Бэкап Междумирье

- Да что вы говорите? - Дмитрий Васильевич аж весь засветился. – Я, представляете, тоже. А где именно?

Я напряг память и четко ответил.

- Семьдесят вторая дивизия. Полевой госпиталь, хирургия.

- Так соседи! Я ж рядом с вами стоял, в отдельной танковой бригаде в Каменногорске. Надо же!

Капитан светился, что новогодняя игрушка. Все сомнения и подозрения из его взгляда разом исчезли. Фронтовое братство в это время было еще вполне живым и востребованным.

- Меня студентом призвали, – развиваю успех, прикидывая возраст военного врача, - со второго курса, работал в операционной медбратом. Потом ранило при бомбежке, а с госпиталя вернули обратно в институт. Врачей не хватало.

- Да, лихое было время, - комендант прикурил, видимо, какие-то воспоминания в нем всколыхнулись, руки мелко дрожали. – А я, представляешь, до Хельсинки дошел на танке, там мой экипаж и сгорел. Финны кроме немцев первые вояки были. Вы, значит, врачом после войны?

- Ушел учиться на педиатра. Хирургом уже не хотел, - делаю скорбное лицо, - столько крови в госпитале навидался…

Капитан бросил в мою сторону пронзительный взгляд, но промолчал. У каждого были свои воспоминания и собственные скелеты в шкафу. Только сейчас стало заметно, что этот по-армейски дисциплинированный человек в первый раз воспринял растяпу медика всерьез. Он-то знал, что война остается в нас навсегда. Каким бы ты с виду не был.

В плацкартном вагоне тепло и уютно, только вот из-за требований маскировки до невозможности темно. Во мраке вагона изредка тлели цигарки недисциплинированных солдат, иногда мелькали «потайные» фонарики проходящего мимо поездного начальства. Мне, как офицеру предложили лечь на третью полку. Хоть и устал смертельно, но заснуть сразу так и не удалось. Какое-то неясное предчувствие тяжким бременем навалилось на душу, мешало дышать полной грудью.

Я уже понял, что сейчас ощущаю, но спокойствия — это моё понимание не принесло. Да и как можно было быть спокойным, осознавая, что в этот мир стремительно врывается Тьма? Оболочка между Бэкапами прорвана окончательно, иначе как бы я смог засечь голос Смотрящего? Того самого, с озера, который преследует меня уже давно. Вот ведь прицепилась тварь, как и сумела найти среди множества миров? Что ей от меня надо? Происшествие в госпитале выбило из хлипкого равновесия душу и погрузило в мрачные думы, постепенно перешедшие в сон без сновидений.

Как ни странно, но я выспался. Голова была ясной, а мысль холодной. У меня появилась цель, и ради неё еще стоило пожить. Спасибо мужикам со станции, душевные оказались люди. Так что на первый раз я был с харчами. Комендант лично посадил меня в лучший вагон, поэтому ни у кого в нем вопросов в мою сторону не возникло. Народ вокруг также просыпался, рассаживался, доставая нехитрый харч и бегая за кипятком. Я, в свою очередь, вытащил буханку белого хлеба, сало и лучок. На маленьком столике как по мановению волшебной палочки появлялись консервы, ножи, сухое печенье. Сосед с нижней полки подсунул мне кружку горячего чая, кивая на упаковку с армейским рафинадом.

- Угощайся, военврач! Когда еще удастся чайку испить?

Мы вечером успели с ним перекинуться парой слов. Артиллерист-наводчик также оказался ветераном и говорил дело. На войне надо пользоваться любым моментом, потому что не знаешь, что будет завтра, и будет ли оно вообще.

Черт! Не стало жутко неловко. Еще совсем недавно я был с этими парнями локтем к локтю, делал свою боевую работу, боролся с врагом, а сейчас…Сейчас не враг, а так… Ох, как же все сложно в этом мире! Вернее, в бесконечных мирах нашей Вселенной. И ведь никому не пожалуешься, не поймут.

Молодой совсем паренек, наверное, с учебки азартно заявил:

- Видели какая сила на фронт прёт? Скоро погоним поганых амеров к самому Дунаю!

- Ого, какой Аника-воин выискался, – мрачно отвечают ему седоусый дядька. – Ты еще сам доползи до него, не раз кровью умоешься.

Остальные молчали. Среди солдат были как те, кто воевал в прошлую войну, так и те, кто получал похоронки на отцов и старших братьев. В этом Бэкапе наши потери вышли раза в два меньше, около десяти миллионов человек, но все равно это было страшно. Даже представить невозможно такую прорву убитых и замученных людей. Это ж целая Москва из моего слоя, стертая с лица планеты начисто! Сколько среди них не успевших сделать открытия Эдисонов и Лобачевских, сколько погибло, не родившись симфоний, книг, не нарисовано картин. Сколько родовых линий перечеркнуто, безжалостно и бесповоротно. Странно, вообще, что Тьма сюда только сейчас пришла.

- Готовится что-то точно, - неясно пробурчал седоусый.

- Так земля подмерзнет, наши танки и попрут. В ту войну так и было. Днепр зимой форсировали.

- Точно! – это уже мой сосед. - Не зря нас, тяжелую артиллерию туда везут и везут. «Боги войны» необходимы для прорыва.

Некоторые из солдат вздохнули. Никому не нужна была эта проклятая война, только от прошедшей отошли и жирка подкопили. Эх, ребята, ваше счастье, что в вашем слое нет ядерного оружия. Счет бы тогда точно пошел на миллионы, а Европа уже полностью сгорела в атомной огне. В вашем же случае вы еще относительно легко отделаетесь.

- Товарищ старший лейтенант, - неожиданно молодой уставился на меня, - сколько по вашему мнению еще будет продолжаться война?

Перехватывает дыхание, народ смотрит на меня, как на человека, образованного и опытного. Авторитет у врачей в этом времени невероятный. Стараюсь аккуратно ответить:

- Точно не знаю, - потом неожиданно выдаю крамольную мысль. – Пока не надоест?

- Это как это?

- Никому не нужна тотальная победа. Силы для этого требуются слишком большие. Договариваться так и так придется.

Народ сначала молчит, больно уж неожиданная мысль высказана мной. Совсем не в линии партии. Затем посыпался ворох вопросов.

- Вы сомневаетесь в нашей победе?

- Нет, но как вы представляете себе десант на территорию САСШ? Выметем их с Европы и поставим свои условия.

С этим доводом «старики» охотно соглашаются. Им хочется, чтобы проклятая война закончилась как можно быстрее. Молодежь им возражает и на некоторое время обо мне забывают, а там и объявляют станцию. Эшелон едет дальше к Харькову, а мне выходить.

Морозный воздух заставляет плотнее запахнуть куртку. В привокзальной толчее успеваю оглядеться. На вокзал мне точно не надо, пройдусь-ка лучше дальше. Очень хорошо, что успел плотно позавтракать и сходить в вагоне в туалет, хоть эти проблемы не будут в ближайшее меня беспокоить. Я ведь отлично знаю, что, например, фронтовые разведчики, если над, то ходили «под себя», пережидая на нейтралке, деваться им было некогда.

Вот и искомое, в двух кварталах от станции вывешен знак Красного Креста, а в сквере натянуто несколько больших брезентовых палаток. Сортировочный лагерь. Краматорск – станция узловая, отсюда раненых вывозят на специальных госпитальных поездах. Мне сюда и надо.

- Стоять! Кто таков?

Суров старшина и бдителен. Откуда и появился?

- Здрасьте, - соображать приходится быстро. – Я со станции…

- За ранеными? Наряд есть?

- Так у начальства все документы…позже будут…машины ищут.

- Понятно, - видимо, мои мысли шли в правильном направлении, старшина совершенно не удивлен, но на всякий случай просит удостоверение. – Идем в палатку, там печка, что тут на морозе мерзнуть.

Проходим мимо каких-то ящиков и лежащих прямо на земле, завернутых в мешковину людей. Соображаю, что это умершие при транспортировке бойцы. Удача не оставила меня и здесь, палатка оказалась чем-то вроде мертвецкой, только без трупов. Вот и тюки с мешковиной, столы завалены документами. Видимо, служащие пункта еще не успели разобраться с ними. Оглядываюсь и спрашиваю:

- Не в службу, а в дружбу, нельзя чайку организовать?

Старшина кивает:

- Сейчас, пришлю кого-нибудь. Пока грейтесь, старший лейтенант, холодно сегодня. Видать, морозы идут. Ох, грехи наши тяжкие!

Как только старшина уходит, бросаюсь к входу, подтаскиваю туда один из тюков, чтобы было не так просто войти, и кидаюсь к документам. Так, так, так! Не то! Не это! Ага, дела разобраны в папках по типу ранений. Уф, то, что доктор прописал, даже возраст подходит. Никак юморим, любезный? А что делать! Прижмет, и волком завоешь! Так, сейчас надо переодеться. Что у нас тут валяется в углу?

Вылезаю из палатки через полог, чуть надрезая его. Перочинный ножик был лично мой, трофейный. Бойцы его вроде как швейцарским обозвали, а по мне больше похож на мультитул. Сейчас надо найти какое-нибудь укромное местечко. Со стороны палатки раздалось чье-то чертыханье, видимо, нарвался на «препятствие». Чая сегодня не будет! Краем глаза замечаю искомое и резко сворачиваю туда. Попадающиеся по пути люди внимания на меня не обращают. Здесь полно военных, вот если бы я шел в концертном фраке, то сразу бы глазёнки вылупили. А так и без меня хлопот хватает, раненых недавно привезли, судя по характеру ранений – жертвы вражеской бомбардировки. Сюда американцы летают с Крыма. Нечем его нашим брать, почти весь Черноморский флот лежит на дне моря, как и два амеровский крейсера с авианосцем в придачу. Хотя турки также рядом легли, в полном, так сказать, составе. Неймется же дуракам!

На вокзале я появляюсь уже в образе перевязанного бинтами солдата. Старого образца ватник, помятая зимняя шапка, бородка. Ни дать, ни взять боец тылового подразделения, так и возраст подходящий. Сейчас надо где-то затихариться и ждать посадки в госпитальный поезд. По разговорам в сортировочном пункте такой как раз должен сегодня на станцию вечером прийти. В общей сутолоке, может, удастся затесаться и уехать на нем. Предписание, а также несколько чистых бланков лежат у меня в ранце. Пришлось припомнить навыки писания левой рукой. Как-то в молодости этим баловался, подделывая подпись коменданта общежития. Уж больно хотелось туда к девкам прорваться. Эх, мне бы сейчас те проблемы!

- Проходите! Раздевайтесь!

Строгая молодая женщина кивнула в сторону откидной койки. Госпитальный поезд отличался от просто санитарного тем, что условия в нем были лучше, а также проводилось интенсивное лечение и даже хирургические операции. Военные врачи уже привыкли к тому, что в медсанбатах зачастую медицинскую помощь оказывали быструю и поверхностную, поэтому по возможности сами осмотривали всех вновь прибывших раненых.

- Что же так неразборчиво! – врач тщетностаралась разобрать мои каракули на сильно помятом и замасленном бланке предписания. Ну так я ж поработал! – Михаил Ефимович, гляньте, пожалуйста!

Серьезный дядька в очках взял бумагу и сморщился, затем тихо вздохнул:

- Кто ж так предписания пишет. Видимо, студент какой нервный попался.

Я преданно смотрел на медицинский персонал поезда, честно оголяя свое перебинтованное туловище.

- Опять что-то перепутали, - врачи переводила глаза с формуляра на мою грудь, - Глаша, сними, пожалуйста, бинты.

По-деревенски мощно скроенная девушка опытными и сильными руками быстро освободила меня от повязки. Бинты в некоторых местах уже прилипли к телу я болезненно скривился от боли.

- Терпи, касатик. Бог терпел и нам велел.

- Глафира Ивановна, - фельдшер укоризненно покачал желтым пальцем. Глаша обидчиво подобрала губы, а я подмигнул ей.

- Михаил Ефимович, пишите. Проникающее осколочное ранение грудной клетки. Перелом двух нижних ребер с правой стороны. Больной, вам делали стягивающую перевязку?

- Так точно, сказали, что перелом. Осколком прилетело в «разгрузку».

Фельдшер при этих словах метнул в мою сторону любопытный взгляд, но промолчал.

- Так, а здесь у нас что? – врачиха дошла до моей головы.

- Три месяца назад попал под бомбежку. Лежал в госпитале.

Михаил Ефимович вздохнул, по возрасту он был немного старше меня и скорей всего в той войне также участвовал.

- Раньше были ранения?

- Нет, бог миловал, - я начал нарочито окать, чтобы походить на жителя северных районов России. Как-то приходилось бывать там, поэтому подделать говор было несложно.

- Глаша, промойте рану и стягивающую повязку. Вроде как заживает хорошо.

- Может, сами подскажите вашу фамилию и имя, больно уж тут почерк неразборчивый?

Женщина подняла голову от журнала, вид у неё был усталый, обычный для медиков даже в нормальной гражданской жизни. Настоящие врачи всегда уставшие.

- Кожин Василий Петрович, одна тыща девятьсот двадцать пятого года рождения. Призван Советским райвоенкоматом города Костромы.

- Вологодский? – кинул в мою сторону быстротечный взгляд фельдшер, он выписывал мне новый формуляр, взамен неразборчивого.

– Не, вятский, - я улыбнулся от собственной наглости, район призыва выложил и вовсе от балды. Наверное, почти в каждом городе был свой, Советский район. – Воинская должность сержант, командир отделения. Скажите, товарищ военврач, а нельзя меня долечиваться в Кострому отправить?

- Не положено, - докторша что-то быстро чиркала в приемном журнале и даже не подняла голову.

- Товарищ капитан, - фельдшер явно был на моей стороне, узнал во мне брата-фронтовика, - пусть в Приволжском пересядет, там много поездов проходит. Когда еще будет такой повод? Война, как видите, затягивается.

- Да, скоро же Новый Год, родные обрадуются.

Врач, наконец, оторвала голову от писанины, в её глаза промелькнуло что-то человеческое.

- Ох, подведете вы как-нибудь Михаил Ефимович меня под монастырь. Выписывайте направление, но номер госпиталя уж сами ищите. Кожин, завтра перед обедом в перевязочную, соблюдать постельный режим, иначе с нами до Самары поедете!

- Так точно!

Я бы вскочил с места, но Глафира в этот момент как раз помогала мне рубашку надеть.

- Не идет? – с койки, стоящей напротив на меня смотрел усатый черноволосый мужчина. Я кивнул в ответ головой. – Я тоже пробовал, но сразу своё вспоминается.

Госпитальный вагон выглядел совсем не так, как обычный плацкартный. Двойной ряд коек был поставлен вдоль окон, оставляя широкий проход для тележек и носилок. На второй этаж вели складные лестницы. В начале вагона располагался пост медсестры и перевязочная, а один из туалетов оборудован для колясочников и больных с костылями. В соседнем вагоне расположилась столовая, ходячие раненые ходили туда кушать по расписанию. В нашем дальнем углу лежали люди больше взрослые, многие по виду могли воевать в Отечественную. Поэтому между нами само собой возникло взаимопонимание, некое временное товарищество. Имеющим ранение или перелом конечностей помогали накинуть одежду, застегнуть китель, натянуть на койке страховочную сетку, не вызывая лишний раз нянечку или медсестру. Сегодня ведь он, а завтра ты.

Я отложил в сторону томик свежего романа Бочкарева «Батальоны в огне». Вот ведь как временные Бэкапы играют во Вселенной, у известного в моем слое Бондарева и здесь появился двойник. Я хоть на самом деле в той войне не участвовал, но все равно читать о чужих страданиях и смерти было тяжело. За эти месяцы на фронте всякое пришлось повидать, о многом услышать. Сосед, между тем, достал из кармана сосательную конфетку и продолжил мне.

- Эта книга больше для молодежи написана, чтобы знали, каково нам тогда пришлось. А ты ж видишь, как оно получилось… Нам же по второму разу воевать приходится.

- Молодые сами сейчас головы кладут. Сколько робят в Крыму полегло, - седовласый дядька, которого весь вагон величал Кузьмичом, покачал головой.

- Да, досталось тем и тем, - кивнул я в сторону книжки.

- Ты тоже на Висле был, сержант? – встрепенулся усатый Николай. Я осторожно ответил, припоминая страницы местной истории.

- Нет, в сорок пятом Рейн форсировал, я ж в инженерном служил.

- Слыхал, у меня брат двоюродный там в штурмовом батальоне воевал огнеметчиком. Вернулся с ожогом, но, говорит, еще свезло. С их батальона хорошо если четверть народу осталась. На том берегу одни эсэманы стояли, дрались насмерть.

- Было такое, - с умным видом поддакнул я, - их в плен не брали.

Все дружно замолчали, каждый о своем. Мне было муторно от того, что приходилось незаслуженно использовать звание фронтовика. Успокаивала мысль, что на этой войне я воевал честно и принес пользы намного больше, чем обычный солдат. Найденные моей группой два самолета и вертолет должны были спасти множество жизней простым солдатам на передовой. Пусть командование так и не разобралось как у меня получалось их находить, но доверие я точно заслужил. Эх, жаль орден в этой жизни так и не получу!

- Глаша, - чтобы сменить тему разговора, я перехватил нашу медсестру, бегущую по вагону с кипой бумаг, - свежая пресса есть?