Помоги проекту - поделись книгой:
Потом, упомянув быструю победу в Польше, Гитлер сказал, что Восток можно удержать несколькими дивизиями, что Россия не представляет опасности и что «с Россией у нас пакт. Но пакты выполняют только до тех пор, пока они приносят пользу». Затем он описал необходимость нападения на Англию: «Англичане сильные враги, особенно в обороне». Но чтобы эффективно атаковать Англию или уморить ее голодом, нужно подобраться ближе к ее берегам. Полеты до Англии требуют так много топлива, что невозможно осуществлять действенные бомбардировки. Английская коммерция должна быть уничтожена при помощи минирования ее морских путей, поскольку Англия не может жить без импорта. Он продолжил:
«Постоянное минирование английского побережья поставит Англию на колени. Однако этого можно добиться, только если мы оккупируем Бельгию и Голландию. Для меня это тяжелое решение. Никому не удавалось добиться того, чего добился я. Во всем этом моя жизнь не имеет никакого значения. Я поднял немецкий народ на небывалую высоту, даже несмотря на то, что сейчас нас ненавидит весь мир. Я ставлю на карту все. Я должен выбирать между победой и уничтожением. Я выбираю победу. Это важнейший исторический выбор, сравнимый с выбором Фридриха Великого перед первой Силезской войной. Подъемом героизма Пруссия была обязана одному человеку. Даже его ближайшие советники склонялись к капитуляции. Все зависело от Фридриха Великого. Даже решения Бисмарка в 1866 и 1870 годах были не менее [?] важными. Мое решение неизменно. Я нападу на Францию и Англию в самый благоприятный ближайший момент. Нарушение нейтралитета Бельгии и Голландии нечего не значит. Когда мы победим, никто не станет задавать вопросов. Мы не будем нарушать их нейтралитет так глупо, как в 1914-м».
В декабре генерал Бек сказал послу фон Хасселю, что сделал все возможное, чтобы убедить Браухича действовать, пока не началась настоящая война на Западе. Он даже дал Браухичу понять, что он, Бек, намерен сам совершить государственный переворот, если Браухич предоставит ему свободу действий. Браухич ничем не выразил своей поддержки. Адмирал Канарис, который никогда не питал оптимизма в отношении военных, говорил Хасселю, чтобы тот оставил всякую надежду на генералов. 3 апреля 1940 года Гёрделер показал Хасселю письмо, в котором генерал Гальдер признавался, что изменил свое мнение и, поскольку Франция и Англия объявили Германии войну [sic], нужно воевать и компромиссный мир не имеет смысла. Гёрделер сказал, что Гальдер был страшно расстроен и, когда Гёрделер упомянул о его ответственности, расплакался. Хассель в своем дневнике подытожил свое отношение к генералам в этот период следующей фразой: «Похоже, эти генералы хотят, чтобы правительство Гитлера само приказало им свергнуть себя». Тем не менее те заговорщики в германской армии, которые продолжили свою работу против нацистов, позаботились о том, чтобы предупреждения об угрозе вторжения дошли до официальных лиц Бельгии, Голландии и других стран. Последующие заявления об этом, которые сделали мне Гизевиус и Шлабрендорф, подтвердил полковник Г.Дж. Сас, служивший в то время военным атташе Нидерландов в Берлине.
Полковник Сас очень хорошо знал генерала Остера, и тот полностью доверял ему. 6 ноября они вместе обедали, и Остер рассказал, что вторжение начнется 12 ноября. Сас отправился в Гаагу, чтобы передать эту информацию лично. Но, видимо, возражения военачальников, особенно генералов бронетанковых войск и авиации, а также надежды Гитлера получить мир, не отказываясь от Польши, привели к тому, что вторжение было отложено по крайней мере до нового года.
В начале января 1940 года немецкий курьерский самолет, летевший из Берлина в Рейнланд, приземлился — по-видимому, его к этому принудили — в Бельгии, недалеко от города Малин. Этот самолет вез подробные планы немецкого вторжения в Голландию и Бельгию. Некоторые утверждали, что вынужденная посадка была уловкой и что самолет был отправлен группой немецких антинацистов, чтобы предупредить бельгийцев о грядущем вторжении. Бельгийские власти, вполне естественно, подумали, что это обман, и не придали ему большого значения. Однако Геринг, а также генерал Остер и в его лице вся служба разведки были вызваны на ковер за свою беспечность. Остер рассказывал полковнику Сасу, что Гитлер разъярился, как дикий зверь, из-за отсрочки, вызванной необходимостью изменить планы вторжения[5].
Также полковник Сас получил от Остера предупреждение о том, что нападение планируется на январь. Он передал это своему правительству. Тот факт, что ни в ноябре, ни в январе нападения не случилось, безусловно, уменьшил эффект своевременного предупреждения, которое Сас сделал несколько месяцев спустя.
Когда в начале 1940 года Гитлер проинформировал Генеральный штаб, что собирается вторгнуться в Норвегию, генералы стали возражать на том основании, что невозможно будет скрыть подготовку к вторжению и английский флот не позволит немцам добраться до Норвегии. Гальдер и Браухич отказались разрабатывать план операции. Тогда Гитлер обратился к своему собственному штабу, целиком состоящему из людей, полностью подконтрольных ему, а именно к Кейтелю, Йодлю и генералу Варлимонту. Этот новый нацистский штаб рвался вторгнуться в Норвегию, поскольку среди прочего им очень хотелось опробовать новые немецкие парашютные и воздушно-десантные дивизии. Они убедили фюрера, что с Норвегией все будет просто.
И снова генерал Остер предупредил полковника Саса. Эти двое встречались часто, что было совсем не так трудно, как можно подумать. Для таких целей настоящее благословение — это затемнение, как я сам понял в Швейцарии. Обычно с наступлением темноты военный атташе Нидерландов навещал генерала Остера в его доме, расположенном в уединенном пригороде Берлина. За десять дней до 9 апреля 1940 года — даты нападения на Норвегию и Данию — Остер сообщил Сасу некоторые подробности плана вторжения. Полковник Сас рассказывал мне, что той же ночью проинформировал датского военно-морского атташе. Но датчане просто не поверили этому. Они практически ничего не сделали, чтобы предотвратить или хотя бы как-то затормозить вторжение. Однако, по словам полковника Саса, немцы каким-то образом узнали, что датчане были предупреждены о нападении, и провели тщательное расследование, но, к счастью, ни Сас, ни Остер не попались. Вместо этого по какой-то неизвестной причине подозрение пало на посольство Бельгии.
После вторжения в Норвегию, но до нападения на Францию и Нидерланды военные, участвовавшие в заговоре, по инициативе генерала Бека связались с бывшим канцлером Йозефом Виртом, убежденным антинацистом, жившим в эмиграции в Швейцарии. Они попросили Вирта задействовать свои англо-французские связи, чтобы установить намерения западных держав на тот случай, если произойдет военный переворот и им удастся сбросить Гитлера. Неопределенный уклончивый ответ пришел в то самое время, когда началось наступление на Западе.
Тем временем заговорщики предприняли несколько бесплодных попыток убедить отдельных фронтовых командиров в неизбежности поражения, если Гитлер нападет на Нидерланды и Францию. Генерал Томас объехал ряд генералов, включая Лееба, Бока, Рундштедта, Манштейна и Соденштерна, склоняя их отказаться от нападения на Голландию и Бельгию. Он уверял, что в ходе последующего кризиса Берлинский гарнизон арестует Гитлера и армия возьмет верх. Генералы вежливо слушали. Они одержали большие победы в Польше и Норвегии и, опьяненные перспективой завоевания всей Европы, не верили этому вечному скептику и критику Адольфа Гитлера. И еще они знали, что линия Мажино, протянувшаяся вдоль бельгийской границы, — это фарс. Пусть только двинутся танки!
Полковник Сас рассказал мне, что 3 мая Остер сообщил ему о начале наступления 10 мая. 4 мая Сас получил запрос от своего правительства, которое просило его подтвердить предупреждение, полученное от представителя Гааги в Ватикане.
В воскресенье перед началом наступления жена одного из немецких полицейских чиновников позвонила Сасу и сказала, что ее муж на несколько дней уезжает в Голландию. Сас сообщил своему правительству, что, насколько ему известно, нападение назначено на пятницу. Подозрения голландцев подтвердил тот факт, что те самые официальные лица, которые сыграли роковую роль во вторжении в Польшу, подали заявления на получение нидерландских виз.
В четверг 9 мая в правительственном районе Берлина воцарилась напряженная атмосфера. Сас и Остер встретились последний раз в жизни. Остер еще раз подтвердил, что приказ о начале наступления на Запад отдан. Они вместе пообедали. «Я чувствовал себя как на поминках», — рассказывал мне Сас.
После обеда Остер поехал в военное министерство на Бендлерштрассе, чтобы посмотреть, не произошло ли каких-нибудь изменений. Ничего не изменилось. «Эта свинья [обычный для Остера способ называть фюрера] уехал на Западный фронт, — рассказал Остер Сасу. — Надеюсь, мы с вами увидимся после войны». Но этому не суждено было случиться. Как говорил мне полковник Сас, генерал Остер был непреклонен в своем стремлении уничтожить Гитлера и, вероятно, ждал, что погибнет во время одной из таких попыток. Как и его шеф Канарис, он был фаталистом и, так же как он, был казнен нацистами. Полковник Сас вспоминал слова Остера, обращенные к его детям: «Дети, дети, какое у вас было солнечное, счастливое детство. Чего же еще вы ждете от жизни?»
Простившись с Остером, полковник Сас предупредил своего министра и бельгийского военного атташе. К его удивлению, через двадцать минут он смог дозвониться до Гааги и произнести зашифрованную фразу: «Завтра на рассвете, держитесь».
После того как захват Голландии, Бельгии, Люксембурга и Франции завершился, Гитлер триумфально вернулся в Берлин. Теперь генералы, которые предостерегали, что эта агрессия станет катастрофой для Германии, выглядели недоумками. Потребовалась настоящая катастрофа, чтобы разрушить чары, которыми Гитлер околдовал немецкий народ и немецкую армию.
Мир ждал германского вторжения на Британские острова. Опьяненный завоеванием Франции и уверенный в том, что Англия капитулирует, Гитлер колебался. Скорость, с которой проходили завоевания, не вписывалась в его график. Необходимый для вторжения в Англию флот не успели подготовить, а осень сменилась зимой. Тем временем воздушная битва за Британию была выиграна незабываемыми Королевскими воздушными силами Британии. Не имея превосходства в воздухе, начинать вторжение в Британию не представлялось возможным. Непокоренная Британия означала долгую войну, а долгая война требовала больше украинского зерна и кавказской нефти, чем дала бы Россия, на какие бы еще уступки ни пошел Гитлер.
В конце 1940 года, вероятно даже до его бурной встречи с Молотовым по поводу политики на Балканах, Гитлер приказал начать тайную подготовку к разгрому России. В то время Генеральному штабу ничего не сообщали. (Согласно показаниям фельдмаршала Паулюса в Нюрнберге, первоначальные директивы о нападении на Россию появились 12 декабря 1940 года.)
В начале 1941 года один из самых решительных заговорщиков, генерал Хеннинг фон Тресков, был назначен в штаб группы армий «Центр», которой в скором времени суждено было оказаться на русском фронте. В качестве адъютанта к нему присоединился Шлабрендорф. Тресков увидел возможность возобновить подготовку путча.
Целый ряд выдающихся штабных офицеров отнеслись к русской авантюре крайне скептически. От нее предостерегал Браухич и даже Геринг. Правдивые отчеты военного атташе Германии в Москве, генерала фон Кёстринга, и обзор ситуации в Советском Союзе, представленный абвером под руководством адмирала Канариса, заставляли многих генералов с уважением относиться к военной и экономической мощи русских. Кроме того, в германском рейхсвере всегда присутствовали определенные прорусские настроения. Но Гитлеру так часто удавалось выставить генералов с их предостережениями дураками, что они не могли отстаивать свои сомнения с истинной убежденностью.
Русская кампания была запущена в начале мая. «Упрямая позиция» югославов и греков отсрочила вторжение на шесть недель.
За несколько дней до нападения на Россию заговорщики узнали, что высшее германское командование получило приказы вести кампанию в России без оглядки на какие-либо правила ведения войны. Хассель отметил в своем дневнике, что 16 июня 1941 года Бек, Остер, Гёрделер и Попиц обсуждали, как они могли бы использовать эти приказы, чтобы убедить немецких военачальников в опасности антигуманной политики Гитлера. Они пришли к выводу, что Браухич, Гальдер и другие слишком слабы, чтобы противостоять решимости Гитлера втянуть армию в свою политику убийств и поджогов, которая до сих пор была прерогативой СС. Хассель называл их «безнадежные капралы». Генерал Бек выразил свой протест Браухичу и сказал, что командующий группой армий «Центр» генерал фон Бок отказался отдавать приказы об убийствах и что целый ряд командиров последовали примеру Бока. Но в своем дневнике Хассель смог отметить лишь следующее: «Конечно, прискорбно, что такие вещи будут происходить неорганизованно и быстро выдохнутся, вместо того чтобы внести свою лепту в дело организации переворота».
Тресков и Шлабрендорф сумели создать в штаб-квартире группы армий «Центр» определенную группу единомышленников, но вопреки их надеждам им не удалось убедить фон Бока выступить против вторжения в Россию. Однако, когда немцев остановили под Москвой, это стало переломным моментом в ходе войны. Даже несмотря на замерзшие танки Гудериана, Гитлер отдал приказ о безумном наступлении, которое так дорого обошлось немцам. В Генеральном штабе началось брожение, и заговорщики решили, что их шанс сбросить Гитлера определенно настал. Но все закончилось лишь тем, что Браухич и Гудериан лишились своих постов. Гитлер взял верх. В ходе дальнейших изменений у Бока забрали командование группой армий «Центр» и передали его Клюге.
С момента назначения Клюге Тресков и его товарищи начали его обрабатывать. Клюге в каком-то смысле боялся своих подчиненных. В присутствии Трескова Клюге был образцовым антинацистом, готовым действовать при первой же возможности. Но стоило Трескову скрыться из виду, как фельдмаршал начинал колебаться.
Влияние Трескова на Клюге объяснялось не только характером его личности. У Трескова были доказательства, что фельдмаршал получил от Гитлера 250 000 марок — деньги из личного фонда фюрера, не облагавшиеся налогами и нигде не учтенные, — и почти такой же драгоценный подарок в виде разрешения на строительство дома в его поместье, когда даже некоторые представители нацистской верхушки не могли раздобыть стройматериалы и рабочих. Тресков прожужжал Клюге все уши, повторяя, что он может искупить свой вечный позор — получение взятки от Гитлера, — только став человеком, который спасет Германию от нацистской тирании.
В какой-то момент 1942 года офицеры-антинацисты Восточного фронта смогли скоординировать свои усилия с заговорщиками в Берлине. Через генерала Остера, с которым он был когда-то знаком, Шлабрендорф и позднее Тресков встретились с начальником штаба резервной армии генералом Фридрихом Ольбрихтом, помогавшим Остеру создавать организацию в Берлине, Вене, Кёльне и Мюнхене в преддверии того дня, когда Гитлер будет свергнут. Тресков был уверен, что в скором времени немецкие армии на Восточном фронте ждет катастрофа, и это поражение можно будет использовать, повернув их против Гитлера. Гёрделер, Хассель и другие гражданские заговорщики были привлечены к обсуждениям с офицерами Восточного фронта, предоставившими себя в распоряжение группы Гёрделера. Однажды Гёрделер, которого его друзья из абвера снабдили фальшивыми документами, даже посетил фельдмаршала Клюге в его штаб-квартире в Смоленске.
К концу 1942 года заговорщики почувствовали, что ситуация складывается в интересующую их сторону. За победой британцев 8 ноября под Эль-Аламейном последовала высадка в Северной Африке. Через несколько дней началось контрнаступление, закончившееся для немцев катастрофой под Сталинградом, и русский паровой каток начал настоящее движение.
План состоял а том, что несколько армейских групп на востоке под командованием Клюге объявят, что ситуация стала совершенно отчаянной, и они больше не подчиняются приказам Гитлера. Фельдмаршал Вицлебен, который в то время был командующим на Западе, сделает такое же заявление. Надежные войска резервной армии под командованием Бека и Ольбрихта должны будут оккупировать Берлин и другие ключевые города и арестовать верхушку нацистской партии и гестапо.
Было решено, что первое заявление должно быть сделано командующим группировкой, подвергавшейся наибольшей опасности, — генерал-полковником фон Паулюсом, 6-я армия которого продолжала драться в Сталинграде. Два паулюсовских генерала, Вальтер фон Зейдлиц и Александр Эдлер фон Даниельс, в течение нескольких недель уговаривали Паулюса отказаться следовать чутью Гитлера. Советы начали контрнаступление, окружая 6-ю армию, и она оказалась отрезанной от большинства пунктов снабжения. Паулюс знал, что ему нужно 120 тонн снарядов в день, а получал 40; ему требовалось 60 тонн продуктов, а не 20, и 60 тонн горючего, вместо которых он получал от 10 до 20 тонн. И еще он понимал, что нужно немедленно отступить. Но фюрер желал, чтобы 6-я армия держалась.
В конце концов Паулюс согласился лететь к Гитлеру и рассказать ему об отчаянном положении 6-й армии. Гитлер пообещал ему маршальский жезл, и он вернулся, как раз вовремя, чтобы попасть в плен к русским. Даже оказавшись за колючей проволокой советского лагеря для военнопленных, Зейдлиц продолжал уговаривать Паулюса, чей бунт должен был стать сигналом начала антигитлеровского путча для немцев в Германии, и Паулюсу пришлось согласиться сотрудничать с комитетом «Свободная Германия» в Москве.
Битва под Сталинградом, ставшая крупнейшим поворотным пунктом войны, обнажила в глазах всех, кроме самых фанатичных нацистов, абсурдность военного лидерства Гитлера. Однако когда генерал Томас предложил Кейтелю сообщить Гитлеру, что боевой дух немецкого народа быстро падает из-за бессмысленных жертв под Сталинградом, Кейтель ответил: «Фюрера не интересуют подобные соображения. Он убежден, что если немецкий народ не хочет его понимать и сражаться, ему придется умереть». В ответ на предыдущий доклад, который Томас передал Кейтелю, чтобы тот проинформировал Гитлера, Кейтель написал: «Настоящим я запрещаю, чтобы фюреру показывали подобные доклады. От них больше вреда, чем пользы. На высшее руководство вермахта во главе с фюрером они влияют неблагоприятно и еще больше компрометируют личность генерала Томаса. У фюрера есть другие источники информации, и он скорее поверит им, чем своим генералам».
А что генералы? После поражения под Сталинградом было решено, что Клюге и Манштейн[6] должны лететь к Гитлеру и в качестве минимальной платы за продолжение службы потребовать, чтобы фюрер сделал их Верховными главнокомандующими на Востоке. Если он откажется, они открыто взбунтуются. Но Гитлер с легкостью обвел их вокруг пальца. Он держался любезно и убедительно, сделал им небольшие уступки, и оба больше никогда не возвращались к этой теме. Провал «сталинградского путча», как его назвали, ясно дал понять, что генералов нельзя принимать в расчет даже перед лицом военной катастрофы. Бек, который предвидел поражение под Сталинградом во всех подробностях, поклялся после свержения Гитлера отдать Паулюса и других генералов под трибунал. «Эти трусы сделают из меня, старого солдата, антимилитариста», — заметил он. Бек согласился с тем, что теперь единственный способ — это убийство, а Тресков и Шлабрендорф со своей группой предложили его осуществить.
Еще до того, как это решение было принято, Тресков, воспользовавшись своей дружбой с адъютантом Гитлера генералом Шмидтом, сумел организовать приезд Гитлера в штаб-квартиру группы армий «Центр» в Смоленске. Идея состояла в том, чтобы Клюге спровоцировал ссору с Гитлером и арестовал его со всем его штабом. Кавалерийский полк под командованием полковника Бёзелагера был готов произвести арест. Предполагалось, что Клюге временно захватит власть, и была надежда, что свершившийся факт вынудит других командиров на Восточном фронте поддержать его. Визит Гитлера снова и снова откладывался, и Клюге отступился. «Немецкие солдаты и весь мир не поймут», — объяснил он.
Однако теперь, когда было принято решение об убийстве, это уже не имело значения.
Наконец 13 мая 1943 года Гитлер прибыл, и на грандиозной вечеринке по этому поводу Тресков попросил одного из его адъютантов сделать ему любезность и отвезти обратно в штаб-квартиру фюрера две бутылки коньяка для Генерального штаба. Адъютант согласился, и Шлабрендорф видел, как пакет с бутылками благополучно погрузили в самолет Гитлера.
В пакете лежала бомба того же типа, что через год с лишним использовал Штауффенберг.
Когда самолет Гитлера взмыл в воздух, у Трескова и Шлабрендорфа были все основания считать, что они видели одержимого австрийца в последний раз. Они предупредили Клюге и стали ждать сообщения об «авиакатастрофе». В Берлине генерал Ольбрихт ждал звонка Шлабрендорфа, чтобы запустить механизм путча.
Через два часа они узнали, что Гитлер благополучно прибыл к месту назначения.
Разочарование было оглушительным, но они не могли терять время. Если пакет с бомбой обнаружили, всех антинацистов на Восточном фронте ждала виселица.
Шлабрендорф сел на первый же курьерский самолет и полетел в штаб-квартиру фюрера. Он успел вовремя, чтобы забрать пакет. Ночью, открыв пакет в отдельном купе поезда, он обнаружил, что бомба установлена как надо, маленькая капсула с кислотой раздавлена, кислота разъела проволоку и боек переместился вперед. Но взрыватель не сработал. «Меня охватило разочарование и одновременно радость, — позже рассказывал он мне. — Разочарование от того, что это непредвиденное обстоятельство расстроило покушение, а радость от того, что мы смогли предотвратить разоблачение нашей акции со всеми возможными последствиями».
Удача не покинула Шлабрендорфа и после его ареста через год и четыре месяца. Ему, безусловно, грозила серьезная опасность в связи с событиями 20 июля, но он не попал под суд до февраля 1945 года. Потом, когда суд над ним в Народной судебной палате под председательством судьи Фрейслера приближался к концу, налет американских бомбардировщиков на Берлин вынудил участников процесса переместиться в подземное бомбоубежище. От прямого попадания в здание опоры бомбоубежища разрушились, и упавшее на голову судьи бревно смертельно его ранило. В общей суматохе протоколы процесса над Шлабрендорфом и большая часть свидетельских показаний были утрачены. Когда процесс возобновили, новому судье не хватило ни доказательств, ни садистского рвения Фрейслера, и Шлабрендорф отделался заключением в концлагерь. После встречи союзников в Германии Шлабрендорфа перевозили на юг из одного лагеря в другой, и в конце концов он попал в руки 5-й американской армии, которая, двигаясь по Италии, дошла до североитальянских Альп.
Неудачные попытки покушений на Гитлера заставили некоторых заговорщиков усомниться в том, что они идут правильным путем. Некоторые, как, например, генерал Томас, утверждали, что теперь, когда совершенно очевидно поражение в войне, никакое новое правительство не сможет обеспечить ничего лучше, чем безоговорочная капитуляция, и путч может быть воспринят и в Германии, и за границей просто как попытка амбициозных генералов захватить власть и в глазах немцев сделает Гитлера мучеником. Это было бы хуже, чем полное поражение. Тресков и его группа не соглашались с Томасом. Гитлер должен быть убит, говорили они. Важен был не немедленный политический результат, а тот факт, что таким, и только таким способом немецкие антинацисты могли доказать всему миру и будущим поколениям, что они готовы были рисковать своей жизнью, чтобы устранить Гитлера. По сравнению с этим все остальное они считали второстепенным.
Позже, в 1943 году, когда к ближнему кругу заговорщиков примкнул полковник Штауффенберг, колебания по поводу убийства прекратились. На протяжении оставшейся части 1943 года, по мере того как ситуация на фронте ухудшалась, все больше и больше молодых офицеров убеждались в том, что Гитлер должен быть убит. Государственный переворот Бадольо в Италии, о котором немецких заговорщиков предупредили заранее, вселил в них новую надежду.
26 декабря 1943 года Штауффенберг, которому удалось занять пост в резервной армии, открывавший для него возможность присутствовать на проводимых Гитлером совещаниях, пронес в своем портфеле бомбу в штаб-квартиру фюрера. Но в последний момент совещание было отменено без объяснения причин.
В январе 1944 года группа Трескова спланировала еще одну нехитрую попытку покушения. Гитлеру должны были продемонстрировать новую униформу. Тресков нашел трех молодых офицеров, добровольно вызвавшихся исполнить роль моделей и пронести в своем полевом снаряжении взрывное устройство, которое должно было убить и их самих, и Гитлера. Среди этих офицеров был двадцатидвухлетний сын видного консерватора-антинациста Эвальда фон Клейста. Молодой человек намеревался пожертвовать собой с одобрения своего отца. Велась тщательная подготовка. Но в дело вмешался авианалет, и демонстрацию отложили на неопределенное время. Молодой Клейст выжил; его отец был казнен.
Это была последняя до 20 июля 1944 года попытка организовать покушение, о которой имеются какие-то письменные свидетельства. С каждым месяцем Гитлер становился все более недоступным, и предпринимались самые невероятные предосторожности, чтобы никто, кроме самых надежных нацистов и офицеров его штаба, не мог к нему приблизиться.
Глава 6. Абвер
Разведывательная служба является идеальным инструментом для заговора. Выполняя секретные приказы, ее члены могут ездить как по всей стране, так и за границу, и никто не станет задавать вопросов. Каждый лист бумаги в ее папках: имена сотрудников, расход средств, связи и даже контакты с врагом — являются государственной тайной. Даже гестапо не могло сунуть свой нос в дела абвера, пока Гиммлер не прибрал его к рукам. А это ему удалось сделать только в конце 1943 года.
Управление военной разведки при ОКВ (Верховное командование вермахта), занимавшееся шпионажем и контрразведкой в интересах германских вооруженных сил, получило название абвер. Но абвер, что по-немецки означает «отражать, отвращать», был далеко не только оборонительной организацией. Абвер, безусловно, выполнял множество агрессивных функций. Многие годы он существовал отдельно от различных разведывательных и шпионских организаций нацистской партии, таких как гестапо и печально известная служба безопасности — СД, которая, в конце концов, влилась в Главное управление имперской безопасности (Reichssicherheitshauptamt), имевшее собственную службу внешней разведки. До тех пор, пока абвер не попал «под крыло» Гиммлера, между ним, партийными разведывательными службами и СД существовало постоянное соперничество.
Помимо других вещей в обязанности абвера входила координация действий пятой колонны, которая способствовала немецким военным операциям, и диверсантов, занимавшихся шпионажем и диверсиями в тылу противника. Всем хорошо известно, что немцы без колебаний одевали своих агентов в форму врага, чтобы создать хаос на территории противника. Кроме того, в подчинении абвера была знаменитая Бранденбургская дивизия, состоявшая преимущественно из шпионов, десантников и диверсантов, которую постоянно использовали, преимущественно на Восточном фронте.
Но некоторые из ключевых фигур абвера намеренно фальсифицировали доклады, предназначенные для Гитлера, препятствовали самым важным и злокозненным планам фюрера, спасали от гестапо его врагов, прикрывали и оказывали помощь заговорщикам, стремившимся убить Гитлера и свергнуть нацистов. Вопрос: почему?
Есть два ответа на этот вопрос. Во-первых, абвер набирали частично из молодых служащих, адвокатов, бизнесменов и землевладельцев, многие из которых по своему характеру и идеологии были антифашистами. Второй ответ заключался в сложной личности и таланте руководителя абвера, адмирала Вильгельма Канариса.
Загадка этого странного человека не разгадана по сей день, а разведка союзников по-прежнему продолжает искать дневники Канариса. Предполагается, что в них содержатся важные тайны истории Третьего рейха. Немцы по-прежнему распространяют слухи о том, что на самом деле Канарис жив. По моему мнению, подобные слухи опровергнуты показаниями офицера датской разведки Ганса Лундинга, который сидел в соседней с адмиралом камере в концентрационном лагере Флоссенбург. Он заявил, что ночью 7 апреля 1945 года Канариса раздели и повесили в тюремном дворе. Эту информацию подтвердил Шлабрендорф, который сидел в этой тюрьме в апреле того же года. Охранник рассказал ему, что Канариса повесили по особому приказу Гиммлера. В то же самое время был казнен заместитель Канариса в абвере генерал Остер. В эти последние дни войны нацисты уничтожали всех живых свидетелей и все документальные свидетельства своих преступлений.
Адмирал Канарис происходил из семьи служащих и торговцев из района Мозель и Саар, а его отец служил управляющим на небольшой шахте. У Канариса были греческие корни, но семья жила в Германии уже несколько столетий и стала совершенно немецкой, чуть ли не до шовинизма.
Во время Первой мировой войны Канарис служил капитан-лейтенантом германского флота и был интернирован в Южной Африке. Ему удалось бежать в Испанию, переодевшись кочегаром. В Мадриде военный атташе Германии завербовал Канариса в качестве агента, и он впервые ощутил вкус работы под прикрытием.
После войны Канарис стал членом нелегальной организации «Черный рейхсвер» и принимал активное участие в тайном перевооружении Германии. Он курировал и прикрывал строительство немецких подводных лодок в Голландии, Финляндии и Испании. За эту деятельность он подвергался жесткой критике со стороны левых партий. Национализм сделал его противником Веймарской республики. Нацисты относились к нему хорошо. В 1935 году он стал главой абвера.
За пределами Германии адмирала Канариса всегда считали очень опасным человеком. Тем не менее он терпел и прикрывал заговорщиков-антинацистов внутри абвера, а иногда и содействовал им. Его секретная служба функционировала хорошо и снабжала Гитлера ценной информацией. При этом Гитлера обеспечивали информацией, окрашенной так, как хотел Канарис. Например, он последовательно подчеркивал трудности, с которыми столкнется Германия при вторжении в Испанию, и способствовал тому, что Гитлер отказался от этой попытки. И еще он был непримиримым врагом Гиммлера. Однако Канарис не присоединился к заговору лично.
Один из его друзей и близких соратников, генерал-майор Эрвин Лахузен, австриец из венской секретной службы, рассказал международному трибуналу в Нюрнберге, что Канарис ненавидел «Гитлера, его систему и в особенности его методы. Канарис так описывал свое отношение: „Нам не удалось предотвратить эту агрессивную войну. Эта война означает конец Германии и наш собственный конец, и как таковая она является бедствием и катастрофой огромного масштаба. Однако еще большим бедствием, чем эта катастрофа, стала бы победа Гитлера“».
Потом Лахузен рассказал о дневнике, который, по его словам, исправно вел Канарис, «чтобы когда-нибудь рассказать Германии и всему миру обо всех грехах людей, направлявших в это время судьбу Германии».
В Берлине осенью 1945 года я обнаружил, как мне казалось, верные ключи к местонахождению бумаг Канариса. Как мне сказали, изначально туда входили следующие документы: дневник; хронологический список нацистских преступлений начиная с 1933 года, подготовленный Хансом фон Донаньи; картотека нацистских лидеров с указанием совершенных ими преступлений; меморандум о государственном перевороте, подготовленный Беком, Гёрделером и Донаньи; записи о процессе по делу генерала фон Фрича; меморандум о переговорах между Ватиканом и группой заговорщиков Бека — Гёрделера.
Эти бумаги хранились под контролем абвера в сейфе, находившемся в его штаб-квартире в Цоссене, недалеко от Берлина. Позднее оказалось, что некоторые бумаги были зарыты вблизи охотничьего домика в Ганновере, который, как мне поначалу представлялось, я смогу найти. К несчастью, человек, которому в 1944 году доверили закапывать эти документы, отказался позволить кому-то другому сопровождать его. Через несколько месяцев, после 20 июля, он был казнен, так и не передав свой секрет никому из тех, кто выжил. По сведениям, полученным после войны во время допросов одного из пленных немцев, стало известно, что документы, оставленные в Цоссене, были обнаружены гестапо и под личным присмотром Эрнста Кальтенбруннера, ставшего преемником Гейдриха на посту главы СД, перевезены в тирольский замок Шлосс-Миттерзилль, где их сожгли один за другим. Пленный заявил, что среди уничтоженных документов был дневник Канариса (целиком), а также документы о переговорах в Ватикане и записи о деле Фрича. Сегодня я убежден, что бесценный дневник Канариса, как и другие записи, утрачен безвозвратно.
Но те части, которые в дневник Канариса были внесены Лахузеном, удалось найти. Выкопанные из какого-то тайного места, рассыпающиеся и выцветшие, они были бережно восстановлены и представлены на Нюрнбергском процессе. По этим бумагам Лахузену удалось воссоздать историю некоторых попыток Канариса расстроить планы Гитлера.
Согласно Лахузену, адмирал Канарис пытался убедить Гитлера отказаться от политики уничтожения населения в Польше, а затем в России и протестовал против нарушения законов ведения войны в отношении пленных. Зимой 1940 года он отказался выполнять приказ об убийстве генерала Максима Вейгана, находившегося в то время в Северной Африке. Когда генерал Анри Жиро при содействии разведки французского подполья бежал из тюрьмы в Кёнигштайне, Кейтель настаивал, чтобы люди Канариса его убили. Канарис ничего не сделал, а когда Кейтель спросил его об этом, Канарис ответил, что Гейдрих из СД уже подготовил это убийство. Это была неправда, но вместе с тем вполне безопасная отговорка, поскольку Гейдрих погиб в чешской Лидице через день после побега Жиро.
В ходе дачи показаний в Нюрнберге Лахузен сделал одну очень существенную ремарку. Верхушка абвера, включая полковника Пикенброка, одного из ближайших коллег Канариса, обсуждала, что делать с приказом об убийстве Жиро. Как утверждал Лахузен, Пикенброк взял слово и сказал: «Настало время, чтобы Кейтель передал Гитлеру, своему Гитлеру, что военная разведка абвера не организация для совершения убийств, как СД и СС». Канарис так и сказал Кейтелю и, по словам Лахузена, в ответ сообщил своим товарищам, что абвер оставят в покое и не станут привлекать к убийствам.
Маленький Грек — прозвище Канариса из-за его левантинской внешности — был невысоким худощавым человеком, клубком вибрирующих нервов. Он был ненасытным читателем, но не любил бумажной работы и бюрократии. Больше всего его интересовала человеческая природа и контроль над ней, не важно, какими способами. Он был пессимистом, фаталистом и мистиком и пришел к выводу, что не должен пытаться слишком сильно вмешиваться в ход истории. Канарис предвидел ужасный конец германской нации, но не желал лично предпринимать активных действий, чтобы предотвратить его. Как сказал Ганс Гизевиус: «Мучаясь чувством вины, он считал, что этот конец всего лишь расплата за преступления нацистов». Возможно, Канарис чувствовал себя виноватым и в том, что выступал против Веймарской республики и, таким образом, способствовал приходу Гитлера к власти. Он возлагал надежды на реакционеров и милитаристов, но теперь по их делам понял, кто они такие.
В дневнике Кесселя представлен следующий портрет Канариса:
«Гибкий, хитрый и чувствительный. Глубоко интересовавшийся внешнеполитическими событиями и всегда очень хорошо информированный; идеальный шеф для Deuxieme Bureau[7]. Но, кроме того, добрый человек, использовавший любую возможность, чтобы спасти жертву от гестапо. У нас, молодых людей, он всегда вызывал особый интерес. Он сочетал ненависть к нацистам с прирожденной страстью к интриге и, где бы ни затевался заговор, всегда был в курсе… и всегда причастен. Вместе с тем, по мнению некоторых моих друзей, у него, как у профессионала, были свои недостатки, и прежде всего недостаток серьезности, позволявший ему не связывать себя, а жонглировать различными возможностями».
Генерал Гальдер считал его принадлежащим «к тому сорту людей, от которых вы многое узнаете; людей, контактирующих с теми, с кем вы не хотели бы встречаться на людях». А некий возмущенный сотрудник гестапо говорил одному из тех немногих, кто выжил после путча: «Он всем им втирал очки: Гейдриху, Гиммлеру, Кейтелю, Риббентропу и даже фюреру».
Я не хочу создавать впечатление, что весь германский абвер только и делал, что плел заговоры против Гитлера. Это было бы так далеко от правды, как ничто другое. Вероятно, 95 или больше процентов сотрудников абвера собирали разведывательную информацию и разрабатывали операции против союзников. Но возможно, что около 5 процентов его сотрудников, включая нескольких человек из высшего руководства, были антинацистами и имели некое подобие своей организации, с помощью которой они помогали заговорщикам. Так, начальник кадровой службы абвера генерал Остер принадлежал к узкому кругу, составлявшему ядро заговора. Он не мог уволить из абвера фанатичных нацистов, но взял туда столько антинацистов, сколько смог. Немногие из них были профессиональными военными, остальные занимались разработкой и планированием.
В 1938 году после дела Фрича он стал также доверенным советником генералов-антинацистов. Он информировал их о планах, разрабатываемых Гитлером и Гиммлером, поскольку те часто намеренно держали старорежимных генералов в потемках. Иногда это касалось даже тех действий, в которых эти генералы должны были принимать участие.
Главный помощник Остера Ханс фон Донаньи, гражданский человек и бывший судья, был тесно связан с группой заговорщиков из молодых немецких интеллектуалов, священнослужителей и бизнесменов, включая его четверых шуринов: Юстуса Делбрюка — во времена республики правительственного чиновника и бизнесмена в Третьем рейхе; братьев Клауса и Дитриха Бонхёфферов, Клаус был юристом в «Немецких авиалиниях», а Дитрих протестантским священником, ответственным за дела немецкой церкви в Лондоне; и Рюдигера Шлейхера, юрисконсульта министерства авиации. Все эти люди работали под прикрытием абвера. И все они были казнены «за участие в заговоре 20 июля», за исключением Юстуса Делбрюка, который был арестован русскими вскоре после того, как они освободили его из тюрьмы на Лертерштрассе в Берлине. С тех пор о нем никто не слышал.
Перед началом войны абвер предоставил много материалов, использовавшихся в попытках убедить генералов и даже некоторых нацистов, что нападение на Польшу непременно приведет к войне с Англией и Францией. Также абвер уделил определенное внимание предвоенному плану, согласно которому предполагалось арестовать Гитлера под предлогом его психического нездоровья и назначить Геринга его преемником и «хранителем мира». Эта интрига относилась к разряду тех, которые могли привлекать Канариса, и являлась ловким способом как минимум отсрочить войну. Тайные предвоенные усилия Геринга по сохранению мира основывались на предпосылке, что Германия не должна вступать в войну до 1941 года. Канарис пытался укрепить позицию Геринга и оторвать его от нацистской верхушки. Огромное тщеславие Геринга делало его очень податливым. О том, какого масштаба достигало это тщеславие, с удовольствием рассказал на Нюрнбергском процессе коллега Геринга по кабинету министров Ялмар Шахт:
«Гитлера я назову аморальным человеком, но Геринга могу рассматривать только как человека безнравственного и преступного. От природы наделенный определенным добродушием, которое ему удавалось использовать для достижения собственной популярности, он был самым большим эгоцентриком, которого можно себе представить. Политическая власть являлась для него лишь способом личного обогащения и обеспечения себе хорошей жизни. Успехи других вызывали у него зависть. Его жадность не знала границ. Его пристрастие к драгоценностям, золоту и роскоши невозможно себе представить. Он не ведал чувства товарищества. Он дружил с человеком столько, сколько тот был ему полезен, но и это была лишь видимость дружбы. Знания Геринга во всех сферах равнялись нулю, но особенно это касалось сферы экономики. Ни о каких экономических вопросах, которые ему доверил Гитлер осенью 1936 года, он не имел ни малейшего представления, однако создал огромный бюрократический аппарат и беззастенчиво злоупотреблял своей властью хозяина всей экономики. В своих внешних проявлениях Геринг был настолько театрален, что мог сравниться разве что с Нероном. Одна дама, приглашенная на чай его второй женой, рассказывала, что Геринг явился к столу, одетый в нечто похожее на римскую тогу и сандалии, утыканные драгоценными камнями. Его руки украшали драгоценные перстни, лицо было напудрено, губы накрашены красной помадой».
Геринг, безусловно, был отъявленным негодяем и без колебаний уничтожил бы Гитлера, если бы почувствовал, что может занять его место. Но даже интриги Канариса не смогли этого обеспечить. И хотя описание, которое дает Шахт его преступной тщеславной натуре и его невежеству в области экономики, абсолютно точно, в нем чувствуется оттенок зависти. Геринг был совсем не глуп, когда дело касалось стратегии и его излюбленной сферы — авиации. И это с готовностью признавали все военные следователи, которые его допрашивали. Если бы в 1941 году Гитлер последовал совету Геринга и вторгся в Испанию и Северную Африку, а не в Россию, война могла бы продлиться дольше, чем продлилась. Конечно, заговорщики из абвера всегда должны были принимать Геринга во внимание, и в своих целях они старались — правда, без особого успеха — усилить соперничество за власть, разделявшее Геринга и Гиммлера. Конкуренция со стороны собственной разведывательной службы последнего всегда представляла угрозу для существования абвера и причиняла серьезные неудобства программе генерала Остера по использованию агентов абвера в нейтральных странах для установления контактов с заговорщиками, находившимися за пределами Германии.
Еще до войны в Берлине были установлены контакты с британцами. Выше уже упоминались поездки Гёрделера. А прямо перед началом войны Шлабрендорф ездил в Лондон и проинформировал Уинстона Черчилля, и лорда Ллойда о том, что знал о пакте Гитлера и Сталина, о планах антинацистского заговора внутри Германии и о твердом решении Гитлера напасть на Польшу. После начала войны Остер обеспечил заговорщиков контактами в Швеции, Швейцарии, Испании и Турции. Например, когда в 1942 году лютеранский пастор Дитрих Бонхёффер поехал в Швецию, чтобы передать епископу Чичестеру послание для британского правительства, он воспользовался документами, подготовленными абвером. Одним из наиболее ценных — для заговорщиков — контактов Остера был католический адвокат Йозеф Мюллер, исполнявший обязанности светского агента кардинала Фулхабера в Ватикане. В 1943 году он был схвачен нацистами, длительное время пребывал в заключении, но выжил и в то время, когда пишутся эти строки, ведет активную политическую деятельность в Мюнхене, являясь главой Христианско-социального союза Баварии.
Со временем «нелегальная» деятельность абвера расширилась, но ей угрожало страстное желание Гиммлера обеспечить себе контроль над всей разведкой, как внутренней, так и внешней. Он использовал любую возможность, чтобы плести интриги против Канариса и абвера в целом. Одна из таких возможностей подвернулась Гиммлеру в конце 1943 года. Гестапо обнаружило, что Донанью причастен к несанкционированным переводам иностранной валюты (настоящей целью перевода было обеспечение людей, вынужденных искать убежища за рубежом). Гиммлер использовал эту информацию, чтобы шантажировать Канариса и уничтожить абвер. В своих стараниях он нашел неожиданного союзника в лице Геринга, поскольку у того в министерстве авиации недавно разгорелся скандал, связанный с Rote Kapelle[8], который будет описан позже. Геринг, естественно, стремился переключить внимание публики на другие скандалы. Расследованием дела Rote Kapelle занимался чрезвычайно хитрый и способный нацистский чиновник по фамилии Рёдер. Геринг поручил Рёдеру провести расследование в абвере. Кроме того, он намеревался доказать, что церковь и армия совместно замышляют заговор против партии.
Для заговорщиков сложилась крайне серьезная ситуация. Остер, с самого начала оказавшийся под подозрением, когда отказался арестовать Донанью, опасался, что гестапо вскроет его сейф и заберет «нелегальные» бумаги. Ему удалось спасти большую часть бумаг до того, как его отстранили от должности и посадили под домашний арест. Вся сеть заговорщиков в абвере — результат многолетней тяжелой работы — оказалась в большой опасности.
А потом, когда дело Донанью было в самом разгаре, два агента абвера в Турции, Эрих Мария Вермерен и его жена, перешли на сторону союзников. Гиммлер сразу же ухватился за это.
Адмирал Канарис прекрасно понимал, что поставлено на карту. С помощью генерального прокурора германской армии доктора Карла Сака, чье участие в заговоре позднее стоило ему жизни, Канарис убедил фельдмаршала Кейтеля, что Гиммлер хочет получить контроль не только над абвером, но и над армией. Борьба Канариса и Гиммлера закончилась компромиссом. Расследование у Рёдера забрали. Остеру запретили поездки и установили за ним пристальный надзор. Гизевиусу, которому угрожало обвинение в предательстве, с трудом удалось вернуться на свой пост в Цюрихе. Сам Канарис уцелел, но был настолько скомпрометирован, что по настоянию Гиммлера был вынужден уйти в отставку.
До своей отставки ему удалось назначить преемником Остера полковника Георга Хансена, который полностью разделял взгляды предшественника. В то время Хансен был вне подозрений и даже потом, когда абвер вошел в состав обновленной нацифицированной секретной службы Гиммлера и был передан под непосредственный контроль Кальтенбруннера, Хансену удавалось поддерживать кое-какие контакты с заговорщиками как в Германии, так и за рубежом. Он продолжал делать это до 20 июля 1944 года, когда вместе с другими был раскрыт и повешен.
Развал абвера в конце 1943 года стал самым серьезным ударом из всех, которые были нанесены заговорщикам до этого момента. В лице генерала Остера они потеряли одного из наиболее хладнокровных лидеров и осторожных планировщиков. Кроме того, они утратили свое самое эффективное прикрытие и самые надежные способы коммуникации друг с другом и с внешним миром. Если бы абверу удалось просуществовать независимо еще шесть месяцев, то, возможно, падение боевого духа в офицерском корпусе удалось бы использовать во благо. Посредством путей и способов коммуникаций, доступных абверу, можно было бы добиться, чтобы вермахт сдался союзникам. Летом 1944 года некоторые фронтовые генералы были готовы покончить с войной, но у них не нашлось способов связаться между собой и с союзниками. Только абвер обладал необходимыми для этого средствами. Тем, кто склонен подчеркивать «эффективность» диктатуры, было бы полезно обдумать тот факт, что в тоталитарном гитлеровском государстве четырех человек из верхушки службы германской разведки — адмирала Канариса, генерала Остера, Донанью и полковника Хансена — и целую плеяду их подчиненных пришлось казнить за измену.
Глава 7. Кружок Крейзау
Абвер обеспечивал заговорщикам технические возможности, каналы связи, контакты с зарубежными странами и прикрытие для действий отдельных лиц. Что же касается духовной и политической идеологии, то ее предоставил кружок Крейзау, руководимый графом Гельмутом фон Мольтке. Даже сегодня каждый, кого заботит будущее Германии, должен серьезно присмотреться к предложениям, выдвинутым этими людьми.
Свое имя кружок получил от названия поместья фон Мольтке в Верхней Силезии, где часто тайком встречались его участники, чтобы разрабатывать план, по которому пойдет Германия после падения Гитлера. Членами кружка являлись люди — по большей части относительно молодые — из совершенно разных сфер жизни. Некоторые из них носили фамилии, хорошо известные в прусской и германской истории, но в целом тональность кружка была далека от реакционной. Среди них были протестанты и католики, представители разных профессий, священнослужители, воинствующие социалисты и люди правых убеждений. У них существовали определенные разногласия относительно того, где искать поддержку — на Востоке или на Западе. Сам Мольтке имел связи исключительно на Западе, но некоторые из его друзей и активных членов кружка находились под сильным влиянием России. Однако все они были едины в своем неприятии нацизма, даже несмотря на то, что сознавали, как писал Мольтке своему английскому другу в 1942 году, что успех их предприятия означал бы полный крах Германии как национального образования. «Мы готовы к этому, — говорил он, — мы можем ожидать, что наш народ сбросит эту власть ужаса и террора, только если будем в состоянии видеть картину, лежащую за пределами того страшного и безнадежного будущего, которое ждет нас непосредственно после катастрофы».
Нацисты испытывали настоящий страх перед людьми из кружка Крейзау, поскольку их оппозиция базировалась на нормах религии и морали. В ходе процессов по делу заговорщиков, проходивших в Народной судебной палате, председательствовавший судья Роланд Фрейслер заявил: «Кружок Мольтке вел подготовку к покушению 20 июля». И добавил, что люди из кружка Крейзау являлись движущей силой заговора даже в большей степени, чем люди, окружавшие Гёрделера.
Фрейслер был одной из самых зловещих, хотя и малоизвестных фигур нацизма. Жестокий и циничный, обладавший сообразительностью и красноречием, Кейслер олицетворял собой все то зверство, которое нацисты именовали «правосудием». Почему они брали на себя труд проводить эти тайные судилища, остается загадкой нацистской ментальности. Эти процессы не были грандиозными спектаклями, призванными повлиять на мировое общественное мнение, как процессы в Москве. Похоже, нацистам доставляло удовольствие время от времени наблюдать эту видимость правосудия, одновременно уничтожая саму его сущность. Во время одного из заседаний Фрейслер хотел сослаться на уголовный кодекс, но в здании суда не нашлось ни одного экземпляра!
Занимая в течение нескольких лет должность статс-секретаря имперского министерства юстиции Германии, Фрейслер надеялся стать главой министерства. Но вместо этого его назначили председателем печально известной Народной судебной палаты. Ничуть не смутившись, он принялся за дело, желая создать себе репутацию. Все человеческие чувства Флейслер подчинил партийным догмам и стал главным проводником суждения, что человек подлежит наказанию не только за подрывные действия, но и за крамольные мысли. Он достиг вершины своей формы, когда судил членов кружка Крейзау. Фрейслер, этот Робеспьер нацистской революции, как его иногда называли, выносил Bluturteile uber Bluturteile — один кровавый приговор за другим. Его суд был такой насмешкой над правосудием, что именитые адвокаты делали все возможное, чтобы избежать необходимости выступать защитниками на его процессах.
До своей смерти — результат американского налета на Берлин — Фрейслер председательствовал на многих процессах над теми, кто имел отношение к покушению 20 июля. Когда военные действия закончились и я оказался в Берлине, где искал любые сведения о немецком подполье, ко мне в руки попала стенограмма первого из этих процессов, где обвиняемыми были фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен, генерал Гельмут Штиф, генерал Эрих Гёпнер, граф Петер Йорк фон Ванденбург и другие. Мне повезло с помощью, которую оказывал мой друг Вольф фон Эккардт, в то время служивший в американской армии и прикомандированный к штабу разведки оккупационных войск в Берлине. Эккардт нашел некоего Петера Воссена — одного из стенографистов на процессах по делу 20 июля, который, сознавая важность своих коротких записей, спрятал их в надежном месте. Это было почти все, что ему удалось спасти в разрушенном Берлине. Позднее мы нашли пленку с записью всего процесса. Отснята была каждая деталь этого бесчеловечного разбирательства. Оригинальная пленка составляла почти тридцать миль. Геббельсовское министерство пропаганды обрезало эти материалы до девяти миль. Часть пленки, особенно та, где было запечатлено повешение заговорщиков из числа военных, нацисты показывали в некоторых частях германской армии, очевидно в качестве поучительного материала. Реакция оказалась противоположна той, которую они ожидали, и имели место выступления против этих показов. Когда фильм показывали в кадетской школе Потсдама, все, как по команде, повернулись спиной к экрану. Фильм быстро изъяли даже из этого ограниченного использования. Но его сохранили, поскольку Геббельс намеревался показывать его после войны под заголовком: «Они лишили бы нас победы».
Первые процессы заняли всего два дня (7 и 8 августа 1944 года) и проходили в присутствии всего горстки специально отобранных нацистов. Пленка доказывала, что было сделано все возможное, чтобы выставить заключенных в самом неприглядном свете. Они были небритыми, одетыми в мятую, плохо сидящую гражданскую одежду, и их физическое состояние выдавало кое-что из того, что происходило с ними в тюрьме. Например, фельдмаршалу Вицлебену дали брюки на много размеров больше, чем нужно, и без подтяжек. Когда он стал говорить и жестикулировать, защищая себя, брюки упали вниз, а унизительный момент, когда он снова надевал их, был тщательно заснят.
Из тех восьми человек, которые стояли перед Фрейслером в те жаркие августовские дни, самым мужественным и прямолинейным оказался самый молодой — Петер Йорк фон Вартенбург, один из лидеров кружка Крейзау. Даже Фрейслер был под впечатлением и заметил: «В этой группе есть только один человек, который не лжет, — Петер Йорк фон Вартенбург». Йорк не пытался избежать ответственности и не просил о снисхождении. Он боролся с нацистами до конца. Ниже приведена знаменательная выдержка из его показаний:
В этом заявлении содержится квинтэссенция идей, побуждавших к действию членов кружка Крейзау, который поначалу представлял собой группу близких друзей, а при нацистах стал политическим движением, состоявшим из людей, готовых рисковать жизнью ради своих убеждений. Сегодня в живых осталось совсем мало членов кружка Крейзау, куда входили лучшие представители молодого поколения Германии.
Петер Йорк был прямым потомком знаменитого графа Йорка фон Вартенбурга, прусского генерала, который, ослушавшись приказа своего короля, в 1812 году заключил тайную Таурогенскую конвенцию с русскими. Объединившись с русскими, граф Йорк содействовал освободительной войне против Наполеона. В Пруссии его считали предателем до тех пор, пока не оказалось, что его политика успешна. «Измена» его потомка сто лет спустя всколыхнула умы многих из тех, кто знал его семейную историю.
Как многие члены кружка Крейзау, Йорк не был профессиональным военным. Он родился в 1904 году, изучал право и политические науки в Бонне и Бреслау и работал на гражданской службе в Берлине, пока незадолго до войны его не призвали в армию. Он участвовал в Польской кампании, а потом был переведен в Восточный хозяйственный штаб германского военного министерства. Это место имело то преимущество, что позволяло ему работать против нацистов. Когда в январе 1944 года арестовали Гельмута фон Мольтке, Петер Йорк возглавил кружок Крейзау.
Мольтке, имевший рост шесть футов семь дюймов и внушительную внешность, был прирожденным лидером. Он доминировал, не навязывая своего мнения, и весь кружок группировался вокруг него. Он родился в 1906 году и был внучатым племянником великого фельдмаршала 1870-х, а его мать была дочерью главного судьи Трансвааля.
Получив образование в области права, Мольтке понял, что на самом деле его интересы лежат скорее в сфере социальных и политических вопросов, чем в адвокатуре. Свое состояние он потерял в результате инфляции, а фамильное поместье, которое фельдмаршал получил в награду за свои военные победы, на какое-то время перешло под контроль кредиторов. В конце концов Мольтке вернул его себе, а затем самовольно поделил на части между своими арендаторами. Его соседи-помещики и их организация Ландбунд[9] подвергли его жесткой критике, но он продолжал следовать своему прогрессивному либеральному курсу.
В попытке избавить Германию от безработицы, увести молодежь с улицы и обеспечить более тесный контакт романтичных, а иногда слишком заучившихся университетских студентов с рабочими и фермерами Мольтке помогал в организации немецких трудовых лагерей. В своей первоначальной форме времен Веймарской республики немецкая Arbeitsdienst была добровольческой организацией, во многом похожей на нашу ССС[10]. После прихода к власти нацисты быстро трансформировали ее в еще одно учреждение по идеологической обработке и подготовке к войне.
По своим убеждениям Мольтке был бескомпромиссным и антинацистом и антифашистом. Типичным проявлением этого стали его действия накануне государственного визита Муссолини в Берлин. В контору Мольтке на Унтер-ден-Линден, по которой должен был проезжать кортеж, пришли рабочие, чтобы прикрепить украшения, висевшие по всей улице. Мольтке не позволил им это сделать и убедил других арендаторов последовать его примеру. В результате здание осталось единственным неукрашенным домом на Унтер-ден-Линден.
Поделиться книгой: