Новая жизнь 8

Виталий Хонихоев

Новая жизнь 8

Глава 1

— Меня больше интересует вопрос — как ты столько людей убил и почему думаешь, что это тебе с рук сойдет? — спрашивает меня следователь Макото и перекладывает ногу на ногу. Отпивает из бумажного стаканчика со изображением зеленого осьминога в моряцкой шапочке (Сейтеки — портовый город!) и наслаждается зрелищем моей слегка обалдевшей физиономии. Нет, я все делаю правильно, обалдеешь тут, так и должен себя обычный школьник себя вести — обалдеть от таких вот заявлений. Вот я и обалдеваю. Соответствую, так сказать, своему имиджу в глазах широкой общественности.

— Эээ?! — говорю я для того, чтобы что-то сказать и вижу, как уголок рта у следователя Макото — слегка изгибается вверх и в глазах что-то блеснуло. Ясно все с госпожой следователем Макото-сан, она из тех, кто обожает свою работу и свою должность и то, что люди перед ней скисают и на задние лапки становятся. Это же так круто — любого можешь слегка тыркнуть, мол, куда труп дел — и любоваться на бегающие глазки и вспотевшие ладошки… и ну а что такого — проверяла теорию, проводила следственные действия. Если бы серьезно считала что я — убийца, да еще не просто убийца, а прямо-таки в промышленных масштабах, то я бы так просто на кровати не лежал, у меня руки были бы пристегнуты и охрана внутри палаты а не снаружи… так что госпожа следователь меня троллит. Нравится ей немного издеваться над людьми, и власть свою показала и заставила от страха в штаны наложить, а такой вот клиент — со штанами мокрыми — завсегда лучше чем неподготовленный. Он уже … мяконький, бери голыми руками, да ешь.

— Давай, выкладывай — продолжает троллинг следователь Макото: — сколько и когда. Рассказывай кого и где. И как.

— Ну… хорошо — принимаю вызов я. Бывал я в таких ситуациях и даже не раз. И вел себя примерно одинаково везде… что же, пришло время снять печать с своего внутреннего тролля. И конечно же — бравого солдата Швейка.

— Сперва я убил двадцать пять монахинь, целый автобус — говорю я: — убил и сжег. Потом — детский садик вместе с воспитательницами, их я съел. Всех. Нет ничего лучше, чем пожарить почки молоденьких девушек с педагогическим образованием и лицензией на работу с детьми младшего возраста в оливковом масле и подать к столу с бобами, конечно же запивая превосходным кьянти. К сожалению, мне нельзя алкоголь, я все еще несовершеннолетний, а есть почки педагогических работников под продукцию «Колы Джап» все-таки немного не то. Особенно это их зеленое безумие «Кактусовый Пейотль», у меня есть знакомая, она его обожает. И у нее неизлечимая болезнь, я вот думаю, может это как-то связано? Если ты все время пьешь вот эту зеленую муть с кучей глюкозы, да еще и газированную — это уже может считаться заболеванием, нет? Хм… если подумать, то я давно хотел убить президента Японии, убить и съесть его ногу, с сычуаньским соусом, знаете, знаменитый сычуаньский соус, который был впервые выпущен «Макдональдсом» в девяносто восьмом, как рекламная акция к мультфильму «Мулан».

— В Японии нет президента — машинально замечает следователь Макото, моргая немного чаще, чем обычно: — у нас парламентская конституционная монархия. Есть император и премьер-министр.

— Тогда ногу премьер-министра — соглашаюсь с ней я: — потому что никакому японцу в голову не придет есть ногу императора. Это кощунство и святотатство. Есть Императора — как можно? Моветон. Но если бы вам пришло все-таки такое в голову — с каким соусом вы бы съели ногу императора?

— А? — входит в легкий ступор госпожа следователь, которая привыкла к тому, что вопросы здесь задает она… где бы ни было это «здесь».

— Было бы неуважением к монарху есть его ногу в сычуаньском соусе, непатриотично — поясняю я: — и пусть сам по себе он не китайский, а создан международной корпорацией, но название и мотив создания соуса — явно китайский. Да и сам мультфильм «Мулан» — про китайскую сильную и независимую девушку. Так что никакого сычуаньского соуса, хотя сам мультфильм мне понравился. У меня есть парочка знакомых девушек, пусть и японки, но Мулан сто очков вперед дадут. Феминизм захватывает планету, что поделать. В соседнем доме живет одна парочка, так у них все наоборот — муж сидит дома, а жена работает в какой-то компании по продаже акций железнодорожных компаний… а потом выяснилось, что он пока ее дома не было — приводил туда девушек и даже снимал все это на камеру, а потом продавал в ближайшем магазинчике как домашнее порно. Ну она ему голову проломила чем-то тяжелым, в полиции сказали, что «тупым тяжелым предметом», а соседи между собой решили, что это здоровенным пластиковым дилдо, что у них на туалетном столике у кровати стоял, как раз и тупой, и тяжелый…

— Стой! Погоди! — поднимает руку следователь Макото и я послушно замолкаю: — ты чего тут несешь?! Какой еще соус?! Какие соседи?!

— Очень хорошие люди — тут же продолжаю я: — она акции продавала, а он дома сидел. Я бы познакомил вас, но он после того случая переехал куда-то, а ее на пять лет посадили, так что …

— Я тебя спрашивала про убийства в ту ночь — что ты об этом знаешь — говорит Макото и наклоняется вперед: — тебя так сильно по голове ударили?

— В ту ночь? В какую? Очень много ночей, когда кто-то кого-то убивает — соглашаюсь я со следователем: — людей порой хлебом не корми, а дай кого-нибудь убить! И главное говоришь ему — не убивай пожалуйста, а он — пойдет и все равно кого-нибудь да прикончит. У нас в стране оружие все это запрещено, так люди кухонными ножами, ножницами, а то и огнетушителями, а это все от того, что огнетушители в нашей стране не запрещены. В Киото жил один продавец кальмаров по имени Шо, задиристый такой малый и выпить не дурак, так он таким вот огнетушителем свою жену и трех ее любовников до смерти забил, когда из поездки вернулся на два дня раньше и застал всех четверых за игрой в «кальмара». Ну, понятное дело, повесили его. А он не раскаивался до последнего и даже в зале суда кричал что жена его — шлюха и поделом ей и что надо было ее одну забить огнетушителем, а мужики с рыбного рынка вроде как и не при чем. Книгу про него написала одна экзальтированная журналистка и назвала «Огнетушитель не сумевший погасит страсть!», понятное дело, девка молодая, да не вышло у нее ничего с ним, потому как его повесили, а она открыла что она — бисексуальна и замутила с одной хулиганкой из босодзоку, да как-то летом ехали они по трассе да впечатались в грузовик на встречной, их потом различить не могли — где тут журналистка, а где хулиганка, понять было решительно невозможно… это все от огнетушителей и отсутствие законодательного запрета… я бы запретил и ножницы и огнетушители, от них вред один, да людей убивают. А еще можно человека бутылкой с водой…

— Тихо! — рычит следователь Макото и хлопает ладонью по столику с лекарствами. Дверь в палату приоткрывается и туда заглядывает обеспокоенная физиономия полицейского, который стоит в коридоре. Он находит глазами меня, следователя, кивает, успокаивается и притворяет за собой дверь.

— Я здесь задаю вопросы! — повышает голос она: — ты что себе позволяешь?! Молчать! Когда ты вместе со своей подружкой приехал на заброшенную рыбную фабрику — что ты увидел? А? Чего молчишь?!

— Осмелюсь доложить — не без удовольствия использую эту бессмертную формулу: — но госпожа следователь сама сказала мне чтобы я молчал. Ежели вы хотите, чтобы я молчал — так я буду молчать, пусть даже черти меня пытать стали бы. Но если вы хотите, чтобы я говорил — так я вам скажу. Потому что я не такой человек, чтобы госпоже следователю неприятности доставлять, упаси бог. Мое дело маленькое, я что видел — то и расскажу, от начала и до конца, но разу вы мне сказали молчать — так я буду молчать. Мне что, больше всех надо? Нет, я законопослушный гражданин, пусть даже у меня в школе одни «удовлетворительно», но я стараюсь. Потому что долг каждого гражданина перед Императором и страной Ямато — быть законопослушным и следовать указаниям представителей власти. Вот, например, вы, госпожа следователь — вы же представитель власти, и я вас слушаюсь. Сказали — молчи, Кента-кун, так я и молчу. Я ж не революционер какой, смуту поднимать или там конституционную монархию свергать, я за Императора и отечество, за родную Фудзияму и цветущую сакуру… потому как нет страны где человеку лучше живется и все эти континентальные агрессоры и …

— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — багровеет госпожа следователь и глазами судорожно ищет, чем бы меня приложить покрепче. Все-таки какая радость быть несовершеннолетним… а еще тут у правоохранительных органов пыток не практикуют… по крайней мере об этом неизвестно. Да, тюрьмы тут не сахар, но на этапе следствия за «выбиванием» показаний японские следственные органы пока широкой общественностью не замечены. И хотя я бы все равно вел себя так же и в другой стране… но отсутствие «слоника» или там «телефонной книги» радует.

— Конечно — я послушно замолкаю и начинаю «есть» следователя глазами. Она вздыхает и потирает лоб. Отпивает из забытого было бумажного стаканчика с осьминогом. Еще раз вздыхает. С явным усилием — берет себя в руки.

— Такахаси-кун — говорит она ровным голосом. Слишком ровным, как по мне. Все-таки скилл владения собой в любых ситуациях у госпожи следователя прокачан, а ну как иначе. Столичная штучка, к нам в провинцию отправлена, понять можно. Повеселились мы ночью в городе, и мы с девчонками (Бьянка со своим пулеметом, Сора-тян со своим «Мурамасой», все промелькнули перед нами, все побывали тут), тут и ребятки Кумы, которые что-то между собой очень сильно не поделили, и конечно же гости вечера, зилоты Истины, куда без них. Хорошо встретили столичных гостей, от души повеселились… кстати, один из этих сволочей мне ноготь на пальце вырвал, скотина такая… хорошо, что мертвый уже. Вот повезло ему, что я Темного уже выпускал и он изволил притомится… тоже скотина добрая. Прямо вот сейчас у меня палец забинтован и чешется там невыносимо, новый ноготь вырастает, но все равно досадно. Не потерял бы я сознание, фиг бы они меня в такое положение поставили, чтобы ногти выдирать. Я бы им сам … повыдирал.

— Да, Макото-сан? — отзываюсь на свое имя я. Невежливо промолчать, когда тебя целый столичный следователь по особо важным дела (я умею бейджики читать!) Макото Сираи из Главного Полицейского Управления Токио спрашивает.

— Такахаси-кун, ты возможно не понимаешь всей тяжести и серьезности ситуации — говорит госпожа следователь: — да, ты всего лишь свидетель, но отказ от дачи показаний или препятствование деятельности следственных органов могут повлечь серьезные последствия для твоей учебы, грядущей карьеры и кредитной истории. Мы не можем привлечь тебя к уголовной ответственности за это, но в состоянии оформить административный привод и обязать к беседам с психологом полицейского управления. А это, в свою очередь вызовет вопросы у твоих преподавателей… где ты там сейчас учишься? Акуадемия Белого Феникса, довольно престижное заведение… тебя могут и выставить за дверь. Ты этого добиваешься?

— Ээ… нет. Конечно нет! — отвечаю я, ликуя в душе. Что это значит? А это значит довольно многое… например то, что я не нахожусь в статусе подозреваемого и госпожа следователь просто меня поддела, забавляясь. Это в свою очередь означает что скорее всего я в таком статусе и останусь, если ошибок не буду совершать… потому что я тут уже вторые сутки, а за такое время все доказательства что на месте были — гильзы, оружие, трупы и прочее — уже было собрано и классифицировано по категориям… и еще это значит что у следствия уже есть рабочая версия того, что случилось и в этой версии нет места фантазиям вроде «школьника-убийцы». И слава богу. С другой стороны, мне бы сказали — я бы не поверил сам. Чудес в жизни не бывает и даже если школьник у вас случился очень кровожадным… он может быть маньяком, слов нет, но он не может быть профессионалом. Хладнокровным. Спокойным. Потому что все, что отличает салагу от ветерана — это опыт. Которого у школьника нет по умолчанию. А маньяков найти — дело недолгое, меня вот одни нестабильные личности окружают… дай им волю…

— Ну вот и хорошо — говорит Макото-сан и открывает свою папочку: — давай с начала… что ты увидел, когда вместе со своей подружкой прибыл на заброшенную фабрику?

— Я… не все помню — признаюсь я: — но когда я открыл глаза — у меня уже выдирали ноготь. Было очень больно и страшно! Я до сих пор иногда просыпаюсь и кричу… думаю, что я все там же… и лампы светят прямо в глаза… и вопросы. От него дурно пахло, а он кричал прямо мне в лицо и …

— Ну-ну. — говорит Макото и ее голос заметно смягчается: — все уже позади. Я попрошу психолога поработать с твоей травмой… что было дальше?

— Дальше… — я продолжаю говорить. Если вы хотите кого-то обмануть, то нельзя врать все от начала и до конца. Старайтесь говорить правду — везде, где можно и соврите только в одном месте. Тогда, если вас будут проверять — скорей всего вы выдержите проверку. Потому я выкладываю множество подробностей про то, что было в Логове, про боль, про страх, про то, что мультитул у моего палача был хороший и что мне бы такой и что я не знал где Бьянка и все ли с ней хорошо, а мне никто не говорит что с ней и это так тяжело, я должен знать что с ней и … говорите все с ней хорошо? Она тоже свидетель? Слава богу, что все хорошо, спасибо госпожа следователь… а то я бы тут места себе не нашел. А что было дальше…

Я говорил и говорил, с мельчайшими деталями, обходя то, каким образом были убиты фанатики-сектанты внутри Логова — «потерял сознание, все потемнело в глазах, когда открыл — кругом тела… мы решили бежать оттуда…». А дальше — одна только правда, и про то, как мы с Натсуми ковыляли по парковке и как приехала патрульная машина с Оей и Морико, как в нас начали стрелять и как мы укрылись за бетонными блоками, и что прибыл Широ-сан и начал стрелять в ответ и что оказывается Оя-сан — дочка господина Хираи, что довольно неловко, потому что мы с Оей-сан… вроде как друзья. Тут я постарался покраснеть, но не уверен что получилось. Я продолжил — и про таинственный пулемет, который начал стрелять по фанатикам и про то, что они сами потом уехали, приехала кавалерия и никогда в жизни я не был так рад полицейским сиренам… вот никогда в жизни, честно… да. Они перевязали Ою-сан, оказали помощь Натсуми и даже меня накрыли этим вот одеялом из фольги, где одна сторона золотистая а другая серебряная, даже напиток горячий предлагали…

— А потом я вырубился — честно говорю я, ощущая свое пересохшее горло: — можно мне попить?

— Конечно. — госпожа следователь наливает в прозрачный пластиковый стаканчик воды из бутылки на столике с лекарствами: — вот.

Я пью большими глотками, смакуя воду словно странник в пустыне. Госпожа следователь ждет. Переворачивает ко мне свою папку и просит подписать показания. Встает.

— Такахаси-кун — говорит она: — я понимаю, что ты натерпелся, вот у тебя и шок. Стресс. Излишняя болтливость и развязность. Пожалуйста впредь держи себя в руках. — я обещаю и она — кивнув на прощанье — выходит. Дверь закрывается, и я вздыхаю с облегчением. Все-таки нелегко мне все это далось, до сих пор усталость свинцом отдается в руках и ногах, хочется спать. Потому я принимаю стратегическое решение не сопротивляться этому позыву, а закрыть глаза и отдохнуть. При выздоровлении, если хочется спать — обязательно спите.

Глава 2

Снималась мне Светлая Богиня Аматэрасу, которая увещевала меня бросить гиблое дело по воспитанию нации, сдаться и уехать в тихий домик у озера, обещала бессмертие, несгибаемое мужское здоровье и восемнадцать танцовщиц. Я ломался, применял переговорные тактики, говорил что не сильно-то мне все это нужно, что у меня миссия по перевоспитанию самого себя и дочерей Ямато в духе Виктора Франкла и категорического императива Канта, а там уж дочери Ямато возьмутся за сыновей Ямато и настанет всем счастье и мир на планете, а кто с нами не согласится жить в мире да радости — того раздавят железные сапоги моих легионов Смерти. Это же так по-человечески — во имя мира создать войсковые подразделения и сеять смерть. Мы, люди — противоречивые ублюдки. Богиня кивала, соглашалась, повышала ставки, обещала мне больше дом, больше озеро, больше танцовщиц и Дар Любви, грозила что это последнее предложение и надо подписывать. Я обещал проконсультироваться со своими юристами и дать знать, но тут вбежали танцовщицы и …

Проснулся я от того, что почувствовал легкий укол боли в руке. Медсестра меняла мне капельницу и застенчиво улыбнулась, регулируя скорость подачи жидкости. Все-таки какие тут профессионалы работают, подумал я, улыбнувшись ей спросонья — я бы даже и не почувствовал ничего, так, едва-едва… словно комар укусил.

— Вам нужен крепкий сон, Такахаси-кун — сказала мне медсестра: — все будет хорошо, не переживайте. Закрывайте глаза и спите.

— Вы уверены? — беззастенчиво зевнул я прямо ей в лицо. Тут это невежливо, но рука, чтобы закрыть рот — не поднялась.

— Я — уверена. — твердо отвечает мне медсестра. Вот у кого нет сомнений насчет «прекрасного далека», она и сама родом оттуда, из светлого будущего, потому «все будет хорошо, вы главное спите побольше и выздоравливайте». Задумчиво окидываю ее взглядом и констатирую факт, что я действительно еще не выздоровел и мой организм реагирует на наличие рядом симпатичной медсестры с апатией. Не реагирует то есть.

— Все, спать — говорит медсестра и мягко касается моего лба, укладывая голову обратно на подушку: — Нэннэко сяссяримасэ…

— Да не хочу я… — закрываю глаза и думаю о том, что медсестра только на первый взгляд милая, а на самом деле — тиран и самодур, людей спать укладывает. Может не хочу я спать. Открываю глаза, чтобы сказать ей об этом, но ее рядом уже нет, в палате царит полутьма, горит дежурный ночник и светодиоды на приборах. Уже вечер? Или даже ночь?

— Ты проснулся — говорит мама и прикладывает ладонь к моему лбу: — а меня сперва к тебе не пускали. Пришлось разговаривать с начальством. Никто не может мне запрещать увидеть моего сына.

— Сочувствую начальству — бормочу я: — добрый вечер ма. Сейчас же вечер?

— Я переживала — говорит она и я вижу ее силуэт в полутьме, не вижу, но чувствую, что она — мягко улыбается: — хорошо, что у тебя все в порядке. Ты обязательно поправишься, так врачи говорят.

— Мне тоже так сказали — отвечаю я: — что ничего серьезного.

— Вот именно. Так что ни о чем не думай, поправляйся. Здесь очень хорошая больница, и врачи большие специалисты, к Футабе-сенсею аж из Токио приезжают на диагностику, так что ты в надежных руках. Не беспокойся ни о чем, поправляйся.

— Да я и не беспокоюсь… а как там дела у Хинаты? И папы?

— Мы же на курорте было с этой подружкой Бьянки, нам такой номер хороший дали, гостиница с тремя бассейнами и искусственным водопадом, экскурсии на завод по производству вин… а Хината там с какими-то девочками подружилась. Они целыми днями у бассейна носились… папа загорел. У него кожа лохмотьями отходит, я его кремом каждый вечер мажу, а он ворчит. Отличный курорт, теплая морская вода, очень приветливый персонал… эта Бьянка очень богатая девочка, раз может себе позволить на такой курорт нас отправить, чтобы ты один остался… а я-то дурочка подумала, что могу тебя на нее оставить, и что она с тобой сделала?

— Ну мама… — говорю я универсальную фразу всех подростков. Несмотря на ситуацию это как будто возвращает нас обратно, домой, туда, где жизнь была проста и понятна.

— Чтобы она не делала, но это приводит к тому, что мой сын оказывается на больничной койке — заканчивает мама: — мне это не нравится. Ладно бы обычные молодежные шалости с гонками по ночному городу, драками, выпивкой и марихуаной. Это я еще могу понять, сама такая была. Но перестрелки! На нее культ какой-то охотится, а пока ты рядом, сына — ты тоже мишень. Может, ну ее, а? У нас Сора-тян есть, она в гости приходила, прощения просила, что не уберегла тебя… а я ее простила. И в семью приняла. В личном общении она еще лучше, чем по телевизору показывают, милая, непосредственная и очень культурная девочка. И чай делать умеет и поклонится с вежеством и уважением и папе она понравилась. Не то, что некоторые…

— Ну мама… — закатываю я глаза: — это же моя личная жизнь!

— Не мамкай мне тут! — заводится мама и включает свет. Я морщусь, а она раскладывает лекарства на столике: — вот тут. Сацуки-тян принесла лекарства, вот эти вот попьешь сразу, а эти — вместе с едой, как ужин принесут. Я ее уверила что ты все выпьешь. На. Пей.

— Ага. Хорошо. — послушно открываю рот и мне кладут туда таблетку и протягивают стакан с водой. Выпиваю, проглатываю, прислушиваюсь к своему организму. Никакого выброса маны или там трансформации Киноварной Пилюли Бессмертия в организме не наблюдаю. Что же, снова не повезло.

— Личная жизнь у него — ворчит мама, наводя порядок на столике для лекарств, убирая пустые упаковки и смятые салфетки: — личная жизнь у тебя будет когда ты станешь взрослым, а пока у тебя не личная жизнь, а моя головная боль. Вот кто бы мне лет пять назад сказал, что у меня голова от твоих невест болеть будет — я бы не поверила! Рос таким милым мальчиком, нелюдим был, водился со своими приятелями из кружка манги, да журналы с монашками и медсестрами под матрас прятал…

— Мама!

— А я и не видела ничего. Совсем ничего не видела. Но, по-моему, этот номер «Распутных монашек» за январь — уже перегиб. Сына, живые девушки так не гнутся, это все фантазии. Честно говоря, я думала, что придется после института тебе девушек самой подбирать, на свидания водить за ручку, но оно вон как вышло. — мама качает головой: — быстро ты вырос. С другой стороны, твой отец никогда не был робким в отношениях с девушками, а ты весь в него. Такой же… лезешь не знаю броду с открытой нараспашку душой. Сына, если будешь так делать, тебе сделают больно. Ты у меня доверчивый и добрый, а мир… мир он всякий может быть. Я же вижу, я же знаю. Нельзя так, ты себе всю душу изранишь.

— Ну мама…

— Материнское сердце все чует — поднимает палец мама: — никто тебя так любить не будет как Сора-тян. Конечно, Бьянка эта — она и умная, и богатая, и знаменитость, но она больше о себе думает, да воздушные замки в небе рисует, не жена она по складу характера. Такая всю жизнь будет по миру носится и тебя за собой таскать, чтобы ты за ней бардак ее подчищал, да ее саму от себя самой защищал… нашла она в тебе того, кто ее не боится и Авгиевы конюшни в состоянии вычистить. А вот Сора-тян — она будет за твоим плечом стоять и в трудную минуту всегда поддержит. Что бы то ни было. Вот кто у нас твоя Ямато Надешико… таким бы женщинам памятники ставить. С ней за плечом ты многого добьешься, в люди выйдешь… а с этой непутевой Бьянкой — только за легкими удовольствиями прогоняешься всю свою жизнь. Очень важно какая женщина у мужчины, только женщина может и силу дать и лишить всех сил… вот скажем — я. У твоего отца родители в таком районе живут… ты же был у дедушки, нэ?

— Был — киваю я. Действительно, родом папа из рыбацкой деревушки, где одни старики и остались. У них там до сих пор ни отопления, ни канализации, ужас. Зато детские воспоминания о море и летних каникулах — лучшие воспоминания Кенты. Соленый воздух, теплая вода, морские звезды и ракушки, темные ночи, когда рассказывал Хинате страшные истории под одеялом с фонариком, горький зеленый чай по утрам и два вареных яйца всмятку «чтобы крепким вырос!» от бабушки. Прохладный морской бриз, корабли на горизонте, белые облака и белая же полоска от загара от купальника на плечах у соседской девчонки, с которой так и не решился заговорить, только смотрел как она смеется и болтает ногами в воде, сидя на деревянных мостках для купания. Тяжелое ведро с рыбой, по дороге обязательно выдаешь дань рыбой соседскому же коту. Свой кот рыбу не берет, у него есть аккуратная мисочка с нарезанным мясным паштетом, его бабушка холит и балует, у него не шерсть, а мех, искрящийся на солнце, богатый как никто в этой деревне. Летние каникулы в деревне — лучшие детские воспоминания.

— Его брат до сих пор ничего не добился, денег у родителей клянчит и живет у родни, случайными заработками перебивается, а все, потому что жена у него была непутевая. Бросила она его и за молодым убежала, да только счастья это ей не добавило. Если человек непутевый, то и ему горе и окружающим. — говорит мама и я понимаю, что сейчас у нас не просто общение «мать пришла в больницу навестить сына», но серьезный разговор. Нет, даже не так. Программная перепрошивка подсознания, наставление на путь истинный и последняя попытка коррекции моей, стремительно катящейся под откос, жизни. Постой паровоз, не стучите колеса, кондуктор нажми на тормоза… меня засосала опасная трясина и жизнь моя вечная игра…

— Да и отец твой… всегда был непутевым. Если бы не я… — мама качает головой: — так что слушай меня, сына. Бьянка твоя до добра не доведет. Слишком уж она по грани любит ходить, проверять свои пределы и границы… такой человек не для спокойной жизни. Такой человек не только себя, но и всех окружающих проверять будет, всегда будет меняться и завтра уже будет не такой, как сегодня. Ты проснешься, а рядом совсем другой человек. И я не настаиваю на кандидатуре Соры-тян, не нравится Сора-тян — ради бога. Есть Натсуми, есть эта твоя Томоко, есть та девочка, что стеснялась чаю попить с нами… как ее? Шизука? И староста у вас хорошая… а у Натсуми есть подружка Марика… полно вокруг девочек, сына. Что ты вцепился в эту Бьянку, как будто там тебе медом намазано?

— Мама… — пытаюсь вставить слово я, но она поднимает руку.

— Помолчи — говорит она: — тебе вредно напрягаться. И говорить тоже вредно. Маму послушай. Мама тебе плохого не пожелает. Мама ночью не спала, думала, что ты тут помираешь. Знаешь какого это — когда тебе звонят и говорят, что твой сын в больнице из-за перестрелки?! Не знаешь, вот и молчи! У меня есть право тебя ругать! Я тебя родила! А ты вон, вырос и в перестрелки! Нашел куда! Я тебя для этого рожала?! Чтобы тебя какой-нибудь тупой гангстер подстрелил? И все эта Бьянка! Не знаю, но чувствую, что все дело в ней! Я в холле вторые сутки сижу, переживаю, а он тут про Бьянку свою переживает! О маме нужно переживать! Сестренка твоя вон, тоже осунулась аж, лицо темное стало. Места себе не находит. Папу с работы уволили… а ты туда же — в перестрелку! У нас и так времена не самые лучшие, вот куда ты лезешь? Видишь, что перестрелка — обойди! Не суйся!

— Я же не специально! — не выдерживаю я: — будто это я вышел из дома и …

— А ты дома сиди! — выдает мне мама: — куда ты это пошел? Дома хорошо, у нас дома никаких перестрелок нет! Сиди дома и маме помогай! Конечно, шляешься где попало со своей этой… — она аж задыхается от возмущения, и я наконец — понимаю. Какой я все-таки дуболом. Я молча беру мамину руку в свою и накрываю ее ладонью. Мама замолкает на полуслове.

— Извини, мам — говорю я, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Она просто сердится. Она очень беспокоилась, очень переживала и сейчас, увидев, что со мной все в порядке — ее прорвало.

— Извини что так вышло. Обещаю, что больше такого не повторится… — говорю я как можно более искренне: — это… дурацкое стечение обстоятельств.

— Еще бы! — фыркает мама, но руку не убирает: — еще бы это повторилось! Я тебе такого не прощу!

— Все будет хорошо — повторяю я тезис своей медсестры: — мне врачи сказали.

— Смотри у меня — говорит мама и наклоняется ко мне. Мягко высвобождает руку и обнимает, прижимаясь ко мне всем телом: — береги себя сыночек, пожалуйста…

Я обнимаю ее в ответ и чувствую, как легкая судорога пробегает по маминому телу. Она всхлипывает? Когда она отстраняется назад — ее глаза предательски блестят, но выражение лица… с таким выражением в покер играть. Спокойная, как всегда. Повезло папе… или нет?

— Вы вынуждены были приехать с курорта из-за этого? — спрашиваю я, стараясь увести тему разговора в сторону: — вот же…

— И не говори… — мама на секунду отворачивается, а когда она снова поворачивает ко мне лицо — ее глаза уже сухи: — а у нас была путевка на пятнадцать дней! В «Тропическом Раю». Между прочим, один из лучших отелей Окинавы! И сертификат на обучение серфингу для твоего отца. Экскурсии на винодельню и в музей — для меня. Ты знал, что там хабусю делают, так называемое Окинавское змеиное вино? Это когда в авамори, местном вине — змею топят. Ужас. От яда это змеи можно парализованным на всю жизнь остаться… но в алкоголе он расщепляется и придает … эээ… в общем интересный напиток. И у меня на следующий день были уроки танцев с таким мускулистым мулатом из Аргентины, там даже платья напрокат дают, знаешь с таким вот вырезом… а ты тут в перестрелку попал! Я думала, что на тебе места живого нет! Мы первым же рейсом вылетели!

— Ээ…

— Не экай мне тут! Еще раз такое и … я не знаю, что с тобой сделаю! А твоей Бьянке так и передай, что мама ею недовольна! Еще раз и я лишу вас всех постельных привилегий! Не делай такие глаза, будто я не знаю, чем вы там занимаетесь! Мама этим занималась еще когда тебя и в проекте не было! — продолжает бушевать ма.

— Да все, все. Не будет такого больше — успокаиваю я ее: — а путевку можно продлить? Я спрошу…

— Вот уж не надо. Мне от твоей … непутевой теперь ничего не надо.

— Ээ… а если не от нее? Давайте все вместе на курорт слетаем. У меня деньги есть — говорю я, вспоминая Косум и ее нейтральную позицию. Если Кумы нет, то и доли его нет… а уж с новым боссом семьи как-нибудь договоримся. Позволить себе каждый раз вот так менять местных оябунов я не могу, но … есть у меня надежда что новый босс не начнет с того, что попытается «Общагу» под себя подмять. Если судить по кадровым потерям, то его ближайшая цель будет восстановить былую силу и мощь, рекрутировать новых бойцов и заручится поддержкой всюду, где возможно. Если говорить по-простому — не до нас ему будет. А там независимость «Общаги» и ее комендантши — станет традицией. Обычаем. Ничто в Японии не может быть так незыблемо как традиции.

— Ты сперва выздоровей, а потом уже планы строй — резонно отвечает мне мама: — кстати, я тут узнавала… твое лечение полностью оплачивает муниципалитет. Почему — не знаю. Их начальник службы безопасности так распорядился. Так что ты выписываться не торопись, сразу всю диагностику пройди. Может у тебя что еще болит.

— Мама!

— Что мама? У нас папа без работы, а деньги на деревьях не растут! Знаешь сколько один день в такой больнице стоит?! Ты заодно и зуб свой выбитый вставь, раз уж муниципалитет заплатит. Скажи врачу, мол во время перестрелки выбили — пусть вставляют. Самый хороший пусть вставят, сейчас импланты дорогие.

Глава 3

— Нет — мягко, но решительно говорит Широ-сан и с тоской смотрит на мою маму: — нет, уважаемая Саяка-сан, стоимость стоматологических услуг не оплачивается муниципалитетом.

— Я чего-то не понимаю, Широ-сан — говорит моя мама и трясет своей гривой черных волос: — вот вы взрослый и несомненно уважаемый человек. Шеф службы безопасности нашего мэра. Помолчи сына! — а это она мне, я только рот собирался открыть, чтобы очередное «ну мама!» выдать. Пришлось рот захлопнуть и сделать вид, приличествующий, то есть «школьник при разговоре старших». Напрягаюсь, стараясь себе придать «вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим старших не смутить». Раз мама сказала — помолчи, я лучше помолчу, пусть Широ-сан отдувается, он взрослый, он на войне был, ему не впервой в лицо смерти глядеть.

— Вы сказали, что мой сын в момент перестрелки фактически являлся работником вашей службы на аутсорсинге, так? То есть и ранен он был в момент исполнения служебных обязанностей, а значит это ваша прямая обязанность — вылечить его и привести в порядок. Таким, каким он и был!

— У него уже не было этого зуба до начала перестрелки — вздыхает Широ-сан: — все что он получил — это содранный ноготь и пару синяков да царапин, плюс явное переутомление.

— Откуда вы это знаете? — прищуривается мама: — из дому я его отпускала со всеми зубами!

— Мама!

— Помолчи! Сейчас мама договорится, и эти кровопийцы тебе сделают новые зубы! Ты у нас еще и несовершеннолетний!

— Ладно — поднимает руки Широ-сан: — хорошо. Вы убедили меня, Саяка-сан, вашему сыну вставят зуб за счет муниципалитета.

— Зубы. — уточняет мама.

— Зубы — кивает Широ: — у него, что — два зуба выбиты? С его характером — неудивительно…

— У меня один зуб выбит — не выдерживаю я: — мама, ну в самом деле…

— Кто тебя знает — говорит мама: — пусть останется про запас… долго ли ты со всеми зубами проходишь. А тут раз — и бесплатно заменят. Бонус. И что по премии?

— Премии? — хмурится Широ-сан. Он не понимает.

— Премии и заработной плате. Мой сын работал на вас… и еще продолжает работать, я уведомления о прекращении контракта что-то не видела… суточные, плюс премиальные…

— Да за что ему премиальные?! — возмущается Широ: — он же за блоком прятался все это время!

— У меня ногтя не было — замечаю я: — и потом вы что, ожидали что я вас спасать буду? Это вы у нас шеф службы безопасности, а я — обычный школьник.

Широ-сан бросает на меня взгляд, который явно говорит «знаю я какой ты обычный школьник», но вслух издает только протяжный звук. Как там «этот стон у них песней зовется». Ему явно охота остаться со мной наедине и «перетереть» пару вопросов, но, к своему несчастью, он пришел в то время, когда мама еще была в моей палате и был тут же зажат в угол и допрошен с пристрастием. Никогда бы не подумал что увижу Широ-сана оправдывающимся, все-таки есть у мамы некая магия в рукаве, вот треснет мир напополам, вылезет из огненного разлома сам Сатана, возопиет он гласом смрадным и … мама его полотенцем прогонит, куда по помытому?!

Так что в мамину магию слова и дела я верую, как всякий, кто хоть раз видел эту магию в деле… а потому не без удовольствия смотрю как Широ-сан начинает потеть. Сочувствую ему, конечно, но все равно — какая радость. Широ-сан, шеф службы безопасности, жесткий как колючая проволока, ветеран двух войн на Континенте, бывший офицер спецподразделения «Морские Львы», две нашивки за ранения, личное кладбище с футбольное поле и … потеет перед моей мамой.