Последняя миля

— А что, если Марс не убийца?

— Тогда убил этот субъект, Монтгомери.

— А что, если он тоже не убийца?

— К чему же ему сознаваться… — Богарт осекся со смущенными видом. — Ладно, поскольку в вашем случае именно так и вышло, я понимаю, куда вы клоните. Но тем не менее.

— Но может… команда хотя бы рассмотреть это? — спросил Декер.

Богарт на пару секунд задумался.

— Я планировал дать команде рассмотреть ряд потенциальных дел, а потом проголосовать, за какое браться. В этих пределах у меня руки развязаны.

— А мы можем лоббировать определенные дела? — поинтересовалась Джеймисон.

— Не вижу оснований возражать, — ответил Богарт. — Я люблю демократию, как и всякий другой, — добавил он с улыбкой.

— По-моему, мы должны взять это дело, — упрямо заявил Декер.

— И мы можем привлечь к лоббированию остальных, Амос, — поспешно подхватила Джеймисон. — Как и сказал агент Богарт.

Декер перевел взгляд на ноутбук. И Росс, и Алекс следили за ним. Они знали, что, придя к решению, Амос становится упрямым и негибким. И еще знали, что поделать с этим он ничего не может. Уж такой он человек.

— Поскольку вы приехали раньше, я перенес собрание с завтрашнего дня на два часа сегодня пополудни, — уведомил Богарт, поглядев на мятые вещи и растрепанные волосы Декера. — Мы дадим вам время привести себя в порядок, а потом заедем за вами за четверть часа и подвезем. Это не так уж далеко.

Амос оглядел свою мятую одежду. Хотел было что-то сказать, но потом лишь тупо кивнул и снова уставился на ноутбук.

Богарт поднялся, но Джеймисон продолжала сидеть.

— Я подожду вас здесь, — заявила она, встретив вопросительный взгляд Богарта. Глянув на Декера, тот коротко кивнул.

— Амос, славно, что вы с нами.

Декер продолжал таращиться на свой ноутбук.

Развернувшись, Богарт удалился.

Джеймисон поглядела на Амоса:

— Масса перемен. За короткое время.

Тот пожал плечами.

— Что уж такого занимательного в деле Марса? — спросила она. — То, что ты играл в футбол против него?

— Мне не нравится, когда люди ни с того ни с сего вдруг сознаются в преступлении.

— Вроде того как получилось в деле твоей семьи?

Закрыв ноутбук, Декер откинулся на спинку кресла.

— Расскажи мне об остальных членах команды.

— Я встречалась только с одним. С Лайзой Дэвенпорт. Она — психолог-клиницист из Чикаго. Ей под сорок, очень мила. Очень профессиональна.

— И как все это будет работать? — полюбопытствовал Декер.

— Как и сказал Богарт, будем голосовать за то, какие дела брать.

— Но кто-то же должен собрать дела, за которые мы будем голосовать вместе. Так что этот кто-то делает отбор.

— Ну, это правда. Там, — указала она на скоросшиватель, — занимательные вещи. Но ты можешь добавить это дело Марса. Богарт так сказал.

— Вообще-то, он этого не говорил. Он сказал, что это дело вне нашей юрисдикции. Сказал, что мы можем лоббировать его перед другими. Но если меня забаллотируют, мы его не возьмем. — Декер поглядел на нее: — Ты будешь голосовать за меня?

— Ну конечно, Амос.

— Я признателен, — он отвел взгляд.

Джеймисон удивилась. Обычно Декер в подобных вещах не признается.

— Хочешь пойти помыться? — дипломатично добавила она. — Я знаю, что поездка была долгая. И, очевидно, ты ехал без остановки.

— Именно. И — да, мне бы помыться. Но с вещами у меня негусто.

— Если хочешь, можем перед собранием пробежаться по магазинам.

— Может, после…

— Когда угодно, Амос. Я готова помочь.

— Тебе вовсе незачем так со мной любезничать.

Джеймисон знала, что, в отличие от других людей, Декер высказывается совершенно буквально.

— По-моему, жизнь круто переменилась у нас обоих, и надо держаться вместе. По пути может попасться дело, которое захочется взять мне. И тогда мне понадобится твоя поддержка, верно?

Задумчиво поглядев на нее, Декер кивнул.

— Ты куда сложнее, чем делаешь вид.

— Ну, может же человек надеяться, — чуть усмехнулась Алекс.

Глава 6

— Как мне вернуть двадцать лет жизни? Не хочешь мне сказать? Как?!

Мелвин Марс сидел напротив своего адвоката в тюремной комнате для свиданий.

Мэри Оливер было за тридцать. Ее темно-рыжие волосы были коротко подстрижены, за квадратными очками светились лучистые зеленые глаза, а угловатое симпатичное лицо усеивали веснушки.

— Никак, Мелвин, — ответила она. — Это никому не под силу. Но рассказ Монтгомери еще не подтвердили, так что не будем опережать события.

— Я этого козла не знаю. Я ни разу не встречал этого козла. Я даже не догадывался о его существовании, пока мне не сказали. Так что никто не может сказать, что я заплатил ему за убийство своих родителей. А если это не смогут доказать, я выхожу отсюда, верно?

Оливер пошуршала лежавшими перед ней бумагами.

— Послушай, это не так просто. Дадим процессу поработать, ладно?

Встав, Марс влепил ладонью по стене у себя за спиной, чем привлек внимание дюжего надзирателя, стоявшего в центре комнаты. Тот был достаточно далеко, чтобы не слышать их не подлежащей огласке беседы — во всяком случае, когда она шла на нормальных тонах, — но достаточно близко, чтобы вмешаться, если потребуется.

— Процесс?! Я давал процессу идти своим чередом прежде, и видишь, куда это меня завело? У меня отняли треклятую жизнь, Мэри.

— Вполне естественно чувствовать себя преданным и подло обманутым, Мелвин. Все, что ты чувствуешь, естественно.

Марс выглядел так, будто хочет врезать кулаком во что-нибудь, все равно во что, только бы во всю дурь. Но потом увидел, как рука надзирателя потянулась к дубинке. И разглядел, как губы тюремщика изогнулись в предвкушении возможности надрать заключенному жопу. «Только дай мне повод, говнюк, ну пожалуйста».

Остыв, Марс сел.

— И сколько же еще этому процессу работать? — нормальным тоном спросил он.

— Установленного графика на этот случай нет в силу его необычного характера, — пояснила Оливер с облегчением — наконец-то успокоился. — Но я буду следить за ним ежесекундно, Мелвин. Обещаю. Буду их подталкивать. А если увижу, что началась волокита, то сделаю выговор. Клянусь. И буду регистрировать ходатайства.

— Знаю, не обманешь, — кивнул он.

— Должно быть, тебе очень нелегко. Когда я услыхала об этом впервые, пришла в полнейшее замешательство. И до сих пор не ведаю, какая была связь между твоими родителями и этим Чарльзом Монтгомери.

— Ну, если связь и есть, они мне не говорили. Может, банальный чужак. Вломился в дом и убил их.

— Но свидетельств взлома не было. И ничего не было украдено. Потому-то полиция и переключила внимание на тебя.

— Но ты-то мне веришь, правда? — поспешно бросил Марс.

— Да, конечно, верю.

Он уставился на нее. «Уж конечно, веришь», — вертелось у него в голове.

— Там, где мы жили, никто дверей не запирал. И не в характере моих родителей было иметь вещи, которые кто-нибудь хотел бы украсть. Ты же знаешь, как мы жили. Отец работал в ломбарде. Мама зарабатывала шитьем, преподаванием испанского и уборкой за другими. — Марс тряхнул головой. — Я собирался все переменить, заиграв в НФЛ. Собирался купить им дом, отложить денег на будущее. Они могли бы бросить работу. У меня были планы. — Хлопнул ладонью по столу. — У меня были планы!

— Знаю, Мелвин, — проронила она.

— Я всегда считал, что это большая ошибка и кто-нибудь в конце концов это сообразит. Что меня выпустят из тюрьмы через несколько месяцев и я буду играть в футбол. А потом прошел год, за ним еще и еще. А потом пять. И десять. А потом… блин!

Он замолк, принявшись мотать головой из стороны в сторону, понурившись. На ламинат капнула слеза. Марс смахнул еще одну ладонью.

— А если я выйду отсюда, что тогда? У меня нет семьи. Нет работы. Ничего нет.

— Штат Техас может выплатить тебе компенсацию.

— Сколько?

— Потолок в двадцать пять тысяч долларов.

— Двадцать пять кусков! — недоверчиво уставился на нее Марс. — И это за двадцать лет моей жизни?!

— Я понимаю, что это чрезвычайно несправедливо, но таков современный закон.

— Ты знаешь, сколько я мог бы заработать в НФЛ?

— Куда больше. Знаю.

— Так что я выйду отсюда, имея, быть может, двадцать пять кусков, а может, и меньше, поскольку это «потолок», — и что тогда?

— С этим мы тебе поможем. Мы поможем найти тебе жилье. И работу.

— И что я буду делать? Елозить шваброй? Может, смогу получить прежнюю работу отца в этом ломбарде… Господи, в этой части Техаса ломбарды делают большой бизнес, потому что ни у кого ни хрена нет.

— Давай не будем забегать вперед, — проговорила Оливер, старясь сохранять ровный и спокойный тон.

— Даже если меня выпустят, то могут не амнистировать. А это означает, что у меня в личном деле будет значиться обвинение в двух убийствах. Кто тогда наймет мою задницу? Скажешь мне это? Скажи мне!

Марс видел, что с каждой секундой ей становится все более не по себе.

«Маленькая белая женщина — большой злой черный мужик. Вот что она видит. Только это она и видит. А ведь она на моей стороне».

Он отвел глаза, и тон его снова изменился.

— Дьявол, в толк не возьму, к чему мы вообще об этом толкуем. Меня ни за что не выпустят отсюда, Мэри.

— Мелвин, им придется, если ты невиновен.

— Я был невиновен двадцать треклятых лет, — огрызнулся он. — И какая разница?

— В смысле, если будут исчерпывающие доказательства твоей невиновности, держать тебя в тюрьме не смогут.

— Вот даже как? По всей стране десятки таких бакланов. Их невиновность доказана, как ты и сказала. Годы назад. И угадай что? Они по-прежнему за решеткой. Одному козлу сказали, что срок его апелляции истек, так что он в жопе, хоть и знали, что он этого не делал. Другой отсидел свой срок за преступления, которых не совершал, но из-за каких-то сраных правовых формальностей ему сказали, что надо отсидеть еще четыре года, и тогда, может быть, его выпустят. А еще чел звезданул надзирателю, так что ему припаяли новый срок, хотя он вообще не должен был чалиться на нарах. Так что не говори мне, что они должны делать хоть что-то. Они творят что хотят. Вот оно как.

— Мы позаботимся, чтобы в твоем случае этого не случилось. — Адвокат принялась собирать вещи. — Теперь мне пора. Но я свяжусь с тобой, как только что-нибудь узнаю.

Она встала, и Марс поднял на нее глаза.

— Я сержусь не на тебя, Мэри. Просто сейчас я сержусь на… на все.

— Я понимаю, — искренне призналась она. — Поверь. Сомневаюсь, что я была бы настолько же невозмутимой, как ты.

И ушла.

А Марс просто сидел на месте, пока надзиратель не подошел и не велел оторвать жопу от стула.