Жизнь бесконечна

— Я не говорила этого! — запротестовала она, но вид у нее при этом был виноватым.

Мальчик сделал знак, прося ее замолчать, и стал так поразительно похож на своего отца, что женщина от изумления только открыла и закрыла рот, словно выброшенная на берег волной большая рыба, но не произнесла ни звука.

— Я надеюсь совершить открытие, которое прославит нашу с вами фамилию, мои дорогие родители. Да будет вам известно, что первую комету, обнаруженную с помощью телескопа Исааком Ньютоном, назвали его именем — кометой Ньютона. Кстати, это была одна из ярчайших комет XVII века. Еще ее называли Большой кометой 1680 года. А Исаак Ньютон после того, как ее открыл, изучал орбиту этой кометы. Он рассчитывал получить подтверждение законов Кеплера…

Но всему есть предел, и его мать, покорно и восхищенно слушавшая до этого момента речь, изобилующую научными терминами и фактами, пришла в себя и возмутилась.

— Пожалей свою бедную мать! — почти взмолилась она. — У меня уже голова идет кругом от всего этого! Впрочем, твое желание прославить нашу фамилию я одобряю. Но для этого вовсе не обязательно проводить все ночи у телескопа.

— Да, это верно, — охотно подтвердил отец. — Самые яркие кометы могут быть видны даже днём. Это просто потрясающее зрелище!

— Я совсем не это имела в виду, — запротестовала женщина. — А, например, служение искусству. Играть на сцене — это…

Но снова ей не дал развить свою мысль сын, которому она подчинялась намного охотнее, чем мужу.

— Мама, нашей семье достаточно одной талантливой актрисы, — заявил Глеб непререкаемым тоном. — Это тебя. И одного талантливого инженера. Это папы. Для разнообразия не мешало бы завести одного астронома. Или космонавта…

— Дмитрий! — жалобно вскрикнула она, уже не играя.

— Что, дорогая? — искренне разволновался муж, бросаясь к ней. — Ты побледнела! Тебе плохо?

— Уже прошло, — сказала она, отодвигая рукой мужа, который пытался напоить ее чаем из крохотной фарфоровой чашки. Она не могла позволить ситуации выйти из-под контроля только потому, что дала волю своим эмоциям. Многолетний опыт актрисы позволил ей взять себя в руки и говорить почти спокойно. — Я предлагаю вернуться со звезд на землю, мои дорогие мужчины. И обсудить планы на это лето, с чего мы и начали. Например, в августе я отправляюсь со своим театром на гастроли в Ташкент. И могла бы взять вас с собой. Ташкент — замечательный город. А какой там воздух! Как будто вдыхаешь запах свежевыпеченного хлеба…

— Я не могу, — решительно запротестовал муж. Иногда, когда на другой чаше весов оказывались его научные изыскания, он был непреклонен. — Моя работа… Ты же знаешь! Есть большая вероятность того, что нам все-таки удастся совершить прорыв и создать двигатель, который… Впрочем, не буду забегать вперед, чтобы не сглазить.

— Понимаю…, — кивнула она, даже не пытаясь спорить, поскольку имела, кроме сценического, еще и большой опыт счастливой семейной жизни. — А ты, Глеб?

— Мама, я уже сказал, что готовлюсь к олимпиаде по астрономии, — почти таким же тоном, как отец, сказал мальчик. — И надеюсь победить. А награда победителю — космическая смена во Всероссийском детском центре «Океан». Целых три недели я проведу с ребятами, которые, как и я, увлекаются астрономией. Они съедутся туда со всей России. Что может быть лучше и увлекательнее?

— На мой взгляд, многое…, — вздохнула женщина, еще раз поразившись тому, как ее сын похож на своего отца. И чем он становится старше, тем больше сходство. — Но, разумеется, я не буду навязывать своего мнения.

— Спасибо, мама! Я буду тебе очень благодарен за это, — рассмеялся мальчик. Он подошел к матери и поцеловал ее, окончательно лишив воли к сопротивлению. — Итак, решено! Ты, мама, отправляешься на гастроли, папа — в свою лабораторию, а я — в «Океан». Вот здорово!

— Дмитрий!

— Что, дорогая?

— Ну, что ты молчишь? — с грустной укоризной произнесла женщина. Это было все, на что у нее осталось сил. — Ты же мужчина! Помоги мне!

— Гм-м… Сын!

— Да, папа?

Мужчина откашлялся и принял строгий вид, будто собираясь произнести речь на ученом совете, но решимости у него хватило только на одну фразу.

— Но ведь, насколько мне известно из своего собственного опыта… Кстати, ты знаешь, что мы с мамой познакомились в этом самом центре, когда были еще детьми?

— Слышал эту историю миллион раз, — со вздохом кивнул мальчик. — Но если ты хочешь, могу послушать снова.

— Это ни к чему… Как-нибудь в другой раз… Так вот, смена в «Океане» длится всего три недели. А лето — целых три месяца.

— Да, я уже думал об этом, папа. И очень надеялся, что ты мне поможешь.

— И чем же? — заинтересованно спросил отец, окончательно забыв о том, что собирался сказать.

— На оставшиеся два летних месяца я хочу устроиться в твою лабораторию. На практику. Мне очень интересно то, чем ты там занимаешься. Двигатели, которым удастся свернуть время и пространство — это великое будущее космонавтики. И если это удастся… Ты даже не представляешь, мама, что тогда произойдет! Человек сможет летать к самым далеким звездам!

— Да, я уже слышала это когда-то, — с обреченным видом произнесла женщина. — И очень надеялась, что уже никогда не услышу. Но, видимо, все возвращается на круги своя, и от судьбы не уйти… Только одно меня утешает.

— И что же? — с невинным видом спросил мужчина, незаметно подмигнув сыну.

— То, что нашему сыну всего четырнадцать лет. И он еще слишком мал, чтобы работать, даже практикантом, в твоей лаборатории. А потом, он, быть может, переболеет этой детской болезнью, и, повзрослев…

Но ей не дали даже этого утешения — надежды на врачующую силу времени.

— Ты ошибаешься, мама, — неумолимо заявил Глеб. — Во-первых, мне не всего, а уже четырнадцать лет. И у меня есть паспорт, если ты помнишь. Так что я могу устроиться на работу. Даже в папину лабораторию практикантом. Разумеется, если папа замолвит за меня свое веское слово. Вообще-то я против протекции и семейственности, но в данном случае, думаю, можно будет сделать исключение. Правда, папа? Ведь речь идет о науке, а не о мягком кресле в каком-нибудь министерстве.

Мужчина одобрительно хмыкнул.

— Знаешь, что я тебе скажу, дорогая?

— Что? — покорно выдохнула женщина. Она выглядела, словно подбитая чайка, но еще не решила, как сыграть финальную сцену.

— То, что наш сын разумен не по годам. И он действительно уже достаточно взрослый…

— Для чего? — с искренним недоумением воскликнула она.

— Для того, чтобы принимать самостоятельно решения, — твердо сказал он. — Так что нам остается лишь согласиться с его планами. Но только, если не возражаешь, сын, с одной поправкой.

— И с какой же, папа?

— Я помогу тебе устроиться на практику. Нам, действительно, очень нужны рабочие руки. И светлые головы. Но при одном условии.

— Я заранее согласен на него, папа.

— Не спеши, сын, — остановил его отец решительным жестом. Таким он бывал дома редко, но уж тогда все слушались его беспрекословно. — Так вот, три недели ты проведешь в «Океане», месяц — в моей лаборатории, а еще месяц — на гастролях с мамой. Прежде, чем сделать окончательный выбор, ты должен испытать все. Это будет честно, как ты считаешь?

— Но я не хочу быть актером, папа! — почти с мольбой воскликнул мальчик. — И ни кем другим, кроме…

— Вообще-то я не тебя спрашивал, сын.

При этих словах они оба повернулись к женщине и посмотрели на нее одинаковыми глазами. И под взглядом этих любимых глаз она невольно смирилась.

— Скрепя сердце, вынуждена сказать — да, это будет честно.

— Хорошо, папа, — не стал продолжать спор мальчик. — Я принимаю твое условие. А теперь, если никто не возражает, я иду готовиться к олимпиаде по астрономии. Времени осталось мало.

Глеб ушел, радостно насвистывая. И вид у него был чрезвычайно довольный, как будто он одержал победу с такими минимальными потерями, на которые не рассчитывал.

Какое-то время никто не нарушал тишины. Затем женщина почти робко произнесла:

— Ты простишь меня?

— За что, дорогая? — с искренним удивлением спросил мужчина. Он явно ждал других слов от жены, несомненно, разочарованной в своих мечтах.

Но то, что он услышал, привело его в настоящее изумление.

— За то, что я когда-то не пустила тебя в космос.

Он долго молчал, словно обдумывая это внезапное признание.

— Странно! — произнес он наконец. — А мне всегда казалось, что ты, наоборот, дала мне крылья. И только благодаря им я смог взлететь.

— Но это здесь, на Земле.

— И с Земли хорошо видно звездное небо. Мне довольно этого.

Она подошла и присела к нему на колени. И прошептала на ухо:

— Ты очень, очень, очень хороший. Ты знаешь это?

Не то, чтобы он был не согласен с этим заявлением, но научная объективность заставила его запротестовать.

— Просто я очень люблю тебя, моя дорогая жена. Намного больше, чем звезды. В этом все дело. Так что мне не за что тебя прощать. Когда-то я сделал свой выбор. И не жалею о нем.

— Это правда?

— Клянусь Великим Космосом! — торжественно заявил он. — И всеми звездами, какие только в нем существовали, существуют и будут существовать во веки веков.

И, чтобы быть более убедительным, скрепил свою клятву долгим поцелуем…

Прошло много лет. Ближе к вечеру море затихло, и обитатели небольшого домика, напоминавшего огромную раковину, выброшенную волной на берег, вышли полюбоваться заходящим солнцем, уже коснувшимся краем горизонта. Старики удобно устроились возле дома в легких плетеных креслах и, укутав ноги одеялами, сидели в задумчивости, изредка перебрасываясь скупыми фразами и понимая недосказанное с такой же легкостью, с какой поэт несколькими словами создает образ или дает описание природы.

— Сегодня он должен вернуться, наш сын, — произнес мужчина, когда привычные темы для разговора иссякли, и стало невозможным скрывать терзающее их уже с утра нетерпение.

— Каким он стал? — откликнулась женщина, выдавая свои затаенные мысли. — Космический полет длился несколько лет.

— Будем надеяться, что ничуть не изменился и по-прежнему похож на меня, — не сумев скрыть легкой нотки тщеславия, сказал старик. — Разумеется, не нынешнего, а на того, каким я был в юности.

— Да, ты был очень красивым и мужественным, — снисходительно заметила его жена. А потом с мечтательной улыбкой добавила: — И любил делать подарки. Однажды ты даже подарил мне звездное ожерелье.

— Но ты отказалась от него, взбалмошная девчонка, танцующая фламенко и мечтающая о театральной сцене, — также улыбнулся своим воспоминаниям он. — Тогда я подарил тебе себя и уже не мог дарить звезд.

Они помолчали, думая каждый о своем. Потом она, словно в оправдание себе, тихо произнесла:

— Но мы любили и, я надеюсь, все еще любим друг друга.

— Поэтому я никогда не пожалею об утраченных звездах, — сказал он.

Она недоверчиво посмотрела на него, и он ответил ей успокаивающим взглядом. Невольные слезы выступили на ее глазах, и она вытерла их, что-то бурча о свежем бризе, порывами налетающим с моря.

— Неужели жизнь прошла? — вырвалось у нее, когда слезы высохли. — Как быстро!

— Слышишь? — спросил ее старик, к чему-то прислушиваясь. — Кажется, кто-то идет!

— Глебушка! — воскликнула она раньше, чем увидела сына.

И это действительно был он. Высокий, с пробивающейся сединой в густых черных волосах, смеющийся от радости долгожданной встречи. Он долго обнимал отца и мать, и прятал слезы радости, немного стыдясь их.

Когда все успокоились, и эмоции схлынули, и сердца перестали биться в безумном ритме, и вернулась возможность говорить связно, а не отрывистыми фразами, Глеб, заметно волнуясь, торжественно сказал:

— Отец! Твой двигатель сумел свернуть время и пространство. И вместо нескольких тысяч лет, которые потребовались бы раньше, нашему кораблю удалось достичь звезды Проксима Центавра в считанные годы. И вернуться обратно. Как ты и мечтал.

Глеб повернулся к матери и уже совсем другим тоном произнес:

— И вот что я привез тебе, мама, из этого космического путешествия. — Он достал из кармана ожерелье, вспыхнувшее, словно звезда, под лучами заходящего солнца. — Эти драгоценные камни с планеты, похожей на нашу Землю, совершающей свои обороты вокруг Проксимы Центавра. Я собрал их и сделал из них ожерелье. Позволь, я одену его на тебя!

Он надел ожерелье на хрупкую шею матери, и она не почувствовала его тяжести. Крупные драгоценные камни казались ей легкими, словно потеряли свой вес в невесомости по пути на Землю.

— Как оно прекрасно! И от него пахнет космосом…, — прошептала она.

— Но это еще не все, что я хотел вам сказать, — проговорил Глеб, с нежностью глядя на своих родителей. Они значительно постарели за те годы, что он провел в космическом путешествии, а он остался почти прежним. Время в космосе и на Земле течет по-разному. — Далекая звезда, другая планета — это не главное, что произошло со мной с того дня, когда мы расстались… В полете я познакомился с одной девушкой… Она была членом экспедиции, как и я. У нас было время. Мы много разговаривали, обо всем… Мы полюбили друг друга.

Он говорил, делая паузы между фразами, как будто тщательно подбирал слова. Он говорил самым любимым для него людям о том, что было для него дороже всего в жизни, и очень боялся, что его могут не понять.

Но он напрасно опасался.

— Это даже очень хорошо! — кивнул, ласково улыбаясь, отец. И поощрительно заметил: — И…?

— И я бы хотел познакомить ее с вами, с тобой и с мамой, — признался мужчина, краснея от смущения, словно он все еще был мальчишкой. — Ты… — Он оглянулся на мать. — Вы не против?

— Я — нет, — рассмеялся отец. — А как ты, мать космонавта?

— Я буду просто счастлива, сынок! — заверила его мать, как истинная женщина давно понявшая, в чем хотел признаться их сын. — Я уверена, что она замечательная, и я уже люблю ее. Как ее зовут?

— Маша, — сказал он и тут же поправился, словно это было важно: — Мария!

— Мария, — повторила мать, словно пробуя слово на вкус. — Если мне не изменяет память, оно означает любимая, желанная. Какое чудесное имя! Правда, отец космонавта?

— Я? — невпопад отозвался старик, размышляя о чем-то своем. — Разумеется…

— О чем ты задумался, любимый мой? — с ласковой настойчивостью спросила она. — Не скрывай от меня ничего, даже самое ужасное!

— О твоих недавних словах, — признался он, возвращаясь от своих мыслей к реальности и, как обычно, принимая ее слова всерьез. — Ты говорила, жизнь прошла? Это тот редкий случай, когда ты ошиблась, моя милая. — Он погладил ее по хрупкой морщинистой руке, словно утешая, своей рукой, еще более костлявой, перевитой канатами толстых синих вен. — Нет, жизнь бесконечна! Она продолжается вечно во времени и пространстве. В наших детях и внуках, в наших далеких потомках. И мы с тобой никогда не умрем, пока будут жить они.

— Так вот о чем он думает в такую минуту! — воскликнула с легкой насмешливой укоризной она. И попросила: — Прислушайся! Что ты слышишь?

— Истошные крики чаек, — ответил он. — Чайки высоко летают над водой. Это к перемене погоды.