Ракета

А сына Степку отдали в детский дом. Но в обычном детдоме мест не было. Поэтому тетенька со строгим лицом и кудряшками, кудряшками, направила Степку вместе с чемоданишком его в другой дом, для тех кто с задержкой развития. Там места были.

Потянулась новая жизнь. Степка думал, что в этом детдоме будут одни дебилы. На самом деле дебилов было всего три. Остальные дети и подростки были из числа клинических беспризорников. Почему их определяли именно в этот детский дом, Степка не знал.

Но потом ему стало там интересно. Потому, что там был настоящий театр. Ну почти.

Леха Шохин в свитере, круглый, ходит по сцене, потирая свои потные ладони. Он так входит в роль. У них есть сцена в актовом зале. Там они репетируют. Обычно в зале пусто. Только сцена с кулисами. А так сам зал пустой. Даже стульев нет. Если надо — приносят.

Степан — декоратор. Расставляет стулья согласно замыслу режиссера. Нужна мизансцена.

Аня Белкина сидит на корточках с папкой. В папке — сценарий, распечатка «Ревизора». Аня у них художественный руководитель. А вообще она педагог-организатор. Закончила театральное училище. Пошла устраиваться в театр. В театры. В одном ей сказали:

— Мы вас не берем, потому что у вас глупое лицо.

Перед тем, как отправиться в другой театр, она долго смотрела на себя в зеркало. Старалась изменить выражение. Вышло. Снова отказали. Мы актерами обеспечены до трехтысячного года.

По знакомству попала вот сюда. И сразу развела деятельность. Ученикам-воспитанникам сказала:

— А давайте сделаем свой театр!

— Ну давайте, — подал голос с камчатки Леха Шохин. Он часто забавлялся, идя следом за Белкиной и копируя ее походку. Она ходила и вообще двигалась, как персонаж из мультфильма или те люди, которых призывают веселить публику, одев поролоновый костюм розовой мыши. А еще этот Анин комбинезон.

Шохину было лет тринадцать. Толстый и прыщавый. С нездоровым бледным лицом. Из-за полноты вещи не висели на нем мешком, как на других детдомовцах. Не по размеру, из гуманитарной помощи.

Идея театра понравилась ему не сразу. А через несколько дней. Она бродила у него в голове. Потом подошел к Белкиной на перемене. Сказал:

— Вы о театре недавно говорили.

— Да, — Аня заинтересовалась. В других классах еще несколько человек изъявили желание ставить спектакли.

— Можете меня записать? — спросил Шохин.

— Приходи, в шесть собираемся в пятой комнате. На творческое собрание.

Он пришел. Все галдели. В комнате пахло клеем.

— Кто нюхал клей? — возмутилась Аня. Она пришла позже всех, с папкой в руках. Мальчик по фамилии Дрон странно рассмеялся. Начали обсуждать, что будут ставить. Решили — «Ревизора». Аня спросила, кто его читал. Никто не читал. Тогда она пообещала прочесть им пьесу вслух. Но позже. А пока зачитала список действующих лиц. И попросила выбрать, кто кого хочет играть. Шохин сказал:

— Я буду городничим.

Через несколько дней Аня Белкина принесла ему распечатку с ролью. Шохин начал при ней читать по слогам, чем очень ее удивил. Но виду не подала. Чем больше Лёха читал, тем более краснел и пыхтел. Волосы у него взмокли — там на лбу. Вытер.

С другими актерами оказалось не лучше. Только Хлестаков — Дрон умел читать бегло. Но Дрон был эксцентричен. У него мозги от клея разжижелись.

Возникла трудность с реквизитом. Большая трудность. В детдоме не так уж много бесхозных вещей. Лишнего ничего. Белкина задумалась. И дома у нее ничего подходящего нет. Разве что старая керосиновая лампа. Украшение любого стола.

Шохин предложил расклеить по району объявление о том, что нужен реквизит. Пусть кто может, приносит безвозмездно. Белкиной мысль понравилась. Дрон предложил:

— Давайте я буду клеить объявления.

— Мы вместе будем клеить, — ответил Леха Шохин.

— А я попробую дать это же объявление бесплатно в газету, — сказала Белкина.

Сели сочинять текст. Аня писала, проговаривая вслух:

— Театральной труппе…

— Не поймут, — сказал Шохин.

— Ты думаешь?

— Да.

— Тогда так. В детском доме номер такой-то силами его воспитанников был создан любительский театр. Но у нас совершенно нет реквизита и материалов чтобы оформлять спектакли. Если вы можете отдать нам что-нибудь старое, ненужное вам, мы будем рады. Нам нужны:

1. Любые старые вещи, особенно пиджаки, жилеты, платья и шляпы.

2. Цветная бумага, фольга, кисти и краски.

3. Всяческие бутафорские вещи.

И оставила свой домашний телефон.

Аня два дня от руки, как дешевле, переписывала это объявление. Получилось двадцать листиков. Часть сама расклеила по пути на работу, остальные раздала детдомовцам. Пока суть да дело, стали репетировать спектакль.

Еще она подошла к завхозу, Марте Андреевне и спросила, нет ли вещей для реквизита. Марта Андреевна копила деньги. Обедала при всех так: хлеб с маслом и стакан чаю. Сосредоточенное лицо и стянутые пучком за головой волосы. Глаза серые. Ответила:

— Нету.

10

Уже несколько дней кряду Волшебников жил у Кадетовой. Он спал на диване в той комнате, где стоял телевизор. Проснувшись, он вставал с узкой и жесткой постели, зевал и ждал, когда войдет Мария Ивановна. Та поднималась ни свет, ни заря и гремела на кухне тазами. Было у ней много этих тазов. Обыкновенно она грела в них воду. И пересыпала сушеные груши. Из одного таза в другой. Поэтому появлялась Кадетова перед Сергеем Ивановичем непременно из коридора. Там длинный коридор соединял кухню, комнату и выход из дому.

Сергей Иванович начинал издалека:

— Как спалось, Мария Ивановна?

Кадетова охала. Могла рассказать сон. В зависимости от того, был сон тревожным или забавным, лицо Сергея Ивановича принимало различные выражения. Затем он спрашивал:

— Ну так что с фуфайкой-то?

На третий день он добился, что Кадетова дала ему потрогать рукав фуфайки. Сергей Иванович пришел в возбуждение, пустил слюну и совершил попытку вырвать фуфайку из рук старушки, но та проворно забрала вещь и ушла ее прятать. Волшебников подозревал, что она прячет фуфайку на чердаке.

И вот он дождался, когда Кадетова наконец ушла из дому. Она отправилась в магазин, чтобы пополнить запасы чаю и табака. Сергей Иванович при ней прикинулся хворым, не вставал с дивана, ворочался с боку на бок и кряхтел. Мария Ивановна даже спросила его:

— Может и вам чего купить?

— Несколько сухарей будет достаточно, — ответил Волшебников.

Она ушла. Он сунул ноги в тапки, встал, одетый в майку и трусы. Вышел в темный коридор. Включил там свет. У одной стены была прислонена сложенная лестница-стремянка. На потолке квадратом выделялся люк. Сергей Иванович приставил лестницу, взошел и поднял люк. Залез туда.

Под двускатным сводом крыши полным-полно картин в рамах и без. Стоят просто на полу, вертикальными штабелями. Несколько этюдников на четырех ногах. Большой мольберт — измазанная лаком и краской рама. Там было полотно. Черноволосая женщина на фоне каких-то развалин. От мольберта, услышав шум, отвернулся человек.

Неопрятная подвижническая борода, длинные волосы. Безумные глубоко сидящие глаза как две чайные ложечки непроницаемые. «Художник», — понял Сергей Иванович.

— Кадетов Егор Матвеевич, — обитатель чердака чуть поклонился, приложив руку к груди. Держится старых правил. Волшебников тоже представился.

— Руку не подаю, в краске, — пояснил Кадетов, — Я сын Марии Ивановны. Наслышан о вас от нее. Человек трудной судьбы, вы переносите жизненные невзгоды стоически. Я восхищаюсь вами. Так вы хотите приобрести у нас фуфайку?

— Да, я надеюсь, что мое желание будет удовлетворено.

— Я похлопочу о вас. Но учтите, — голос Кадетова стал жестким, — Если вы хотите нас нажухать, то я вас этой кисточкой проткну.

Он показал кисточку. У Сергея Ивановича от обиды задрожали губы, в горле встал комок. Он полез обратно в люк.

11

Студент ЛобоголОв ходил в институт, как на работу. Он был занят. Он писал конспекты и общался с одногруппниками. Он был увлечен политикой. Ходил, расклеивал по институту листовки, агитирующие за человека по фамилии Благо. С листовок Благо призывал одной рубленой фразой: КАЖДОМУ — ПО ТЕЛЕВИЗОРУ! БЛАГО.

Иной раз Лобоголов заводил с институтским товарищем такой разговор.

— Понимаешь, — говорил, — каждому по телевизору. Тебе и мне. Это же хорошо!

— Хорошо, — соглашался товарищ. Звали его Егоров.

— Идея проста, — продолжал Лобоголов, — Примирение общества внутри себя. В каждой отдельно взятой семье. Нам нужны мир и согласие. Вот путь к процветанию общества.

— Верно, — кивал Егоров, присасываясь губами к коричневой бутылке пива.

— Ссора в масштабе семьи вырастает в несогласие общества. Примири семью и уладишь дела в государстве. Но как?

— Как? — Егоров делал круглые глаза.

— Зри в корень. Почему ссорится муж с женой? Свекровь с зятем? Родитель и ребенок?

— Я не знаю.

— Они хотят смотреть разные программы по телевизору!

Егоров замирает. Вот оно как просто. Лобоголов развивает мысль дальше:

— Допустим, мальчик семи лет хочет смотреть мультфильм. Но его папа, футбольный болельщик, ждет в это же время трансляцию матча по другому каналу. А жена хочет смотреть сериал. Возникает недовольство. Возникают споры!

— Верно.

— Но есть такой умный мужик, Благо. Что он предлагает? Универсальное решение. Каждому — по телевизору.

Ходит Лобоголов по институту и агитирует. Одногруппников и преподавателей. Те уже и зачеты ему автоматически ставят, лишь бы избегать прямого контакта. Студент Лобоголов отличается здоровьем преотменным. Не болеет, посещает все пары.

12

Несколько дней никто не звонил. Белкина уже махнула рукой на затею с объявлением, но позвонила какая-то женщина и предложила сундук. Потом ей позвонил человек. Представился режиссером. Сказал:

— У меня дома завались лежит всего ненужного. Реквизит там, накладные усы и даже одна борода есть. Могу все это отдать. На условиях самовывоза.

И тут же с кашлем смешка поправился:

— Самовыноса!

— А как к вам подъехать? — спросила Аня. Он объяснил.

Режиссер Андрей Нахалов жил в доме номер пять по улице Хлебной. Улица называлась так потому, что когда-то здесь, у подножия холма, дышал горячим хлебом завод по его выпечке. На холме много лет стояли маленькие домики. Их снесли и построили большой дом для богатых людей. Некий богатый человек вселился, вышел на балкон и понюхал воздух. Запах хлеба не понравился богатому человеку и он сделал по телефону звонок, всего один звонок. И завод закрыли. А потом снесли. И на его месте в глинистых котлованах, полных осенней воды, плавали пожухлые листья, принесенные с соседних тополей.

Белкина вышла из трамвая. Прошла вдоль бетонного забора, заглядывая в щели меж блоками. Да, пустырь. Да, котлованы. Улица свернула резко вверх и направо. Сверху прошуршал шинами черный, как навозный жук, джип.

Подошла к дому, преодолела подозрительность консьержа. Седой человек с озабоченным лицом. Когда она вошла, он отложил детективную книжку. Наверное он играет в сыщика.

Белкина поднялась на нужный этаж и позвонила в дверь. Открыл сам Нахалов. В халате. Прическа — кудри до плеч. Широкое лицо и мясистый восковой нос. Геморроидальный лев.

— Прошу! — сказал он. И сделал жест рукой.

Белкина вошла. Нахалов галантно предложил ей огромные тапки. Аня заглянула в них. Внутри черные. Очень приятно. Пальтишко вот сюда. Так-с. Проходите.

— Вот эти часы я привез из Вены, — Нахалов показал на стоящие в серванте часы. Рядом ледовым зоопарком прозрачнел хрусталь. Рюмки фужеры бокалы.

Абстрактная живопись на стенах. Вместо люстры — розочка от пивной бутылки. Оррригинально. Нахалов сам тоже в тапочках. Ступает мягко по ковру. На ковре рыжие и белые пятна. Пахнет дорогим лосьеном после бритья и едва уловимо — блевотиной.

Рядом со стеной диван. Мягкий. Дорогой. Цвета кирпича. На нем должна сидеть Мальвина. Или три резиновые куклы рядом. Коленки вместе.

Из соседней комнаты доносится храп. Пол храпящего определить невозможно. Может быть, это бородатая женщина. Нахалов поясняет с улыбкой:

— Гости.

Затем он начинает рассказывать, как ему хорошо живется. Он получает несусветные деньги за то, что снимает рекламные ролики. Но лелеет надежду сделать большое кино. Нахалов говорил предложения, будто упаковщица кладет на конвейер коробки с печеньем. Одно за другим и так без конца. Аня и слово вставить не могла. Не было в речи Нахалова щели. Наконец он распахнул халат.

Аня смутилась, быстрыми шагами направилась к двери и ушла. Нахалов стоял на пороге и ругался вслед.

На другой день ей позвонила еще одна творческая личность. Представилась режиссером.

— Хлебов моя фамилия, — сказал он, — слышали?

Белкина, конечно же, слышала. Это был легендарный режиссер. Снимал кукольные мультфильмы по невиданной технологии. Казалось, что не куклы то вовсе, а деформированные маленькие, живые человечки. Хлебов ушел из мира кино двадцать лет назад. По слухам, работал над каким-то шедевром, с которым готовился появиться перед публикой, дабы напомнить о себе и «ниспровергнуть новых кумиров». Последнее выражение приписывали Хлебову. И вот, какая удачи — звонит сам Хлебов и приглашает прийти:

— У меня тут накопился всякий хлам. Придите, посмотрите. Выберите, может быть что окажется полезным.

И предусмотрительно добавил:

— Возьмите с собой какую-нибудь большую сумку!