Perpetuum mobile

-- Емельяновы будут! -- сказала Подопёнкина. -- Слыхала: у Федуловых гувернантка-то с этим Петей-дурачком ушла?

-- Да что ты, мамаша! -- воскликнула Лидочка, и у нее вспыхнули щеки.

-- Барышня, юбка готова. Я вам положила, -- сказала Луша, заглядывая в спальную.

-- Хорошо! -- отмахнулась Лидочка и обратилась к матери. -- Как же это? Когда? От кого вы узнали?

-- А видишь ли... -- начала Подопёнкина, надевая верхнюю юбку, и закричала: -- Луша! Приди с тряпкой, вытри воду! Ах, все-то ей ткнуть надо!.. Ну, видишь ли...

Луша вошла с тряпкой и начала ерзать ею по полу, а Подопёнкина, медленно одеваясь, стала рассказывать дочери скандальную историю побега гувернантки Федуловых с Петей-дурачком. Лидочка всплескивала руками, вскрикивала и весело смеялась.

Луша вытерла пол и пошла в кухню, где у крана мылся, брызгая и фыркая, сам Подопёнкин, маленького роста, с плешивой головою, большой рыжей бородою я толстым, неуклюжим, как сапожный каблук, носом.

-- Принесите-ка мне, Луша, полотенце! -- сказал он, фыркая под струей воды.

Луша пробежала к барыне, сняла с гвоздя полотенце и вернулась к барину.

Подопёнкин стал вытираться и говорить:

-- У вас и плита еще не топится, а мне на службу торопиться надо! Поспешите с кофеем.

-- Сейчас, барин, -- ответила Луша, -- я это скоро!

-- Луша! -- послышался оклик барыни.

Луша устремилась в комнаты.

Подопёнкина в черном платье, перехваченная корсетом, отчего фигура ее стала похожа на подушку, стянутую посередине ремнем, с напудренным лицом, накладный волосами и с кольцами на пальцах, являлась теперь представительной дамой, как и подобало жене начальника отделения.

-- На тебе деньги, купи, что надо, и скорее завтрак готовь. Купи сосисок! -- сказала она, давая деньги. -- А за провизией потом пойдешь!

Луша наскоро затопила загасшую плиту, поставила в кастрюле воду, оделась сама, ополоснула лицо, захватила жестянку для керосина и понеслась в мелочную лавку, оттуда в булочную, из булочной -- в молочную, из молочной в колбасную и снова домой в четвертый этаж.

Подопёнкин уже надел свой вицмундир и пересматривал нужные бумаги.

-- Что, скоро дашь кофе? -- спросил он вошедшую в кабинет жену.

-- Сейчас. Вот Луша только из лавки вернется.

-- Можно было пораньше ее послать.

-- Что же я сделаю с ней? Не поспевает! Вот и твоей комнаты до сих пор не убрала. Безобразие!

-- Только, пожалуйста, кричи на нее без меня. Терпеть не могу этого содома.

-- Тогда бы не заводил семьи! -- обидчиво ответила Подопёнкина и с шумом вышла из кабинета.

Луша вбежала в столовую и суетливо начала накрывать на стол. Она поставила приборы, достала водку, рюмку, принесла посуду и, наконец, внесла горячие сосиски, хлеб и кофейник.

-- Сеня, иди завтракать! -- примирительным голосом позвала Подопёнкина мужа, -- Лида, садись!

Луша вооружилась щеткой с тряпкою и пошла убирать остальные комнаты, в которых господа спали. Она складывала постельное белье, убирала постели, раскладывала по местам разбросанные вещи, расставляла мебель, вытирала, подтирала и выметала; потом собрала все лампы, подсвечники и пепельницы, чтобы налить лампы керосином, заправить свечи и вычистить испачканные пепельницы.

Подопёнкин ушел на службу; Лидочка захватила свой портфель с надписью "Musique" и отправились к подруге; Подопёнкина величественно вплыла в кухню.

-- Как уберешься, -- сказала она, -- сейчас иди в лавки. Смотри, уже половина первого, а еще в провизии нет. Когда управишься! Обед нужен непременно к пяти часам! Я уйду. Вернется из гимназии молодой барин, покорми его. Ну, проводи меня! -- и она поплыла в прихожую.

Луша, вытерев о передник руки, пошла за нею.

Она надела на барынины ноги калоши, помогла надеть шубу, нашла муфту и перчатки, после чего барыня двинулась, наконец, к двери.

-- Если кто придет, скажи, что меня дома нет! -- сказала она, выходя на лестницу.

-- Слушаю! -- ответила Луша, запирая дверь, и с облегчением вздохнула.

В квартире на время наступила тишина.

Луша снова стала возиться с лампами, запев звонким голосом: "Го-рели венчальные свечи..." Потом она разнесла по комнатам заправленные лампы, вернулась и стала одеваться сама. Она старательно умылась под краном, оправила платье и причесала волосы; затем ваяла большую корзину для провизии, спрятала в кошелек деньги, накинула неизменный платок и весело пошла в лавки, заперев за собою квартиру.

Через полчаса она вернулась домой, запыхавшаяся под тяжестью, и тотчас принялась за работу. Она обмыла мясо и поставила вариться суп, разнесла по комнатам дрова и затопила печки, после чего принялась за мытье посуды.

В плите потрескивали дрова, на плите бурлил кипяток, солнце бросало косые лучи в кухню. Луша перемывала тарелку за тарелкой, а перед нею стояла невысокого роста плотная курносая девушка, зашедшая взять ключ от общего чердака, и вполголоса говорила:

-- Вот те Христос уйду! Да разве это можно, чтобы никакого покоя! Чуть ночь -- и сейчас либо сам, либо сын его... Охальники! Я честная девица; а барыня что твоя пила. Нетто можно жить? Ты сколько получаешь?

-- Семь на своем горячем!

-- Ну и я также, а только так никак невозможно! Теперь мне лавочник, Никандр Сафоныч, обещал место... А тебе хорошо?

-- Распрекрасно, -- ответила Луша, -- в воскресенье гулять не пустила даже. Ну их ко псам! Где хорошо-то?

-- Ну, я пойду, а то моя пила спохватится! -- девушка взяла ключ и ушла, а Луша окончила мытье посуды, прошла по комнатам, помешала в печках и, вернувшись, села чистить картофель. Суп бурлил и кипел, когда в прихожей раздался оглушительный звонок.

Луша бросила ножик и побежала в прихожую, чтобы впустить молодого барина. Он сбросил калоши, пальто и в фуражке направился в свою комнату, говоря:

-- Есть, есть давай! Вот ты меня не разбудила сегодня, и мне влетело!

-- Да ежели вы так спите!

-- А ты за ноги тащи! Ну, давай есть. Дома никого?

Луша наскоро поставила ему прибор и подала тарелку супу, а пока гимназист с жадностью уплетал суп, изжарила ему кусок мяса.

-- Очень хорошо! -- сказал младший Подопёнкин, -- теперь я ухожу. Спросят, куда, -- скажи на каток! -- и он ушел; а Луша, заперев за ним дверь, начала рубить для котлет мясо.

Подопёнкины, муж в жена, вернулись вместе.

-- Обед готов? -- спросила барыня, входя в переднюю и опускаясь на стул. Луша тотчас нагнулась снимать с нее калоши.

-- Почти готов, котлеты только...

-- Накрывай на стол. Барышню ждать не будем. Молодой барин вернулся?

Луша объяснила.

-- Ну, давай обедать. Скорее! Эту корзинку возьми к себе. Для вечера!

Луша подхватила с полу корзинку, которую внес барин.

-- Отчего в комнатах темно? Знаешь, я не выношу этого. Что мне лбом стукаться, что ли? Зажги лампы! И что ты делала все время!

Подопёнкина устала, проголодалась, ей было тяжело в корсете, и она чувствовала раздражение.

-- Опять лук на плите поджаривала! -- кричала она из своей комнаты, переодеваясь в капот и снимая корсет, -- все комнаты продушила! А печки вытопила?

-- Вытопила! -- отозвалась Луша из столовой.

-- Закрыла без угара?

-- Без угара.

-- Знаю я тебя, без угара! Ну, торопись с обедом! -- и, переодевшись, она пошла по комнатам, заглядывал в печки и ища в них неперегоревшие угли.

Луша заметалась. Она накрыла на стол, поставила приборы, налила в миску суп и, подав, позвала барыню кушать, а затем торопливо стала готовить и жарить котлеты.

После обеда господа пили чай, а Луша убирала со стола, и Подопёнкина ей говорила:

-- Вечером гости будут. Непременно вычисти самовар, а то он у тебя чуть не зеленью порос! Да сама оденься. Передник перемени! Корзинку открой и все оттуда за окно поставь. Потом, как уберешься, приди ко мне. В лавку сходить надо!

Господа отпили чай и пошли, каждый в свою комнату, отдохнуть после обеда.

Луша убрала со стола, стряхнула скатерть, вымела комнату и, придя на кухню, сдвинула к краю грязную посуду и села обедать сама.

Однако, она не успела сделать несколько глотков, как звякнул звонок, и, бросив ложку, она побежала отворить двери.

Вернулась барышня с подругой.

-- Наши пообедали?

-- Только что. Спать легли.

-- Ты покорми нас, Луша, -- вполголоса сказала барышня, пока Луша стаскивала с нее и ее подруги калоши. -- Катриш, пойдем ко мне!

Луша поставила на стол два прибора и подала обед барышне и ее гостье.

-- Чаю подать?

-- Да, Луша, ко мне в комнату!

Луша снесла две чашки чаю, снова унесла грязную посуду, стряхнула скатерть, подмела комнату и вернулась к своему обеду.

Кончив еду, она принялась за мытье посуды, а затем чистку самовара, когда вдруг услышала подле себя голос Подопёнкиной:

-- Я ей сказала, а она хоть бы что! Когда же ты в лавку пойдешь? А?

Луша обернулась.

-- Вот только вычищу самовар...

-- Два часа все самовар чистишь! Эх, ты горе-работник! Ну, торопись! -- и Подопёнкина еще раз перечислила все, что она должна купить и приготовить к вечеру, и ушла со словами:

-- Голову причеши себе да чистый передник надень!

Луша с ожесточением стала тереть суконкою самовар, вертя его во все стороны.

-- Пойдешь, Луша, в лавки, -- сказал, входя, сам Подопёнкин, -- купи папирос 100 штук. Только в табачной, пожалуйста!

Он положил рубль и вышел.

-- Луша, душечка, -- вбежала барышня, -- пойдешь в лавку, купи, пожалуйста, карамель с гаданьем. Мы гадать будем!

Барышня положила кучу медных монет и вышла.

Луша накинула на голову платок, ухватила корзину и выбежала из кухни.

-- Али опять в лавку? -- спросила ее на площадке второго этажа толстая, краснолицая кухарка.

-- Гости у наших. Ужинать будут.

-- И много?

-- А шут их знает! -- ответила Луша и, не вытерпев, начала жаловаться, -- то сами в гости, домой ночью вернутся, чай подавай, раздеваться помогай! То у самих гости до зари. Шныряй, как оглашенная. А днем толчешься, толчешься и все ей мало.

-- Бранится?

-- Шпыняет. Ровно в пекле работаю!

-- Известно, в услужении, -- качая головой, сказала кухарка

Луше словно полегчало после этой жалобы, и она весело побежала по лавкам: в мелочную, табачную, булочную, мясную, зеленную.

У ворот сидел уже дворник в овчинной шубе, когда она возвращалась с покупками.

-- Приходи покалякать, -- сказал он.

-- Покалякаешь тут! -- увертываясь из его объятий, ответила Луша и побежала вверх по лестнице.

Не успела она вбежать в кухню, как в двери выглянула сама Подопёнкина и взволнованно сказала: