Удалённый аккаунт

Я продолжала смотреть в одну точку — поверх мужчины с длинными ногами. В рюкзаке, который я разместила под сиденьем, лежала книга, но за все поездку ее час так и не настал. Стратегическое значение этого сборника в том, чтобы отогнать лишние мысли, ненадолго пожить другой жизнью. А с 21 сентября я едва ли могла выбраться из ямы, которую не перекрывали ни музыка, ни чтение. Перед глазами стояло лицо Арины — до этого дня живое, а теперь усыпанное белыми тряпками и цветами.

— Акы, — Энже вложила мне в руку горячий стаканчик и мое недовольство немного меня отвлекло.

Любой кофе в “Ласточке” — это оскорбление напитков в целом. Водянистый кипяток темного цвета, разбавленный дешевыми порционными сливками. Даже растворимый, какой мы пили утром, днем и вечером на вкус был лучше. Что уж там, кофе в моем офисе, который я пила ради того, чтобы просто не уснуть, чей горький вкус не перебивался сахаром, нравился мне больше.

— Скоро приедем, — сообщила Энже, — ты… домой поедешь?

— Разве мне есть куда еще ехать?

— Я тут подумала, — она неловко отвела взгляд в сторону коридора, где был туалет, — хочешь переехать ко мне?

Горячий напиток обжег мне язык.

— Моя квартира находится немного дальше от Красногорска, но там буквально плюс 10 минут на МЦД. По поводу денег не волнуйся, живи… просто живи.

Она не впервые предлагает мне жить с ней. Когда мы впервые встретились еще в Нижнем Новгороде, я, узнав, что у нее есть квартира в Москве, выдала фразу более обескураживающую, чем это предложение:

— Богатая тетенька татарка, хотите я стану вашей содержанкой?

Когда мы прощались, она пообещала постелить мне в коридоре. Конечно, у богатой тетушки татарки, — она на 5 лет старше, — оказалась квартира не в самой Москве, а в подмосковном Нахабино. Впрочем, оба предложения были шутками, на которых выросло наше общение.

— Это неправильно, — у меня даже высохли слезы, а на щеках ощущалась стянутость, — и неудобно.

— Неудобно спать на потолке.

— Одеяло падает.

Мы измученно улыбнулись друг другу. Чтобы увильнуть от ответа, я стала медленно пить кофе, периодически дуя на пластиковую крышку.

— Так что?

— Что?

— Акылай, я серьезно, — Энже развернулась ко мне, вынуждая меня сделать также и не прятать глаза. — Сколько ваша квартира стоит? Тысяч 30, а зарплата у тебя всего полтинник. К тому же, столько денег ушло на поездку, ты как за аренду платить будешь?

Будь на ее месте кто-либо другой, то я бы огрызнулась, какое ему или ей вообще дело до моего финансового состояния. Но это была Энже — самый добрый и понимающий человек. Арине она тоже нравилась, потому что таких, как Энже, не любить нельзя. “Как корабль назовешь, так он и поплывет” — говорила Арина, когда мы наконец выяснили, что значит это причудливое татарское имя — Жемчужина. И если мир — это океан, то все вокруг мерзкие моллюски, а Энже — не меньше, чем бриллиант. Поговорка Арины работала со всеми, кроме меня. “Умная луна” — это не обо мне, я скорее тупорылый космический мусор. Наверняка, дело в том, что мое имя должно было быть другим.

— Пожалуйста, переезжай ко мне.

— Ты буквально просишь меня жить в твоем доме бесплатно, хотя должно быть наоборот. Спасибо тебе, я… я буду жить с тобой, — я еще сомневалась, но открыто отказать ей не могла.

Поезд прибыл в Москву глубоким вечером. На МЦК можно пройти через здание Восточного вокзала, но я настояла на том, чтобы выйти на улицу. С предвкушением я вытащила пачку сигарет и зажигалку. Конечно, можно было покурить и на перроне, ожидая электричку на “кольце”, но я не люблю нарушать правила. По крайней мере, так грубо, потому как ступеньки вокзала тоже не предназначены для курильщиков.

Приближалась середина осени, поэтому темнело рано и сильно, из-за чего оранжевый свет фонарей становился особенно густым. Весной и летом ночи светлее, а зимой снег преломляет и рассеивает лучи. Прохладный ветер задувал в рукава и за шиворот, раскуривая сигарету без моего участия.

— Сразу поедем домой или ты хочешь заехать, — она безуспешно попыталась подобрать подходящее слово, — домой?

— Домой.

Мы снова улыбнулись, глядя перед собой.

— Надо заехать хотя бы за пропуском, утром будет лень.

На меня обрушилось осознание, что буквально через 6 часов мне уже необходимо выезжать на работу. А работала я без преувеличений в Аду. Мой начальник — настоящий Сатана и очень этим гордился.

Пошел мелкий дождь, когда мы снова скрылись за прозрачными дверями вокзала и снова сели в “Ласточку”, ходившую в пределах Москвы. Ехали снова молча, будто я, улучив момент посидеть у окна, никак не могла насмотреться в него. От Локомотива до Стрешнево в окнах мелькали оранжевые и белые огни, а в дороге на МЦД их становилось все меньше.

Первая остановка — Красногорская, неподалеку мы снимали однокомнатную квартиру. Оглядываясь на наш район, где я будто не была уже долгие годы, мне показалось, что он изменился. Было слишком тихо и темно, однако это могло быть связано с тем, что главный источник шума несколько часов назад сгорел в печи крематория. Каждый день после работы мы шли домой вдвоем и никогда в тишине, или я красочно жаловалась на начальника-самодура, или Арина на покупателей-неадекватов. Теперь же слабо освещенные улицы казались пугающими, холодными и враждебными, а в темных закоулках застыли тени. Однако, вглядываясь туда, я подумала, что и они грустно склонили головы.

Наш подъезд не менялся и пах затхлостью, как и в день, когда мы пришли смотреть квартиру. Мы искали ее достаточно долго, везде что-то нам не подходило. Вернее сказать, везде не подходили мы. Во-первых, повсюду требовали залог, порой в размере двух месяцев аренды. Во-вторых, многократно мы спотыкались о фразу “только славянам” — причем славянином нужно быть и внутри, и снаружи, и по документам.

— Когда мы приехали смотреть квартиру, — я прервала молчание в лифте, — хозяйка подумала, что Акылай — это Арина.

— Я бы тоже так подумала. Кстати, почему так?

— Почему меня зовут Акылай или почему Арину зо… звали Ариной?

— И то, и другое.

— Ну, мать Арины, видимо, родила ее от какого-нибудь азербайджанца, не знала, от какого именно, поэтому дала ей свои фамилию и отчество, — перед железной дверью я нащупала в кармане две связки ключей, но достала именно свою, хотя лежала она глубже. — Как мне рассказывала воспитательница, а ей рассказал кто-то еще, меня нашли в подъезде в Автозаводском районе. Отнесли в ближайшее отделение милиции и на дежурстве был Акай Акаев, который и отнес меня в больницу. Когда оформляли, как подкидыша, его спросили, как он хочет назвать. Так была бы какая-нибудь Маша Подъездкина или Катя Кукушкина.

В квартире тоже оказалось непривычно тихо. На кухонном столе с зеленой клеенкой так и остались немытые чашки. Вещи валялись по полу, кровать не заправлена, а вокруг нее на полу стояли тарелки и стаканы. Из-под балконной двери дул легкий сквозняк. Я не стала зажигать свет. Оставив Энже в коридоре, я быстро собрала какие-то тряпки с пола, выбрала из них немного чистой одежды, схватила со стола пропуск и вернулась к входной двери. Перед выходом заглянула в ванную за зубной щеткой, а там одиноко висела на пластиковых плечиках джинсовая курточка Арины. За сутки до смерти, она облилась пивом, и всю одежду пришлось постирать. Утром 21 сентября Арина убрала все высохшие вещи, а джинсовку почему-то оставила.

В лифте я извинилась перед Энже и вместо первого этажа, нажала на девятый. Она не стала задавать вопросы, видимо, все поняла. Или безоговорочно принимала.

На крыше нашего дома тоже почти ничего не изменилось, только тишина резала по ушам. Я и подумать не могла, что однажды захочу заглушить тишину. Мой взгляд упал на две пустые бутылки, брошенные у края, где мы обычно сидели. Это наши. Я взглянула на время — час ночи. Значит, почти неделю назад мы допили наше дешевое фруктовое пиво и, оставив мусор, ушли поспать пару часов перед работой. Стекло тускло поблескивало в свете луны, оно было свидетелем нашей последней посиделки на крыше, а следующим вечером, незадолго до полуночи, Арина погибла.

Меня снова потянуло к земле, ноги подкашивались, как во время похорон. Я не выдержала и упала на колени прямо там, но вопреки моим ожиданиям Энже не стала пытаться меня поднять. Она стояла позади, наверняка склонив голову, став с теми бутылками вторым безмолвным свидетелем маленькой драмы.

Она умрет, — пронеслось у меня в голове, — Энже тоже умрет и оставит меня одну. Они все умрут, и я останусь одна — только и могла думать я. Стоило усилий подавить порыв сбежать, отчасти потому, что бежать мне некуда. Обратно в квартиру, где мы жили с Ариной? Исключено, оттуда я тоже хочу убежать. Я не хочу находиться ни в ушедшем прошлом, ни в настоящем, которое непременно тоже уйдёт.

— Пойдем, — я поднялась с колен, и первая спустилась в люк.

Меня разбудил рев будильника в 5 часов утра. В крошечной студии Энже мест для сна было немного, поэтому мы вдвоем уместились на полуторном матрасе, и она уступила мне место у стены. С первым же звонком телефона я не слишком аккуратно поднялась. Вставать по утрам с высоты кровати оказалось куда проще, чем соскребать себя с пола без единой точки опоры. Добрую четверть квартиры занимала ванная комната, совмещенная с туалетом. Из отражения в маленьком круглом зеркале на меня смотрело безобразное опухшее лицо с красными глазами.

Проклиная того, кто придумал работать с восьми утра, я начала свой путь до работы с четырьмя пересадками. Сначала на такси до станции МЦД, затем на электричке до Волоколамской, там пересадка на метро до Молодежной и оттуда на маршрутке до растащенного на склады бывшего главного здания завода “Электрощит”. Я каждое утро приезжала раньше начала рабочего дня, в такое время там даже охранники еще не сменялись.

— Доброе утро, — поприветствовал меня самый молодой охранник из штата, — вы как всегда рано.

— Доброе, а вы как всегда здесь, — я постаралась ему улыбнуться, но, кажется, получился вымученный оскал.

Я приложила карту к терминалу на автомате со съедобной ерундой. Спустя привычную сотню попыток связи с банком, наконец закрутилась пружина с венскими вафлями. Сначала упаковка остановилась на своей линии и, как мне показалось, снова застряла, и это грозило тем, что завтрак обойдется мне не в 70 рублей, а в 140. Но, видимо, эту ошибку исправили и моя покупка полетела вниз, прямо к нише, откуда я должна ее достать. В полете, приняв горизонтальное положение, прямо под нижним рядом с жестяным банками, вафли застряли. Первым порывом было пнуть гнусную машину, но я постеснялась. Ухватившись обеими руками за корпус, я хотела ее потрясти, но автомат был слишком тяжелым.

— Забулдыга, — я не сдержалась и все-таки пнула его.

— Опять зажал?

— Ага.

Завтрак обошелся мне в 240 рублей, потому что застрявшие вафли пришлось сбивать банкой энергетика. Радовало только то, что упаковка застряла не под напитком “без сахара” со вкусом мыльной воды и ароматом гнили.

Наш убогий офис располагался на втором этаже. От «офиса» там были только четыре стола из отходов от опилок, в остальном же помещение имело вид и суть складского нелегального производства колес для ЗОЖников. Знали бы они, что за “стильной” (по меркам начала 90-х) этикеткой “ЛордЛаб” скрывается сомнительное сырье, по которому бегают тараканы и мыши, то тут же купили бы по пачке сигарет. Кто в этой конторе лорд понять нетрудно — самомнения у хозяина больше, чем ума.

За пластиковыми дверями уже горел свет. Меня опередила Марина — упаковщица лет сорока, напоминавшая мне паучиху с тонкими ногами и округлым брюшком.

— Доброе утро, Акылай! — крикнула она, даже не выглянув.

Пока я изучала свое рабочее место, оставленное неопытными сменщиками, время подходило к восьми утра. Без пяти минут пришел Паша, — менеджер, по здешним мерками самый опытный, — с опозданием в минуту появился его стажер Костя. Последней пришла рекордсменка по “проспала”, “не услышала будильник” и “встала в пробку” Катя, которая жила в пятнадцати минутах ходьбы от офиса.

Моя должность считалась проклятой, хотя мне кажется, что на все это место вместе с его хозяином навели порчу бывшие сотрудники, число которых подходило к пяти десяткам. Костя раньше стажировался у меня — в кладовщики, но освоиться ему не удалось и, потеряв всякую надежду, я отдала его Павлу. Мой коллега-старожил традиционно донашивал за мной сменщиков. Со мной прижился Дима, но ему навешали кучу дополнительных дел и подарили надежду на проценты от продаж (наивный мой Дмитрий), поэтому мне досталась новая чистая душа — 30-летняя Кристина. И вчера у нее была первая самостоятельная вечерняя смена, плодами которой я наслаждалась тем утром.

— Что вы будете делать, если я умру? — ворчала я, вручную разбирая сотню посылок.

– “Если” или “когда”? — уточнил Паша.

Кристина умудрилась собрать заказы с плановой отгрузкой в мае 2021 года, но это не было самым страшным. Висели просроченные заказы с крайней датой отправки 26 сентября, одно срочное отправление, а в составе посылок из интернет-магазина я вовсе не была уверена, так как это единственная платформа, куда мы собирали товар самостоятельно.

Когда я узнала, что новая сотрудница не вчера окончила школу, то обрадовалась. Взрослый человек, с каким-никаким опытом! Воодушевления хватило до первого вопроса:

— Надо сначала собирать в личном кабинете, а потом в программе “Наш Склад”? — и это после часовой лекции, где я наглядно показывала и объясняла, что заказы автоматически выгружаются из одного в другое.

Впрочем, такие вопросы в первый день относительная норма, но каждый день в течение двух недель каждое утро у нас начиналось так, будто она все впервые видит. Удивительно, что она ни разу не переспросила мое имя. Иногда я просто смотрела со стороны за ее хаотичными попытками что-то вспомнить, чего ей не удавалось даже с подробными конспектами на руках, и думала — боже, кто тебе дал права на управление автомобилем?

Как человек она нравилась мне больше, чем сотрудник. Да, простая, как кочерга, но совершенно беззлобная.