Баба Зина встречает незваных гостей

Ника Фэвэриш

Баба Зина встречает незваных гостей

— Эй, о чём задумался? — голос боевого товарища отвлек градоначальника от созерцания собственного отражения в мутной воде.

Градоначальник отгонял все мысли от своей светлой и изящной головы в тёмную голову бабы Зины. Та же, в свою очередь, не могла ни о чём думать, так как ей было попросту нечем.

— Ни о чём. — впервые за всю свою жизнь градоначальник был честен, но не до конца.

На самом деле он боялся признаться в собственных чувствах даже себе самому. Все до единой мысли градоначальника роились вокруг бабы Зины, как рой самых назойливых, самых докучливых мух. Где бы он ни находился, куда бы ни пытался убежать, нигде ему не было покоя. На земле, высоко над землей, глубоко под землей — неизменно все его мысли возвращались к бабе Зине.

Тем временем объект средоточия всего существования градоначальника, пытаясь как-нибудь отвлечься, прогуливалась по базару.

Рыба была краснее рака, но не в виду своего происхождения, а в силу того, сколько мух топталось по ней, лапало её и совокуплялось на ней. Отъезжающая машина фыркнула, прикрыв, как невесомым облаком выхлопов и пыли, будто бы нежным одеялом, наготу стесняющейся рыбки. Баба Зина чихнула, а её сопли, упав на рыбешку, создали эффект катящихся слёз из печальных глаз. Сыр и колбаса зеленели от злости и зависти, потому что их никто не пытался пощупать ни разу.

— Рыбка свеженькая? — поинтересовался лысоватый мужчина, поправляя очки с толстыми линзами.

— У меня всегда всё самое свежайшее! — обиженным тоном воскликнула круглолицая женщина продавец.

«Да уж! — рыба раздраженно закатила глаза, безмолвно шевеля губами, — За всё время, что я здесь лежала уже забыла, когда от меня пахло свежестью!».

Сыры и колбасы, лежащие рядом, колбасили ревностные мысли: «Почему вечно всё внимание ей?!»

«Ладно вам» — с озорством подмигивали удобно расположившиеся в центре между овощами креветки.

После захода солнца все продукты питания отправятся прямиком в тёмный, сырой подвал, где их будут лапать крошечными лапками и щекотать жесткими усиками по бокам мышки.

Икота стала бессменным спутником бабы Зины. Все способы избавления от этой напасти оказались бессильны. У бабушки оставался лишь один выход — это угадать, кто же о ней так настойчиво думает. Бабе Зине всегда было, прежде всего, лень запоминать о хорошем или плохом событии и человеке, захламляя свою память. К лени присоединялся склероз, ластиком стирающий все воспоминания о былом. В качестве напоминаний оставались блеклые дырки, заниматься заполнением которых у старушки не было ни времени, ни сил, ни малейшего желания.

В духовке у бабушки запекался яичный рулет, пока она завершала нарезку салата. Жюльен приблизительно 25 минут уже охлаждался в холодильнике советской марки Норд тридцатипятилетней давности. Шаркая по только что вымытому линолеуму из кухни в ванную вымыть руки, где из крана широкой струёй бесцельно и безостановочно утекала вода, словно жизнь бабы Зины. Икнув, она попыталась ещё раз напрячься и угадать, кто ей не дает покоя.

«Кому это там заняться больше нечем, только думать обо мне круглосуточно?!» — бабушка закатила глаза.

Не видя никакого смысла праздновать собственный день рождения, старушка старалась себя максимально чем-то занять. Однозначно было не с кем,… очевидно, было незачем…

Звонок в дверь заставил бабу Зину подпрыгнуть до потолка.

«Кто это незваным гостем ломится в мою никому не нужную дверь?» — вылупила глаза бабушка.

— Я слышу, как Вы шоркаете и дышите. — раздался требовательный голос почти у самого уха бабы Зины, как только она приловчилась подслушивать, когда непрошенный гость или непрошенная гостья соизволит удалиться.

«Мне что же нельзя в своей квартире ни шоркать, ни дышать?!»

— Мне очень нужно с Вами поговорить. Не бойтесь меня!

«Ишь ты о чём размечталась!»

В сердцах баба Зина распахнула настежь дверь.

— Чего стоишь как засватанная?! Заходи!

— Вам правда незачем меня бояться. — примирительным тоном произнесла девушка, переступая через порог.

— С чего ты вообще взяла, что я кого-то или чего-то боюсь?! — фыркнула бабушка.

— Разве нет? Вы же настроили против себя всех вокруг!

— А все вокруг разве музыкальные инструменты или приборы какие-то, чтобы их настраивать?! — изумилась бабушка.

— Если вы серьезно не боитесь то меня признаюсь сильно пугает Ваше бесстрашие. — с придыханием произнесла девушка, заламывая руки, выдавая свою взволнованность.

Баба Зина тяжко вздохнула, приподняв и опустив обвисшие груди.

— Может я, и боюсь так только не помню ни фига! Склероз! А может я его, и боюсь как раз! Не знаю! Честно! Клянусь! Так, а ты кто? Или ты говорила, а я забыла уже?

— Я по этому вопросу к вам и пришла. Я ваша внучка. — девушка вежливо протянула руку для знакомства. — Виолетта.

Баба Зина уставилась на протянутую ей руку как на нечто до сих пор невиданное и малоизученное.

Виолетта боялась открывать правду бабушке, не зная, как она может на всё отреагировать, возраст которой точно никто не может определить. «Одному Богу известно» — отвечали все по поводу возраста бабы Зины и «Одному чёрту известно» — по поводу бабушкиного происхождения говорили те, кто был с ней мало-мальски знаком. Несчастная старушка могла запросто окочуриться от неожиданности и переизбытка чувств.

«Вот это поворот! — в задумчивости брови бабы Зины отправились путешествовать по лбу, преодолевая глубокие впадины, широкие похожие на жерло вулкана поры, высоко выступающие над уровнем кожи, словно горы бородавки, — На что нам та Мексика или Бразилия, или Турция? Вот это сюжет для 100 000+ серийного сериальчика!»

— Откуда же ты, внучка, взялась у меня, когда я дочки своей не помню?!

— Бабушка, вы же не помните ничего. Снова забыли?

Баба Зина недоверчиво вглядывалась в черты девушки, стоящей перед ней и называющейся её внучкой. Так кто же эта Виолетта: аферистка, позарившаяся на пенсию и жилплощадь одинокой бабушки, или несчастная родственница выжившей из ума старухи?

— Я заварю чай, а потом решим, кто кому здесь приходится и откуда ты такая взялась.

«Теперь надо угощать её всеми моими припасами, а то будет думать, что я жадина-говядина или малоимущая!» — горестным взглядом окинула свой полупустой холодильник Норд.

«Как неловко! Подумает, что я пришла только чтобы её объедать!» — покраснела Виолетта.

Но и отказываться было бы неучтиво с её стороны.

— Если вас это не затруднит.

— Естественно меня это затруднит!

— Тогда может, я пойду…

— Куда ты пойдешь? Садись! — скомандовала баба Зина тоном, не терпящим никаких возражений, выдвинув табуретку из-под стола.

Баба Зина была возмущена до предела бредовыми выдумками бестолкового автора пишущего о ней всякую ерунду.

«Разве о такой жизни мечтает втайне от себя и всех каждая баба?! У меня получалось бы гораздо лучше! Во-первых, я описывала бы свою внешность как самую идеальную: никто бы не мог оторвать восхищенного взгляда от моего ангельского личика с гладкой, как папирусная бумага, кожей, и сворачивали бы все шеи, засмотревшись на мою аппетитную попку и на мои огромные упругие сиськи на немыслимо тоненькой фигурке! Во-вторых, я была бы дочкой, унаследовавшей баснословное состояние безвременно усопшего папы — миллиардера! В-третьих, у меня была бы толпища ухажеров, которые готовы были глотки друг другу перегрызть за мое расположение, и не стремных, а накачанных, загорелых, с кубиками пресса мачо! Я бы мотылялась на волнах экстаза, словно тряпка на бельевой веревке на его возбужденном, как скала, члене, пока он ласкает, слегка пощипывая, мои набухшие от возбуждения соски или пусть он долбил бы меня сзади! Своим языком пускай не только трепался, а умел его телепаниями доводить до оргазма! Вот о чём всем было бы интересно почитать!» — баба Зина мечтательно зажмурилась.

Вода в чайнике возмущенно забулькала. Чайник засвистел, привлекая к своей скромной персоне всеобщее внимание.

— Вы уснули?

— Я никогда не сплю из-за бессонницы! Это ты, небось, только ляжешь и через минуту храпишь вовсю!

— Нет что вы, — смущенно пролепетала девушка, — Я вообще никогда не храплю.

— Ой, да ладно заливать! Кстати что будешь? Вино, ликёр, шампанское…

Виолетта прервала бабушку, отрицательно покачав головой.

— Я не пью.

— Так и я тоже не пью! — фыркнула баба Зина. — Только иногда бухаю!

Комар, нарушая тишину своим писком, пролетел мимо бабушки и девушки. Им было принято благоразумное решение, никого не тронув, спрятаться в щель между буфетом и холодильником. Виолетту ему было жаль, а бабу Зину он боялся, как огня.

Достав из буфета початую бутылку водки, баба Зина налила себе полный стакан и быстро его выпила. Потом ещё… и ещё… и ещё… и так до тех пор, пока под воздействием алкоголя не вытеснялась грусть нереализованных мечтаний.

«Мужиков бы сюда сейчас с инструментами, — хмыкнула баба Зина, — чтобы они хоть что-то сделали с протекающим краном, а то уже сил нет!»

Одинокая никому не нужная пожилая женщина, не знавшая ласки ожесточившаяся против всего мира, вызывала у Виолетты не раздражение, а сострадание и сочувствие. Узнав о том, что от бабы Зины отказались родители, Виолетта умерла бы от разрыва сердца, сопереживая бабушке.

Баба Зина приготовила кровать, и они улеглись спать. Проворчав что-то себе под нос, бабушка перевернулась на другой бок и сразу громко захрапела.

Припустившись, дождь тщетно пытался смыть краску стыда с лица градоначальника. В очередной раз он поклялся забыть эту дурную, больную на голову, неадекватную бабку. Ничего не помогало: ни раскаты грохочущих орудий, ни тот факт, что в наказание у него отобрали все звездочки и медальки. Ему казалось даже склероз не смог бы выручить от подобной горькой участи. Градоначальнику было насрать на всё и на всех кроме бабы Зины мысли, о которой занимали его мудрую голову и днем, и ночью. Его ужасно пугало то, что баба Зина для него была самая вожделенная и звездочка, и медалька. Тело градоначальника накрыла волна удовольствия, стоило ему представить бабу Зину всю в слезах, стоящую перед ним на коленях.

— Что это с ним? — поинтересовался один боец у другого.

— Он тоскует по бабе Зине. — ответил другой.

— Что за баба?

— Сейчас покажу её фотку. — отвечающий ухмыльнулся.

— О-о-о, мои глаза!!! — истошно завопил боец, увидев фотографию бабушки. Он рухнул на землю, схватившись за лопнувшие, как мыльные пузыри глаза.

На крики сбежались остальные боевые товарищи.

— Что это с ним? — указывая на валяющегося и кричащего бойца, спросил один из собравшихся.

— Да ничего особенного! Просто он увидел фото бабы Зины.

— Ты снова за своё! Зачем так издеваться над своими боевыми товарищами?! Лучше бы, таким образом, боролся с нашим общим врагом!

— Я бы с удовольствием, но нельзя!

— Это еще почему???

— Потому что это, — он указал на валяющегося с лопнувшими глазами бойца, — забавный и курьезный случай, а применение подобных методов против наших врагов — это нарушение международного права.

— Неужели тебе его ничуточки не жаль?

— С какого перепугу мне его жалеть?!

— С того что твой боевой товарищ потерял глаза!

— Эти потерял, так новые появятся!

— С чего это вдруг?!

— Ты разве не в курсе, чем мы дышим, что мы пьем и чем питаемся?!?!?! От подобного не то что два новых глаза, а и три, и четыре, и пять, и шесть … и десять новых глаз появится!!! Да и не только новые глаза…

Градоначальник тем временем украдкой, трепетно прижимал к быстро бьющемуся сердцу зацелованную до дыр, тайком распечатанную фотографию бабы Зины. Он влюбился, как ребенок в детском садике, и казалось, что это любовь на всю жизнь. Ему хотелось кричать о своей любви к бабушке, но останавливал страх стать объектом насмешек друзей и получить по голове — сковородой с антипригарным покрытием в тяжелой руке жены. Он изнывал от желания вновь хотя бы разочек очутиться рядом с бабой Зиной посреди её квартиры с обоями 10–15 лет давности. Прижать бабушку к своему готовому вот-вот вырваться, пробив грудную клетку, сердцу. Насладиться ароматом, вдохнув запах её потных ног, подмышек и сальных волос. Поцеловать каждый миллиметр её безобразного тела. Пригладить своим языком каждый волосок её лохматой письки. И какой бы ни была эта баба Зина вредной, противной, ворчливой, косой, кривой, хромой, горбатой, волосатой, бородатой, усатой, носатой, картавой душнилой он любил и боготворил исключительно её.

Виолетта рано проснулась, услышав постанывания бабы Зины. У девушки было время многое обдумать и принять решение, которое может навсегда изменить их с бабушкой уклад жизни. Перед своим пробуждением баба Зина напоследок громко всхрапнула. Бабушка вздрогнула, а Виолетта чуть не подпрыгнула до потолка.

— То стонала всю ночь, то храпела, мне спать не давала толком! — прикрикнула баба Зина. Ухмыльнувшись, добавила: — Мужики снились?!

— Нет! Что вы! — Виолетта едва не задохнулась, заливаясь краской стыда. — Это не я!

— Ой, не она это, а кто тогда?! Скажи еще, что это была я?!

— Извините, пожалуйста, подобного больше не повториться. — Виолетта решила, что лучше согласиться, чем доказывать свою правоту.

— Уж постарайся, если хочешь остаться! — бабушка облила девушку строгим взглядом, наполненным ледяным презрением.

Раздался оглушительный стук в дверь.

Баба Зина удержалась, чтоб не присесть от испуга. Только дернула рукой, рассыпав весь сахар на пол, стол и табурет.

«М-да… подсластила себе жизнь!» — гневно вздохнула бабушка.

Стук в дверь настырно вернул всеобщее внимание к себе.

«Почему бабушка боится открывать дверь? У бабашки какая-то фобия открытых дверей» — охреневала Виолетта.

— Может быть, откроем, бабушка?

— Еще раз меня так назовёшь и огребёшь по полной!

— Как же мне к Вам обращаться? — ошалело уставилась на бабушку Виолетта.

— Сама мозгами пораскинь, если есть чем раскидываться! — заржала бабка.

Стук в дверь настойчиво напоминал о себе требуя впустить внутрь того, кто бы там ни был по ту сторону двери.

Когда двери распахнулись, Виолетту и бабу Зину чуть не сшибла с ног ударная волна перегара.

— Ба кого я вижу! Драсьть! — страдающий алкогольной зависимостью телепался как высохший на ухнарь осенний листок от сильного порыва ветра. — Не ну, правда, кого я вижу?! Скажите, пжалста, а то я, — говоривший икнул, — я не помню уже ни черта!