Том 5. Век гигантов

Виктор Алексеевич Гончаров

Полное собрание сочинений

Том 5. Век гигантов

Век гигантов

История про то, как фабзавук Николка из-за фокусов ученого-медика Скальпеля попал в гости к первобытному человеку

Пионерам, фабзайчатам и комсомольцам посвящает автор эту книгу.

1

Скальпель занимается морокой. – Через мороку в плиоцен. – Исполинская саламандра. – Стена из скорпий. – Голос первобытного человека. – Николка сражается с гигантским львом. – Конфуз Скальпеля. – Первобытная собака. – Пантера. – Если бы не эти проклятые брюки, я бы – ого!

– А знаете, я вас могу переселить на время в самое что ни на есть первобытное общество, – это объявил ученый медик Скальпель, входя в тесную комнатушку знаменитого фабзавука и строя, по обыкновению, на своем лице причудливый переплет из загадочных улыбок.

Фабзавук в это время, покончив с медицинскими науками, поглощал с азартом, свойственным лишь тем людям, которым доступ к знанию был прегражден в течение долгих веков и которые сами, рабочими своими руками, смели эту преграду, – фабзавук Николка с большим азартом теперь поглощал уже новые науки.

– …Могу переселить в первобытное общество, – повторил конец своей фразы доктор Скальпель, кряхтя и взгромождаясь на Николкин диван, сооруженный из старых газет и ящиков.

Николка оторвал глаза от книги, задумчиво-ласково посмотрел на чудака Скальпеля, потом на муху, планирующую к докторской лысинке, и с шумом захлопнул Тахтарева на самом интересном месте.

– Дудки! – сказал он, как отрезал. – Хотите чаю? Прошли те времена, когда я над книгами засыпал… Засыплетесь теперь вы с вашими фокусами… Чай холодноват, хотите – подогрею?..

– Не засыплюсь… Не подогревайте, давайте, какой есть… Не засыплюсь. Проще пареной репы… Вы над чем теперь мудрствуете? Ага, над первобытным человечеством! Я так и знал. – Скальпель взял Тахтарева, перелистал. – Я так и знал, – повторил он решительно и загадочно вместе с тем.

– Мудреного ничего нет, – ухмыльнулся Николка, – у меня все окно завалено книгами по палеонтологии и палеоэтнологии. С улицы видать сразу, чем я занимаюсь.

– Пускай так, – немного разочарованно произнес Скальпель и засвистал – Фью… фью… Даю голову на отсечение, – геологию Боммели вы уже проглотили?

– Готова! – подтвердил Николка. – От крышки до крышки. Занятная книжища.

– …И вымерших животных Ланкестера? – предположил Скальпель, беря с окна соответствующую книгу.

– Готова, – снова поддакнул Николка.

– И Кунова, Левину, Дорш?..

– Есть все три выпуска.

– Здоровое дело! – одобрил Скальпель. – Итак, хотите, я вас переселю в первобытные времена?

– Валяйте, – дурашливо-быстро согласился Николка.

– Только дайте сначала Ваньке Сванидзе письмо написать.

– Пишите. Я подожду. – Скальпель учтиво повернулся к фабзавуку спиной и залистал «Потонувшие материки» Добрынина.

Проползла минутка, другая… Ученый муж продолжал рассеянно шевелить страницы названной книги, а Николка, вытаращив глаза, глядел ему в спину.

– Вы… что сегодня кушали? – наконец, спросил он.

– Окрошку и котлеты, – с охотой отозвался врач, оборачиваясь. – А вы уже написали?

– Чудачите! Можно подумать, что вы сильно угорели!

– Не угорал. В полном здравии. Ну, отвечайте скорее, да серьезно: познакомиться хотите со своими предками?

Никогда еще Николка не видал своего друга в таком странном состоянии; что он любитель шуток и фокусов – это было известно всей фабрике, но чтоб он позволил себе морочить головы людям менее себя образованным, – этого никогда еще не случалось.

«Хотя бы улыбнулся, сатана!» – думал Николка и напряженно старался разгадать загадку.

А Скальпель серьезно и с нетерпением ждал ответа.

– Ну, ну, мужчина, решайтесь, – гудел он.

– Вы чего, собственно, хотите? – вспыхнул, наконец, Николка. – Хотите, чтобы я поверил вашей мороке?

– Сами вы морока, – обиделся вдруг врач. – И чая вашего не хочу пить. И незачем было туда мух пускать. Вот возьму и уйду…

– Постойте, – поймал Николка докторскую руку. – Объясните, как это вы думаете переселить меня в общество, которое уже не существует?

– Проще пареной репы, – сразу сдался врач и снова уселся, а свободной рукой машинально стал размешивать чай, в котором действительно плавали две мухи. – Возьму и переселю. А когда переселю, и вы в этом сами убедитесь, – тогда объясню… Ну, говорите, согласны?

– Согласен! Согласен, черт вас побери! – вскричал Николка. – К праотцам, так к праотцам! А вы… меня будете сопровождать?

– Если хотите, буду…

– Хочу. Дуйте… Ну, раз, два!

– Подождите, подождите. Не так скоро… – Скальпель вынул из кармана хрустальный шарик, усадил сбитого с толку фабзавука на газетно-ящичный диван и предложил: – Смотрите пристально на этот шарик. Ни о чем не думайте и ничего не говорите.

– Ага, гипноз?

– Там видно будет, – неопределенно отвечал врач. – Внимание!

Шарик заблистал в его руке перед самым носом Николки. Потом… потом ворчливо-добродушный голос врача стал глохнуть, удаляться куда-то, но послушный Николка не отрывал глаз от мерцающего шарика и вскоре заметил странное явление: шарик превратился в звездочку; звездочка, подмигивая лукаво, поплыла вверх, дальше… дальше, к потолку, за потолок… в синее небо…

…Звездочка растаяла, исчезла, и возле него прозвучал совсем близкий голос врача:

– Вот мы с вами в кайнозойской эре развития земли, – в конце ее, приблизительно в плиоценовой эпохе, отстоящей от нашего времени с лишком на один миллион лет…

Николка стряхнул с себя оцепенение, вызванное мерцающим шариком, но, желая подурачить гипнотизера, плотно закрыл глаза.

– Да вы проснитесь, – убеждал врач. – Небось, выспались?

«Черта с два я сплю!..» – подумал Николка, сдерживая смех, и в ту же секунду оторопел, почуяв на лбу влажное, жаркое дыхание, а в носу – запах воды и растительности. Он открыл глаза.

– Мать честная… – были первые его слова, в которых заключалось изумление, не передаваемое никакими словами. – Вы мне должны объяснить эту чертовщину!.. – немедленно и с большим жаром обратился он к своему спутнику, почему-то имевшему за поясом сванидзевский кинжал, а за плечами Николкину винтовку. – Сейчас же объясните, в чем дело!..

– Со временем, со временем, мой друг… – невозмутимо отвечал Скальпель, храня на лице причудливую сеть из загадочных мин.

– Но ведь я не сплю? Скажите, я не сплю?.. – волновался Николка, нещадно теребя себя за нос.

– Оставьте в покое свой нос… – менторски важно произнес врач. – Вы, т. е. я и вы, значит, мы находимся в плиоцене кайнозойской эры.

– Бабушке своей расскажите!.. – вспылил Николка.

– Сделал бы это с большим удовольствием, но моя бабушка в плиоцене не жила… – будто сожалея, отвечал ученый медик.

Тогда Николке ничего более не оставалось, как примириться с новыми обстоятельствами и внимательно осмотреться.

Поистине, произошла какая-то чертовщина!

Они стояли на берегу тихо ропщущего озера под лазурным куполом неба. Берег был густо покрыт осокой, а выше – лесом древовидного папоротника. Никаких признаков жилья; ни деревень, ни городов, ни, тем более, Николкиной комнатушки, заваленной Тахтаревыми, Добрыниными, Боммели и прочими «первобытниками», – ничего этого и в помине не было. Куда все это девалось, одному Скальпелю было известно!.. В зарослях папоротников кишело многообразное царство гадов, большей частью знакомых Николке из его собственной жизни; змеи, лягушки, жабы, ящерицы имели здесь своих представителей, лишь размерами тела уклоняющихся от современных типов: так, лягушки были ростом с хорошо откормленных кур; змеи походили на гладкие бревнышки, ящерицы же – на детенышей крокодила. В прибрежной осоке бродили хохлатые цапли, ловко орудуя длинным клювом, как портной ножницами; юркие водяные курочки гонялись за летающими и скачущими насекомыми, испуская жизнерадостные крики, вполне отвечающие всей обстановке; в воздухе носился голубой зимородок в компании себе подобных, резко взывая к кому-то: «тип-тип!». Невидимая выпь издавала свое глухое «ипрумб-ипрумб», похожее на мычание обиженного быка, и над всем этим звонкоголосым миром высоко в небе парил исполин-кондор, покрывая своей бегающей тенью сразу пол-озера.

Мимо друзей грузно прошлепала к воде нарядная ящерица, величиной немногим менее крокодила; она смутила Николкину любознательность и даже, пожалуй, отвагу.

– Кто это? – тихо спросил он, давая ей дорогу.

– Пустяки. Исполинская саламандра. Безобидное животное… – отвечал Скальпель со сверкающими удовольствием глазами, а когда «безобидное животное», напившись из озера, сослепу или намеренно наскочило на него, он испуганно забормотал, тыча перед собой винтовкой: – Ну ты, ну ты… подальше… Хоть ты и питаешься маленькими рыбками и червяками, но все же…

После столь выразительной, хотя и недоконченной фразы саламандра – животное, в общем, в высшей степени отвратительное со своей черной кожей, жирно усаженной бородавками и висячими складками – шмыгнула в кусты.

Других достопримечательностей на этом берегу Николка не обнаружил, и его внимание всецело перенеслось на противоположный берег, находившийся не далее, как в четверти версты от них; там в камышах шумно плескалось огромное неуклюжее животное с жирным туловищем и широкой тупой мордой. Скальпель, по описанию Николки, – сам он на таком расстоянии ничего не видел, – признал в нем гиппопотама.

Гигантский лев, свалившись неизвестно откуда рядом с гиппопотамом, заставил последнего с ревом нырнуть в озеро, а врача вздрогнуть и взять винтовку к плечу.

– Спрячемся, мой друг, – осторожно сказал он, – этот первобытный лев отличается необыкновенной свирепостью, на глаза ему не следует попадаться.

– Ничего первобытного я здесь не вижу… – разочарованно прогудел Николка. – Звери, как звери. Такие водятся и в наше время. Просто мы где-нибудь под тропиками или в большом зверинце…

– …Ну, нет, – отвечал врач, заставляя своего друга опуститься рядом с собой под перистую крону папоротников. – Такого льва вы нигде не увидите, кроме как в плиоцене; не увидите и исполинской саламандры… Впрочем, что касается последней, то подобную ей вы и теперь встретите в Японии, но японская на целый фут короче первобытной; эта в длину имеет больше четырех футов, тогда как японская достигает только трех. Мы, несомненно, находимся в достаточно первобытных временах…

Николка, однако, очень мало доверял словам врача и от поры до времени, когда тот не глядел в его сторону, безжалостно терзал себя за распухший нос.

– Фокус или сплю, – повторял он про себя и злился на ученого медика, злоупотреблявшего его терпением.

Спустя некоторое время Скальпель выглянул из-под прикрытия.

– Ну-с, лев скрылся, – сказал он, – можно продолжать путь; пойдемте искать своих предков…

С неохотой и большим недоверием поднялся Николка вслед за ним; ему вообще не хотелось двигаться до тех пор, пока странное их переселение не будет объяснено. Но врач, улыбаясь, молчал, – его улыбки подмывали на дерзости, – молчал и Николка, теряясь в догадках.

«Ладно, мы еще с тобой поквитаемся», – думал он, безмолвно следуя за медиком от озера к густой стене лиственных деревьев, высившихся в полуверсте от берега.

Папоротники тянулись вплоть до леса. Возле самой опушки они уступили место ленте молодого дуба и березок, столь щедро увитых лианами с двухвершковыми шипами на стеблях, что подступ к лесу делался совершенно невозможным ни для человека, ни для животных. Над этим живым проволочным заграждением возвышались мощные стволы вяза, дуба и березы, хранившие под сенью своей ту влекущую к себе прохладу, которой так не хватало вне их, на пространстве от озера к опушке.

Друзья уперлись в скорпиозную стену, остановились и многозначительно взглянули друг на друга. Собственно, многозначительный взгляд был у одного Скальпеля, в ответ ему следовал взгляд настороженный и подозрительный.

– Вам очень хочется в лес? – спросил Николка, и в голосе его была насмешка, так как Скальпель исходил потом в своем пиджаке и плотных брюках; на Николке же красовались одни трусики и сандалии.

– О да, мой милый, – вздохнул врач, – здесь такая духота, что я жалею, почему мы не искупались в озере?..

– Мы еще искупаемся, – отвечал Николка, которому вдруг стало жалко врача, и он, забыв о недавнем своем гневе, с усердием принялся отыскивать лазейку в неприступной чаще.

Лазейки нигде не было; вдоль всей опушки тянулась естественная изгородь; ни в ту, ни в другую сторону, казалось, не было ей конца; солнце же, как нарочно, поднималось все выше и выше, воздух накалялся, паря в то же время и отнимая у Скальпеля последнюю возможность облегчать свои страдания через потоотделение. Николка прибег к помощи сванидзевского кинжала, но этим добился только того, что в одышке и усталости вскоре сравнялся с врачом.

– Идемте к озеру, – решительно молвил отдохнувший Скальпель, – будем ждать у воды появления своих предков.

Но когда приятели отвратили распаренные и обожженные лица от ненавистных колючек и уже занесли ногу по направлению к многообещающему озеру, до их слуха донесся протяжный и жалобный стон со стороны леса.

– Это за колючей стеной, – быстро определил Николка.

– Стонал человек, – высказался врач, – мне-то уж известно, как стонет человек.

Стон повторился еще протяжнее и еще жалобнее.

– Это – собака, – безапелляционно утвердил Николка.

– Сами вы… – хотел выругаться врач и оборвал, потому что стон перешел в хватающий за сердце вой.

– Ну? – подмигнул Николка, еще более убежденный в своей догадке.

Скальпель покрутил головой и не сдался:

– Человек. Первобытный человек. Надо ему помочь.

Легко было сказать «помочь», однако как это сделать?

Николка уселся на землю, любопытствуя, что предпримет ученый медик.

– Дайте сюда кинжал, – мрачно попросил тот.

Николка передал кинжал.

– Смотрите, – предупредил он, – не делайте напрасных движений, вы и без того красны, как… «пареная репа».

Сравнение не было удачным, зато попало в цель: Скальпель запыхтел от обиды и даже не нашел в ответ острого словца. Молча отойдя на несколько шагов и смерив взглядом высоту колючей изгороди, он произнес как бы про себя: «метра четыре» – и косо взглянул на фабзавука.

– Давайте обратно кинжал!.. – сразу вскочил тот, поняв его план и устыдясь неповоротливости своей мысли.

Существо за живой преградой, услыхав, должно быть, движение, усилило призывные вопли, подхлестывая тем энергию приятелей. Впрочем, это касалось одного Николки: врач, дав мысль, безропотно подчинился инициативе молодого фабзавука; он опустился на землю и оттуда с удовольствием следил за его ловкими движениями.