сделанными в Берлине, Западное полушарие было оставлено в стороне, а предлагаемое «разграничение в мировом масштабе» интересов нацистской Германии, фашистской Италии, императорской Японии и Советской России касалось прежде всего Евразии и Африки. Для Советского Союза в немецком проекте предлагалась следующая формулировка: «Советский Союз заявляет, что его территориальные интересы сосредоточены к югу от государственной территории Советского Союза в направлении Индийского океана».

Официальный советский ответ, полученный две недели спустя, весьма показателен. Подчеркивая свою готовность принять участие в четырехстороннем пакте, направленном против Америки и Англии, Кремль потребовал, чтобы в соглашение были включены признание Германией господствующей роли СССР в Финляндии и Болгарии, создание советской базы в проливе Дарданеллы и отмена японских привилегий на севере Сахалина, которые явились результатом войны 1905 г. Кроме того, в двух до некоторой степени повторяющихся формулировках Москва просила, чтобы в немецкий вариант протокола, в котором говорилось о главных целях СССР в южном направлении, было внесено дополнение о том, что «центром» и «основным объектом интересов Советского Союза» является «территория к югу от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу».

Указание на эти два города в качестве конкретных географических пунктов, расположенных соответственно на Черном и Каспийском морях, резко противоречило туманной формулировке, составленной немцами. Предложенное дополнение свидетельствовало, что советские руководители тщательно обдумали проблему и были теперь готовы показать определенные ими цели. Ссылка на район, расположенный к югу от Баку, могла означать только Иран. Если учесть, что Советский Союз вновь одобрил положения немецкого проекта о сохранении территориальной целостности Турции, ссылка Москвы на район к югу от Батума указывала на Ирак. Таким образом, конечными целями были, по всей видимости, города Персидского залива Абадан и Басра, расположенные ближе всего к Советскому Союзу. Советский Союз явно стремился не только к контролю над огромными нефтяными ресурсами региона, но и к выходу на Персидский залив, а также к обеспечению своего присутствия на Ближнем Востоке. Масштабы этих требований, равно как и предложенный стратегический охват Германии с фланга в Скандинавии и на Балканах, убедили Гитлера в том, что долговременное соглашение со Сталиным невозможно, и три недели спустя появилась его знаменитая директива № 21 – план операции «Барбаросса».

Примечательно, что в своей экспансии на юг Россия всегда руководствовалась стратегическими соображениями, и русские военные теоретики – как дореволюционные, так и большевистские – открыто писали об этом. В прекрасном исследовании «Захват третьей параллели: геополитика и продвижение Советского Союза в Центральную Азию», помещенном в весеннем выпуске журнала «Орбис» (1985), Милан Хаунер подытоживает концептуальные основы этих постоянных устремлений и приводит убедительные примеры экономической заинтересованности России в продвижении на юг. В данном случае следует упомянуть о попытках получить непосредственный выход к Персидскому заливу и Индийскому океану с помощью строительства нескольких стратегических железнодорожных магистралей.

Военно-политические последствия такого строительства, проводимого мощным государством на территории сравнительно слабых и экономически отсталых стран, могут иметь решающее значение. Россия поставила перед собой цель построить две главные железные дороги: одну – из Баку через Иран в Бушир, расположенный на побережье Персидского залива, с ответвлением в Багдад и к порту Басра; вторую – из Ашхабада, находящегося в принадлежащей России Средней Азии, до важного в стратегическом отношении пункта Бендер-Аббас на побережье Персидского залива. Кроме того, планировалось строительство железнодорожных веток через территорию Афганистана, которые соединялись бы с уже существующими железными дорогами, идущими к югу в порт Карачи, лежащий на побережье Индийского океана. Эти проекты, прерванные первой мировой войной, несомненно, держал в мыслях Сталин, когда в 1940 г. он настаивал на том, чтобы Гитлер согласился с возобновлением продвижения России в южном направлении. О них не могут не знать и нынешние советские стратеги.

Во время второй мировой войны военные цели Советского Союза неоднократно провозглашались на различных консультативных встречах с новыми англо-американскими союзниками – с различной степенью детализации, но с завидным стратегическим постоянством. Касаясь западной части континента и выражая надежду на уход Америки из Европы, Сталин выдвигал различные планы, которые не только предусматривали существование слабой Германии (при условии советского военного присутствия на ее территории), но и были направлены на то, чтобы в Западной Европе не осталось ни одной жизнеспособной крупной державы. Советский Союз также заявил о своей заинтересованности в получении контроля над принадлежащим Норвегии Шпицбергеном и стратегически важным островом Медвежий, расположенным между побережьем Норвегии и Шпицбергеном. Когда на Потсдамской конференции в июле 1945 г. Сталина поздравляли со взятием Берлина советскими войсками, он сказал задумчиво, что Александр I занял Париж. После этого он потребовал передачи Советскому Союзу части итальянских колоний в Средиземном море. Год спустя во время первого приема нового посла США генерала Уолтера Беделла Смита Сталин вновь подчеркнул стремление СССР получить базу в проливе Дарданеллы «в целях обеспечения нашей безопасности». В беседе с Милованном Джиласом, бывшим тогда ближайшим соратником Тито, советский руководитель печально заметил, что Советский Союз не решился занять всю Финляндию вследствие необоснованных опасений вызвать энергичное противодействие со стороны США.

В мае 1945 г. Сталин еще более откровенно, чем во время Ялтинской конференции, изложил советские замыслы на Дальнем Востоке. Когда эмиссар президента Рузвельта Гарри Гопкинс в беседе с советским руководителем начал настаивать на скорейшем вступлении СССР в войну с Японией, Сталин спокойно сказал, что «у советского народа есть все основания начать войну с Японией», а затем конкретизировал эти основания. Вступить в войну – дело не простое.

Чтобы гарантировать вступление СССР в войну, объяснил Сталин, Соединенные Штаты должны согласиться на пять условий: 1) сохранение статус-кво в Монголии, то есть, мягко выражаясь, советского контроля; 2) передачу Советскому Союзу всего острова Сахалин и прилегающих к нему островов; 3) интернационализацию китайского порта Дайрен, что представляло собой вежливую форму притязаний на экстерриториальное присутствие, и аренду Советским Союзом Порт-Артура в качестве военно-морской базы; 4) создание совместной советско-китайской железной дороги для обеспечения прямого доступа Советского Союза в Дайрен; 5) присоединение к Советскому Союзу Курильских островов. Примечательно, что два из этих пяти требований могли быть удовлетворены за счет Японии, которая была противником, и три за счет Китая, который был союзником. Но все пять требований были направлены на то, чтобы облегчить доступ Советского Союза к Тихому океану и обеспечить ему господствующее положение по отношению к Китаю.

Если рассматривать послевоенные территориальные требования Советского Союза в целом, то ясно видны три направления стратегического наступления: на запад через центр Европы, причем северо-западный фланг достигает архипелага Шпицберген, а юго-западный – идет на Дарданеллы и даже на Танжер; на восток к Курильским островам и через Маньчжурию к портам Желтого моря и на юг через Иран к Персидскому заливу. Существует удивительное историческое постоянство этих целей. И если советским руководителям удастся когда-либо достичь их, то это приведет к одному имеющему решающее значение результату: Советский Союз добьется господствующего геополитического положения в Евразии.

Три главных стратегических фронта

Борьба между Россией и Америкой началась, когда стало ясно, что Соединенные Штаты не уйдут из Европы и что они готовы выступить против любых требований Москвы, выходящих за пределы того, над чем Советский Союз уже осуществлял эффективный контроль к 1945 г. Это противодействие явилось исторической вехой. В сущности, оно представляло собой начало заключительного этапа вековой борьбы за господство над самым оживленным континентом мира – борьбы, которая велась со времен крушения расположенной в центре Средиземноморья Римской империи, включая последующие попытки создать Священную Римскую империю, которая распространила бы власть на всю Европу, а также длительные конфликты между морскими империями, например, Великобританией и преимущественно континентальными державами, такими, как наполеоновская Франция, нацистская Германия и Россия. Теперь эта борьба вылилась в столкновение между господствующей трансокеанской державой и наиболее влиятельной державой главного континента земного шара.

Вначале камнем преткновения оказался «полуостров», лежащий на крайнем западе Евразийского континента. По сравнению с длиной всего континента, протянувшегося с востока на запад почти на 9000 миль, на долю этого крайнего западного фронта приходилось только 1150 миль, расположенных вне зоны советского контроля. Возможно, американский анклав по своим размерам казался совсем маленьким, но его геополитическое значение было огромным. Он включал крайне важную часть промышленно развитой Европы, обладавшей основными выходами в Атлантический океан.

Первый стратегический фронт образовался в результате возникшей угрозы Греции и Турции, а также Берлину. В обоих случаях Советский Союз пытался изменить послевоенный статус-кво, что потенциально могло иметь далеко идущие последствия. Успешная акция против Греции или Турции позволила бы Советскому Союзу ввести свои военные силы в Средиземноморье, когда в этом регионе происходило значительное брожение. Италию раздирали идеологические конфликты. Великобритания была поглощена будущим Палестины. Соединенные Штаты не успели пока обеспечить своего военного присутствия в этом регионе. Успех в Турции, включая и ее согласие на советские территориальные требования непосредственно к югу от Батума, открыл бы Советскому Союзу путь в Ирак. Это привело бы к усилению давления на Иран в период его глубокой политической неопределенности.

В декабре 1945 г. московское радио неожиданно передало сообщение о том, что иранские революционные силы создали две новые республики – Автономную Республику Азербайджан и Курдскую Народную Республику. Твердая американская поддержка территориальной целостности Ирана, в том числе намеки на существование ядерного оружия, вынудила Советский Союз уйти из Ирана в начале 1946 г. Этот кризис был первой крупной пробой сил между двумя державами.

Если бы Советскому Союзу удалось вытеснить западные державы из Берлина или поставить их в подчиненное положение, стратегические последствия этого имели бы решающее значение. Победа в исключительно открытом и драматичном столкновении воли соперников продемонстрировала бы советское превосходство над Соединенными Штатами на самой ранней стадии развития американской политической и экономической помощи Западной Европе. Последствия этого были бы далеко не символическими. Они могли бы полностью нарушить политическое равновесие в Германии, создав кризис доверия к Соединенным Штатам. Их отзвуки докатились бы и до Франции в тот момент, когда коммунисты, судя по результатам выборов, двигались к пику своего политического влияния.

Таким образом, решения, принятые президентом США Гарри С. Трумэном, имели историческое значение. 22 мая 1947 г. он подписал «доктрину Трумэна», превратив ее в закон, и тем самым вменил Соединенным Штатам в обязанность защиту Греции и Турции. Он также принял решительные меры по организации воздушного моста с целью прорыва блокады Берлина, установленной в апреле 1948 г. Этими действиями Трумэн не только прямо вовлек Соединенные Штаты в оказание противодействия советской политической экспансии в Европе, но и поднял их авторитет, подкрепив американские обязательства военными мерами. Возникла качественно новая обстановка по сравнению с чисто политическими и декларативными заявлениями, которые Англия и Соединенные Штаты делали ранее в ответ на советскую экспансию. Впервые Соединенные Штаты провели разграничительную линию и своими открытыми обязательствами, а также развертыванием вооруженных сил продемонстрировали, что переход через нее привел бы к военному столкновению. Так сложился крайний западный стратегический фронт, существующий вот уже 40 лет.

Этот фронт защищает систему отношений, которая со временем начала рассматриваться как неотъемлемая часть безопасности самих Соединенных Штатов. Атлантическое сообщество, представляющее собой трансокеанскую сеть культурных, экономических и политических отношений, стало для Соединенных Штатов органическим продолжением своего собственного существования. В то же время для Москвы оно превратилось в главное политическое и военное препятствие на пути достижения господствующего положения в одном из двух экономически наиболее жизнеспособных регионов Евразийского континента и в основной источник притяжения находящихся под советским господством стран Восточной Европы. Таким образом, сам факт существования на крайнем западе Европы трансокеанского сообщества является не только стратегическим препятствием, но и постоянным политическим вызовом московской империи. Поэтому непрекращающиеся попытки нарушить трансокеанские политические и военные связи приобрели главную роль в соперничестве между Востоком и Западом в Европе.

Вскоре вслед за первым образовался и второй главный стратегический фронт в исторически новом американо-советском противоборстве. Вначале казалось, что в ближайшее время не предвидится столкновений на Дальнем Востоке. Благодаря в основном личной инициативе главнокомандующего американскими вооруженными силами на Дальнем Востоке генерала Дугласа Макартура, отличавшегося стратегическим мышлением, Соединенным Штатам удалось сдержать, а затем дать отпор попыткам Советского Союза создать прямой военный плацдарм на Японских островах. Решения Ялтинской и Потсдамской конференций действительно отдавали Советскому Союзу контроль над южной частью Сахалина и Курильскими островами. К тому же он в одностороннем порядке захватил и японские острова, расположенные к северу от Хоккайдо. Однако эти приобретения имели сравнительно небольшое значение. Советский Союз и Соединенные Штаты поспешили захватить как можно больше территории в Корее, но их соперничество закончилось подписанием соглашения об установлении демаркационной линии по 38-й параллели. Вначале казалось, что Китай начинает входить в орбиту американского влияния, хотя оккупация Советским Союзом Маньчжурии и скрытая помощь китайским коммунистическим силам осложняли восстановление эффективной власти китайских националистов.

Тем не менее даже в конце 1949 г., когда конфронтация в Западной Европе уже шла полным ходом, американо-советское соперничество на Дальнем Востоке казалось все же маловероятным. Соединенные Штаты были обескуражены победой китайских коммунистов, но оказались не в состоянии что-либо изменить. Вашингтонские стратеги вскоре занялись проблемой того, как избежать столкновения на Азиатском материке с возникавшим китайско-советским блоком. Эта позиция привела к известному заявлению государственного секретаря Дина Ачесона в январе 1950 г., в котором стратегические интересы США на Дальнем Востоке определялись преимущественно прибрежными районами, а основной акцент делался на Японии. Не упомянув о Корее, Ачесон весьма точно обозначил американский «оборонительный периметр», проходящий «вдоль Алеутских островов к Японии, затем… к островам Рюкю… к Филиппинским островам».

Все это изменила корейская война. Прямая и неприкрытая коммунистическая агрессия летом 1950 г., ставшая возможной благодаря огромным поставкам советского оружия, практически не оставила президенту Трумэну выбора. Он столкнулся теперь с таким положением дел на Дальнем Востоке, когда бездействие США могло бы поставить под угрозу американские позиции в Японии, только что начинавшей приходить в себя после поражения в войне. А это в свою очередь могло бы привести к полному вытеснению Америки с Дальнего Востока.

Решение Трумэна ответить применением военной силы создало второй главный стратегический фронт в американо-советской борьбе – на этот раз на крайней восточной оконечности Евразийского континента. За три года корейской войны Соединенным Штатам удалось тесно сблизиться с Южной Кореей и тем самым расширить периметр своих жизненно важных стратегических интересов. В него теперь входили Япония, Южная Корея, Тайвань и Филиппины. В начале 50-х гг. к этим интересам добавилась поддержка французского присутствия в Индокитае и независимых индокитайских государств после того, как французы ушли оттуда в 50-е и 60-е гг. Вашингтон считал, что эти обязательства направлены в равной мере против коммунистического Китая и Советского Союза.

Именно такая сильная антикитайская стратегическая ориентация впоследствии прямо привела к самой большой неудаче Америки в «холодной войне» и к наиболее значительной геополитической потере для Советского Союза. Озабоченность Америки экспансионистскими устремлениями советско-китайского блока на Дальнем Востоке вначале послужила причиной поддержки попыток Франции удержать свои колониальные владения в Индокитае. Затем она заставила Соединенные Штаты непосредственно вмешаться в войну во Вьетнаме, чтобы не позволить Северному Вьетнаму – который ошибочно считали китайской марионеткой – захватить Южный Вьетнам. Американские государственные деятели рассматривали войну во Вьетнаме в основном как повторение корейского конфликта и полагали, что необходим решительный ответ со стороны США.

Парадоксально, но война во Вьетнаме подорвала и одновременно усилила американские позиции в борьбе с Советским Союзом. С точки зрения способности Соединенных Штатов проводить эффективную внешнюю политику им был нанесен невосполнимый ущерб. Послевьетнамский паралич мешал принятию смелых решений даже в отношении регионов, имеющих для США жизненно важное значение, и поставил под вопрос действенность американских гарантий безопасности во всем мире. С другой стороны, стремление остановить экспансию Китая (которая рассматривалась как часть широких китайско-советских замыслов) прямо способствовало китайско-советскому расколу, а это существенно изменило геополитическую ситуацию на Дальнем Востоке в пользу Соединенных Штатов.

Китайско-советский раскол назревал более десятилетия – с конца 50-х гг. до взрыва, выразившегося в откровенно насильственных, хотя и ограниченных столкновениях, в конце 60-х гг. Возможно, конфликт был неизбежен, учитывая деспотическое обращение Советского Союза со своим новым, но неподвластным ему партнером. Однако его усугубляли реально существовавшие расхождения в мировоззрении и интересах.

Первым серьезным толчком к расколу послужил кризис, возникший в 1958 г. в связи с островами Куэмой и Мацзу. Китайские коммунисты приступили к интенсивному артиллерийскому обстрелу этих прибрежных островов, защищавших подступы к удерживаемому гоминьданом Тайваню от материкового Китая. Соединенные Штаты пригрозили военным вмешательством. Это в свою очередь привело к настойчивым просьбам Китая, обращенным к Советскому Союзу, об оказании ему помощи, включая предоставление Китаю ядерного оружия. Советское руководство ответило отказом на обе просьбы. Однако эта обычная предосторожность вызвала скрытую ярость Китая и привела к острой китайско-советской полемике, о которой в то время не сообщалось, а также создала продолжительное личное отчуждение между советскими и китайскими руководителями.

Таким образом, конфронтация, связанная с островами Куэмой и Мацзу, которую Соединенные Штаты рассматривали как испытание воли объединенного китайско-советского блока, фактически явилась катализатором, способствовавшим его распаду. Это в конечном итоге привело к американо-китайскому сближению в 1972 г. и даже к известному сотрудничеству в вопросах безопасности в конце 70-х начале 80-х гг. Следовательно, за послевоенный период позиции США на главном дальневосточном стратегическом фронте улучшились. При этом не только возросла степень безопасности Соединенных Штатов, но и передний край геополитической борьбы незаметно переместился от окраин Азиатского материка к китайско-советской границе.

Однако Советский Союз также одержал одну важную геополитическую и геостратегическую победу – во Вьетнаме. Конфликт между Москвой и Пекином вызвал их соперничество за контроль над коммунистическим Ханоем. Географическое соседство и вследствие этого опыт исторических взаимоотношений действовали против Китая. Кроме того, Китай не мог в таких размерах, как Советский Союз, поставлять оружие, боеприпасы и новейшие виды вооружений для военных нужд Северного Вьетнама. Отсюда в Ханое легко возобладала просоветская ориентация. В результате Советский Союз обошел Китай с фланга. Это еще больше усилило недовольство Китая, уже испытывавшего неприязнь перед лицом советского господства в Монголии. Москва в свою очередь получила рычаг для давления на Соединенные Штаты. Ее стратегические базы в объединенном Вьетнаме могли бы поспорить с американским военно-морским и военно-воздушным господством над чрезвычайно важными морскими путями, ведущими через Малаккский пролив (через который проходит около 65 % потребляемой в Японии нефти), и в более общей форме над имеющим исключительно важное значение регионом, который включает Вьетнам, Филиппины, юг Китая, а также индонезийский остров Борнео и Малайзию.

Политические и экономические связи Америки со странами, которые она защищает вдоль дальневосточного фронта, стали не менее важными, чем связи со странами, входящими в Атлантическое сообщество. Внушительные экономические достижения Японии, Южной Кореи и Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), а также развитие сообщества стран Тихоокеанского бассейна привели к возникновению экономических отношений, которые в области торговли уже превосходят трансатлантические. По существу, это наиболее быстро развивающийся в экономической отношении регион мира, что увеличивает его политическое и экономическое значение для Соединенных Штатов. С точки зрения Советского Союза, ослабление или нарушение этих связей постепенно становится столь же важным, как и разобщение Западной Европы.

Еще более важным обстоятельством является то, что трехсторонние отношения между государствами бассейна Тихого океана на Дальнем Востоке, Северной Америкой и Западной Европой возникли в качестве основы новой, независимой от Европы международной системы, поддерживаемой Соединенными Штатами. Сотрудничество между этими тремя экономически жизнеспособными и в политическом отношении демократическими регионами становится главным фактором поддержания международной стабильности и развития стран «третьего мира». Все, что может нарушить связи стран, расположенных как на крайнем востоке Азии, так и в крайней западной части Европы, с Соединенными Штатами – особенно неожиданная политическая или военная акция Советского Союза, – будет прямо способствовать дестабилизации этих созданных в основном усилиями Соединенных Штатов международных систем.

Третий главный стратегический фронт (юго-западный) образовался намного позднее. В самом деле, в течение почти четверти века, прошедшей со времени ухода Советского Союза из Ирана в 1946 г. и провозглашения «доктрины Трумэна» в 1947 г., регион, расположенный к югу от Советского Союза, не был объектом прямого американо-советского конфликта. Советский Союз не переступал разграничительную линию, проходящую от северо-восточной границы Турции и северной границы Ирана к северо-западным границам Пакистана. Афганистан был действительно нейтральным буферным государством, которое, имея также общую границу с Китаем, избавило Пакистан от опасности непосредственного общения с Советским Союзом. Турция, Иран и – в меньшей степени – Пакистан были тесно связаны в политическом и военном отношении с Соединенными Штатами, в то время как военно-морское и военно-воздушное присутствие Великобритании в Персидском заливе обеспечивало дополнительную прямую защиту безопасности региона со стороны Запада.

Временное затишье кончилось в 70-е гг. Уход Англии с территорий, расположенных «к востоку от Суэца», во второй половине 60-х гг. создал вакуум безопасности в Персидском заливе. Вашингтон попытался заполнить его за счет поддержки двух столпов региональной безопасности – Саудовской Аравии и Ирана. Такое положение, хотя против него выступили сами ближневосточные страны и конкретно – новые революционные режимы Ирака и Сирии, поддерживаемые Советским Союзом, просуществовало до тех пор, пока объекты защиты США оставались внутренне стабильными. Когда же в 1978 г. рухнул проамериканский режим в Иране, вместе с ним рухнула и эта неустойчивая региональная система.

Тем не менее, еще до событий в Иране Советский Союз предпринял успешные действия на периферии этого региона. Москва была пока не готова к реакции Соединенных Штатов, которую могло вызвать прямое пересечение южной разграничительной линии. Однако в конце 70-х гг. Советскому Союзу удалось в какой-то степени выйти во фланг региона, обеспечив политическое и военное присутствие в Сомали и Южном Йемене, а затем отказавшись от своих обязательств перед Сомали в пользу сулящего более выгодные перспективы военного и политического присутствия в Эфиопии, где были развернуты марионеточные кубинские войска. Таким образом, Советский Союз упрочил свою клиентуру в важном регионе, контролирующем доступ в Красное море и Суэцкий канал. К концу 70-х гг. Соединенные Штаты оказались перед лицом серьезного кризиса, возникшего на территории, которая примыкает к Аравийскому морю.

Еще более опасным в стратегическом отношении был крах поддерживаемого США иранского режима. Его падение положило конец американским попыткам утвердить Иран в качестве наиболее влиятельной региональной державы и опорного пункта южного пояса безопасности. Несомненно, крах Ирана сделал возможными решительные действия Советского Союза по отношению к Афганистану. Это нейтральное буферное государство пережило между тем четыре крупных политических потрясения, в том числе свержение монархии в 1973 г., захват власти коммунистами в 1978 г., внутрикоммунистический переворот в 1979 г., приведший к установлению еще более радикального коммунистического режима. Все эти события вызвали широкую оппозицию со стороны националистов и исламских фундаменталистов. В конце декабря 1979 г. Советский Союз воспользовался создавшейся обстановкой и ввел в страну свои вооруженные силы. Впервые со времени возникновения американо-советского конфликта СССР перешел границы, сложившиеся после второй мировой войны.

Так образовался третий фронт. Ответная реакция Соединенных Штатов последовала 23 января 1980 г., когда они официально провозгласили для региона Персидского залива эквивалент «доктрины Трумэна». Президент Джимми Картер сказал (его заявление получило тогда название «доктрины Картера»): «Любая попытка внешней силы установить контроль над Персидским заливом будет рассматриваться как посягательство на жизненно важные интересы Соединенных Штатов Америки, и такому посягательству будет дан отпор всеми необходимыми средствами, включая военную силу». Соединенные Штаты, таким образом, прямо вмешались в дела региона. Они быстро развернули в нем свои военно-воздушные и военно-морские силы. Они увеличили военную помощь Пакистану. Они ясно подтвердили американские гарантии 1959 г. по защите Пакистана от советского вторжения. Они стали поддерживать сопротивление афганцев советской оккупации.

Американские обязательства были продиктованы стратегическими соображениями, которые заключались в том, что, каковы бы ни были субъективные мотивы ввода советских войск в Афганистан, его объективные последствия носят исключительно угрожающий характер для региона и могут привести к советскому господству в нем. Более того, прорыв Советского Союза на третьем фронте имел бы серьезные последствия для двух других фронтов. Советский успех на западноевропейском или дальневосточном фронте нарушил бы международную систему, но даже такая неудача не лишила бы Соединенные Штаты способности защищать другой фронт. Однако успех Советского Союза на третьем фронте автоматически дал бы ему в руки мощный рычаг в соперничестве с Соединенными Штатами на двух других главных фронтах. Это положение остается в силе, несмотря на насыщение нефтью мировых рынков в середине 80-х гг. Обладая 56 % всех разведанных мировых запасов нефти, государства Персидского залива будут по-прежнему иметь крайне важное стратегическое значение для Запада. Учитывая зависимость Западной Европы и Японии от ближневосточной нефти, господство в этом регионе позволило бы Советскому Союзу шантажировать Западную Европу и Дальний Восток, добиваясь политического урегулирования на выгодных Москве условиях.

Решающие в стратегическом отношении и действующие подобно катализатору интересы на третьем фронте требовали американского вмешательства, несмотря на серьезные трудности, с которыми Соединенные Штаты столкнулись в этом регионе. По сравнению с двумя другими фронтами третий фронт почти не дает возможности вести глубоко эшелонированную оборону и не имеет позиций для отступления. Если советская оккупация Афганистана окажется постоянной, то будет гораздо легче вызвать политическую дестабилизацию Пакистана и Ирана и Москва сможет осуществить свои честолюбивые замыслы, столь ясно изложенные в конце 1940 г.

Кроме того, в отличие от обороны Западной Европы и Японии, Америка была вынуждена поддерживать в этом регионе режимы, которые не являлись демократическими и длительное существование которых вызывало сомнение. В самом деле, имелось в виду, что обязательства Америки защищать Персидский залив распространялись и на Иран. Однако иранское правительство осталось откровенно враждебным по отношению к Соединенным Штатам, хотя оно и уравновешивало эту враждебность религиозным фанатизмом, направленным против Советского Союза. Перечисленные факторы увеличили трудности, связанные с поддержанием такого фронта, в высшей степени улучшили долгосрочные перспективы советского успеха и сделали этот стратегический фронт наиболее неустойчивым и опасным из всех трех.

Ключевые в геополитическом отношении государства

Политический исход соперничества на каждом из трех главных стратегических фронтов будет, видимо, во многом определяться тем, кто захватит или сохранит контроль над некоторыми ключевыми странами, играющими решающую геополитическую роль в своих регионах. Ключевым является такое государство, которое одновременно занимает исключительно важное положение и в известном смысле «созрело для захвата». Важность такого государства может проистекать из его геополитического положения, которое служит источником регионального политического и (или) экономического влияния, или из его геостратегического расположения, придающего ему военное значение. Его уязвимость увеличивает возможность того, что оно окажется объектом обмана или захвата, что в свою очередь может повлиять на существующие у него внешние связи. Другие государства могут быть в равной степени или даже более важными, но их твердые позиции в той или иной системе означают, что они являются устойчивыми единицами и не поддаются каталитическому воздействию.

К числу ключевых государств относятся Польша и Германия на крайнем западном фронте; Южная Корея и Филиппины – на крайнем восточном фронте; Иран или сочетание Афганистана с Пакистаном – на юго-западном фронте. Советское господство над Польшей играет главную роль в обеспечении контроля Москвы над Восточной Европой, а подчинение или вовлечение в орбиту советского влияния Западной Германии изменило бы соотношение сил в Европе в пользу России. Господство над Южной Кореей и Филиппинами позволило бы Советскому Союзу окружить Китай, создать прямую угрозу безопасности Японии через Корею и потенциально подвергнуть опасности жизненно важные морские коммуникации Японии, идущие из Филиппин. Советское господство над Ираном или над Афганистаном и Пакистаном даст Москве возможность контролировать подходы к Персидскому заливу или обеспечить ее присутствие в Индийском океане, откуда советское влияние можно было бы распространять в уязвимые районы, расположенные к юго-западу и юго-востоку.

С другой стороны, недопущение в орбиту советского влияния одной лишь Западной Германии обеспечивает и далее независимость Западной Европы, а ослабление контроля Москвы над Польшей было бы в конечном итоге равносильно ослаблению ее влияния в Восточной Европе. Доступ к Южной Корее и Филиппинам позволяет Соединенным Штатам сохранять политическое и военное присутствие на крайней восточной оконечности Евразийского материка, обеспечивая безопасность Японии и широкий выход к территории Китая. Недопущение распространения господства Советского Союза на Иран или Афганистан с Пакистаном лишает Москву возможности осуществить давнишние стратегические цели «к югу от Батума и Баку», благодаря чему Персидский залив и Ближний Восток надежно ограждаются от советского военно-политического присутствия.

Советское господство над Польшей крайне важно для контроля Москвы над Восточной Европой. Действительно, установление контроля над Польшей было в течение 250 лет целью России, которую впервые удалось осуществить после длительной борьбы лишь в конце XVIII века. Поворотным пунктом этой борьбы оказалось событие, происшедшее 300 лет назад – в 1667 г., когда Польша передала России верховную власть над Украиной. Это знаменовало собой начало господства поднимающейся царской империи над своим главным славянским соперником в лице польско-литовско-закарпатского содружества. После завоевания Украины экспансия царской империи усилилась, и к 90-м гг. XVIII века Польша была полностью подчинена России. С тех пор все российские правительства настаивали на преимущественном праве России вмешиваться в польские дела.

Это требование высказывалось на заседаниях межсоюзнического совета во время первой мировой войны царским министром иностранных дел Сергеем Сазоновым, причем почти в тех же выражениях, которые употреблял Молотов на переговорах с руководителями англосаксонских стран во время второй мировой войны. О контроле над Польшей говорилось как о главном факторе безопасности и внутреннем деле России, не подлежащем серьезному обсуждению с Западом. Территориальные цели, которые уставила перед собой Россия во время первой и второй мировых войн, также были весьма схожи: польские границы следовало отодвинуть на запад за счет Германии и тем самым сделать Польшу постоянно зависимой от России в ее отношениях с Германией. Со своей стороны контроль над Польшей должен был привести к решающей роли России в делах Германии. Советские руководители проявили особую чувствительность к воспоминаниям о поражении советских войск в борьбе с возрожденным польским государством в 1920 г., которое фактически не позволило Красной Армии вступить на территорию Германии, содрогавшейся в то время от революционных выступлений.

Геополитическое и геостратегическое значение Польши выходит за рамки того факта, что она лежит на подступах к Германии. Господство Москвы над Польшей облегчает также советский контроль над Чехословакией и Венгрией и ограждает от влияния Запада прозападно настроенные нерусские народы Советского Союза. Предоставление Польше большей автономии неизбежно подорвало бы советский контроль над Литвой и Украиной. Религиозные и исторические связи Польши с этими странами имеют глубокие корни, и освободившаяся от контроля Москвы Польша могла бы оживить сепаратистские тенденции в ущерб господству великороссов.

Кроме того, история Польши после второй мировой войны ясно свидетельствует, что насаждаемый СССР режим не пользуется поддержкой народа, тогда как возникшее в конце 70-х гг. движение, возглавляемое профсоюзом «Солидарность», продемонстрировало жизненность национального и религиозного самосознания поляков. Польша с ее 37-миллионным населением является самой большой из находящихся под советским господством стран Восточной Европы, а ее вооруженные силы составляют крупнейший, не считая СССР, контингент войск Организации Варшавского пакта. Это беспокойный союзник, которого Москве, возможно, и дорого контролировать, но еще дороже потерять.

Если с Польшей все будет обстоять нормально, то можно принять участие в долгосрочном соперничестве за Германию, а его исход в свою очередь имеет решающее значение для будущего независимой Западной Европы, связанной с Соединенными Штатами. После второй мировой войны Советский Союз захватил контроль над Польшей и третьей частью Германии, впоследствии образовав из нее новое государство – Германскую Демократическую Республику. Это позволило Советскому Союзу соперничать за остальную часть Германии, ставшую тем временем суверенным государством – Федеративной Республикой Германии. Имея 62 млн. человек населения и валовой национальный продукт, равный примерно 698 млн. долларов (по состоянию на 1983 г.), ФРГ превратилась в самого мощного члена Западноевропейского сообщества и стала также крупнейшим участником общей обороны стран НАТО.

Поэтому политическая ориентация Западной Германии, не говоря уже о ее официальных связях, имеет решающее значение для подрыва политического единства атлантических стран.

В данной ситуации играют свою роль история и география. С немецкой стороны всегда существовала сильная прорусская ориентация, особенно среди населения Пруссии. Прямой контроль Советского Союза над 17 млн. жителей Восточной Германии усилил доводы в пользу того, что Германии следует с должным пониманием относиться к интересам Москвы. Германские банковские и промышленные круги исторически поддерживали экономическое развитие России, и эта направленность по-прежнему сильна в немецком деловом сообществе. В настоящее время Западная Германия является важнейшим экономическим партнером Советского Союза в Западной Европе, а крупные западногерманские субсидии, предоставляемые Восточной Германии, увеличивают значимость Бонна.

В свою очередь внешняя политика России со времен Екатерины Великой имела сильную прогерманскую направленность. Русских всегда восхищало умение немцев добиваться высокой производительности и привлекала возможность установления с ними взаимовыгодных отношений. Такие отношения сыграли главную роль в разделе Польши, а воссоединение Германии при Бисмарке прошло при благосклонном отношении со стороны России. В начале большевистской эры советские лидеры были полны надежд, что революция в Германии сольется с русской революцией. Согласно сталинским более геополитически ориентированным представлениям, советское присутствие в Германии было необходимой предпосылкой для того, чтобы не допустить появления какого-либо соперника СССР в Европе. Итак, в течение многих послевоенных лет политико-стратегический акцент Советского Союза в Европе делался на Германии, ибо он рассматривает ее как ключ к ответу на вопрос о том, кто будет обладать решающим влиянием на западной оконечности главного континента мира.

На Дальнем Востоке отношения Японии и Китая с США представляют собой главное препятствие для захвата Советским Союзом господствующих позиций. Ключевыми государствами в этом регионе стали Южная Корея и Филиппины. Ни одно из них не представляет собой столь важного регионального приобретения, как Западная Германия. Однако оба они играют решающую роль для безопасности Японии и Китая и являются основными аванпостами американской мощи на крайней восточной оконечности Евразии. Каждое из них может быть жертвой событий (Южная Корея – военного нападения, а Филиппины – внутреннего политического взрыва), которые в состоянии изменить их международные отношения.

Военное присутствие Соединенных Штатов в Южной Корее, хотя и не такое значительное по своим масштабам, как в Западной Европе, представляет собой самое важное американское формирование на Дальнем Востоке. Это присутствие основано на признании того, что безопасность Южной Кореи играет главную роль для безопасности Японии. Оно также отражает решимость США избежать повторения двусмысленности, которую допустил в 1950 г. Дин Ачесон, исключив Южную Корею из американского «оборонительного периметра». По мнению СССР, захват Южной Кореи, осуществленный Северной Кореей, изменил бы стратегическое положение на Дальнем Востоке. Он открыл бы Восточное Китайское море для советского военно-морского флота, выдворил бы США с материка, поставил бы под угрозу все главные острова Японии и позволил бы выйти во фланг промышленно развитых районов Китая с северо-востока.

Такой захват устранил бы и усиливающуюся идеологическую угрозу внутренней стабильности Северной Кореи. В последние годы Южная Корея демонстрирует удивительную способность к длительному экономическому росту. Ее валовой национальный продукт превысил 66 млрд. долларов (по состоянию на 1983 г.), что подняло доход страны на душу населения примерно до 1700 долларов. Экономические достижения Северной Кореи – небольшой совокупный общественный продукт в 20 млрд. долларов с доходом на душу населения менее 1000 долларов – дают совершенно иную картину. Экономические успехи Сеула не только укрепили Южную Корею по отношению к Северной Корее, но и увеличили расходы, которые вынуждена нести Северная Корея на содержание вооруженных сил, способных бросить вызов Южной Корее.

Если темпы роста совокупного общественного продукта сохранятся, то к концу века Северной Корее придется расходовать из него в 6 раз больше на военные нужды, чем Южной Корее, лишь для того, чтобы не отстать от нее по размерам расходов. В результате Северная Корея, несомненно, будет надеяться на увеличение экономической помощи со стороны Советского Союза. Москва может проявить неуступчивость, но лишь рискуя тем, что в руководстве Пхеньяна усилится влияние соперничающего с ней Китая. Кроме того, экономические успехи Южной Кореи будут неизбежно иметь политико-идеологические последствия. Корейский национализм по-прежнему не уживается с произвольным разделом страны.

Раздел рассматривается как историческая несправедливость. (В отличие от корейцев, немцы, по крайней мере, на первых порах, были согласны с разделом страны, видя в нем наказание истории за развязывание войны.) Поэтому соперничество между двумя корейскими государствами в основном сконцентрировано вокруг того, кто (Север или Юг) имеет больше оснований выступать за воссоединение страны. Воссоединение продолжает оставаться актуальным вопросом. Преуспевающая в экономическом и привлекательная в социальном отношении Южная Корея заставила Северную Корею уйти в оборону. Пхеньян, несомненно, понимает возможность того, что крупное международное потрясение, которое временно парализует и коммунистический Китай, и Советский Союз, открыло бы путь к воссоединению Кореи на некоммунистических условиях. Стремление к воссоединению отражается на взаимоотношениях между Северной Кореей и Советским Союзом и подстегивает интерес последнего к решению корейского вопроса на выгодных ему началах.

Другое ключевое государство на Дальнем Востоке – Филиппины – также имеет тесные связи с Соединенными Штатами, но их уязвимость проистекает из неопределенности внутриполитического положения. На Филиппинах расположены две военно-морские и военно-воздушные базы США – в бухте Субик и Кларкфилде, на которых находится примерно 15 тыс. американских военнослужащих. Эти базы важны для защиты свободного прохода из Индийского в Тихий океан. С возникновением конкурирующего советского военно-воздушного и военно-морского присутствия на бывших американских базах во Вьетнаме стратегическое значение военного присутствия США на Филиппинах возросло. Доступ Советского Союза к военно-морской базе в бухте Камрань позволяет его боевым кораблям проводить в море примерно на 75 % больше времени, чем это было ранее, когда они базировались в отдаленном Владивостоке. Развертывание советских военно-воздушных сил в бухте Камрань и на военно-воздушной базе в Дананге создает значительное фланговое давление на расширившийся дальневосточный стратегический фронт.

Филиппинские острова с населением в 53 млн. человек представляют собой культурно-политическую аномалию на Дальнем Востоке. Будучи малайским по происхождению, филиппинский народ испытал на себе сильное испанское влияние в течение 380 лет колониального господства, а также приобрел некоторые американские черты за полувековое правление США. Филиппинцы ведут политическую и культурную жизнь, в некоторой степени схожую с той, какую мы наблюдаем в Центральной Америке. В ней заметно смешение испанской культуры и американского влияния. В отличие от любой другой страны Азии около 90 % населения Филиппин составляют христиане, из которых 90 % – католики. Отношения с Соединенными Штатами являются тесными и в то же время противоречивыми. Американское влияние сильно проявляется в сфере образования, в деловых кругах и среди военных. Однако оно вызывает и недовольство, так как еще не забыто, что США вначале подавляли стремление Филиппин к национальной независимости.

Приспособить для Филиппин внешние атрибуты американских демократических институтов оказалось делом нелегким главным образом из-за резкого несоответствия между социальным богатством и массовой бедностью. В результате этого после получения Филиппинами в 1945 г. независимости в стране происходят постоянные волнения, а растущее социальное недовольство создает условия для революционного насилия. В последние годы наряду с крахом личной диктатуры президента Фердинанда Маркоса активизировалась возглавляемая коммунистами Новая народная армия (ННА), которая все более эффективно занимается революционными насильственными действиями. Советский Союз не остался равнодушен к этим событиям. Когда в 1975 г. Китай прекратил поддержку ННА, Москва предприняла шаги, чтобы заменить Пекин. Перешедшие на сторону Запада агенты КГБ сообщили, что СССР не только разрабатывает изменяющуюся стратегию ННА, но и начал поставлять ей денежные средства и, видимо, оружие. Одну партию оружия, следовавшую морским путем из Восточной Европы через Южный Йемен, сумели перехватить. Филиппины – страна географически раздробленная. Ее более 7 тыс. островов, протянувшихся вдоль архипелага длиной в 1100 миль, создают все возможности для образования независимых революционных баз, с помощью которых можно легко получать морские грузы из Вьетнама.

Таким образом, длительная нестабильность Филиппин в перспективе становится угрожающей. Более того, в подобной обстановке следует ожидать националистическо-радикальной реакции на прежнюю зависимость страны от США, которая может вылиться в попытки вынудить Соединенные Штаты уйти со своих военных баз на Филиппинах. Все это привело бы к крупным неудачам США – как политическим, так и военным. Филиппины являют собой эксперимент по трансплантации демократии, и его неудача плохо отразилась бы на авторитете демократической системы. Но еще более тяжелыми были бы стратегические последствия, особенно если бы вслед за этим поражением США Советский Союз распространил свое влияние от Вьетнама до Филиппинского архипелага. Юго-Восточная Азия превратилась бы в объект активной военной деятельности Советского Союза, и главные морские торговые пути Японии оказались бы в зоне его эффективного контроля.

В третью группу ключевых в геополитическом отношении государств входят либо Иран, либо Афганистан с Пакистаном. Эти страны переживают внутренние беспорядки или же подвержены им. Они даже менее защищены от советского проникновения и, следовательно, от инспирированных Москвой потрясений, так как граничат с Советским Союзом или оккупированной им территорией. Как уже отмечалось, советские замыслы в отношении Ирана являются откровенными и отличаются историческим постоянством. Уже в 1908 г. Москва по соглашению с Англией добилась включения половины Ирана в зону своего влияния, а в 1921 г. новый советский режим навязал Ирану договор, в соответствии с которым присвоил себе право вмешиваться в его дела. Из почти 40-миллионного населения Ирана около 1/3 не является персидским по происхождению, и Советы не раз пытались использовать недовольство курдов и азербайджанцев господством Тегерана. Москва вполне оправданно считала падение шахского режима в 1979 г. крупной стратегической неудачей Соединенных Штатов, дающей большие политические шансы Советскому Союзу.

Режим Хомейни разрушил эти надежды. Он вскоре начал изображать Советский Союз как сатану, не менее коварного, чем Соединенные Штаты. Таким образом, не оправдались расчеты Советского Союза, что падение шаха может привести к радикальному повороту влево, в результате чего к власти в итоге придет просоветская партия Туде (слабо завуалированное коммунистическое движение). Хомейни начал преследовать Туде еще более жестоко, чем это делал шах, и оказывать определенную помощь борцам за веру (шиитского направления) в Афганистане.

Итак, надежды Советского Союза, связанные с Ираном, не оправдались, и их пришлось отложить, видимо, до тех пор, пока иранская политическая жизнь после ухода со сцены Хомейни не приведет к новой борьбе за власть. Тогда Советский Союз либо сможет воспользоваться недовольством меньшинств, чтобы расколоть Иран, либо будет организовывать и поддерживать захват власти в самом Тегеране. При этом даже не исключена возможность ввода в Иран советских вооруженных сил – высадки воздушного десанта в Тегеране и наступления сухопутных войск на севере страны. Соединенным Штатам пришлось бы тогда решать исключительно сложную задачу: отвечать ли на эти действия, и если отвечать, то как. На карту была бы поставлена богатая нефтью страна, контролирующая половину побережья Персидского залива и находящаяся по соседству с группой государств Персидского залива с неопределенным политическим положением и сравнительно слабых в военном отношении. С геополитической точки зрения в случае успеха удалось бы получить огромные преимущества.

Успех Советского Союза в Иране намного превзошел бы все, что ему удалось бы приобрести в Афганистане или даже Пакистане. Однако установление контроля над обоими этими государствами имело бы не менее тяжелые геополитические последствия. Советский Союз добился бы широкого доступа к Индийскому океану, но что еще важнее, он захватил бы исходный пункт для усиления своего политического влияния на побережье Аравийского моря и Индийского океана. Консолидация контроля над Афганистаном позволила бы Советскому Союзу оказывать давление на Иран и Пакистан по широкому фронту, а установление постоянного советского господства над Афганистаном вызвало бы огромную напряженность в самом Пакистане.

Эта страна, оказывающая вместе с Соединенными Штатами и Китаем поддержку афганскому сопротивлению советской оккупации, давно является объектом региональных амбиций Индии. Постоянное советское присутствие на северо-западных границах Пакистана в сочетании с непрекращающейся угрозой со стороны Индии на восточной границе страны взяло бы Пакистан и его 93-миллионное население в стратегические тиски. Это создало бы неразрешимые проблемы в обеспечении безопасности страны и, вероятно, обострило бы внутреннюю напряженность. В таких условиях вынужденное согласие Пакистана на преобладающую роль Москвы в данном регионе могло бы оказаться единственной возможностью избежать внутреннего раскола страны с помощью сил, подстрекаемых Советским Союзом, особенно из числа недовольных национальных меньшинств.

Коренная переориентация Ирана или Пакистана, которая может вовлечь одну или даже обе эти страны в орбиту стратегического господства Москвы, представляла бы собой не только региональный успех Советского Союза и прорыв на третьем главном стратегическом фронте. В итоге ее влияние, которое на первых порах ощущалось бы лишь косвенно, вышло бы за пределы Персидского залива. Оно затронуло бы и отношения Советского Союза с Западной Европой и Дальним Востоком ввиду той важной роли, которую играет район Персидского залива для экономической жизнеспособности этих высокоразвитых в промышленном отношении регионов. Следовательно, ключевые государства третьего главного стратегического фронта являются потенциальными катализаторами, действие которых может распространиться далеко за пределы их регионального геополитического радиуса.

Советская геостратегия

В самом широком смысле советская стратегия ставит во главу угла одновременно негативную и позитивную цели. Имея в виду оборону, она направлена на то, чтобы предотвратить политическое и военное окружение СССР Соединенными Штатами и их союзниками. Больше всего Москва боится объединенной Западной Европы, вновь обретшей силу в военном и политическом отношениях, тесно связанной с Соединенными Штатами и оказывающей притягательное влияние на Восточную Европу. Равным образом Москва относятся и к тесным американо-японо-китайским связям с учетом того, что Китай и Япония могут со временем начать называть сильное давление на сравнительно малонаселенные районы Советской Сибири. Однако, чтобы этого не произошло, одной оборонительной позиции недостаточно. Для предотвращения возможности такого окружения Советы должны разорвать связи стран, находящихся на обоих концах Евразийского континента, с Америкой. А это в свою очередь изменило бы мировое соотношение сил в пользу России.

Таким образом, оборонительные и наступательные элементы стратегии неразрывно связаны между собой. Поэтому не имеют смысла споры о том, заботится Советский Союз прежде всего о своей безопасности (оборонительная стратегия) или является агрессивной страной (наступательная стратегия). В советском геостратегическом контексте обе движущие силы однозначны. Кроме того, осуществляя эту стратегию, русские проявляют одновременно настойчивость и терпение. В поведении Москвы нет спешки. Она предпочитает продвигаться шаг за шагом, путем постепенной экспансии, понемногу истощая соперника, тщательно закрепляя за собой достигнутое и продолжая изыскивать новые возможности. Размеры и глубина территории придают России уверенность, которая отсутствует у других континентальных держав, например, у Германии.

К тому же, по мнению кремлевских руководителей, борьба за Евразию ведется в благоприятной для Советского Союза геополитической обстановке. По словам двух советских стратегов, которых цитирует Ричард Пайпс в своей книги «Выжить – недостаточно», «социалистический лагерь имеет преимущество перед империалистическим лагерем в отношении территории и населения. От западных границ Германской Демократической Республики и Чехословакии и до Тихого океана он составляет единое целое. Напротив, страны империалистического блока образуют цепь государств, протянувшихся узкой прибрежной полосой вдоль Европы и Азии, а их главная экономическая опора – Соединенные Штаты – расположена за океаном. В результате этого коммуникационные линии, связывающие эти страны… чрезвычайно растянуты и уязвимы. Во время войны такие коммуникации можно легко нарушить ракетно-ядерным оружием».

Ссылка на ядерную войну не означает, тем не менее, что исход борьбы за Евразию будет решаться путем прямой применения силы. На самом деле военные средства рассматриваются советскими руководителями в основном в качестве дополнения к политическим действиям – если и не будет пока достигнута такая степень военного превосходства, при которой устрашение или непосредственное использования силы покажется эффективным и сравнительно безопасным.

Противопоставление оборонительной и наступательной стратегии не является единственным вводящим в заблуждение клише, широко используемым при обсуждении на Западе советской политики. К их числу относятся и частые спекулятивные суждения, касающиеся внутренних дебатов, которые, как полагают, ведутся в Москве между теми, кто выступает за широкое соглашение с Соединенными Штатами, – «стратегия кондоминиума», – и теми, кто стремится оторвать Западную Европу и Дальний Восток от Соединенных Штатов, – «стратегия разъединения». Фактически и то, и другое является не стратегией, а скорее тактическим выражением той же самой стратегической цели.

Стратегия кондоминиума не направлена на увековечение статус-кво в Евразии, хотя ее и можно так представить. Правильнее сказать, что она нацелена на достижение американо-советской договоренности, позволяющей постепенно ослабить влияние США. Достижение такой договоренности отчасти ускоряется отрицательным отношением Западной Европы к соглашению сверхдержав, так как западноевропейские страны вправе считать, что оно заключено за их спиной и наносит им политический ущерб. Каждое периодически повторяющееся заигрывание Соединенных Штатов с Советским Союзом вызывало в Европе именно эти опасения, стимулируя тем самым не только недовольство европейских стран, но и нейтралистские тенденции.

Цель стратегии разъединения та же, что и стратегии кондоминиума. Ее единственная отличительная черта состоит в том, что она осуществляется более открыто. Следуя стратегии разъединения, Советы стремятся создать видимость того, что интересы Европы или Японии и США несовместимы и что связи с Соединенными Штатами угрожают безопасности этих стран. Москва часто прибегает к той или иной тактике, а временами – к обеим одновременно, так как их стратегические цели идентичны.

Преследуя свою стратегическую цель, состоящую в удалении Соединенных Штатов с окраин Евразийского континента, Советский Союз на каждом из фронтов сочетает дипломатию, военное давление, пропаганду и подрывную деятельность. Но для каждого фронта существует своя формула. На западном фронте в последние годы Советский Союз полагается главным образом на дипломатию и пропаганду, подкрепляемые постоянным наращиванием вооруженных сил Организации Варшавского пакта и выборочной подрывной деятельностью. Открытое военное давление было применено всего дважды: во время двух берлинских кризисов 1948 г. и 1959–1961 гг. В обоих случаях это делалось для того, чтобы продемонстрировать ненадежность связей Европы с Соединенными Штатами в вопросах обеспечения ее безопасности. Однако наиболее часто Советский Союз прибегает к дипломатическим и пропагандистским кампаниям с целью акцентировать внимание на самостоятельных интересах европейских стран, особенно Германии, и воспрепятствовать тенденции к военно-политическому объединению Западной Европы.

В первые послевоенные годы советская дипломатия уделяла внимание Франции. При заигрывании с Францией, порожденном, возможно, надеждами на то, что ее сильная Коммунистическая партия может даже прийти к власти, Советский Союз использовал французский национализм, стремясь помешать объединению Европы и ограничить американское влияние. В последние годы Москва переключила основное внимание на Германию. Она начала поощрять немецкий национализм и нейтралистские тенденции. На данном этапе Москва не слишком надеется оторвать Германию от НАТО. Игра ведется вокруг желания Западной Германии вдохнуть жизнь в общегерманские связи и ее подсознательном стремлении возродить особые отношения с Россией, которые по традиции продолжают ее прельщать. Существует мнение, что все это можно использовать для превращения Западной Германии в нейтрального члена НАТО. Если подобная тактика увенчается успехом, Западная Германия по-прежнему официально останется членом союза, но в главных вопросах отношений между Востоком и Западом будет занимать практически нейтральную позицию.

Выборочная подрывная деятельность также используется на западном фронте, преимущественно на его южном фланге. Имеются данные о том, что Болгария и Чехословакия в 70-е гг. поддерживали терроризм с целью дестабилизировать положение в Турции и Италии. В Турции эта кампания достигла особенно огромных размеров. Различным террористическим группам на ее территории в основном через Болгарию было поставлено оружия на сумму более 2 млрд. долларов Крупной мишенью подрывной деятельности стала и Италия. Например, нелегальная радиостанция, действующая из Праги, оказывала идейно-политическую поддержку марксистским террористам, пытавшимся дестабилизировать итальянскую демократию.

Вообще говоря, стратегию, осуществляемую в Европе, можно лучше всего назвать стратегией политического истощения. Ее цель – ослабить связи Западной Европы с Соединенными Штатами, не вызывая ни серьезного беспокойства Западной Европы, ни резкой американской реакции на постепенно возрастающую ее нейтрализацию. Важным средством политического устрашения является неуклонное и весьма существенное наращивание вооруженных сил Организации Варшавского пакта, направленное, несомненно, на создание потенциальной угрозы военного вторжения в Западную Европу на манер «блицкрига». Это создает атмосферу, в условиях которой европейские страны более склонны требовать от Соединенных Штатов уступок в отношениях между Востоком и Западом ради «ослабления напряженности», чем оказания Советскому Союзу сопротивления в наращивании им вооружений или в осуществлении региональной агрессии вне пределов Европы. К тому же наращивание Москвой вооружений вызвало ответные меры со стороны западноевропейских держав, что создает внутри них социальную напряженность, хотя их военные расходы остаются гораздо ниже американских. В свою очередь такие внутренние трения являются питательной средой для нейтралистских и даже антиамериканских настроений. Короче говоря, понимая, что Западная Европа продолжает страдать от исторического изнурения, Москва больше стремится привлечь западноевропейские страны на свою сторону, чем завоевать их.

На восточном фронте Советский Союз еще больше полагается на дипломатию и пропаганду и несколько меньше на военное давление или подрывную деятельность. В корейской войне Советский Союз не принимал прямого участия, и Москва по ее последствиям, вероятно, поняла, что она, по существу, привела к установлению более тесных и прочных связей между Соединенными Штатами и Японией. Аналогичным образом советское военное давление на Китай в конце 60-х гг. предопределило начало китайско-американского сближения, умело начатого в начале 70-х гг. президентом Ричардом Никсоном и смело завершенного президентом Картером в 1978 г. В результате Советский Союз в последние годы делает больший акцент на расширении экономических связей с Японией и постепенной нормализации отношений с Китаем. Однако эти усилия затрудняются повторяющейся время от времени советской бестактностью и удивительной неспособностью Москвы успешно сотрудничать со своими восточными соседями, что является результатом культурной удаленности и геополитического страха.

В итоге советские позиции в Японии заметно пошатнулись в 70-е гг. Японцев возмущали неоднократные советские угрозы, и они не забыли, что Советы оккупируют японскую землю. Несколько островов к северу от Хоккайдо, захваченных Москвой в 1945 г., по-прежнему удерживаются ею, как и острова Курильской гряды, переданные Советскому Союзу в качестве вознаграждения за участие в войне на Тихом океане. Кроме того, наращивание советской военно-воздушной и военно-морской мощи как на базах Японского моря, так и во Вьетнаме убедило японскую общественность в необходимости более тесных американо-японских связей для укрепления безопасности страны.

Долгосрочные проблемы Советского Союза на Дальнем Востоке не ограничиваются лишь продолжающимися связями стран региона с Америкой. Советских стратегов неотступно преследует призрак быстро идущего по пути модернизации Китая, использующего в этих целях новейшую технологию США и Японии и промышленные связи с обеими странами. Возникает перспектива появления на Евразийском континенте еще одного мощного центра, которой не существовало со времени окончания второй мировой войны. Кроме того, призрак Китая вместе с озабоченностью «желтой опасностью» давно и глубоко укоренились в сознании русского народа.

Небезынтересно, что этот страх можно было заметить еще на рубеже нашего столетия в опубликованной в 1902 г. и самой популярной в России «футурологической» книге русского историка и философа В. С. Соловьева, в которой размышлял о том, что произойдет к 2000 г. В данной книге, называющейся «Война и христианство: мнение русского. Три разговора»[2], Соловьев предсказывал, что Япония ассимилирует западные ценности и технику и что она в конечном счете заключит союз с Китаем. Затем где-нибудь в конце XX века Китай и Япония, к тому времени высокоразвитые в промышленном отношении страны, совместно ринутся на запад через всю Россию.

Чтобы не допустить такого развития событий, советские руководители, вероятно, рассчитывают на внутренние потрясения в Китае. Дэн Сяопин форсирует движение по пути модернизации, которое ориентирует Китай на Соединенные Штаты и Японию, и твердо укрепляет независимость Китая от Советского Союза. Советские руководители надеются на то, что когда он уйдет со сцены, для них могут открыться новые возможности. Несомненно, продолжают существовать связи между Москвой и некоторыми обучавшимися в Советском Союзе китайскими руководителями, которым сейчас под шестьдесят и за шестьдесят лет. Если после Дэн Сяопина в Китае начнется политическое брожение, Советы вполне могут ожидать переориентации китайской политики, за которую выступят партийные бюрократы, опасающиеся политических последствий экономической децентрализации и акцента на частной инициативе. В самом деле, с точки зрения Советского Союза, было бы очень желательно пустить под откос амбициозную программу модернизации Китая. Это отодвинуло бы перспективу возникновения на его восточной границе мощного и современного государства.

Лучшим вариантом для России было бы существование дружественного, но сравнительно слабого Китая. Однако, чтобы заручиться дружбой даже слабого Китая, Москве пришлось бы пойти ему навстречу в вопросе о прекращении своего военного присутствия и политического господства в Монголии, бывшей на протяжении истории частью Китайской империи и являющейся с начала 20-х гг. русским сателлитом. Контроль над Монголией дает Советскому Союзу огромное стратегическое преимущество при любом столкновении с Китаем, подвергая непосредственной угрозе важные промышленные районы и столицу страны. Поэтому весьма маловероятно, чтобы Советы согласились удовлетворить китайские требования в этом вопросе, и проблема Монголии будет и далее символизировать собой все более глубокое в конечном итоге и полное недоверие между этими двумя крупными соседними, но тем не менее совершенно разными народами.

Япония является для Советского Союза еще одним предметом беспокойства. Москва, несомненно, надеется, что усиление экономических противоречий между США и Японией так или иначе отразится на их политических отношениях и вызовет ослабление американо-японских связей. Советы, разумеется, знают о росте антияпонских настроений в Америке. Они будут обязательно стремиться использовать малейшую уязвимость в ныне прочной американо-японской связующей оси. Москва, возможно, даже рассчитывает на то, что в отдаленной перспективе экономические противоречия могут вылиться в резкое отчуждение между Вашингтоном и Токио. При таком развитии событий не исключено, что Кремль предложил бы возвратить спорные северные прибрежные острова, чтобы побудить Японию к нейтралитету, обеспечив со своей стороны значительное расширение советско-японского экономического сотрудничества.

Если постепенное улучшение советско-японских и китайско-советских отношений будет сопровождаться новыми крупными потрясениями на Филиппинах или даже в Южной Корее, то общая геополитическая обстановка на Дальнем Востоке в значительной мере изменилась бы в пользу Советского Союза. Однако маловероятно, чтобы в каком-либо случае Москва пошла на прямое применение военной силы или активно вмешалась бы в возникший вооруженный конфликт. Новое вооруженное столкновение на Корейском полуострове было бы непредсказуемо по своим последствиям и для китайско-советских, и для японо-советских отношений, не говоря уже об американском военном вмешательстве. Вмешательство Советского Союза в повстанческое движение на Филиппинах, вероятно, также вызвало бы сильное американское противодействие. Поэтому достижение Советским Союзом оптимальных целей на восточном фронте остается делом отдаленного будущего. Советские дипломатические и пропагандистские усилия в этом регионе, скорее всего, дадут лишь ограниченные и незначительные результаты. Они будут по-прежнему сосредоточены на достижении основной стратегической цели – предотвращении японо-китайской коалиции, тесно связанной с Соединенными Штатами.

С точки зрения Советского Союза, перспективы к югу от страны намного лучше. Здесь существует совершенно иной политический спектр. Военное давление, подрывная деятельность, дипломатия и пропаганда – в такой последовательности – являются орудием советской политики. Военное давление применяется прямо (оккупация Афганистана) и косвенно (угрозы в адрес Пакистана). Советы, видимо, считают, что в конце концов такое военное давление на Пакистан может ослабить волю его народа и породить внутренние политические требования переориентации политики страны. В свою очередь это уменьшит желание США как оказывать огромную помощь Исламабаду, так и выполнять недвусмысленно обещанные ему гарантии по обеспечению безопасности. Как я уже отмечал, нельзя исключать на одном из этапов советского военного вмешательства во внутренние дела Ирана, хотя, скорее всего, оно не примет такой грубой формы, как вторжение в Афганистан. Более вероятно, что оно выразится в военной поддержке сепаратистской деятельности или внутреннего переворота в Тегеране, совершенного просоветскими элементами и являющегося реакцией на неудачи фундаменталистского режима Хомейни.

В любом случае военному давлению будут, по-видимому, в значительной мере способствовать длительные попытки подорвать внутреннюю стабильность и Пакистана, и Ирана. Национальные конфликты, социальная напряженность и политическая неопределенность создают благоприятные условия для политики, направленной на подрыв внутренней стабильности этих двух стран, которые играют важнейшую геополитическую роль. 63 % населения Ирана составляют персы, 19 – тюрки или белуджи, 4 – арабы и 3 % – курды. После падения шаха некоторые меньшинства пытаются воспользоваться хаосом, чтобы ослабить контроль Тегерана над районами, где они проживают. Экономический застой, наступивший после свержения шаха, и непрекращающаяся война с Ираком, поддержку которой Тегеран все больше стремится найти, взывая к персидскому национализму, будут лишь подогревать сепаратизм и ослаблять возможности центрального правительства бороться с ним.

Аналогичные проблемы существуют и в Пакистане, 66 % населения которого составляют пенджабцы, 13 – синдхи, 8 – пуштуны, 7 – народности, говорящие на языке урду, и 3 % – белуджи. В отличие от Ирана Пакистан является молодым государством, основанным лишь в 1947 г., и у его различных этнических групп еще не развито национальное политическое самосознание. Их объединяет только религия. Все национальные меньшинства выражают недовольство центральным правительством, особенно когда у власти стоят военные, так как и в том и другом случае в нем доминируют пенджабцы. Существует мнение, что правительство проводит политику в их интересах. В 1971 г. такая напряженность привела к отделению Восточного Пакистана и образованию государства Бангладеш.

Можно ожидать, что советские руководители попытаются, если это будет им выгодно, использовать сепаратизм. Подобная политика позволяет, не подвергаясь особому риску, пожинать богатые плоды, почти не давая Соединенным Штатам возможности для принятия эффективных контрмер. Все эти попытки оторвать Западную Европу и Японию от Соединенных Штатов и расширить советское влияние на юге Азии направлены на достижение самой главной цели Советского Союза – обеспечения господства над крупнейшим в мире континентом путем устранения влияния своего соперника из западных, восточных и южных периферийных регионов. В последние годы действия Советского Союза стали более откровенными. Только в 70-е гг. у Советского Союза появились достаточные основания для уверенности в том, что он достиг по крайней мере стратегического паритета с Соединенными Штатами и что этот паритет в свою очередь может теперь ограничивать американскую свободу действий в региональных конфликтах.

Широкая программа развертывания в поистине массовом количестве ракет «СС-20» является не чем иным, как попыткой создать положение военной уязвимости всего Евразийского континента. Весь континент оказывается в пределах стратегической досягаемости Москвы. Поскольку радиус этого действительно нацеленного на Евразийский материк оружия массового уничтожения распространяется на всю Западную Европу, Ближний Восток, Южную Азию и наибольшую часть Дальнего Востока, размах советской стратегической мощи выходит за рамки нынешних границ советского политического контроля. Однако советские руководители могут вполне рассчитывать на то, что существующие границы будут изменяться по мере постепенного проявления политических последствий новой военной обстановки.

Глава III. Периферийные зоны уязвимости