Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Любовь эпохи ковида - Валерий Георгиевич Попов на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

По дороге я спросил Игорька: что значит «в стиле регтайм»? Стопроцентно, он и сам этого не знал, и я волновался.

– Регтайм – это значит, как получится! – деловито отвечает он.

Но как только я увидел и обнял плотного, теплого Юру, добродушно улыбающегося, я сразу понял – с ним будет хорошо.

– Братики мои! Как я рад-то! – простосердечно проговорил он.

Но я заметил, как Игорек поморщился от «рад-то». Недопустимое просторечие. Игорек сам, кстати, родился в Саратове… но далеко ушел.

– К сожалению, наше время ограничено! – заявил он, глянув на запястье, где часов, кстати, не было. Но это мелочь. – Может быть, мы успеем пропустить по хайболу!

– Ну, это уж вы глядите, – с волжской растяжкой произнес Юра. – Вы места знаете.

Волжане, понял я, никогда не спешат. Он мне нравился все больше. А то уж больно какая-то взвинченная пошла жизнь!

Мы входим в пышные ворота ВСХВ. Вот она, советская жизнь… какой она должна быть! Фонтан «Дружба народов» – девушки всех шестнадцати национальностей (по числу республик), гигантские красавицы в нацкостюмах. Тогда это уже вышло из моды и даже снобировалось! И Игорек, соответственно, поморщился. Нет ни одного приличного места, где можно было бы пропустить по хайболу. Кругом лишь советская неоклассическая пышность! Замечу – совсем не то, что нынешний «узбекский евроремонт»!

Узбекистан тогда тоже склонялся к пышности – резной павильон, слегка напоминающий чудо-мечети Самарканда, и такой же разукрашенный уходящей роскошью ресторан.

– Ишь ты! – оглядывается по сторонам Юра. – Ну че? Может, тут присядем?

Игорь мучительно морщится. Он стремился показать Юрию современную Москву. Правда, не так чтобы очень стремился. А это что ж получается – «Назад в СССР», как еще в то время не пел Джон Леннон? Или уже пел? Но возвращаться в Советский союз было бессмысленно, потому как он никуда и не уходил, а, наоборот, – цвел, судя по выставке. Лишь Игорь стремился в неизведанное будущее. А я оцениваю время по запахам! Таких ароматов я еще не вдыхал… или – недовдохнул? Мясо – и чудные специи. Не зря ко мне вскоре приклеилось прозвище «зам по наслаждениям» и сопровождало потом всю жизнь.

– Годится! – Я потирал ладошки.

Игорь сел – но лишь на краешек стула. «Воротил харю», как говорят некультурные.

Подошел официант. Не узбек.

– Вы, ребята, обедать будете? Или так присели? – он кивнул на Игорька, «отворотившего харю» еще больше.

Но мы-то сидели плотно.

– Обедать, конечно! – Юра неторопливо расставляет свои волжские «о».

И официант явно выделил его.

– Тогда держите меню. Может, зеленого чая пока принести?

– Да! Чай! – радостно восклицаю я.

Бабушка всегда приговаривает: «Чай не пьешь – откуда силы берешь?» Хлебнем благодати!

– В чашках? Или чайник, побольше?

– Да уж чайник несите! – командует Юра.

Вот кто у нас настоящий бай! Круглолицый, загорелый, с ежиком на голове, ладони сомкнул на животе, вполне ощутимом. Сидит крепко, уверенно. Добродушно, но цепко оглядывает нас.

– Разные вы, братики! – вдруг говорит он.

Оценивает. Ну, а чего? Имеет право: он уже студент, стипендию получает! А мы? Значит, кто-то лучше, кто-то хуже, на его взгляд? Или – просто разные? Сейчас разберемся.

– Ну, чего будем брать-то?

Руководит! Я впиваюсь в меню. Чанахи! Харчо! Одни названия пьянят. Плюс запахи. И я расслабляюсь, и принимаю «позу Юрка». Что не остается незамеченным.

– К сожалению, мы вынуждены ограничиться чаем! – стальной голос Игорька.

– Да вы что? У меня денег – во! – Юра выгружает из пиджака лопатник. Тот даже стоит, не падает. Наш «волжский купец» хватает его своими короткими мохнатыми пальцами, пихает в пиджак. – Харчо пробовали? Нет? Говорят – вкуснота!

Игорек морщится – как вульгарно!

– К сожалению, самый дорогой продукт – не деньги, а время, – произносит Игорек. – Мы с нашим юным другом (это, видимо, я?) приглашены на приватную вечеринку. Опаздывать в тех кругах не принято.

– Так, понятно, – вздыхает наш гость… или мы его гости? Пауза. – Пойду, сброшу давление.

Да… Примитив. Но это на первый взгляд! «Наш медведь», как мы окрестили Юрка в его отсутствие, возвращается вразвалочку, не спеша, уверенно.

– Ну… я там все заказал пока.

– Где? – сардонически усмехается Игорек.

– В смысле там, куда уходил? – хочет «размазать» Юрка. Тот, кратко усмехнувшись (показывая, что шутку заметил, но считает неудачной), поясняет:

– Официанту сказал: три чанахи, три шашлыка. У нас тоже приватная вечеринка, чай!

Слово «чай», если кто забыл, означает не только бодрящий напиток, но и силу, уверенность.

Все решил. Садится уверенно. Пахан!

Ммм! Несут!.. И через полчаса мы откидываемся… переполненные, но довольные.

– Ну че? Может, выставку поглядим? – предлагает благодушный Юра.

– К сожалению, нет! – Игорек встает. – Но, думаю, ты и один справишься? По законам столицы… платит гость! К сожалению, мы спешим!

– А меня не возьмете?

– Увы, нет! – разводит руками Игорек. – В Москве всё… расписано до мелочей. Если дома уже не увидим тебя – пока!

Жестоко… Но так играют «холодные виртуозы»!

И нам удается все!

– Это со мной! – небрежно кидает Игорек похожим на двух королев контролершам Большого театра и те, поклонившись, пропускают нас.

Всемогущ! Они даже смотрят нам вслед, обсуждая, видимо, кто этот всесильный юноша, который тащит с собой еще и приятеля?

– Спецзаказ! – сказал он величественной билетерше на этаже, и мы вошли в ложу.

У бархатного барьера, над театральной бездной восседали важный седой генерал с солидной женой ему под стать. Удивленно обернулись: они, видимо, ожидали более представительных соседей. Или вообще не ожидали? Но Игорек произнес: «Добрый вечер!» настолько благожелательно и в то же время строго, что те ответили с кротким вздохом: «Добрый вечер!», и повернулись к залу, смирившись с реальностью.

Игорек разыгрался. Мы с ним ерзаем на маленьких стульчиках второго ряда, «егозим», как сказала бы бабушка, супруга генерала поглядывает на нас с интересом, генерал – с осуждением на супругу, потом – на нас. Игорек мгновенно делает суровое лицо, даже сводит брови: генералу должно быть стыдно за мысли о том, что он оказался в ложе с недостаточно серьезными ценителями оперы, пусть даже юными. Генерал отворачивается, что-то шепчет жене, и по ушам их видно, что они улыбаются, и я уже деловито запоминаю этот момент и то состояние, когда сил нам просто некуда было девать! И вот свет в зале плавно погас, а занавес озарился снизу, и дирижер во фраке, но без волос, раскланялся перед публикой. Сдержанные аплодисменты.

– Пока я от аплодисментов воздержусь, – непринужденно начинает Игорек разговор, рассчитанный, видимо, на всех. – На римских гастролях маэстро был, увы, не в лучшей в форме! – Игорек выдает скорбную гримасу.

«Что за меломаны такие, недоростки, молоко на губах не обсохло, а туда же!» – возможно, думает генерал. Но, поразмыслив, важно кивает.

Зазвучала музыка – сперва вкрадчиво, потом громче. Генерал вслушивался – но уже без прежнего доверия (Игорек посеял-таки смуту, как настоящий театрал). Ну что за Игорек… Испортил старику удовольствие – возможно, последнее в его жизни! Зачем? Но зато показал себя!

– Наш Марк! Первая скрипка! – вздыхает Игорек в момент скрипичного соло. – Сегодня играет как никогда!

Генеральша с уже не скрываемым интересом глядит на Игорька, да и генерал тоже. Но на жену – осуждающе: «Ты зачем сюда пришла? На Игорька любоваться? Ну – великолепен. Ну и что? А я тебе – кто? – читалось в его взгляде. – В театре надо на сцену смотреть!»

Да! Опасно «театральное море»! Но Игорек плавает в нем легко.

И тут грянула «Заздравная», напоминаю – Верди, тогда еще исполняемая по-русски, а не на родном языке композитора, и я, замерев, внимал гениальной музыке – и словам:

– Подни-имем, поднимем же чаши веселья…

Цитирую по памяти. Сейчас, возможно, текст изменен по программе 12+.

– …и жадно прильнем к ним устами!

Игорек мгновенно это изобразил, «закинув рюмочку». Генерал вдруг захохотал: ему понравилось. Мы, кажется, задружились, и слушали, чуть ли не раскачиваясь вместе в такт, взявшись за руки.

– …ловите сча-астья миг златой, его тяжка-а утра-ата. Промчится без возвра-ата он жизнью ма-аладой!

«Без разврата!» – шепнул мне Игорек, но, поймав строгий взгляд генерала, тут же сделал невинное лицо: я что – я ничего.

Мне показалось, под левым глазом у генерала мелькнула слеза (или это стекло пенсне «сбликовало»?).

«Ему-то ловить “миг златой” явно уже поздно», – с сочувствием подумал я. Теперь бы я так не подумал. «Спокойно!» – сказал бы я. Но тогда смысл спетого меня пронзил. Действительно: «Ловите счастья миг златой!.. Промчится!». Но где же его ловить? Я с волнением глянул на Игорька: он, кажется, тоже в упоении, и даже прикрыл глаза… или вздремнул чуток? Я толкнул его, и он, вздрогнув, сразу «честно» вытаращил глаза – мол, я не сплю! Потом он так делал не раз. «Да, прэлэстно, прэлэстно!» – забормотал он.

Запела Виолетта Валери (она же наша партнерша по настольному теннису Нелли Мешкова), и Игорек, конечно, откомментировал:

– Узнаешь? Наша партнерша по настольному теннису! Там она выглядела грациозней.

Генерал уже смотрел на нас с уважением. С соседями ему повезло! И даже поддержал диалог:

– Да уж, на чахоточную она не похожа!

Неожиданно расшутился! В этот раз на нас, включая и генерала, осуждающе поглядела его жена. Настоящая «театральная интрига». Возбуждает чувства. И завел это – Игорек. Театр в театре!

Даже интерес к происходящему на сцене как-то угас. Наша взяла! Страдания Альфреда и Виолетты были нам пока что не близки. Внимание мое привлекла только печальная ария отца Альфреда – кажется, Жермона, – умолявшего своего блудного сына, увлекшегося этой шлюхой Виолеттой, вернуться в родное лоно (логово?). Не знаю, как это лучше сказать. Тучный папа неплохо пел:

Ты забыл край ми-илый свой,Бро-осил ты Прованс родной,Где так много сладких днейБыло в юности твоей!…Вернись скорей!Мо-олю Альфред!

Но запомнил я эту трогательную арию только благодаря тому, что Игорек сопровождал ее уморительной пантомимой: молитвенно складывал пальцы, закатывал глаза – очевидно, проводя параллель между происходящим на сцене и его собственными непростыми отношениями со своим падре, или «предком» (как мы тогда говорили), Иваном Сергеевичем. Все уже поняли, что главный герой в этой постановке Большого театра СССР, конечно же, Игорек, и не сводили с него глаз. И даже из соседних лож.

И – апофеоз! Самое изысканное общество «приближенных» – у служебного выхода Большого театра. Заключительный акт, не предусмотренный (или-таки предусмотренный?) гением Верди и талантом автора либретто. Игорек оказался вдруг главным в той элегантной, раздушенной толпе, состоящей из людей самых близких и допущенных. С какой-то непостижимой ловкостью, никого, вроде, не задевая, но никого и не забывая, он струился в той толпе, целуя ручки, а кого-то даже целуя в щечку. Да-а! Юрок с его чанахами тут не канает! Волшебный летний вечер! Не был ли он самым лучшим в жизни? Моей. Или – Игорька. Возможно, он путал имена, а порой и должности присутствующих здесь, но на успех его это никак не влияло – если он приписывал кому-то чужие успехи, это все равно льстило. А он был щедр! Может быть, не все его знали, скорее – никто не знал, но все были приятно поражены появлением этого ангелоподобного юноши, раздающего комплименты, а некоторым – и замечания (пользуясь особо близкими отношениями). «Ай-ай-ай! – грозил Лубоцкому пальчиком. – В Японию, значит, не едете? Отпуск себе устроили? – Тут сверкнул отблеск угрозы. – К себе в Вишневку, в степной Крым? Понимаю. Не Ялта, но зато все наши, свои! Эх, и я бы… Но! Пардон! Законы большого света жестоки, – поясняет Марку, – вынужден вас покинуть! Эта невозможная Аглая Тихоновна появилась опять! Но вы ж понимаете!» – и он грациозно «оттанцовывает» чуть влево – и вот уже лобызает унизанные алмазами персты Аглаи Тихоновны, всемогущей, видать, старухи! Которая вряд ли, при всем при том, может посодействовать реальной жизни Игорька! Но тут он бескорыстен. И Аглая Тихоновна к нему благосклонна – хотя работает тут он уже «на грани провала». Чуть устал? «В Японию, значит, не едете?» Та в недоумении: видимо, и не собиралась. «Значит, в Вишневку. Угадал? – грозит ей пальчиком. – Не в Вишневку?» Я замер. Сейчас все рухнет! Нет. Блестящее фуэте! «Ах, в Плетневку! Ну это, разумеется, уровнем выше, мы с вами понимаем!.. Ах, ниже – просто сестра ваша там живет? Понимаю… – сочувственно кивает. – Бедная женщина! Ах, вдова замминистра? Ну ясно!» – с облегчением, а то распереживался уже. И – смелый ход: «А я должен вас поругать!»

Я зажмуриваюсь. Это конец. Но – слышу и открываю глаза:

– Вечер прохладный… Почему вы не носите боа! Нет?.. Ну – берегитесь! Я вам его подарю!

Аглая Тихоновна, чувствуется, не прочь. И не важно, кто этот очаровательный юноша, раздаривающий боа! И перед которым – это ясно – распахивается любая дверь!

– Так когда в Плетневку? – уже запанибратски. – Смотрите, нагряну!

Та в приятном ужасе застывает! И, жестоко бросив «графиню», Игорек уходит… в простой народ! Впрочем, не в такой уж простой.

– Ох уж эта Трофимова! – доносится его утомленный голос. – Четыре кикса в одной партии! Да. Своды Большого театра такое слышат впервые!

Изысканная толпа разбредается, и мы остаемся одни.

– Ох уж эти… – наконец, подходит ко мне… Последний акт его вымотал. Зато какой успех! – Все грозятся в гости! – вздыхает он.

Все грозятся в гости? Интересно – куда? Видимо, в Филимонки, раков ловить! – усмехаюсь я про себя.

– Так ты думаешь, Юрка мы чрезмерно пригнули? – вдруг говорит он.

– Похоже на то.

– Займись этим! – дает указание.

Уже вымотанный, но заботится о гармонии! Состоялась бы та премьера без него? Возможно. Но сильно бы проиграла.

И самое удивительное, что этот удивительный юноша, затмивший самого Верди, через неделю после той премьеры пошел в школу с книгами и ранцем… Правда – в десятый, последний класс! Как все… Ну, конечно, не как все. Уверен, что преподавательский коллектив целиком состоял из очарованных им Аглай Тихоновн – и проблем не было. К тому же эрудиция его была столь огромна, что школьная программа занимала в ней ничтожную часть. Золотая медаль! Кому же, если по справедливости, как не ему?

Да, с кузеном мне повезло. Любуясь им, и я продвинулся в жизни. И первым своим «блеском» я обязан ему. Кому же еще? И не только первым учеником, но и джентльменом, и бонвиваном, и даже меломаном я стал, подражая ему.

И вот мы с Игорьком стоим на улице Горького, там, где она расширяется в Пушкинскую площадь, и мимо нас длинной лентой идут грузовики, и в каждом кузове пляшут, машут, поют красивые, яркие, молодые, разноцветные люди – Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве, 1957 год. И мы – чувствую я – вовсе не посторонние здесь, представляем наше поколение вполне достойно: с золотыми медалями – после короткого собеседования зачислены в самые престижные вузы: я – в Ленинградский электротехнический, Игорек – в Московский авиационный. И красивая гибкая негритянка, приплясывая в кузове, посылает нам поцелуй – именно нам. И, наверное, история наша правильно идет, если сейчас мы, два красавца и отличника, здесь стоим и весь мир нас любит!

«Как хорошо, – думаю я, – что вся жизнь еще впереди, и мы еще успеем исправить то… что уже испортили».

Закончив первый курс, мы с Игорьком устремились в Крым. Не к Аглае Тихоновне в Плетневку (зачем она нам?), а в литературный Коктебель, с запахом моря и полыни! Поэзия – вот что тогда меня влекло. И Игорек эту мою склонность поощрял и даже благосклонно курировал, делая замечания. Я именовался тогда Полутораглазый Стрелец, а его мы, смеясь, назвали Начальник АХО (административно-хозяйственной части), он отвечал за материальную сторону, которой, увы, не существовало. Нас с ним обчистили еще в дороге – на каждой станции нам назойливо что-то предлагали, несли прямо к колесам – и мы издержались. С трудом наскребли средства на съём полухлева – о дощатую стенку с другой стороны терлась хрюкающая свинья. Когда же ее зарежут? Созрела! Пора! Может, и нам достанутся хотя бы уши. Хозяйка (очередная Аглая Тихоновна), без конца намекавшая на свое блестящее прошлое, нам благоволила и разрешила, как она выразилась, «щипать» крыжовник. Возможно, не только его, но и ее. Поэтому мы, «блистательные негодяи», как определил Игорек (живущие, правда, почему-то в хлеву), трагически исчезали из своего прибежища ранним утром и отсутствовали допоздна. Чтобы, не дай бог, не перепутать крыжовник с чем-то еще. Сопровождающие нас иногда под покровом ночи «недурные девчонки», лишь услышав хрюканье, покидали нас… И нам облегчение! Завтра рано вставать. Свинья терлась и, кажется, даже кокетничала.

Так низко мы не падали еще никогда. Даже сказать «чудовищная бедность» было стыдно – настолько это совпадало с реальностью. Ведомые смутным инстинктом, мы забрели однажды на кухню столовой и столкнулись с острой социальной проблемой – поварихи зычно обсуждали дележку оставшегося в котлах. И мы услышали: «свиньям», и были потрясены. То есть наша соседка по хлеву питается регулярно (хозяйка как раз работала в столовой), а мы, несущие в массы культуру, голодны! Но нищенство нам претило. Мы выбрали более романтический, хотя и опасный, путь.



Поделиться книгой:

На главную
Назад