Помоги проекту - поделись книгой:
…Языки пламени облизывают только что нарубленные поленья, в бессильных попытках их зажечь. Ничего, дай срок — и промороженное дерево, отогревшись, податливо уступит напору огня, и зайдется в костре, недовольно потрескивая и плюясь искрами… Костры на ночных стоянках в зимнем лесу — вопрос выживания, их жар должен греть людей всю ночь, а их свет отпугивает хищников.
Ну и конечно, без костра не приготовить густой, обнадеживающе булькающей овсяной каши из цельного зерна! Причем сегодня мне захотелось как-то отметить удачный бой — все же уничтожен целый отряд фуражиров, взяты богатые трофеи и запасы продовольствия в значительном числе. А кроме того, моя группа провела бой без потерь — да еще и пополнилась тремя опытными стрелками и рубаками! Чем не повод? Тем более, что совместная трапеза в одном кругу (буквально) так или иначе роднит; к слову, те же ляхи с реестровыми казаками за одним костром не сидели, в отличие от меня и моих ратников. И пусть это весьма робкий шажок к сближению, и пусть то отчуждение, что зародилось еще во время истребления дозорных и последующем обстреле вагенбурга, за время которого случайной жертвой пал еще один запорожец (это если не вспоминать, что черкасы пришли с ляхами воевать нашу землю!) — пусть это отчуждение никуда не денется…
Но все же совместная трапеза как ни крути, роднит.
Сегодня я решил немного поэкспериментировать со знакомой всем кашей на чуть более современный мне манер. Так что вначале, отделив морозовое сало от мяса, я нарезал целый шмат его небольшими кубиками — и когда наш котел оказался на огне, последовательно растопил сало до появления крошечных шкварок и кипящей жидкости, которую, не скупясь, густо посолил. Гулять так гулять! В кипящее «масло» (именно на масло очень похожа получившая жидкость) полетели куски мяса, самым острым ножом нарезанные прямоугольниками, более всего похожими на шашлычные. Спустя всего три-четыре минуты жарки это мясо, к слову, приобретает совершенно «шашлычный» вид — хотя, увы, ему очень остро не хватает дымного привкуса… Это, кстати, необходимо помнить, когда решаешься готовить шашлык в казане! К слову пришлось… Следом в котел летит и овес — крупной, не размолотой крупой, где он начинает жариться со всех сторон, впитывая в себя сало… И наконец, когда овес хорошенько поджарился, в котел летит и чистый снег — быстро превращая экспериментальное безобразие в густую, наваристую кашу. А под занавес, ради того самого дымного привкуса в варево опускается и хорошенько обугленная, еще горящая головешка — где мой кулеш (если овсяную кашу можно назвать кулешом) словно принимает в себя огонь!
Не готовка, а целая «показуха» — причем, судя по восторженно-удивленным взглядам черкасов, она произвела на них самое неизгладимое впечатление. Так Богдан, к примеру, истово перекрестив спущенный с огня котел, прежде, чем опустить в варево свою ложку (а едим мы без мисок, то есть буквально из одного котла, опуская в него ложки по очереди), осторожно осведомился:
— А ты сотник, выходит еще и ведун?
Мне осталось только в голос рассмеяться — после чего я неожиданно для самого себя выдал уже на полном серьезе:
— Нет, не ведун. Характерник.
И после этих слов изумленная такая тишина (если тишина может быть изумленной!) повисла над кругом собравшихся у котла ратников. Я и сам осекся, поняв, что мои слова приняли всерьез — но, увидев выражение лиц воев, в глазах которых загорелся суеверный восторг, я осознал, что обратить все в шутку уже не получится…
Не шутят здесь и сейчас с такими вещами, просто не шутят.
Это в моем времени характерники — полубылинные воины из казачьих преданий, знающие «слово», способное заговорить и от ран, и от стрел, и от пуль. Воины, способные силой молитвы отвести взгляд преследователей от себя и братов — так, что настигающие выбившихся из сил и остановившихся в степи казаков ляхи вместо людей увидят лишь одинокую рощицу-колок… Характерникам неизменно приписывалось непревзойденное искусство боя и особая меткость стрельбы — а чересчур впечатлительные натуры, не имеющие в душе веры в Бога, приписывали характерникам также и способности оборачиваться волком али птицей…
Но все это является «преданиями старины глубокой» для моих современников. А вот для современников семнадцатого века — это часть их жизни, воспринимаемая вполне реально и серьезно! К примеру, тот же Степан Разин, одиозный головорез и казачий вожак, сумевший поднять крупнейшее в Допетровской Руси восстание, был славен именно как характерник — и только в роковом для повстанцев бою под Симбирском его впервые ранили. Причем тот факт, что слава его как характерника развеялась, сыграли не последнюю роль в скором подавлении бунта, а также пленении и казни Степана…
Вспомнив про Разина, я попытался было вспомнить и о собственных ранениях — но ничего в голову сразу и не пришло. Зато в памяти тут же всплыли мгновения, когда мы ухаживали за нашими увечными, по моему настоянию бинтуя их раны прокипяченной в воде тканью (чтобы не занести инфекцию), как я накладывал жгуты и шины, давящие повязки, надеясь им помочь. И ведь не всех же раненых мы потеряли во время отступления из-под Троице-Сергеевой лавры! Вспомнилось, как я неоднократно молился в бою, призывая и ратников к молитвам — и помнил наизусть довольно сложные для запоминания псалмы «Живый в помощи» и «Да воскреснет Бог». Наконец, к месту пришлось и «казачье» происхождение моего отца, и мои не самые, если уж на то пошло, скромные ратные достижения… Все же стал сотником в бою — и доверенным лицом князя Михаила, теперь уже Великого князя! Наконец, и изрядное ратное искусство, и даже неожиданные рецепты вроде бы и привычных воям кушаний — все пошло в одну копилку…
Так почему бы и нет, в конце концов, если это поможет мне с запорожцами⁈
Главное, чтобы не получилось, как со Стенькой Разиным — когда казаки отвернулись от лидера восстания, как только последнему подпортили шкуру…
Хотя, быть может, все дело в том, что сам Разин бросил свое войско под Симбирском, из-за страха перед царской ратью бежав с одними лишь верными донцами⁈
Глава 5
…- Ну, рассказывай, Богдан.
Запорожец, к которому я придвинулся вплотную после сытной трапезы, посмотрел на меня с едва уловимой тревогой в глазах.
— О чем гутарить-то, голова?
— Ну как о чем… Как король Смоленск осаждает, в какой силе, много ли у Сигимунда припасов для прокорма людей и скота, сколько огненного зелья, в чем испытывает недостаток, сколько черкасов в его войске… Все рассказывай, Богдан.
Десятник невесело усмехнулся:
— Время ли о том сейчас гутарить, голова? Дождемся утра, а уж там все и припомню на свежую голову?
— Да нет, мой новый друг, утра мы ждать не будем. Люблю я знаешь ли, покумекать именно перед сном — утром глядишь, уже и решение готовое в голове… Так что кажи все, что знаешь — а я внимательно тебя слушаю.
Немного помедлив, казак кивнул головой:
— Хорошо, пан сотник, расскажу тебе все, что знаю, с самого начала… Итак, король Сигизмунд начал свой поход с не самым большим войском — магнаты выделили денег на наем всего пяти тысяч германских пикинеров, мушкетеров и пушкарей. Да шляхта собрала в хоругви еще семь тысяч всадников. Треть — латные гусары, остальные же литовские панцирники и легкая шляхетская кавалерия, примерно пополам. С этими силами король и начал осаду Смоленска, не имея сильных стенобитных пушек — а ведь крепость защищает не менее пяти тысяч ратных людей! Гетман Ходкевич сразу сказал, что Смоленск не взять теми силами, что есть в наличие у короля — но Сигизмунд уперся. Мол, у него всего пять тысяч пехоты, и у воеводы Шеина в гарнизоне столько же стрельцов да детей боярских! Вдруг разобьет немцев в бою — а то и перекупит, обобрав горожан и изъяв все золото, серебро да каменья драгоценные из храмов⁈
Я кивнул, соглашаясь с доводами польского короля — а казак, между тем, неспешно продолжил:
— Оставить с немцами еще и шляхетскую кавалерию — но с кем тогда королю идти на Москву? В Москве царь с сильным войском, в Тушино «царевич Дмитрий», а ему служат и донские казаки, и черкасы, и шляхта, взбунтовавшаяся во время рокоша Зебжидовского… И войск у Дмитрия поболе будет, чем во всей королевской рати! Куда идти, как делить хоругви? Так что Сигизмунд решил Смоленск все же брать, заодно дожидаясь у города и подкреплений из Речи Посполитой.
— И что, пришли подкрепления?
Реестровый черкас, после непродолжительной паузы ответил с тяжелым вздохом:
— Пришли. Все полки реестровых казаков, да прочая голытьба вместе с нами… Практически вдвое выросла королевская рать с нашим приходом — и ныне всю хутора в округе Смоленска заняты нашими ратными людьми, вставшими на постой.
— А сколько, значит, всего реестровых казаков в войске Сигизмунда?
— Шесть полков по тысяче человек.
— Понятно…
Понятно мне только то, что запорожские казаки, в число которых входят и занесенные в реестр черкасы, и простая голытьба, выступи она прямо сейчас против короля, погубили бы польское войско! Особенно, если бы смоленский гарнизон пошел бы на вылазку… Но то лишь грезы романтика-славянофила, не имеющие ничего общего с реальностью. В конце концов, кабальных соглашений вроде Ольшанского, что будет подписано гетманом Сагайдачным только через семь лет, пока еще нет и в природе. Как нет еще и ограничений реестра (всего до тысячи казаков по Ольшанскому договору), и насильственного закрепощения прочих запорожцев… А ведь придет время и запретов на походы против турок и татар — когда возвращающихся с добычей черкасов будут встречать пушки польских застав! Но хоть все это и случится в недалеком будущем, но сейчас подобное не снится запорожцам в самых страшных кошмарах. Наоборот, сейчас Сигизмунд не считает зазорным позаигрывать с рядовым казачеством, делая туманные намеки на включение в реестр всех участников войны с Россией, да обещать уравнять в правах всех христиан Речи Посполитой… Так что пока у черкасов нет серьезных причин подняться против ляхов.
К моему вящему сожалению…
Немного помолчав, я обратился к замолчавшему было Богдану:
— Ну, казаче, продолжай свой сказ. Как протекает осада?
Десятник пожал плечами:
— Да никак пока. Воевода Шеин успел собрать сильную рать, сжечь посады — и как видно, подготовить запасы в крепости, раз решился драться. Предложение короля о сдаче он отверг — а Сигизмунд отверг предложение Ходкевича оставить под Смоленском лишь заслон. Нет, король приказал штурмовать крепость… Что же, гетман исполнил его волю и принялся готовиться к нападению. Изначально вельможный шляхтич желал подвести заряды с порохом к деревянным воротам — и, подорвав их, открыть проходы немецкой пехоте. Но воевода, как видно, предусмотрел такую возможность — и прикрыл сами ворота срубами, наполненными камнем и землей.
На минуту прервавшись, Лисицын продолжил:
— Тогда гетман решил подвести под ворота мины, сделав земляной подкоп — и уже там, заполнив его бочками с порохом, подорвать заряды… Все же для того, чтобы разрушить ворота, нужна гораздо более слабая мина — заметно слабее чем та, что нужна для подрыва участка стены! И отряду шляхтича Бартоломея Новодворского удалось подорвать одни из ворот — вот только пошедшие в атаку роты немецкой пехоты попали под ураганный пищальный и пушечный огонь из крепости, понесли большие потери — и не сумели даже добраться до ворот… Да что там, до пролома не успела доскакать даже расстрелянная на подходе конница!
Десятник на мгновение перевел дух — но тут же продолжил:
— Однако Ходкевич счел, что на участке стен у подорванных ворот собралась большая часть защитников Смоленска. И тогда гетман организовал атаку также и на северную, и на западную стены, попытавшись перенести направление главного удара… Но, как видно, Шеин сохранил под рукой сильный отряд — и в нужный момент бросил его на стены там, где было тяжелее всего. Немцы сумели закидать ров фашинами и приставить лестницы, кто-то успел даже подняться по ним… Но пыл атакующих вскоре остудила картечь московитских пушек, ручные бомбы, метаемые со стены вниз, плотный пищальный огонь. А всех смельчаков, кто успел подняться, москали без жалости вырубили, сбросив трупы наемников на головы их товарищей!
— Ага, камрадов…
Впрочем, привычный для моих современников термин я произнес вполголоса — так, чтобы казак ничего не услышал. Да и потом, рассказывая о первом, неудачно штурме ляхов, Богдан невольно приободрился, как-то весь зажегся, стал говорить громче и с энтузиазмом — словно восхищаясь военным талантом русского воеводы! И по совести сказать, там действительно есть, чему восхищаться — ибо Михаил Борисович Шеин оказался настоящим гением обороны. Достаточно сказать, что немалое войско, севшее в осаду в крепости, он организовал за считанные недели, в то время как Сигизмунд уже выступил на Смоленск!
Вокруг крепости заранее пожгли посады — с той целью, чтобы поляки не имели ни укрытий во время штурма, ни теплых жилищ. Но оставшихся без крова смолян, как и прочих женщин и детей высылать было просто некуда — Смоленск оказался дальним форпостом Москвы на западе, отрезанным занятыми тушинцами землями… Так что беженцы вошли в город — что неминуемо привело к резкому росту цен на постой и внутренней напряженности среди осажденных. Однако же смекалистый и решительный воевода быстро подавил ее — своей волей запретив взимание платы горожанам!
Собрав войско примерно в пять с половиной тысяч ратников, без малого две тысячи воев Шеин выделил в «осадный» отряд, разбив его на тридцать восемь полусотен — по числу крепостных башен. Каждая полусотня защищала как боевую башню-вежу, так и участок стен, примыкающий к ней, а также несла тщательно расписанную круглосуточную караульную службу — и несоблюдение росписей каралось вплоть до смертной казни…
Да, воевода оказался крут и скор на расправу — но тем самым сумел наладить железную дисциплину!
Оставшаяся же часть его войска была определена в «вылазную» группу — то есть ее ратники должны были ходить на вылазки за стены потайными ходами. Но во время штурмов эти воины являлись также и оперативным резервом Шеина, который он мог бросить на любой из участков стен по мере необходимости — что и произошло во время первого штурма града…
Взяв небольшую паузу — прочистить севшее горло — запорожец продолжил:
— После первой, неудачной для ляхов атаки, стоившей наемникам и шляхтичам больше полутора тысяч жизней, Шеин и вовсе приказал засыпать ворота землей. Ходкевич же решил вести «минную войну», пытаясь подвести подкопы с взрывчаткой уже под стены. Но защитники Смоленска каждый раз узнавали о подкопах и успевали вырыть собственный подкоп навстречу — а затем подрывали минную галерею вместе с наемниками-немцами… Потери их оказались столь значительны, что в итоге Ходкевич отказался от попыток подвести мины. Но вместо этого гетман развернул три сильных батареи: одну на Спасской горе, одну за Днепром, и одну у реки Чуриловки, после чего начал обстрелы крепости. Но и защитники ее ведут довольно меткий огонь из пушек, дотягиваясь порой и до королевского лагеря! Кроме того, в последнее время московиты стали довольно часто ходить на вылазки. Разок сумели даже захватить целую хоругвь одного из польских отрядов…
Я кивнул, рассеянно размышляя над рассказом Богдана. Все, что он мне поведал, я, в принципе, знал и ранее — разве что расположение польских батарей будет лучше посмотреть на местности. В остальном же… Успехи смолян в «минной войне» обусловлены тем, что при строительстве ключевых русских крепостей (Пскова, Китай-города в Москве, того же Смоленска) наши зодчие обустраивали так называемые «слухи».
Если коротко, слух — это такой подземный тайник-подкоп. Рыли его за пределами обвода крепостной стены в виде крытой траншеи, облицованной каменной кладкой. Стенки ее также обшивались медными листами, усиливающими любые подземные звуки — и дежурный в слухе мог вполне четко различить работу в минной галерее врага, тянущейся к стене, мог указать также верное направление. И вскоре навстречу минной галерее врага защитники русской крепости — Пскова во время осады Стефаном Баторием или же Смоленска в настоящее время — тянули уже контрминную галерею…
Но то, что не сумели сделать немецкие наемники, сделает этой зимой холод и зарождающийся голод, да летящие в крепость бомбы и каленые, «зажигательные» ядра, отправляемые в полет польскими мортирами. Да и во время вылазок за теми же дровами (как банально, да⁈) русских ратников погибнет немало… Нет, зиму 1609 — 1610 годов гарнизон Шеина перетерпит, и летом 1610 года выдержит все вражеские штурмы. Тогда из Риги под Смоленск наконец-то доставят мощные, «проломные» орудия — и, несмотря на все вылазки смолян, мешающих возведению осадных батарей, поляки их достроят. После чего сделают несколько проломов в стенах огромными ядрами — однако защитники крепости, также, как и при обороне Пскова, успеют насыпать за брешами вал, и отразят все вражеские атаки… Более того, после очередного королевского ультиматума Шеин успеет подвести под батарею тяжелых орудий собственную минную галерею — и подорвет ее вместе с пушками!
Однако, даже отразив все штурмы летом и осенью 1610 года, воевода город не удержит. Очередная голодная зима уже бесповоротно подорвет силы защитников — и во время решающего штурма 3 июня 1611 года, ратников на стенах просто не хватит, чтобы отразить натиск ляхов, наемников немцев и запорожских казаков… Бой переметнется на улицы — а заодно начнется и беспощадная резня гражданского населения. И когда обезумевшие от вседозволенности и крови поганые вороги ворвутся в Мономахов собор, начав резать женщин и детей уже внутри храма, некто Андрей Беляницын из посадских людей подорвет немалые запасы пороха под собором… Вместе с укрывшимся в нем жителями — и выродками, устроившими в церкви бойню.
Сам воевода Шеин будет до последнего отстреливаться в одной из башен, укрывшись в ней с семьей и несколькими верными воинами. Лев Сапега позже напишет, что Михаил лично убил с десяток немецких наемников — но все же сдался, поддавшись на уговоры членов семьи. Очевидно, в случае неминуемого штурма башни никого из них уже не пощадили бы… Воеводу запытают едва ли не до смерти, после чего увезут в Польшу, где он будет пленником долгие восемь лет — а его семью пленят, распределив между польскими вельможами.
О дальнейшей судьбе ближних Шеина, я, честно сказать, ничего и не знаю…
Отослав Богдана отдыхать и улегшись на собственное ложе из лапника и постеленных сверху шкур, я задумался о ближайшем будущем, ставя перед собой цели на ближние и дальние перспективы — как и обещал реестровому черкасу… Итак, на ближнюю перспективу сейчас самое важное — это найти базу с теплым жильем, желательно где-нибудь в лесах подальше от осажденной крепости. Далее необходимо развернуть отряд — вооружив хотя бы всем трофейным огнестрелом новобранцев, а это как ни крути, нужно еще две дюжины воев поставить в строй. Впрочем, учитывая, что жители большинства занятых поляками деревень бежали в леса (кто уцелел) — и горят жаждой мести за учиненный интервентами беспредел! — вряд ли у меня будет недостаток в добровольцах…
Но это только первоочередные задачи.
Я не могу знать, насколько эффективно действовал мой предок в моем прошлом — и будем честны, вряд ли Тимофей Орлов сумел сыграть решающую роль в том, что Смоленск сумел продержаться эту зиму. Но все же, все же… Все же перехватив еще несколько обозов польских фуражиров, я мог бы подготовить достаточно припасов для защитников осажденной крепости. Вот только как их передать в город, если все ворота завалены землей? Вряд ли я также сумею наладить с гарнизоном связь, чтобы согласовать очередную вылазку и доставку провианта в Смоленск, хотя…
Хотя…
Постепенно в голове начал зарождаться план. Довольно авантюрный план, основанный на моем знание истории и изрядной дерзости, бывшей как видно, сильной чертой характера моего предка — и передавшейся мне после «переноса».
Итак, начнем со знании истории. При осаде Троице-Сергеевой лавры, а конкретно во время недавнего третьего штурма (ночного), немецкие наемники открыли огонь по русским ворам-тушинцам, решив, что их пытаются атаковать двинувшиеся на вылазку защитники крепости. В другом месте ситуация повторилась уже с тушинцами и поляками… Соответственно, обстрелянные воры открыли ответный огонь, завязалась рукопашная — а начавших драться между собой воинов Сапеги «приголубили» пищальным и орудийным огнем защитники монастыря.
Ни о чем подобном при осаде Смоленска я не слышал — но что мешает мне разыграть карту «казаков»? Что, если увеличив отряд хотя бы до сотни воинов, часть бойцов позже я «обрею» в запорожцы (образ вполне можно подготовить, обрив волосы на голове до чуба-хохла и вислых усов) — и натравлю их на ляхов? Бой с немецкими наемниками мне не столь выгоден — между ландскнехтами и казаками нет таких противоречий, как между поляками и черкасами. Но если ударить даже небольшим отрядом ряженых запорожцев по полякам, подняв стрельбу и шум — да отправить к казакам человека, истошно вопящего, что ляхи напали на них⁈ Последствия будут определенно непредсказуемы — но бой однозначно начнется!
И этот бой наверняка отвлечет внимание пушкарей на польских батареях — и в тоже время привлечет внимание защитников Смоленска. Если удастся заранее их предупредить о готовящейся диверсии — например, кто-то под личиной казака подберется к самой крепости, и отправит за стену стрелу с посланием (практически «Корсуньский» сюжет!) — то защитники сумеют подготовиться к вылазке. И тогда, во время ее, при определенном везение (а точнее уж по Божьей воле!) мы проведем в Смоленск санный обоз с едой. Кроме того, сами сани можно будет позже порубить на дрова…
Ну, и если рассматривать «программу максимум» — то с большей частью отряда я (под видом все тех же черкасов!) могу напасть на одну из батарей, что ближе всего находится к стоянке запорожцев. В конечном итоге будет достаточно прорубиться до порохового погреба батареи и поджечь его, чтобы все вокруг взлетело на воздух!
Говорю же, авантюра…
Глава 6
— А холод-то усиливается…
Раскрасневшийся Тапани растирает замерзшие руки в тщетной надежде согреть конечности. Действительно, мороз крепко придавил — то, что мы следуем на юг Руси, что-то особо и не чувствуется! Как кажется, накаленная от холода кираса, плотно прижавшая теплый тулуп к телу, вскоре покроется льдом… Ее бы снять — да больно неспокойные в южном порубежье Московского царства места: тут и воров хватает (некоторые разбойные шайки уцелели еще со времен восстания Болотникова), и татары крымские или ногайские могут запросто заглянуть «на огонек». А что — зимняя стужа и снег не помешали вторжению Батыя на Русь, не мешают они и мурзам Гиреев, прочно засевших на крымском престоле в Бахчисарае. Охота за рабами — это уже не вопрос выживания или влияния для татар, это очень прибыльный бизнес! Молодые и красивые славянские девушки отправляются на невольничьи рынки по всей Оттоманской империи, девственницы — прямиком в гаремы влиятельных господ. Мужики чаще всего пополняют экипажи галер в качестве гребцов-невольников, где срок их жизни сокращается до нескольких месяцев, ну а кому-то «везет» стать простым рабом на турецких пашнях… Наконец, юношей помоложе могут отобрать в янычары, где они обретут или смерть — или новую веру, новое имя, новую жизнь. И быть может, вернуться на Русскую землю — в качестве врагов, и послушных боевых псов османских завоевателей… Да, «подарки» московских государей могут удержать самого крымского хана от больших походов на Москву, но мелких татарских князей (нойонов, беев, мурз) от набегов не удержишь при всем желании.
Правда, на их набеги нередко отвечают удары донских казаков (формально независимых от царской власти). Но сейчас последние раскололись, многие участвуют в Смуте (причем с обеих сторон), да и рассматривать донцов как реальную силу, способную защитить южное порубежье от набегов степняков, вряд ли возможны. До второй половины семнадцатого века донцы будут еще слишком малочисленны…
Солнце, отмерив полдень, ярко светит в глаза нашей троице — а ее лучи, отражаясь от снежного наста, буквально слепят… Три десятка финских ветеранов роты, уже немного освоивших русский язык и поднаторевших в обучение детей боярских рейтарской тактике боя, оторвались от нас не менее, чем на полторы версты. Сейчас будущие «инструкторы» охраняют обоз с ценным грузом трофейных пистолей и кавалерийских карабинов, кои выделили на вооружение четырех сотен детей боярских — будущих рейтар «кесаря» Михаила. Еще столько же служивых нам предписано «по возможности» набрать на юге — и в качестве резерва наших рот, и в качестве пополнения понесенных «народным войском» потерь.
Вот только сумеем ли⁈
Ладно, что сейчас голову забивать пустыми думами — пока не добрались до Ельца, вообще ничего неизвестно по численности служивых. Ляпунов, лидер рязанского дворянства, обещал собрать в самой сильной пограничной крепости восемь сотен детей боярских, вот и посмотрим, чего стоит его слово… А пока можно немного перевести дух в компании верных товарищей, с коими мы оторвались на пару сотен шагов от десятка головного дозора. Кстати, в боевом охранении следуют как раз «переученные» дети боярские, что одним своим присутствием должны поумерить скепсис матерых порубежников, наверняка не горящих желание осваивать рейтарскую тактику!
А ведь это я еще держусь, чтобы не скатиться в переживания о будущем Великого князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. И держусь лишь на осознании того, что я в любом случае никак не могу сейчас повлиять на ситуацию…
— Пить охота…
Я с усмешкой посмотрел на Лермонта, но потом вспомнил, что и моя фляга с водой уже опустела. При этом ни одного ключа или иного водоема на нашем пути не встречалось вот уже несколько верст — а лизать снег подобно лошадям что-то совсем не хочется. Пока он растает во рту, начинают сильно болеть зубы — да и даже сама обыденная ангина в условиях похода может обернуться тяжелой проблемой. Иногда даже смертельной… Остается вариант растопить его в котелке — но для этого нужно сделать привал. Однако и на стоянку становиться вроде бы рановато — да и где сейчас взять топливо для костров?
Как говорится, куда ни кинь, везде клин! Тут волей-неволей поддаешься раздражению…
— Будь неладен этот мороз! Вмерзаю в свои же сапоги!
— Друзья, видит Бог, лучше бы мы в свое время отправились ко мне на родину, в благословенную Шотландию! Там таких холодов никогда не бывает! Прохладный ветерок, вода, солнце, если светит ярко, то греет, а не как здесь… — удрученно протянул Лермонт, невольно проводя языком по обветрившимся губам.
— Однажды, Джок, мы окажемся и в твоих родных местах. — невольно вздохнул я. — Однажды…
Немного помолчав, Лермонт неожиданно решил скрасить дорогу байками — как видно, вспомнив о Шотландии, он немного затосковал:
— Есть в моей родине недалеко от Ивернесса, прямо под замком Аркарт, озеро Лох-Несс. Замок сей весьма примечательный, да! Сначала он пережил много славных битв и осад, воистину отав оплотом борьбы с англичанами… Но потом соперничающие кланы Макдональдов и Грантов сцепились за него… Да и город с историей. Еще при Марии Стюарт граф Гордон не побоялся запретить ей въезд в город, за что и поплатился жизнью! Ну да речь не о них… Так вот не один, не два и не десять уважаемых хайлендеров своими глазами видели на поверхности черных вод озера исполинскую змеиную голову! Каково, а? Все божились, что перед этим не пили ни каплю скотча. Старики бьются об заклад, что это древний змей, оберегающий Шотландию, несущий гибель ее врагам. И что как только он исчезнет, так и родине нашей настанет конец… Другие же клялись, что появление чудища есть плохой знак, знаменующий гибель не только Шотландии, но и всего мира! Ибо еще святой Колумба тысячу лет назад изгнал его святой молитвой из этих вод… Сам я в этих местах бывал — но под сумрачным небом Лох-Несса ни чьих голов не видел. Кроме немытых косм моих товарищей, конечно же! Но места, честно скажу, жутковатые, темные, нутро сводит даже от воспоминаний… Я бы в Аркарте точно жить не смог бы.
— Может, ты просто не заметил змея? Не все же чудовищу над водой голову держать! Так всю округу распугать можно, кого потом есть⁈ — подмигнул я Джоку, после чего тот сразу же нахохлился:
— Да ну вас! Не хотите меня слушать, больше не дождетесь!
Тапани добродушно усмехнулся показушной обиде товарища, после чего негромко заметил:
— Моя родина — Суоми — в сущности и есть страна озер и болот, рек и моря… Правда, гигантских змеев в наших озерах не водится, зато рыбы — тьма! Взять ее икру, да смешать со сметаной и свежим луком… М-м-м! Мы называем это блюдо мати — и поверьте мне, друзья, вы многое потеряете в жизни, если никогда его не попробуете!
Оголодавший Джок лишь нервно сглотнул, да и я почуял, как неистово заурчало в желудке… А финн, похоже, оседлал любимого конька:
— Или вот калакукко, без этой выпечки не обходится не один наш праздник — да и в обычной жизни его можно увидеть на столе почти в любой нашей семье. Обычно его употребляют с пивом, но и с вином или местным квасом калакукко точно не стал бы менее вкусным… На лист теста выкладывается лук, овощи и яйца, а на них свежайший лосось. Все это произведение искусства заливается сметаной и накрывается вторым листом теста. Н-да… За такое год жизни можно отдать легко! А то и два…
Мне осталось лишь вымученно улыбнуться:
— Я не столь радикален, друг мой.
— Ты просто это не пробовал! Посмотрел бы я на тебя, когда лично бы тебя накормил калакукко!
В этот раз хайлендер уже не выдержал:
— А ну хватит травить душу, Йоло!!! Нет здесь ни свежего лосося, ни даже яиц с луком и овощами, даже доброго куска солонины с собой не взяли! Теперь тебя послушал — так вся утренняя снедь в животе рассосалась, словно и не было ее…
Лермонт прав: от утренней трапезы в животе не осталось ни следа. Но между тем, последний встреченный нами по пути лес остался далеко позади — и хотя лес это всегда опасность засады, все же стена деревьев неплохо защищает и от пронизывающего ледяного ветра, и от поземки, несущей в глаза ледяную взвесь… А кроме того — лес это источник дров для костра, весьма ценного в степи ресурса! Но сейчас в стороне от зимника лишь изредка чернеет кустарник, еще не целиком укрытый снежной шапкой, да виднеются одинокие деревья.
Степь, будь она неладна!
Поделиться книгой: