Нерушимый 5

Я сглотнул слюну. Тупо уставился на газеты. Примерно ясно, о чем там будет, но взглянуть в глаза реальности было стремно. Возможно, тогда я распрощаюсь с надеждой, которая меня держала.

Итак, «Известия». На первой полосе: «Двадцать девятого декабря в результате теракта погиб Первый секретарь областного комитета партии Михайловской области В. Г. Шуйский. Товарищ Шуйский возвращался спецбортом из г. Якутск, куда он прибыл с рабочим визитом. Самолет вылетел в 13.00 по местному времени, в 14.10 исчез с радаров. В это время в 100 км от г. Тында был зафиксирован мощный взрыв. Прибывшие на место катастрофы спасатели обнаружили обломки самолета, разбросанные в радиусе пяти километров. По предварительной версии следствия взрыв произошел в результате срабатывания мощного взрывного устройства. Кроме В. Г. Шуйского, на борту находились пять человек. Ведутся поиски останков. По информации, предоставленной следственными органами, Шуйский вышел на след террористической группировки, сотрудничавшей с разведкой Великобритании. В день теракта были заключены под стражу подозреваемые в организации убийства: Дороничев И. А., Вавилов В. В., ряд сотрудников КГБ и БР Михайловской, Якутской и Ивановской областей. Задержано 57 человек, подозреваемых в соучастии. Ведется следствие. Редакция „Известий“ скорбит об утрате вместе с родственниками погибшего».

Вавилов и Тирликас задержаны. Теперь ясно, почему Лизин звонок деду ничего не дал. Да и Лиза, наверное, сейчас в женской камере. Как же так? Это подстава, или Вавилов и правда причастен к взрыву?

Или все-таки это межклановые разборки?

Задержанный Дороничев — главный конкурент Шуйского, тоже одаренный. Вряд ли он действовал бы так грубо. Наверняка это дело возьмет под личный контроль Горский, а значит, есть надежда на положительный исход.

Я поднялся и заходил по камере туда-сюда, пока Кардинал не скривился и не сказал:

— Не мельтеши, башка кругом. Не дрейфь, не расстреляют: особо опасных держат в карцерах.

Успокоил так успокоил! Десять лет срок мотать — так себе перспектива.

Я сел на табурет рядом с щипачами, они собрались шарахнуться, но передумали.

— Да хватит шуметь! — взвыл мужик, завернутый в одеяло.

— Заткнись уже, а? — миролюбиво предложил Кардинал. — Чай не апартаменты.

Только он проговорил, и свет вспыхнул ярче. Все, кому выдали белье, принялись заправлять койки. Мужик-нытик, завернутый в одеяло, оказался лысым очкариком на коротких кривых ножках, одетым в мятый брючный костюм.

Потом была кормежка. Нам выдали пластиковые миски с перловкой и мясом и стакан компота. Аппетита не было, я силой в себя запихнул завтрак, отметив только, что он вполне сносный.

Потянулись вязкие часы ожидания. Забрали хипака, которого обитателя КПЗ окрестили Шмалем, потом увели нытика. Привезли гопника, который огляделся по-волчьи и кивнул на туалет:

— Как тут у вас с парашей? Спрашивать надо?

— Просто не ссы, когда едят, — объяснил Кардинал.

Зажурчала струя. Я представил, как справлять нужду, если по-большому припрет, и меня перекосило. Вскоре гопника приперно, и я понял, откуда тут такая вонь.

Потом ушел еще один подозреваемый, длинный, похожий на Кису из «Двенадцати стульев».

Когда открылось окошко, я подумал, что сейчас произойдет миграция, но в него просунули газеты, сложенные рулоном.

— Кардинал, принимай.

Цыганский барон или кто он там, глянул на щипачей, жмущихся друг к другу на одной койке, как два воробья. Тимоха понял без слов, метнулся, подал газеты, благоговейно улыбаясь, но тот кивнул на меня.

— Сперва ему. Ему нужнее.

Опять «Известия» и «Вестник Михайловска». В первой газете ни слова о теракте, а вот в областной… «Ночью 30 декабря скоропостижно скончался В. В. Вавилов, главный подозреваемый в организации взрыва спецборта, на котором летел В. Г. Шуйский. После беседы со следователем Вавилов пожаловался на боли в груди, был доставлен в медицинский кабинет, где его состояние резко ухудшилось. В. В. Вавилов скончался в больнице от обширного инфаркта миокарда».

Я зажмурился и сжал челюсти. Представил пожилого Вавилова на допросе и кэгэбэшников, которые выбивают из него признание. В голове как наяву прозвучал чуть гнусавый гулкий голос майора Быкова: «Если вы дадите чистосердечное признание, обещаю, с ваших родственников, если они ни в чем не виноваты, будут сняты все обвинения, и за сотрудничество со следствием мы избавим вас от высшей меры». Возможно, генерал сопротивлялся. Скорее всего так и было. А может, написал чистосердечное признание. Кто ж мне скажет?

Будучи Звягинцевым, я читал свидетельства побывавших в застенках КГБ, мне казалось, что рассказчики просто жути нагоняют, типа попал туда — уже не выйдешь. Там заставляют себя и друзей оговаривать, прессуют. Если сравнивать с тем, что я читал, то со мной обошлись, как с родным, даже не ударили ни разу.

А вдруг, получив то, что надо, Вавилова просто убили? Нет, им это невыгодно, им нужна показательная казнь. Скорее всего, у старика и правда не выдержало сердце.

Лиза… У кого узнать, что с ней? Я-то выживу, а как все это перенесет она?

— Мне нужно позвонить, — поднявшись, проговорил я.

— Не положено, — развел руками Кардинал. — Вот к следаку вызовут, тогда и попросишь телефон, и позвонишь.

Меня промариновали до обеда. Сперва увели щипачей, потом — Кардинала. Интересно, почему Кардинал? Цыган же, значит — барон. Какое здоровяк имеет отношение к духовенству? Или у него фамилия созвучная? Спрашивать я, конечно не стал: не мое это дело. В таких местах лучше ничего не спрашивать и о себе не распространяться.

Щипачей вскоре вернули, Кардинала — нет. Вряд ли отпустили, скорее увезли в СИЗО. И меня туда же упекут, будут мариновать там пару месяцев, если не год — дело-то сложное, запутанное.

Придется вести растительное существование, я потеряю форму и время, и когда выйду через год… Ха-ха — лет через десять не хочешь?

На очередной щелчок дверного замка я не отреагировал.

— Нерушимый! — гаркнул конвойный.

Я поднял голову. За решеткой стоял молоденький рыжий сержант, за его спиной маячили еще двое.

— На выход! Лицом к стене, руки за спину!

Я читал, что нельзя возмущаться, как бы ни была отвратительна процедура досмотра — менты ее проводят не по собственной инициативе, положено так. И злить их ни к чему.

Снова наручники и — путешествие через заснеженный двор к цоколю, в уже знакомый кабинет Быкова. Я уселся на стул напротив стола, конвойный пристегнул к кольцу, ввинченному в стол, мою левую руку и вышел из кабинета. Где-то я читал: используют именно кольцо, потому что заключенные на допросах, не выдержав пыток, могут с размаху удариться головой и убить себя обо что-то острое или угловатое.

Надеюсь, обойдется без пыток. Я перевел взгляд на Быкова, который делал вид, что смотрит в экран ноутбука, а сам изучал меня периферическим зрением. Надежда на то, что он хочет докопаться до правды, умерла: больше всего на свете майор желал, чтобы я во всем сознался и не пришлось возиться.

В горле пересохло, и я нарушил правила, первым заговорил:

— Добрый вечер, Роман Августович.

— Разговорчики! — рыкнул он и посмотрел так, что в горле пересохло. — Вопросы задаю я, ты отвечаешь. Понял?

Я кивнул.

— Так точно.

— Вот и отлично, — он принялся вслух проговаривать мои паспортные данные и тут же щелкать кнопками, записывать их. — Все верно?

— Верно, — ответил я.

Далее он предупредил о наказании за лжесвидетельство и в подробностях рассказ мне то, что я и так узнал из газет, добавив, что группа врагов Родины, сообразив, что Шуйский знает о их существовании, решила действовать превентивно, пока он не вычислил их имена. Поскольку, опасаясь за свою жизнь, Шуйский в Михайловске осторожничал, в Якутске злоумышленники при содействии Тирликаса пронесли на борт четыре бомбы с часовым механизмом и спрятали в спасательных принадлежностях.

— Тебе известны имена других соучастников преступления? — спросил Быков таким тоном, словно я уже сознался.

Хрен тебе, а не признание!

— Я не являюсь соучастником, потому эти имена не могут быть мне известны.

Я считал желания Быкова и еще раз убедился: он хотел меня поскорее посадить. С имеющимся признанием он не просто верил — знал, что я виновен, и другая правда ему была не нужна.

Что еще за признание? Кто-то меня оговорил?

Вчера расследование вела Безопасность Родины, а этим товарищам закон не писан. Там отпирайся не отпирайся — скрутят, еще и почки отобьют, и все равно просканируют, допросят. Какие полномочия у Быкова? Хрен его знает, но раз КГБ сейчас дружит с ментами, протокол они должны соблюдать. Мой приговор зависит от того, что происходит сейчас, а не от того, что было вчера. БР контролирует одаренных, Фарб думает, что я не такой.

Сейчас Быков начнет спрашивать, что я делал накануне теракта, а мне и сказать-то нечего: дома был, футбол смотрел, ел, спал, с девушкой переписывался. Какую же я себе подложил свинью, когда съехал с ведомственной квартиры! Так бы у меня было алиби.

— Напоминаю, что чистосердечное признание и сотрудничество со следствием значительно, — он выделил интонацией последнее слово, — укорачивает срок. А теперь расскажи, что ты делал накануне теракта, двадцать восьмого и двадцать девятого декабря?

— Я отказываюсь свидетельствовать против себя и требую адвоката.

Я вскинул голову и прямо посмотрел в черные глубоко посаженные глаза Быкова. Ломать будешь? Попробуй, на мне все быстро заживает. Добьюсь ли я чего-то своим молчанием? Вряд ли. Захотят пришить дело — пришьют. Но тепленьким себя взять не позволю.

Интересно узнать, что у него за признание.

На первый план выступило желание ударить меня, но Быков сдержался, прищурился, отчего монобровь полностью скрыла глаза.

— Ах, как закукарекал! Значит, тебе есть что скрывать!

— Все, что я скажу, может быть использовано против меня. Я требую адвоката.

— Знаешь, кто на зоне кукарекает, а? Такие как ты. Ой и несладко тебе там придется!

Быков хищно улыбнулся от уха до уха, отчего сходство со Щелкунчиком увеличилось.

— У кураторов своих западных требуй адвокатов, — продолжил он. — Ишь как заговорил, когда жареным запахло!

— Я отказываюсь свидетельствовать против себя.

С самодовольством Быков посмотрел на портрет Дзержинского. Сжал кулачища, шагнул ко мне. Похоже, сейчас будет больно. Но я не отвернулся, сжал челюсти и приготовился закрывать голову свободной рукой.

— Ты ставишь под сомнение компетентность следственных органов? — подавшись вперед, прошипел он.

— Я требую адвоката — во избежание ошибок следствия.

Чисто гипотетически — имею, а по факту… Все еще желая меня ударить, Быков покосился на камеры и усмехнулся, сел.

— Да не поможет тебе адвокат! Тебе никто уже не поможет. Кроме себя самого. Будешь вести себя разумно — отделаешься легко. Нет — расстрельная статья.

Он открыл ящик стола, вытащил оттуда какой-то документ, небрежно подтолкнул ко мне. На его лице читалось торжество.

— Ознакомься, вот.

Лист лежал текстом вниз. Я положил сверху ладонь. Что там может быть? По виску скатилась капля пота, хотя было совсем не жарко. Сглотнул слюну — во рту пересохло, и язык был шершавым, как наждачная бумага. Давай, Саня, не затягивай! Я перевернул лист.

Это оказался протокол допроса В. В. Вавилова, датированный вчерашним днем, где старик сознавался в том, что помогал неизвестным организовать теракт. Его должен был осуществить Л. В. Тирликас, находящийся в Якутске. Далее прилагался длинный список соучастников с их функциями. Я скользнул пальцем вниз по списку и нашел свою фамилию, моя функция — коммуникация и силовая поддержка.

Не веря своим глазам, я сомкнул веки, разомкнул их и уставился на буквы, которые отказывались складываться в слова. Память любезно предоставила вчерашнюю проверку на полиграфе:

«— Ты получил от него телефон марки „Енисей-22“?

— Да.

— Использовали ли вы для общения шифрованный канал?»

Сука старая, как же ты меня подставил с этим телефоном! Интересно, был ли в этом умысел? Действительно ли Вавилов сотрудничал с западными спецслужбами и ждал момент, когда я оступлюсь, чтобы меня завербовать? Или над старым генералом издевались, ему угрожали, и он оклеветал нас в обмен на безопасность близких, а потом у него не выдержало сердце? Или, получив признание, Вавилова убили? Громкое дело надо раскрыть, выслужиться, а кого сажать — какая разница?

А Тирликас? Может, и он не просто так рядом вился, и мой дар тут вовсе ни при чем? Не верилось. Хотелось верить в то, что это глобальная подстава, и нужно искать того, кому это выгодно.

— Будешь сотрудничать со следствием? — вкрадчиво поинтересовался Быков.

— Даже если это правда, — я подвинул к нему протокол допроса, — я ничего не знаю.

— Ну-ну. — Быков хмыкнул, уселся за ноутбук. — Сам себе яму копаешь. В тюрьме смазливым мальчикам ой как несладко.

Майор ненадолго забыл о моем существовании, увлеченный набиванием текста очередного протокола.

Меня сковал ступор. Мыслей не было. Отказываясь принимать реальность, сознание отгородилось и окуклилось. Когда Быков меня окликнул, я не сразу понял, чего от меня хотят.

— Прочитай и распишись, — повторил он раздраженно.

Передо мной лег протокол допроса. Я скользнул по нему взглядом и ничего не понял. Заставил себя сосредоточиться и под пристальным взглядом Быкова прочитал: «Я, Александр Нерушимый, проживающий там-то, работающий там-то…» Все вопросы, которые Быков мне задал, были внесены в протокол и, видимо, заготовлены заранее, никакого подвоха в них я не нашел. Далее писалось, что я требую адвоката и отвечать на вопросы отказываюсь, дабы не оклеветать себя. Ниже прилагался список задействованных средств: аудиозапись, видеозапись, копия протокола допроса Вавилова.

— Согласен? Подписывай, — раздраженно бросил Быков.

Я сосредоточился на его желаниях, чтобы понять, нет ли подставы: он хотел не подставить меня, а за дело засадить лет на двадцать, а лучше — расстрелять, за то, что брата лишил работы.

Брата?

Быков… Быков, твою мать, ветеран «Титана»! Тот самый, который пытался поломать белоруса, чтобы его не выгнали, а я разгадал его задумку! Как тесен мир! Хрена се у Быка братишка! Конечно, это не он все подстроил, чтобы со мной расквитаться, просто так удачно для него совпало.

Я взял ручку и написал: «В виду личной заинтересованности следователя в данном деле, подписывать протокол отказываюсь». И пояснил:

— Знаете почему ваш брат покинул «Титан»? Потому что пытался сломать ногу талантливому парню, который играл на его позиции. Вы бы оставили такого в команде?

Быков зашевелил монобровью и прошипел:

— Откуда… Ах ты сучонок. — Сжав кулаки, он покосился на камеры. — Ты об этом пожалеешь.

Не та уже гэбня, контролируют, наблюдают, не дают им резвиться в застенках!

Хоть мизерная, но — победа, и я испытал злое удовлетворение. Быков снова принялся что-то печатать, и его лицо светлело, монобровь поднималась, открывая глаза.

Передо мной лег второй документ, тоже, видимо, заготовленный заранее — ну не успел бы Быков набрать столько текста за пять минут.

Постановление о привлечении в качестве обвиняемого.

Хера се у него полномочия! Подобные постановления может выносить только суд.