Орёл умирает на лету

— Там, говорят, живут самые спешкие люди.

Саша только хмыкнул носом. Пусть понимает как хочет.

— Ну, ладно, не хочешь объяснять, не надо. Можешь сматывать удочки, пока я добрый...

Такого, чтобы выгоняли из отделения, с ним еще не бывало. Это первый раз. Даже обидно стало. Он остановился в нерешительности и обернулся, словно желая удостовериться: не шутят ли?

— Если не особенно спешишь, побудь возле Атамана, — произнес дежурный, остановив взгляд на подростке. — Отлучусь ровным счетом на две минуты, пока разбужу начальство. Оно тут, нынче в кабинете спит. А то чего доброго, без присмотра твой Атаман даст деру. Его этому учить не надо.

Саша подмигнул:

— Ловушка?

Дежурный по-приятельски улыбнулся:

— За кого ты меня принимаешь? Я могу и обидеться. Как друга прошу: побудь с ним, окаянным. Сам понимаешь, не могу же я послать тебя вместо себя будить начальство. Не полагается!

Желая показать, как он доверяет подростку, даже шкаф свой не закрыл. Это-то и доконало Матроса. Доверие — это другое дело.

— Ну, коли так, ладно, иди.

Но, оставшись один на один с Атаманом, Саша забеспокоился. Он ощутил себя таким неприкаянным. «В общем-то он ничего,— подумал Саша о дежурном. — Но видать, что-то темнит, не договаривает. У них это здорово заведено». Он внезапно уставился на телефон: почему-то насторожил его черный аппарат, от него повеяло холодом.

Подросток стал пятиться к двери. Его смущало долгое отсутствие дежурного. Не затевает ли тот чего? Однако внезапно остановился, ощутив на своей спине глаза Атамана. Матрос круто обернулся, потому что пленник своим насмешливым взглядом будто прошил все его тело, вплоть до печенки. Такого взора, полного презрительной жалости, до конца дней своих не забудешь.

«Если бы не кляп, он бы вряд ли промолчал», — подумал Саша.

Подросток, тряхнув головой, вернулся назад. Спокойно уселся напротив на длинной грубой скамье с таким видом, точно пошутил: и думать не думал, мол, о побеге!

Если же говорить откровенно, он проклял тот час, когда ему пришла блестящая идея... заглянуть сюда. На кой черт ему надо было переступать порог отделения?

Он, конечно, не мог знать о том, что в эту минуту происходило в кабинете. Если бы только знал, то и ноги бы его тут не было.

— Сколько работаю в органах, такое вижу впервые, — докладывал дежурный начальнику отделения.

— Сперва даже глазам своим не поверил.

— Ну, что произошло? — спросил начальник, смахивая сон. — Ничего пока не понимаю.

— Разрешите повторить? Смотрю и своим глазам не верю... Атаман собственной персоной на спине Матроса приехал! Точно купец какой...

— Атаман? Это да! А вот еще Матрос, говоришь? Что-то не припомню такого.

— На той неделе ему было приказано в течение двадцати четырех часов оставить пределы города. Но он, как видно, не выполнил наше распоряжение. Но в крупных делах как будто участия не принимал.

— Так-так... Задержи-ка и его. Придумай что-нибудь... Не без причины же он притащил к нам Атамана. Может, в нем пробудилось желание покончить с улицей?.. Надо воспользоваться тем обстоятельством, что человек сам постучался в наши двери,— добавил начальник наставительно.

Увидев дежурного, Матрос кинулся к двери. Тут уж мешкать нельзя, это он хорошо понимал.

— Слушай, Матрос, ты забыл свою бескозырку, — проговорил дежурный, протягивая подростку головной убор.— Как ты думаешь, надо Атаману немножко облегчить участь или нет? Может, вытащить изо рта кляп и развязать ноги? Пособи, герой...

Появление начальника отделения для Саши было полной неожиданностью. «Обмишурился!» —решил он.

— И меня, что ли, решили зацапать? — сумрачно спросил Матрос, сердито косясь на обоих и на всякий случай отступив ближе к окну.

— Не надо выкидывать номеров, парень,— проговорил начальник, освобождая проход.— Зачем же стекло разбивать? Ты можешь спокойно уйти через дверь. Но я хотел бы с тобою поговорить, если, конечно, есть охота.

— О чем же ты, бугор, хотел поговорить со мной? Воспитывать будешь?

— Не без этого. Но и кроме агитации есть у меня разговор.

— В кабинет завлекаешь?

— Зачем же? Хочешь на улицу выйдем? Или на берег Волги?

— Чего я там не видал?

— Боишься?

— Я-то?

Но все же пойти на берег Волги Саша не согласился. Хватит с него разговоров на берегу Волги.

Начальник понимал, что Саша вряд ли будет разговаривать в присутствии Атамана. И подростку ведь не скажешь самое разумное, что полагается в подобных обстоятельствах: «Ты пока не научился думать о себе и о других. А когда размышление становится необходимостью, человек начинает понимать, где его счастье и что он есть. Я еще не встречал никого, кто бы убегал от своего счастья... И от себя!»

Для начала начальник распорядился увести Атамана.

— Ты, может, думаешь, за то, что я с тобой вожусь, мне благодарности объявляют?

— Нет, не думаю.

— Может, тебе кажется, если я уговорю тебя стать на праведный путь, мне премия выйдет?

— На самом деле, чего ты так стараешься? — удивился Саша.

— А как сам думаешь?

Саша хитро подмигнул и весело заявил:

— Если бы ты со всеми так возился, тебя бы давно в два счета уволили. А со мной тебе, видать, интересно, потому что я — особый сорт!

На этот раз удивился начальник:

— Говоришь: особый?

— Сознайся, ведь никто другой на своей спине не приволок тебе Атамана?

— Ты прав. Такого не было...

Саша расхохотался:

— Ты рассчитывал, что я уж такой олух царя небесного: «Похвалю, мол, его, а там, смотришь, и клюнет. Пойдет за мной, куда захочу». А я никуда не пойду! Я сам решу, куда мне податься!

— Ну вот что! Я тебя не держу. Даю тебе пять часов. Хватит, чтобы хорошенько обдумать что к чему?

— Не придет,— проговорил дежурный, как только за Матросовым закрылась дверь. — Второй раз не придет.

— Ему некуда податься. С этого дня все его дороги проходят через милицию...

Но в назначенное время Александр Матросов в милицию не пришел.

В субботу, перед самым концом рабочего дня, в кабинет начальника милиции вошел дежурный. На его лице играла загадочная улыбка.

— Сашка Матрос!

— А ты утверждал: не придет!

— Так любой явится, в сопровождении постового...

— По какому случаю такой галдеж?

— Свидетели обвинения.

В соседней комнате больше всех выходила из себя женщина в шляпе-котелке.

— Подумать только, среди белого дня, в центре города — поножовщина!

Ее поддержала худая с орлиным носом:

— Мой муж директор швейной фабрики, и я не позволю...

— Нельзя ли потише? — строго потребовал начальник. А потом, кивнув головой дежурному, добавил:

— Допросить и отпустить. А вы — в мой кабинет.

Когда Саша в сопровождении постового переступил порог кабинета начальника милиции, тот сказал своему подчиненному:

— Докладывай!

— Во дворе кинотеатра в пять пятнадцать затеяли драку. Двое сбежали, а вот этого удалось задержать при попытке к бегству...

Из соседней комнаты все еще доносился звучный голос женщины:

— Мой муж директор швейной фабрики...

— Один из двух был кривоногим?

Милиционер с удивлением и одновременно недоверчиво взглянул на начальника:

— Откуда вам это известно?

Матросов поразился не меньше постового. Как он узнал, что среди тех, с кем он дрался, был и кривоногий?

— Я был возле лодки, там на берегу, — пояснил начальник, обращаясь к Саше. — Ты же утверждал, что в ту ночь Атаман был не один...

Саша кивнул головой... Ясное дело, начальник по следам на песке узнал кривоногого.

— Тогда, в первый раз, я еще мог отпустить тебя на все четыре стороны, — проговорил начальник. — В то время мы еще могли выбирать, в какой детдом направить тебя. Сегодняшнее событие в корне меняет дело. Теперь на повестке другой вопрос: какая колония лучше всего для тебя подойдет? Выходит, что сам против себя сработал. Потому что не умеешь распоряжаться собою. А в твоем возрасте пора научиться давать отчет за свои поступки...

В соседней комнате галдеж прекратился. Наверное, свидетели обвинения оставили отделение милиции.

— Драка в общественном месте — раз. Попытка к бегству — два. Плюс — прошлые приводы. Ты можешь утверждать, что на тебя напали или ты сам хотел задержать помощников Атамана. Но как ты это докажешь? Судья словам не верит. Он верит фактам. А они против тебя — сам слышал. Но не так плохи твои дела, как кажется с первого взгляда. Есть и смягчающее обстоятельство — я приложу справку о том, что ты по собственной инициативе привел к нам Атамана. Это смягчит сердце судьи. Но на большую поблажку не надейся. Судья — тоже подчиненное лицо. Он подвластен закону... Но сделать попытку никогда не поздно.

— Какую попытку?

— Заново начать жизнь, как новорожденный...

Длинный синий поезд мчался по широкой, как море, Средне-Русской равнине, улыбающейся своими веселыми березками, поймами медленных и тихих рек, раздольными степями, седыми и юными городами; по той равнине, которую люди, ни разу не бывавшие здесь, представляют себе только по книгам Тургенева или Пришвина. Неутомимо глотая рельсы, черный паровоз, оставляя позади себя рваные клочья белого дыма, резкими и раскатистыми гудками оглашал бескрайние просторы.

С веселым свистом и торопливым грохотом он проходил разъезды, мосты, задерживался на несколько минут лишь на больших станциях. Он торопился на юго-восток. На белых трафаретах вагонов мелькало: Москва — Челябинск.

Порою из-за леса или из-за холмов выплывали уютные селения с кирпичной церквушкой или с деревянной мечетью и также быстро и торопливо скрывались с глаз, точно миражи. Так мчался и мчался почтовый поезд под голубым небом весны, словно соревнуясь со своей тенью, бегущей рядом.

На этот удивительный мир глядел, прильнув лбом к грязному стеклу дребезжащего окна, невеселый пассажир шестого вагона, подросток в матросской тельняшке. Задумчивые глаза, жадно устремленные на равнину, были полны тоски и ожидания.

Километр за километром он провожал вот таким отсутствующим взглядом, а иногда, встрепенувшись, с тревогой начинал искать в незнакомых очертаниях местности, в странных названиях станций, в случайных фразах, доносившихся до его слуха, ответ на единственный вопрос, который волновал его: «Далеко ли отсель море?»

Нет, он не согласен ехать черт знает куда!

Ему подавай море! Этой большой любви не мешало то, что он видел море всего один раз в своей жизни, когда еще был жив отец. Но разве в этом дело?

«Обвел вокруг пальца, — сердился он на хитрого начальника милиции, служившего в далеком приволжском городке, — надул как цыпленка. Пообещал направить в колонию, откуда рукой подать до берега морского. А где тут океан?»

А поезд между тем все мчался и мчался. Поезду что! Он равнодушен к человеческой тревоге. У него свое расписание.

Когда тоска вот так совсем подступает к самому горлу, человек начинает метаться, пытаясь принять какое-то отчаянное решение, порою правильное, а чаще ошибочное. Ничего уж тут не поделаешь...

Подросток тихо шепнул себе: — Если сразу не наколюсь, то придется бежать!

Сказал и оглянулся на человека, лежащего на средней полке, на восьмом месте. Осуществление такого отчаянного плана зависело не только от него, Саши, но и от его невольного спутника, старого милиционера Басырова. Тот в это мгновение дремал, на большом лице, покрытом рябинками, застыла блаженная улыбка. «Спит или делает вид, что спит?» — спросил себя будущий беглец.

«Кажется, дрыхнет,— успокоил он себя и потянулся за бескозыркой, большой, шитой не для его головы; еще раз покосившись на милиционера, отважно шагнул к проходу. Услышав стук позади себя, он вздрогнул, замер, ожидая, что вот-вот Басыров схватит его за шиворот. Но ничего подобного не случилось. Может, этот самый стук ему лишь померещился?

Он осторожно, на носках, стал пробираться по коридору, выставившему напоказ худые носки, каблуки кирзовых сапог, висящие голые руки. До конца коридора оставалось сделать всего шага три, от силы — четыре, а там...