Помоги проекту - поделись книгой:
Анатолий Васильевич Луначарский
О массовых празднествах, эстраде, цирке
Уроки Луначарского*
Уже шесть десятилетий прошло с того удивительного майского утра когда мы, петроградские школьники, притихшие, взволнованные, заполнили огромный, сверкающий золотой лепкой, завораживающий теплотой бархата многоярусный зал Мариинского театра. Пролетел короткий антракт. Еще звучал в ушах трагический шепот Шаляпина – Сальери: «Ужель он прав…», еще слышались его рыдания, а нас уже ожидало новое чудо искусства. Трудно себе представить что-либо более несхожее с Сальери, столь благородным, красивым на вид, чем этот грузный, растрепанный, красномордый бродяга Варлаам. Между тем это был опять он, все тот же Шаляпин, с искусством которого так щедро знакомила нас в то памятное утро, 18 мая 1919 года, Петроградская трудовая коммуна.
Чувство неизбывной радости, выпавшей на нашу долю, охватило нас, однако, еще до того, как поднялся массивный живописный занавес и в глубине сцены, близ клавесина, мы увидели стоящего спиною к зрителям Шаляпина – Сальери… Праздник начался уже в мгновения, когда перед занавесом показался Анатолий Васильевич Луначарский и зазвучал его неповторимый, одухотворенный всеми оттенками мысли, чуть-чуть хрипловатый – и в то же время на редкость гибкий, музыкальный голос.
Совсем еще недавно, первомайским утром, мы слушали его на Чернышевой площади, где находился тогда Комиссариат по народному просвещению. Сюда стекались со всех районов города колонны первомайской демонстрации школьников. Звенели песни школьных хоров, реяли самодельные плакаты. Встреченный шумом приветствий, Луначарский, прищурив глаза, вглядывался в это колыхание лозунгов. Словно повторяя текст одного из стягов – «Мы – молодой весны гонцы», – он увлеченно говорил о счастье быть гонцами, созидателями новой весны человечества. Трудно, немыслимо восстановить эту речь, никем не записанную, нигде не напечатанную, бывшую, как и сотни других речей Луначарского, вдохновенной импровизацией. Но лейтмотив ее в памяти и посейчас.
Луначарский говорил о счастье быть очевидцем («А это вам предстоит!» – убежденно восклицал он) радостной, полноценной жизни нового, социалистического общества. Но еще восхитительнее сама возможность быть творцами этой жизни, борцами, созидателями. Как ни суров наш быт, как ни огромны трудности рождения первого в мире государства рабочих и крестьян, говорил он, нет ничего, что могла бы Советская власть пожалеть для детей, для своего будущего, для воспитания достойной смены.
Как бы продолжая ту же мысль, Луначарский обращался теперь к небывало юной аудитории Мариинского театра.
Не прошло еще и двух месяцев как VIII съездом РКП(б) была принята новая Программа партии, где в ряду первейших задач по народному просвещению указывалось: «…необходимо открыть и сделать доступными для трудящихся все сокровища искусства, созданные на основе эксплуатации их труда и находившиеся до сих пор в исключительном распоряжении эксплуататоров».
Значительную часть речи Луначарский и посвятил рассказу о том, как эти решения осуществляются. Он приветствовал питерских ребят, зрителей «первого в Мариинском театре целевого молодежного спектакля». Он говорил о том, какую великую роль для новой жизни театра играет преображение аудитории, ибо зритель, слушатель – такой же создатель спектакля, как и композитор, дирижер, актер. И – новый взлет речи, уже к высотам русской музыкальной культуры, к Мусоргскому, Римскому-Корсакову, к Шаляпину, с которыми нам предстояла встреча…
Но наиболее, быть может, потрясшей и воодушевившей слушателей была заключительная часть речи:
о музыке будущего;
о небывалом празднестве творческой мысли и вдохновения народных масс, которые вырвутся из стен старых театральных зданий на просторы площадей и улиц;
о невиданных еще спектаклях-праздниках, гигантских представлениях, ошеломляющих масштабами и игрою красок, зрителями и участниками которых будут десятки тысяч людей нового общества, – будете вы, да, да, вы, молодые наши друзья, – с неколебимой убежденностью несколько раз повторял Анатолий Васильевич.
На грампластинке «А. В. Луначарский. Фрагменты выступлений», выпущенной фирмой «Мелодия», воспроизведен отрывок из его речи «Старый и новый театр», произнесенной в те же самые дни, когда происходило описанное выступление.
Рисуя яркий образ театра будущего социалистического общества, он говорил:
«Могучий рабочий класс и крестьянство способны создать новое искусство, новый театр. Этот театр будет монументальным по форме. Он будет рассчитан на огромные массы. Он будет стремиться к коллективному действию. Он будет уходить прочь из тесных помещений на площади, в простор полей, под яркое небо. Он будет яростен, героичен. Он будет уметь смеяться раскатистым народным смехом. Он будет мудр по своему внутреннему содержанию. Потому что трудовой народ пойдет в театр не только развлекаться, как это было до сих пор, но учиться, взволнованно чуять вершины и бездны жизни и расти душой для будущего».
Мечта об этом, монументальном по форме театре, театре больших идей, театре массовых, коллективных действий, мечта о спектаклях-праздниках, для которых станут тесны испытанные габариты театральной «коробки», одухотворяла мысль и фантазию Луначарского еще задолго до Октября 1917 года. Характерна в этом отношении статья молодого Луначарского «Социализм и искусство», впервые напечатанная в «Книге о новом театре», изданной в 1908 году. В основных своих положениях она была близка к опубликованной незадолго до того его статье «Задачи социал-демократического художественного творчества» (1907), написанной под прямым воздействием ленинской программной статьи «Партийная организация и партийная литература».
Раздел статьи, озаглавленный «Театр будущего», он начинал со знаменательного предупреждения:
«Попытаюсь дать хотя бы бледный очерк того, чем должен быть и, вероятно, будет театр. При этом, прошу заметить: если я говорю „вероятно“, то не потому, чтобы допускал мысль, что я, быть может, преувеличу значение театра в будущем счастливом обществе, а потому, что в настоящее время вряд ли возможно найти краски, которые бы передали все величие грядущей культурной роли театра».
Неизменно памятуя о богатстве и разнообразии красок и форм искусства, Луначарский отнюдь не ограничивал палитру театра будущего одними монументальными формами. «…Но рядом с театром для десятков тысяч, с театром ослепительно ярких постановок, великих опер, огромную роль будет играть и интимный театр», – замечал он, подробно характеризуя благодарные возможности, которые откроются и перед «интимными», камерными формами сценического творчества. И все же ярче всего вырисовывался в его театральных мечтаниях образ «театра для десятков тысяч»:
«Сильный, энергичный, мужественный театр поколения, идущего под красным знаменем, при свете утренней зари, под холодным и бодрым дуновением предрассветного ветра, будет театром быстрого действия, больших страстей, резких контрастов, цельных характеров, могучих страданий, высоких экстазов. Да, это будет идейный театр…»
Статья заканчивалась утверждением:
«…И страшная чуткость души разовьется в этом театральном мире будущего! Как зритель и актер каждый переживет сотни существований! Души распахнутся одна для другой. Стены наших одиночек упадут. Наши внуки почувствуют себя как бы нейтронами одного мирового мозга, неотделимыми друг от друга молекулами растущей мировой души, сознания и правящей воли прекрасной вселенной.
И вечно вперед»1.
Великая Октябрьская социалистическая революция открыла для воплощения мечты о «театре для десятков тысяч» широчайшие перспективы. И естественно, что с первых же послеоктябрьских дней Луначарский становится не только благодарным зрителем, но и активнейшим участником массовых революционных празднеств, начиная с первой послеоктябрьской красной даты революционного календаря – Первомая восемнадцатого года. Этот праздник, очевидцем и участником которого он был в Петрограде, так взволновал Луначарского, так отпечатался в памяти, что он тогда же, по живым следам, дал ряд литературных зарисовок пережитого, не раз возвращаясь в дальнейшем к воспоминаниям о том дне. Затерянные на страницах старых, ставших редкостью изданий и позднее не перепечатывавшиеся в его книгах и собрании сочинений, эти очерки образно запечатлели и характерные черты самого праздника и непосредственное участие в нем Луначарского. Это участие отнюдь не ограничивалось многочисленными выступлениями перед самой различной аудиторией. И хотя в очерке, перепечатываемом в настоящем сборнике, он замечает, что мысль о подобном праздновании Первомая «пришла нам в голову часа в два-три накануне», вопросами практической организации подобных праздников он начал заниматься неизмеримо раньше.
Так, еще в январе 1918 года в Петрограде приступил к работе организованный и возглавленный Луначарским «Театральный Совет Российской республики» при Народном комиссариате по просвещению, ставший первым советским государственным органом по руководству театральной жизнью (в дальнейшем его сменил Отдел театров и зрелищ – ТЕО Наркомпроса). На заседаниях этого совета с самого начала наряду с другими вопросами театрального строительства ставились и обсуждались проблемы организации народных празднеств, гуляний, эстрады, цирка. Общая позиция, основные положения которой были определены на первом же заседании, состоявшемся 19 января 1918 года, в докладе Луначарского, нашла характерное выражение и в выступлении В. Э. Мейерхольда. Полностью солидаризируясь с Луначарским, Мейерхольд развивал высказанные им пожелания:
«Надо нам, деятелям всех родов искусства, театра, эстрады и цирка, переплестись в общей работе и всем вместе, как можно меньше разделяясь, идти к народу».
Неделю спустя, на втором заседании совета, и в докладе Луначарского и в прениях основное внимание уделяется уже детальной, практической разработке планов массовых празднеств и зрелищ, и в первую очередь – налаживанию планомерной деятельности по устройству развлечений, грандиозных гуляний и т. д. для солдатских масс петроградского гарнизона. Как отмечалось в коротком отчете, напечатанном в журнале «Театр и искусство» (стенограмм на этих заседаниях, к сожалению, не вели), «…Луначарский указал, что для этих гуляний можно было бы использовать государственный балет. Пантомимы и танцы вполне в духе народа»2. Упоминание об этом тем любопытнее, что, как явствует из материалов, публикуемых в настоящем сборнике, в своих более поздних, развернутых высказываниях о том, какие сценические жанры и виды зрелищных искусств эффективнее всего использовать при организации массовых постановок, празднеств и гуляний, Луначарский вновь станет привлекать внимание к танцевально-пантомимическим средствам театральной выразительности.
До нас дошли далеко не все его высказывания на эти темы, относящиеся к тому периоду, но и то, что сохранилось, по-своему напоминает о его неустанной заинтересованности настоящим и будущим массовых празднеств.
В начале июня 1919 года журнал «Вестник театра» под заголовком «М. Горький о кинематографе» публикует короткий отчет о недавнем заседании Большого художественного совета ТЕО Наркомпроса. На заседании с обширным докладом о задачах и репертуаре театров и кинематографов выступил А. М. Горький. В отчете говорилось:
«Полагая, что огромное воспитательное (в смысле прививки духа историзма) и художественное значение могло бы иметь оживление характерных моментов истории культуры, М. Горький считает крайне своевременным приступить к постановке цикла исторических инсценировок как из русской, так и из европейской истории. …А. В. Луначарский, присутствовавший на докладе М. Горького и на заседании, в котором обсуждался проект инсценировок, всецело присоединился к нему и добавил, что делу этому должен быть придан общегосударственный масштаб, с тем чтобы инициатива проведения намеченной программы была предоставлена Отделу театров и зрелищ. Между прочим, А. В. Луначарский указал на желательность, если это представится возможным, вынести указанные инсценировки на улицу, устроив массовые шествия, которые могли бы быть приурочены к всенародным празднествам (например, 1 Мая)»3.
Ту же тему затрагивает также относящееся к 1919 году и лишь недавно ставшее известным письмо Луначарского режиссеру и драматургу Н. Г. Виноградову. Не ограничившись критическими замечаниями о присланной ему на отзыв пьесе Виноградова, предназначавшейся для массового «монументального театра», Луначарский особо останавливался на проблеме массовых представлений. И попутно, как это часто бывало в его письмах или выступлениях по частным поводам, развертывал конкретную программу разработки основных теоретических проблем создания таких спектаклей, имевшую, по сути дела, огромное принципиальное значение. Начинать это, по его убеждению, следовало, думая о будущем, незамедлительно, вопреки даже тому, что реальные условия существования молодой Советской страны, находившейся в кольце блокады четырнадцати держав, этому препятствовали.
Вскоре после этого, в январе 1920 года, Луначарский выступает в Петрограде, на пленуме Петросовета с докладом о работе Наркомпроса. «Политическая агитация и коммунистическая пропаганда не есть что-то стоящее особняком от народного просвещения, это – сердце народного просвещения», – говорит он в этом выступлении. И в заключение доклада, напоминая о роли и месте искусства в деле народного просвещения и отмечая в связи с этим подъем художественной самодеятельности и тягу масс к коллективным формам творчества, видит в этом зачин будущих грандиозных массовых празднеств революции:
«Здесь нужна гигантская песнь, здесь нужен гигантский хор, какой-то огромный оркестр медных инструментов, который мог бы петь эту исполинскую песнь, петь песнь великана, который проснулся для творчества и для счастья… чтобы запела Россия мощную, радостную песнь знания, красоты, счастья! И мы ее начали петь. Товарищи, у нас пресекается голос, нам не хватает иногда дыхания, ибо мы голодны, нам холодно, но все-таки мы ее поем – и там, где мы бьемся на фронтах против разных генералов, и где сражаемся против фронта голода и холода, против эпидемий и невежества. Тот, у кого есть уши, чувствует, что, когда силы прильют к нашему сердцу, когда лучшие наши товарищи вернутся к мирному труду, когда откроются границы, когда дадут нам естественное право обмениваться тем, что есть у нас в избытке, на то, что нам нужно, – тогда эта песнь послужит не только для того, чтобы украсить нашу жизнь, но и чтобы вовлечь в поток нашей великой революции отставшие батальоны трудовых братьев в других странах…»4.
Мысль о необходимости незамедлительных «подготовительных шагов к грядущему», с тем чтобы обеспечить планомерное государственное руководство организацией массовых зрелищ и праздников и придать ей «общегосударственный масштаб», не оставляет Луначарского. При самой действенной его поддержке осенью 1919 года в Отделе театров и зрелищ Наркомпроса создается в этих целях новая, специальная Секция массовых представлений и зрелищ. 29 декабря 1919 года Луначарский как нарком по просвещению утверждает положение об этой секции, разработанное при непосредственном его содействии, и с самого ее возникновения принимает в ее деятельности активное участие.
Первой большой работой, проведенной секцией, явилась подготовка к празднованию 1 Мая 1920 года. Для начала публикуется развивающий предложения Луначарского призыв ко всем творческим организациям, студиям и самодеятельным кружкам участвовать в создании массовых народных театров и в коллективной разработке «первого грандиозного сценария массового народного празднества 1 Мая». В канун Первомая выходит специальный выпуск журнала «Вестник театра» с многочисленными материалами на эту тему. В центре – статья Луначарского «О народных празднествах», и поныне остающаяся по богатству высказанных в ней суждений о содержании, возможностях и разнообразии форм и средств осуществления массовых празднеств и представлений животрепещуще актуальной, исполненной ярких творческих озарений.
Делясь, всеми этими соображениями, Луначарский попутно замечал:
«О народных празднествах можно было бы писать много, и когда-нибудь мне, может быть, удастся изложить все мои мысли, сюда относящиеся, в особой брошюре, где удобно будет и поделиться опытом прошлого».
Осуществить это Анатолию Васильевичу не довелось. Но в различных статьях и выступлениях, охватывающих более чем три десятилетия его общественно-политической, литературно-творческой и государственной деятельности, рассеяно столько высказываний, затрагивающих самые различные стороны этой проблематики, что в совокупности они могут значительно дополнить конспективно сказанное и намеченное в статье.
Этой задаче и подчинен отбор материалов для первого раздела настоящей книги, посвященного проблемам массовых инсценировок, театрализованных представлений, тех народных празднеств, которые, по слову Луначарского, всегда были и будут «главным художественным порождением революции».
Волнующее воплощение мыслей, высказанных Луначарским в программной статье «О народных празднествах», несли праздничные представления, устроенные в том же двадцатом году в ряде городов Советской страны, и в первую очередь в красном Петрограде: массовые представления «Гимн освобождению труда» и «К мировой Коммуне» (в честь II Конгресса Коммунистического Интернационала), разыгранные 1 Мая и 19 июля 1920 года на площади Народных Зрелищ, у портала бывшей Фондовой биржи; постановка «Блокада России», исполнявшаяся под открытым небом на Каменном острове; массовая инсценировка «Взятие Зимнего дворца», число участников которой превысило шесть тысяч человек, а количество зрителей, заполнивших Дворцовую площадь, было более ста тысяч; «всеобщий праздничный день рабочей и красноармейской демонстрации» на Красной площади 27 июля 1920 года.
Одним из постановщиков массового театрализованного представления «К мировой Коммуне» был выдающийся советский режиссер К. А. Марджанов. Весной 1933 года, выступая на траурном митинге памяти Марджанова, Луначарский рассказал и о другом, оставшемся нереализованным замысле массовой постановки, которую Марджанов хотел осуществить летом 1921 года на Красной площади в честь III Конгресса Интернационала. Говоря об этом замысле, Луначарский не упомянул лишь о такой существенной детали, что одним из вдохновителей и соавторов сценария той постановки был вместе с режиссером К. А. Марджановым и художником И. М. Рабиновичем он сам. Прошло полвека с того времени, когда предполагалось показать это грандиозное представление, пока на страницах тома «Литературного наследства. В. И. Ленин и А. В. Луначарский» не ожили извлеченные из фондов Центрального партийного архива докладная записка А. В. Луначарского в ЦК РКП(б) о замысле этой постановки и подписанный им литературный сценарий «массового действия для праздника Третьего Интернационала». И стало еще очевиднее, до какой же степени волновала, воодушевляла Луначарского и как партийного и государственного деятеля и как публициста, художника, драматурга сама идея подобных празднеств.
Эти интереснейшие документы, овеянные духом времени, столь красноречивы, что вряд ли нуждаются в комментариях. Характерна, отметим только, живая перекличка настоящего сценария с условной эстетикой массовых спектаклей тех лет, где такую значительную роль играли плакатно обобщенные социально-политические символы. Но таковы приметы времени, и тем ощутимее реальный фон, на котором возникали высказывания Луначарского на эти темы.
В тягчайших условиях тех лет, когда на нищую, разоренную, еще только приступавшую к восстановлению разрушенного хозяйства страну обрушилась чудовищная засуха, голод в Поволжье, постановка этого сценария осталась нереализованной. Это не могло остановить, однако, размышлений Луначарского о богатейших возможностях массовых спектаклей и об их будущем.
Весной 1921 года, говоря в статье «О задачах театра в связи с реформой Наркомпроса» о перспективах развития двух основных направлений театральной деятельности, масштабного «художественно-революционного» театра и театра «оперативно-агитационного», он делал примечательную оговорку:
«Я не буду распространяться здесь о вещи,
Той же весной 1921 года в статье «Театр в Советской России», написанной для зарубежной прессы, он, говоря о творческом потенциале народной массы («и она сотворит совсем особый театр, имеющий мало общего со старым театром»), особо останавливался на огромной роли, которую сыграет в будущем театр массового действия, театр под открытым небом.
Как, однако, ни увлекательна была сама мысль о таком театре, Луначарский отнюдь не был склонен считать желаемое за сущее. Всячески содействуя проведению массовых театральных празднеств под открытым небом – на площадях, стадионах, в амфитеатрах зеленых театров, – он в то же время трезво учитывал реальные условия, которые мешали Советской России 20-х годов, несшей все тяготы восстановительного периода, по-настоящему, во всем масштабе развернуть их подготовку. Учитывал он также и такой объективный фактор, как климатические условия, весьма ограничивавшие для северных и центральных районов страны сроки и сами возможности проведения подобных празднеств и театральных представлений под открытым небом. Учитывал и то, что технические средства, ныне кажущиеся сами собой разумеющиеся, как, например, радиофикация и кинофикация массовых представлений, тогда еще пребывали в зародышевом состоянии. И хотя уже в те годы, зорко всматриваясь в будущее, Луначарский предвидел, как обогатится палитра выразительных средств «театра десятков тысяч зрителей», когда такие технические трудности будут преодолены, это все же в условиях тех лет была лишь «музыка будущего», как гласит вагнеровский термин, нередко упоминавшийся Луначарским.
Все эти обстоятельства и заставляли его в ряде статей и выступлений специально останавливаться на затронутой проблеме, намечая интереснейшие перспективы решения тех же задач в закрытых помещениях традиционного театрального здания, которому, как он подчеркивал, предстоит еще долгая жизнь вопреки прожектерству горячих голов, ратовавших за немедленное разрушение и уничтожение якобы изжившей себя театральной коробки. И решать эти задачи, по мысли Луначарского, надлежало прежде всего на сцене оперно-балетного театра. Речь при этом шла не столько о помещении и технической его оснастке, сколько о самих творческих ресурсах музыкального театра.
О роли музыки как одного из главных организующих и творческих начал в массовом театрализованном празднике Луначарский высказывался неоднократно (и некоторые из его суждений на этот счет даются в настоящем сборнике под общей рубрикой «Нет праздника без музыки»).
«Празднеств у нас много, и каждый раз они проходят при такой вдохновляющей обстановке, что мы, агитаторы, чувствуем себя самым настоящим образом увлеченными. Массовые шествия, иногда массовые спектакли, и, однако, ни одного композитора не двинулось навстречу этим хорам из десятка тысяч людей, – с горечью замечал он в одном из выступлений весной 1923 года. – Кажется, одно-два музыкальных произведения были написаны, но это есть ласточка, которая не делает весны»6.
Еще шире и глубже должна была быть роль музыки, по мысли Луначарского, в празднествах будущего. Старая театральная коробка не навсегда должна была оставаться площадкой для столь же традиционных постановок, считал он и, задумываясь о путях развития музыкального театра, о новой опере и новом балете, развертывал увлекательные планы создания в тех же старых театральных стенах (тогда еще не было помещений такого масштаба, какими стали в наши дни Кремлевский Дворец съездов или Центральный стадион имени В. И. Ленина) музыкально-синтетического спектакля совершенно нового типа, монументального спектакля-праздника, театрализованной оратории, спектакля, более близкого массовым театрализованным постановкам будущего, чем традиционной опере или классическому балету в их законченных формах.
Осенью 1925 года мне посчастливилось слушать в Ленинградском академическом театре драмы доклад Луначарского об основах театральной политики Советской власти. Отчетливо запомнилось, какой недоуменный шумок пронесся по залу, когда он, полемически заостряя мысль, стал говорить о том, что из всех видов театра самый нужный для рабочих зрителей – это оперно-балетный. И тем сильнее был эффект, когда в обоснование такого утверждения Луначарский развернул ослепительную картину героических, полных пафоса зрелищ, грандиозных музыкально-театральных представлений, плацдармом для которых и мог бы, по его суждению, скорее всего стать оперно-балетный театр.
«С моей точки зрения мы должны консервировать и поддерживать старую оперу, имея в виду, что через несколько лет мы сможем превратить Большой театр в театр всенародных монументальных постановок, а пока нужно сохранить это художественное мастерство»7, – говорил он еще в 1923 году, когда особенно остро ставился вопрос о целесообразности самого существования этого театра. Та же мысль многократно развивалась им два года спустя, в дни празднования столетия Большого театра:
«Оперные театры представляют собою как бы дом с раскрытыми дверями и накрытым столом – только долгожданный гость, великий драматург-композитор, не пожаловал туда, – сетовал он в статье „Достижения театра к девятой годовщине Октября“ (1926). – …Между тем совершенно ясно, что столь могучая культура, как та, которая создается на почве Октябрьской революции, нуждается и будет нуждаться в огромных торжественных спектаклях, носящих характер яркого праздника, где в мире возвышенных образов отразятся и бурные наши собрания, наши страдания и победы, наша любовь и ненависть, именно голосом музыки не только инструментальной, но и вокальной, именно возвышенным, выделенным из обыденности жестом фантазии. Именно движениями великолепно обученных и дисциплинированных театральных масс можно в ослепительной форме передать глубинную сущность нашей героической эпохи.
Драма будет большей частью анализировать наши переживания и, в лучшем случае, доходить до некоторых частичных синтезов. Опера, или, вернее, музыкальная драма, драматизированная оратория, торжественная, праздничная феерия являются теми естественными формами, в которых можно отразить общественность в подытоживающих символических формах. Именно в этом, на мой взгляд, будущее оперно-балетной сцены»8
Под рубриками «Новые пути оперы и балета» и «О старых и новых формах театра» в настоящем сборнике сгруппированы различные высказывания Луначарского на эту тему. Всячески ее варьируя, он находит каждый раз новые аргументы в пользу высказанного убеждения о будущем академического оперно-балетного театра как «центральной художественной оси великих народных торжеств».
Дальнейшее развитие советской театральной культуры внесло, правда, известные поправки в его суждения о будущем оперно-балетной сцены (относившиеся в большинстве своем, следует напомнить, к началу и середине 20-х годов, когда музыкальный театр еще оставался едва ли не самым консервативным, полумузейным участником художественной жизни). Рождение на сцене того же Большого театра таких спектаклей, как «Бахчисарайский фонтан», «Ромео и Джульетта», «Легенда о любви», «Спартак», «Любовь к трем апельсинам», «Леди Макбет Мценского уезда», «Война и мир» и др., смогло в дальнейшем наглядно подтвердить реальную возможность решительного обновления традиционных оперно-балетных форм музыкального театра как таковых. Это, однако, отнюдь не исключает перспективности и плодотворности мечтаний Луначарского о совершенно новых формах «праздничных действ», «народных революционных церемоний», «великих революционных ораторий», грандиозных синтетических спектаклей, сыгранных на той же сцене.
Пока что мы имеем лишь эскизы подобных постановок, каким явился, к примеру, «суперспектакль», как окрестила парижская пресса праздничный концерт-спектакль, посвященный 50-летию создания Советского Союза (со сцены Кремлевского Дворца съездов, где был впервые сыгран, он был перенесен во Дворец спорта у Версальских ворот). Надо думать, ближайшее время даст еще более значительные результаты, особенно если учесть все большее число театрализованных праздников и массовых представлений, устраиваемых по всей стране и под открытым небом и в закрытых помещениях, и те новые возможности, какие предоставляет их устроителям современная радио, кино и телевизионная техника.
Говоря о будущем музыкального театра и ожидающих осуществления революционно-художественных праздниках нового типа, Луначарский в то же время мечтал о дальнейшем перенесении их из театральных стен в «колоссальные амфитеатры на десятки тысяч зрителей». Он словно рассматривал эти спектакли как своеобразные генеральные репетиции массовых праздничных действ под открытым небом, традиция которых после первых опытов первых революционных лет силой обстоятельств поневоле оборвалась.
Особого внимания заслуживает настойчивость, с какой Луначарский подчеркивал специфику и своеобразие эстетической природы образной системы этих действ.
Мысль о том, что в художественной ткани массовых музыкально-театрализованных представлений-ораторий будущего весьма значительная роль будет принадлежать монументальным образам символического характера, высказывалась им еще задолго до Октября. «Подлинный символизм не противоположен реализму, это его высшая стадия», – утверждал он уже в статье «Еще о театре и социализме», написанной в 1908 году, вслед за упоминавшейся ранее статьей «Социализм и искусство». И замечал при этом, что символический театр, о котором он говорит, ничем не должен быть схож с тогдашними буржуазно-декадентско-символистскими спектаклями: «…Великий символизм развертывался всегда, когда у того или иного народа или класса просыпалось яркое сознание своей всемирно-исторической миссии».
Как бы заглядывая в будущее, он восклицал:
«И неужели пролетариат, идеология и практика которого, покончив раз навсегда с мифом о провидении, пронизала еще более радостным и героическим светом высшего смысла всю историю человечества, – неужели этот класс – мессия, какого не видывала еще земля, не сумеет воплотить свои широчайшие концепции, свое понимание, – любовь и ненависть, борьбу и надежду в гигантские образы, живущие интенсивной художественной жизнью? Нет, он будет иметь своих Эсхилов, своих Дантов, которые возьмут у него могучие, но неясные призраки и аккорды, населяющие его душу, и, превратив их в монументальные фигуры-символы, заставят их танцевать великий танец жизни под еще неслыханную музыку».
* За этим следовала весьма характерная для широты творческой позиции Луначарского оговорка: «Всем вышесказанным отнюдь не отвергается натуралистическое искусство, – оно может иметь свое почетное место. Ведь никто не отвергает ради героического эпоса или симфонии – простой песенки. Царство искусства обширно, и в нем найдется место самым разнообразным видам красоты и методам творчества. Но все же в нем царит иерархия и символическое искусство стоит на вершине»9.
Возвращаясь в послеоктябрьские годы к этой мысли, уточняя и развивая ее именно в связи с проблемой массовых театрализованных представлений, Луначарский, быть может, с наибольшей яркостью выразил ее в одном из самых последних своих программных выступлений.
В конспекте доклада о задачах драматургии, сделанного на втором пленуме Оргкомитета Союза советских писателей 12 февраля 1933 года, он намечал одно из ключевых положений, которое затем развил в самом докладе:
«Всякому известно, что театр действует не только своей правдивостью. Даже правдивейший театр в известной мере условен. Но театральные условности являются в свою очередь огромной силой. Ни в коем случае театр социалистического реализма не должен по-толстовски стараться во что бы то ни стало держаться рамках обыденного правдоподобия. Музыкальная драма, опера, музыкальная комедия и оперетта, феерии, включающие в себя монументальные картины, – все это полностью должно стоять к услугам театра социалистического реализма.
В самом докладе (обработанная стенограмма этого доклада была потом опубликована в виде статьи, озаглавленной «Социалистический реализм», которая по праву считается одной из ценнейших работ по основным проблемам социалистической эстетики) он подчеркивал:
«Монументальный реализм пользуется элементами реалистическими, соединяет их в художественной комбинации, глубоко правдивой, совершенно оправдываемой элементами и взаимодействием элементов, находящимися или могущими быть найденными в нашей действительности. Но он вправе строить гигантские образы, которые в действительности реально не встречаются, но которые являются персонификацией реальных сил».
Иллюстрируя эту мысль на примерах античной трагедии, эсхиловского «Прометея», которого так ценил Маркс, Прометея – Гете, Шелли и т. д., Луначарский далее замечал:
«Буржуазные мыслители изобразили в грандиозной фигуре Прометея все элементы, которые вдохновляли в то время молодую революционную буржуазию.
Почему же в нашем искусстве не может быть грандиозных синтетических образов – если не в романе и драме, то в операх, в колоссальных празднествах, на которые собираются десятки тысяч людей? Это не реализм? Да, здесь есть элементы романтики, потому что скомбинированы элементы неправдоподобно. Но они правдиво изображают правду. Правда эта выдвигает внутреннюю сущность развития, дается как знамя, и нет причин, чтобы мы отрицали нужность для нас такого искусства»10.
Надо ли аргументировать исключительную важность творческого осознания этих раздумий об эстетической природе монументальных синтетических образов как при разработке сценариев, так и при их сценическом осуществлении, в режиссуре, оформлении массовых театрализованных представлений-празднеств.
Время, правда, вносит свои поправки, и практика последних лет убедительно показывает, что наряду с монументальными синтетическими, обобщенными, подымающимися до символа образами огромную силу воздействия обретают ныне в массовых театрализованных представлениях и реалии живой действительности, подлинные герои событий, воскрешенных в сценическом действии, документы, натуральные вещи, сохранившие все приметы прошлого. Достаточно хотя бы напомнить о минутах потрясения, которые испытали участники и зрители митинга-реквиема на Пискаревском кладбище в Ленинграде, когда вслед за тем, как прогремел, рассекая тишину, пронесшийся через три десятилетия голос Юрия Левитана, читавшего сообщение о прорыве блокады, – началось шествие ветеранов ленинградской обороны. Каждому из них на память о тех днях вручали небывалые «сувениры» – точную копию номера «Ленинградской правды» за тот день, крохотный кусочек блокадного хлеба (дневной паек!) и дневниковую запись одиннадцатилетней Тани Савичевой, у которой все умерли, осталась она одна…
А какое волнующее впечатление всегда оставляют само появление и выступления героев Великой Отечественной войны на массовых представлениях и праздниках, посвященных Дню Победы и годовщинам Советской Армии!.. Одно, однако, не исключает другого, и мысли, высказанные Луначарским в отношении монументальных синтетических образов, в свою очередь могут и должны найти развитие и воплощение в практике массовых зрелищ.
Не ограничиваясь вопросами сугубо творческими, Луначарский немалое внимание в высказываниях на эти темы уделял и вопросам организационным, вне решения которых любые замыслы повиснут в воздухе, будут скомканы и искажены. Так, ратуя за самое широкое участие народных масс в подобных зрелищах и представлениях и призывая всемерно стимулировать такую самодеятельность, он всячески предостерегал от недооценки руководящего организационного начала в подобных действах, подчеркивал необходимость подлинного профессионализма в их осуществлении. Об этом говорилось и в его программной статье «О народных празднествах», но еще до ее публикации, в марте 1920 года, в докладе об основных направлениях художественной политики он особо касался в этой связи перспектив «новых видов зрелища, действа»:
«Только социалистическая культура даст возможности слияния творца и зрителя, только она подведет вас к массовому действию. Но если эти массы не будут специалистами, то во главе их должны стоять мастера-руководители. Есть большая опасность при создании нового театра: это – принять дилетантизм за самодеятельность, начать с азов. Если буржуазия ценила лишь фокус, исполняемый артистом, и рассматривала как забаву его творчество, то именно пролетариат сумеет оценить подлинное мастерство»11.
Судьбы массовых зрелищ, и, в частности, организация спектаклей под открытым небом, продолжали интересовать Луначарского вплоть до последних его дней.
Весной 1932 года он находился на лечении в одном из санаториев близ Франкфурта-на-Майне. Узнав, что в завершение юбилейных гетевских торжеств, проходивших в родном городе Гете, на исторической площади старого Франкфурта, Ремерберг, должен исполняться так называемый «Urgotz», первая, юношеская редакция знаменитой драмы Гете, он не замедлил выехать на это представление. И посвятил увиденному большую статью – «„Гёц“ на площади». Знакомясь с этой статьей, читатель, естественно, обратит внимание, что, наслаждаясь развернувшимся зрелищем и размышляя об увиденном, Луначарский все время возвращается мыслью к тому, как этот опыт может быть применен на родине, какие благодатные возможности открываются для подобных представлений у нас в стране:
«Высокое искусство наших режиссеров и артистов и единственное в мире соединение умения постановщиков подыскивать массовый типаж и умения этого сценически как бы сырого материала необыкновенно чутко входить в свою роль – все это обеспечило бы у нас за историческим театром на исторических площадях большой, может быть, европейский успех».
В ряду массовых театрализованных представлений и празднеств, организация которых в СССР принимает с каждым годом все большие масштабы, устройство ночных спектаклей у исторических зданий, о чем писал Луначарский четыре с половиной десятилетия назад, носит еще единичный, зачаточный характер. Давние суждения Луначарского об этом, так же как и о других видах «театра десятков тысяч участников и зрителей», сохраняют свою жизненную силу и продолжают звучать воодушевляющим призывом к реальному творческому деянию.
Это, впрочем, может быть отнесено ко всем его высказываниям на эти темы. Во всей щедрости и широте своих эстетических воззрений, во всей глубине проникновения в тончайшие свойства художественно-образной природы и социально-общественной функции массовых революционных празднеств и театрализованных представлений делился Луначарский мыслями о возможностях и средствах выразительности этих действ. И нет сомнения, что, собранные воедино, они помогут всем, кто посвящает этому свой труд и вдохновение, воплотить в живой действительности его бесконечно увлекательные и плодотворные «театральные мечтания».
Литературное наследие А. В. Луначарского огромно и значительно. Достаточно сказать, что далеко не полный библиографический указатель, изданный к столетию со дня его рождения, насчитывает свыше 4000 названий книг, статей и выступлений, в том числе до двух тысяч, касающихся вопросов культуры, литературы, искусства. Некоторые из его трудов и высказываний, затрагивающих те или иные области искусства, сгруппированы в специальных сборниках, позволяющих с наибольшей полнотой представить его взгляды на их проблематику. Таковы вышедшие уже после кончины Луначарского сборники «Статьи о литературе», «Статьи о советской литературе», «Русская литература», «Классики русской литературы», «Статьи об искусстве», двухтомник «О театре и драматургии», двухтомник «Об изобразительном искусстве», «В мире музыки», «О кино», «Статьи об эстетике» и др.
Во вступлении к сборнику «А. В. Луначарский о театре и драматургии» А. И. Дейч приводит его признание: «Как хочется оставить молодому поколению мои, в сущности очень большие, знания в области мировой культуры, искусства, как-то собрать их!..» Собрано еще не все. Общественный отклик на издания, в большей или меньшей мере осуществляющие это пожелание Луначарского, огромный культурный, творческий заряд, который сохраняют по сей день его высказывания применительно буквально к каждой области искусства, убеждают в нужности и важности продолжения начатой работы, завершить которую ему самому не довелось.
Обложка по рисунку И. И. Нивинского. «Речь Луначарского на открытии Петроградских свободных художественных мастерских». 1918 г.
Эту цель преследует и настоящее издание, посвященное суждениям Луначарского о таких массовых видах искусства, как театрализованные празднества и представления, так называемые «малые формы» театра, эстрада, цирк. Высказывания Луначарского на эти темы можно, правда, частично встретить в ряде названных сборников, но они там носят, как правило, эпизодический характер, разрозненны, случайны и далеко не полны. К тому же, возможно в силу специфической обусловленности тематики и некоторой ее недооценки, ряд его статей, рецензий и выступлений, посвященных этим вопросам, оказался затерян на страницах давних периодических изданий или ожидает публикации в глуби архивных фондов. А нужда в их объединении и систематизации уже давно назрела.
Попытке реализовать эту задачу, подсказанную самим Луначарским, в отношении такой существенной, приобретающей все большее значение проблематики, какая заключена в самой идее массовых революционных празднеств и театрализованных представлений под открытым небом и в многолюдных помещениях, отдан первый раздел настоящей книги. Не меньший принципиальный и методически-творческий интерес должна представить, думается, и популяризация собранных в один массив его суждений по вопросам цирка и так называемых малых («мелких», как порой писали) форм театра, эстрады. Недаром так горячо, настойчиво и убежденно возражал Луначарский против и поныне не до конца преодоленной недооценки огромной силы воздействия и общественно-художественного потенциала этих популярнейших видов искусства, «большого искусства малых форм», по его крылатому выражению.
«Очень часто в кругах культурных коммунистов встречаем мы ту же неправильную оценку искусства, которой заражена и мещанская интеллигенция. Если вы скажете, что нужно развить и распространить в народе художественный лубок, – то вам скажут: „Как, вы лубочное противопоставляете художественному?“ И человек, произносящий этот буржуазный трафарет, воображает, что говорит от высокого вкуса… Если вы будете говорить о мелодраме, о театре-варьете, о цирке – вы рискуете натолкнуться на презрительную гримасу. Ведь это искусство для Ванек! Это – то, чем буржуазия кормила малых сих. Это, так сказать, искусство третьего сорта, махорочное, маргариновое, даже развращающее народ… Надо суметь радикальнейшим образом покончить с этой пошлой точкой зрения», – с такого призыва он начинал одно из первых своих выступлений о задачах обновленного цирка. И на том же втором году революции, вновь осуждая отношение к подобным жанрам как к зрелищам «самого низкого пошиба», звал к поддержке и развитию жизнетворческих возможностей, какие в них заложены: «Вместо того, чтобы морщить нос и отворачиваться, серьезным людям следовало бы поставить себе вопрос – что, собственно, привлекает толпу к этим зрелищам, и, может быть, произвести эксперимент, а именно, устранив невыносимую пошлятину из всех этих форм искусства „для народа“, постараться оставить то, что с пошлостью ничего общего не имеет, но, пожалуй, претит так называемому утонченному вкусу…»12.
Возражая против противопоставления «высоких» искусств – «низким» и считая несерьезными предположения, что варьете может быть успешно заменено классической оперой, а цирк – драматическим театром, Луначарский предупреждал, что отнюдь не собирается в противовес такому взгляду утверждать, что варьете выше оперы, а цирк – театра, но при этом делал примечательную оговорку: в распоряжении того, кто взялся бы отстаивать подобный парадоксальный взгляд, «имеются весьма веские аргументы». Противопоставления бессмысленны. Каждому виду искусства в культурном арсенале человечества может и должно найтись свое время и место. Одним – большее, другим – меньшее, но свое.
Таково искусство цирка, охарактеризованное Луначарским как «академия физической красоты и остроумия». Таково искусство эстрады – «одна из самых широкодействующих форм искусства», таящая, по его словам, «по своей живости, по возможности отвечать немедленно на злободневные события, по своей политической заостренности, большие преимущества перед театром, кино, серьезной литературой». Подчеркивая все права на существование «легких жанров» и «просто веселого театра», он замечал при этом, что «театр не может быть постоянно таким веселым домом» (отметим специально оговоренное
В чем заключаются эти «свои пределы» и о каком «лозунговом начале» идет тут речь? Это, возможно, требует некоторого пояснения, и потому, группируя в настоящем сборнике высказывания А. В. Луначарского о цирке и эстраде по различным жанровым признакам, редакция сочла уместным как бы вынести за скобки две темы, общие для этих жанровых разновидностей и так или иначе с ним связанные. Названия этих «вводных» разделов говорят за себя: «Агитискусство и проблемы „легких жанров“» и «Будем смеяться».
«Еще в 18-м году Владимир Ильич позвал меня и заявил мне, что надо двинуть вперед искусство, как агитационное средство», – писал Луначарский в воспоминаниях о В. И. Ленине.
Ближайший помощник и соратник В. И. Ленина в деле строительства новой социалистической культуры, А. В. Луначарский неоднократно возвращался в воспоминаниях о Ленине к многочисленным примерам, красноречиво характеризующим руководящую роль Ленина и в определении основ художественной политики советской власти, и в решении кардинальных организационно-творческих вопросов, связанных с судьбами отдельных художественных коллективов (как это было, например, с Художественным и Большим театрами) и мастеров искусства.
Примечателен в этом отношении рассказ Луначарского о большой беседе с Владимиром Ильичем, состоявшейся в том же восемнадцатом году.
Луначарский с волнением говорил Владимиру Ильичу, не раз напоминавшему о необходимости сохранения и популяризации лучшего в наследии мировой и отечественной культуры, о яростных наскоках «леваков» на цитадели этой культуры и о том, что хотелось бы сделать для их спасения и перевода на новые рельсы.
«Владимир Ильич внимательно выслушал меня и ответил, чтобы я держался именно этой линии, только не забывал бы и поддерживать то новое, что родится под влиянием революции. Пусть это будет сначала слабо: тут нельзя применять одни эстетические суждения, иначе старое, более зрелое искусство затормозит развитие нового, а само хоть и будет изменяться, но тем более медленно, чем меньше его будет пришпоривать конкуренция молодых явлений».
В конце беседы Луначарский резюмировал совместно выработанные положения будущей театральной политики:
«…все более или менее добропорядочное в старом искусстве – охранять. Искусство не музейное, а действенное – театр, литература, музыка – должны подвергаться некоторому, не грубому воздействию в сторону скорейшей эволюции навстречу новым потребностям. К новым явлениям относиться с разбором. Захватничеством заниматься им не давать. Давать им возможность завоевывать себе все более видное место реальными художественными заслугами. В этом отношении, елико возможно, помогать им».
На что Ленин сказал:
«Я думаю, что это довольно точная формула. Постарайтесь втолковать ее нашей публике, да и вообще публике в ваших публичных выступлениях и статьях».
Поделиться книгой: