И осознал — тону я в дилетантстве.
Но шаг я продолжал к крестам вдали,
Не внимая разума терзаньям,
Их, казалось, напрасно возвели,
Здесь ведь явно всё за гранью.
За гранью пылающей морали,
Забытых, треснувших мечтаний,
Бесполезных, лживых знаний —
Их вовсе не важны детали…
Детали верности душевной,
Покойной памяти господство,
Изрытой жалкой той деревне
Мне не подать величья благородства.
И жаль бродячих мертвецов,
Кто, быть может, к сему явленью
Вовсе не был здесь готов. Среди крестов
Я оказался мигом по теченью.
Тот миг казался столь печален,
И взгляд цеплял угрюмость лиц,
Мне было жаль среди зарниц
Слышать вой, что был прощален…
Прощались духи с жизнию прошедшей,
Поняв судьбы жестокое решенье,
Шли дальше, к толпе дошедшей
Узреть посмертия творенье.
Я к мёртвым подходил без страха,
Взгляд бросал в пустующие взоры,
Их плоть, казалось, делана из праха,
А души укрывали печальные те горы,
Что каждому из нас удастся повидать.
И знать не нужно, сколь их здесь,
Ведь предсмертной воли спесь
Ни одной душе не гоже вспоминать.
Никто, однако, не обратил вниманья
На душу неприкаянной свободы,
Но мне, по правде, досталось пониманье,
Что я такой же, и те же всё невзгоды.
И больно было понимать,
В воспоминаниях лелеять
Ту волю, забытую печать,
Что здесь приходиться мне сеять
И забывать, подобно счастью.
Угрюмостью порабощая сердце,
Я верю, ждёт у мрачной дверце
Наделённый злостной властью.
И становиться мне страшно…
Что дальше будет? Как шагну?
И что же будет важно,
Когда поймаю я блесну?..
***
Набатом прозвенело небо!
И, взгляд стремглав наверх пуская,
Ловил я мысли чёрно-склепа.
Но дух цепляла тупая запятая,
Что предо мною чёрны-стены
С величьем стали куполов
И жадный звон колоколов
Казала всячески блаженны.
Однако шёпот всё манил
Во мрак пока что запертых дверей,
Здесь каждый умерший хранил
Тот плач, что был уж всех страшней.
И каждый умерший стоял толпою