Помоги проекту - поделись книгой:
Правда, не все большевистские организации сразу же четко определились в своем отношении к высшему государственному акту Центральной Рады. Так, орган Полтавского комитета РСДРП(б) – газета «Молот» – горячо приветствовала Третий Универсал и, сравнивая его с ленинскими декретами, не находила в них принципиальных разногласий, считала Универсал воплощением линии советской власти на украинском языке. Только через определенное время полтавские большевики сменили первичные выводы[248].
Неоднозначную оценку получил Третий Универсал и в украинской среде. Ему противопоставлялись другие, по мнению некоторых авторов, более весомые и содержательнее документы. Сразу стоит отметить, что такие попытки нельзя признать достаточно убедительными. Так, явным преувеличением является утверждение М. Стахова о том, что реальным восстановлением Украинского государства стали решения Центральной Рады от 31 октября и 1 ноября о выходе Генерального секретариата из-под подчинения Временному правительству и распространении его власти на все губернии Украины[249]. Нельзя согласиться и с его положением о том, что «это было с самого начала своего существования фактически и формально суверенное Украинское Государство», которое в Третьем Универсале «нашло лишь свое оформление»[250].
С этими утверждениями перекликаются положения книги С. Литвина о С. Петлюре. По его логике, изданием Третьего Универсала Центральная Рада «дала формальную основу под фактически уже существующую Украинскую державу… Украинская Народная Республика юридически стала суверенным государством, самостоятельным в пределах своей территории (? –
Представляется, что самую серьезную попытку всесторонне проанализировать содержание Третьего Универсала, в том числе определить те его недостатки, которые проявятся позже, сделал в своих «Заметках и материалах к истории украинской революции» П. А. Христюк. Причем преимущество его исследовательского подхода заключается в попытке вписать не только события, которые произошли в Украине позже (как следствия воплощения в жизнь идей Универсала), но и значение самого документа как определяющего фактора в более широкий, общероссийский контекст, изъятие из которого процессов в Украине и принимаемых документов мешает постижению истины.
Обдумывая одно за другим положения исторического акта, автор приходит к ряду принципиальных выводов, среди которых важнейшими для предпринимаемого исследования являются следующие: «…В отношении к крестьянско-рабочей революции в Московии, а тем самым и к Советскому Правительству, образованному в Петрограде большевиками, Центральная Рада и Генеральный секретариат не заняли вполне внятной позиции, хотя политика Временного Правительства и осуждалась Центральной Радой, хотя упадок его и переход власти к большевикам был на руку Центральной Раде, последняя все же не задумывалась серьезно над вопросом о признании московских Народных Комиссаров если не всероссийским, то хотя бы московским правительством.
Рабоче-крестьянская революция в Московии трактовалась тогда умеренной украинской и неукраинской демократией, не говоря уже о мелкой буржуазии, не более, как «распространение по государству безвластия, беспорядка и руины». Серьезнее сути дела в этих кругах никто не воспринимал. Даже левые группы украинской демократии не сразу сориентировались. В то, что в Московии закрепится большевистское правительство, и там дойдет до социалистической революции, в Центральной Раде не верили. Представители национальных меньшинства (особенно рус. соц. – дем. меньшевики, бундовцы и рус. соц. – рев.) смотрели на события в Петрограде как на преступную и вредную для общероссийской революции большевистскую авантюру, предрекали в своих речах близкий крах большевистской власти и все предостерегали Генеральный секретариат и Центральную Раду от какого бы то ни было сближения с большевиками. И можно сказать, что главным образом из-за «меньшинств» Центральная Рада не сконцентрировалась в то время серьезно на мысли о формальном признании Совета Народных Комиссаров, как правительства Московии. А такое признание само напрашивалось. Центральная Рада довольно часто подчеркивала, что она является органом рабочих, крестьянства и воинства Украины. Следовательно, казалось, было бы вполне возможно признать такую же (хотя и в форме диктатуры соц. – дем. партии большевиков) организацию власти и в Московии. К тому же и Третий Войсковой Съезд подсказывал Центральной Раде именно такую позицию, обозначив в своем постановлении, что он не может считать выступление большевиков поступком антидемократическим и будет бороться с попытками его подавления»[252].
П. А. Христюк склонен усматривать в указанной позиции украинского руководства серьезный просчет. Он размышляет, что формально признать СНК «московским правительством» было бы логично и потому, что впоследствии Центральная Рада, Генеральный секретариат никаким своим актом не возражали против статуса СНК как «московского правительства», даже в нотах к руководителям возможных субъектов будущей федерации фактически обращались и к правительству В. Ленина. Другое дело, что у Центральной Рады не было оснований для признания Совета Народных Комиссаров всероссийским правительством. «Центральная Рада твердо стояла на почве федеративного переустройства России и еще на Демократическом Совещании добивалась образования для России правительства «ответственного перед демократией всех народов России», то есть организованного на федеральных началах. Совет же Народных Комиссаров во главе с Лениным никак не соответствовал этому основному и важному требованию Центральной Рады, будучи фактически правительством Московии; следовательно, Центральная Рада, не изменяя себе, не могла признать превосходства этого правительства над собой.
Оставалось для Центральной Рады еще две возможности: а) совершенно махнуть рукой на Московию и всю Россию и заняться исключительно своими делами и б) принять возможные меры к образованию общероссийского федеративного правительства. На этот последний путь и стала Центральная Рада, заявив, как следует из Универсала, что она считает своим долгом помочь всей России «спастись от безвластия, беспорядка и руины»[253].
Здесь, думается, очень важно заострить внимание на том, что П. А. Христюк достаточно осторожно присовокупляет к своей оценке отношения Центральной Рады и Генерального секретариата к Совнаркому не только планы федеративного переустройства государства, возможной роли в этом процессе Украины, конкретную деятельность в данном направлении, в частности развитие отношений с ленинским правительством, но и весьма важный элемент – вывод о соотношении между социальной направленностью революционного процесса, которым руководили большевики, и политическим курсом, которого, согласно Третьему Универсалу, стали придерживаться лидеры Украинской революции.
На первый взгляд, многие положения Универсала не противоречат (более того – соответствуют) линии декретов советской власти. Однако тот же Универсал свидетельствует о сознательном дистанцировании Украинской революции от большевистского курса. Конечно, это еще мало что значило. Теоретически можно предположить немало (по крайней мере, больше одного) вариантов достижения любой цели, в том числе и создание социалистического («народоправного») общества. Можно доказывать (и это позже множество раз будет делаться), что социализм – вообще тупиковый, вредный для общества путь развития. Но конкретные исторические обстоятельства сложились так, что в России и Украине конца 1917 г. водораздел между большевистской и другими вариантами политических ориентаций выглядел как граница между политикой в интересах народных масс и политикой, которая расходилась с этими интересами.
Несмотря на все претензии к большевикам (их количество с течением времени росло) один из тогдашних активных политических деятелей П. А. Христюк нашел крайне необходимым хотя бы кратко отметить различия Украинской революции с большевистским курсом именно при анализе Третьего Универсала Центральной Рады – документа, с которым отождествляется выбор варианта дальнейшего развития украинского общества. Подчеркнув, что «в Третьем Универсале мы видим начертание социально-экономического содержания той государственности, которую творила Рада», историк пишет: «Присматриваясь к этим идеалам ближе, можно сказать, что они более или менее соответствовали моменту. Формулируемые в самых общих чертах, они могли быть правдиво оценены только в процессе осуществления их в жизни, ибо только в этом процессе они могли развиться и приобрести конкретное содержание.
Такие важные вещи, как установление государственного контроля над всей продукцией, требование приспособления суда к народным потребностям, сотрудничества органов самоуправления с советами крестьянских и рабочих депутатов, могли в процессе незаконченной революционной борьбы развиться и уйти далеко от своего первичного неясного прообраза. Так, например, участие рабочих в установлении и осуществлении контроля над продукцией и распределением могло, в конце концов, перейти в форму национализации промышленности и организации продукции на общественных коллективных основах; привлечение к сотрудничеству с демократическими самоуправлениями советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов могло легко дойти до перемены роли этих двух сторон: советы крестьянских и рабочих депутатов могли из подсобных органов превратиться в главные – в органы власти на местах, а самоуправления перейти, как органы техническо-хозяйственные, под их контроль.
Наконец, будущее Учредительное Собрание могло также не повлечь за собой ликвидацию центральных классовых революционных органов украинской демократии – советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов – и создать некую форму сотрудничества»[254].
Нужно ли говорить: П. А. Христюк пытается доказать, что к моменту принятия Третьего Универсала еще существовали возможности для того, чтобы большевистская и Украинская революции дополнили друг друга, а не вошли в антагонистическое противоречие. «Обо всех этих возможностях мы говорим потому, что они не отбрасывались и большинством самой Украинской Центральной Рады, и, как таковые, являются ценными для характеристики проявленного Радой понимания задач революции, – продолжает историк. – Правда, Центральная Рада не стала определенно на позицию необходимости жестокой классовой борьбы, не провозгласила своей ближайшей целью полный развал буржуазно-капиталистического общества и созидание нового социалистического общества и, в связи с этим, не провозгласила лозунги организации государственной власти в центре и на местах на классовом, советском принципе. Но после этого было бы вполне ошибочным делать вывод, что Центральная Рада избирала своим идеалом создание буржуазной или мелкобуржуазной государственности. Слово «народная» республика было употреблено в Универсале Центральной Рады вовсе не для украшения и не для того, чтобы его, в подчинении к возрожденной украинской государственности, постигла такая же печальная участь, как и чужеземное слово «демократическая» в старой европейской практике»[255].
Центральна Рада сознательно выдвигала цель развития подлинно народной государственности, при которой политическая власть находилась бы в руках народа, а социально-экономические отношения были бы устроены так, чтобы обеспечить как духовные, так и материальные интересы трудящихся масс. Для достижения этой цели Центральная Рада (ее рабоче-солдатско-крестьянское большинство во главе с украинскими социалистическими партиями – эсерами и социал-демократами) вовсе не собиралась следовать образцам западноевропейских республик, даже самых «демократических», и поэтому не связывала себя в то время старыми, установленными на Западе государственно-политическими формами «чистого» парламентаризма[256].
По оценкам активных участников событий, главной ошибкой Центральной Рады в то время была ее позиция «социального, межклассового мира», ее вера в то, что намеченные задачи удастся воплотить в жизнь без ожесточенной борьбы с буржуазией. «Эта позиция и эта вера вели к тому, что Центральная Рада, с одной стороны, не спешила с претворением в жизнь объявленных реформ, а с другой – переоценивала вес избранных на основе пятичленной формулы органов самоуправления и будущего Учредительного Собрания и недооценивала в то же самое время веса и значения в революции классовых органов трудящихся масс – Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, хотя и являлась сама более классовым, нежели междуклассовым, органом. Отсюда начиналось потом, при неблагоприятных условиях развития украинской революции, отклонение Украинской Центральной Рады (собственно эсефовско-эсдековского правительства ее) вправо; здесь таится причина частых призывов Генерального секретариата к «спокойствию» и прекращению «анархии» в то время как, казалось, надо было призывать к борьбе с буржуазией, к акции, которая вырывала бы из рук последней сосредоточенные в ее руках материальные ценности»[257].
Характерным для этой «примиренческой» позиции и тактики умеренной части украинской демократии стали изданные Генеральным секретариатом вслед за Третьим Универсалом пояснения к нему, «главным образом, в деле земельном». В дополнение к этим пояснениям секретариат земельных дел издал еще свой особый циркуляр земельным комитетам, в котором разъяснял, что именно следует понимать под нетрудовыми землями. Из разъяснений следовало, что «земельных собственников, владеющих землей в рамках трудового хозяйства, например, менее чем 50 десятин, Универсал не касается; такая трудовая собственность Универсалом не отменяется и остается по-прежнему»[258]. «Ясно, что такие «объяснения» вносили в дело одни только неясности, – констатирует П. А. Христюк. – Ссылка на Учредительное Собрание в таких важных вопросах, как дело уплаты различных долгов, лежавших на помещичьем имуществе, в то время как в Универсале ясно сказано было, что экспроприация земель проводится без выкупа, только запутывала дело. Упоминание же земельного секретариата о 50 десятинах было и вовсе неуместным. Оно вызвало большое недовольство среди беднейшего крестьянства»[259].
Итак, хотя и осторожно, один из лидеров Украинской революции вполне определенно поставил под сомнение правильность выбора ориентации, сделанного Центральной Радой и Генеральным секретариатом осенью 1917 г. Нелегко что-то противопоставить и тому способу доказательства, к которому прибег историк.
Еще больше понимал необходимость такого подхода В. К. Винниченко. Во всяком случае, в «Відродженні нації» после краткого раздела, посвященного Третьему Универсалу (значительную часть занимает воспроизведение его полного текста), бывший Председатель Генерального секретариата помещает целые две главы с характерными названиями «Основной недостаток украинской демократии» и «Фальшивое понимание национально-украинской государственности». Красноречивы и названия некоторых пунктов: «Не массы виноваты», «Социализм малороссийского хуторянина», «Наша «безбуржуазность», «Страх перед безбуржуазной государственностью», «Плохие даже демократы» и т. д.
Упомянутые разделы сплошь аналитически-оценочные и при этом очень самокритичны. Их основную идею можно свести к нескольким лаконичным выводам: «Большевики делали, действовали только для масс, и потому они верили только в массы, поэтому у них были пыл, воля, стремление, восторг, энтузиазм.
Мы же не имели ни той веры, ни восторга, а значит, не имели и доверия масс. Это было у нас в первый период создания нашей государственности, когда социальный и национальный моменты сливались в одно сильное, смелое целое. Тогда был и наш энтузиазм, и наша непобедимость, и непоборная, непоколебимая вера масс.
Но дальше у нас не хватило смелости, отваги, широты и дальновидности взгляда. Мы испугались «темных инстинктов» масс, мы испугались их огромной простоты, нам не хватило дальнейшего, большего энтузиазма»[260].
В. К. Винниченко считал, что Украинская революция пережила удивительную метаморфозу: до решающего момента создания юридической государственности оказались забытыми действительная ее суть, интересы трудящихся масс, их национальное и социальное возрождение. Средство же этого возрождения – государственность – стало восприниматься как единственная цель движения[261]. Что касается характера создаваемой государственности, то, по свидетельствам и оценками автора «Відродження нації», лидеры украинства «никогда даже не задумывались над тем, чтобы строить чисто наше, чисто крестьянско-рабочее государство, то есть такое государство, которое наиболее соответствовало характеру нашей крестьянско-рабочей нации»[262].
Социальное направление процесса государственного строительства оказалось отличным и даже противоположным первоначальным замыслам, концептуальному видению цели революции. С искренней болью В. К. Винниченко позднее писал: «И сколько действительно той энергии, сил, упорства, крови и жизни мы вложили в то, чтобы создать… не свою государственность, враждебную нашей нации, пагубную для нее!
Говоря откровенно, мы решительно ничего не изменяли в сути той государственности, которая была во времена Временного Правительства. Ни одной основы ее мы не нарушили. Мы только изменяли национальную форму ее, – взамен сине-бело-красного флага мы вешали желто-голубой»[263].
Такой курс, по мнению В. К. Винниченко, привел к расколу, а затем и пропасти между руководством и рядовыми участниками украинского движения. И даже через несколько лет после описываемых событий он не смог признать тогдашнюю политическую линию ни логической, ни мотивированной: «Мы совершенно верно доказывали всегда, что самым большим врагом нашего национального освобождения были буржуазные классы на Украине. Итак, кажется, должно было бы быть ясно, что пока на Украине остается господство буржуазных классов, то есть буржуазного строя, наше полное национальное освобождение невозможно. И нашей задачей, если мы уже только на национальное дело обращали все свое внимание, в интересах хотя бы только национального освобождения нужно было в первую очередь уничтожить господство буржуазного строя на нашей земле, разрушить силу наиболее враждебных и чуждых нашей национальности классов. Вся наша особая история, все условия нашего исторического развития требовали этого от нас, это было необходимостью дальнейшего нашего освобождения.
А мы что вместо этого? Поддерживали, укрепляли, защищали господство этих классов на Украине»[264].
Бывший глава украинской исполнительной власти подтверждает горькие выводы анализом положений как Третьего Универсала (государственный контроль над промышленностью вместо рабочего, неприкосновенность финансового капитала при отсутствии любой возможности выплачивать заработную плату рабочим, неизменность судопроизводства и т. п.), так и сопутствующих документов, особенно многочисленных «разъяснений» политики Рады в земельном вопросе, призванных не только успокоить крупных землевладельцев, но и скорректировать торжественно провозглашенную норму – отмену помещичьей собственности на землю.
Подытоживая вышеизложенное, можно с уверенностью утверждать следующее.
С первых же дней Украинская революция пыталась найти собственный путь решения насущных проблем. В конкретных обстоятельствах многовекторного общероссийского революционного процесса она оказалась между двумя крайними полюсами, олицетворяемыми Временным правительством и большевиками. Неотвратимо втягиваясь в конфронтацию с первой силой, которая стремилась не допустить сколько-нибудь серьезных сдвигов, в том числе в национальной и государственно-политической сферах, основной выразитель и фактор Украинской революции – Центральная Рада, сформированная преимущественно из представителей социалистических партий, занимала сравнительно более левую, радикальную позицию.
В то же время украинские политические лидеры пытались отчетливо дистанцироваться и от курса большевиков, допуская сотрудничество с последними в Украине лишь на основе широкой коалиции всех демократических сил, формирования однородно-социалистической власти, то есть, если называть вещи своими именами, растворения представительства РСДРП(б) в общей массе других факторов общественного, государственнического процессов. В перспективе не исключалась и эволюция в сторону большевистской платформы, но такой вариант казался слишком абстрактным и непременно отдаленным.
Атмосфера же революционной грозы все больше захватывала массы, которые уже не могли и не хотели терпеть неопределенность. А потому можно понять проявление их нетерпения, желание ускорить решение насущных проблем, особенно социально-экономических. Вектор их стремлений совпадал с позициями и действиями большевиков. Поэтому так стремительно распространялась власть Советов – процесс, названный В. И. Лениным триумфальным шествием социалистической революции. Не встречая преград (исходя из Третьего Универсала, УНР объявлялась автономной составляющей несуществующей федерации, а если таковой не было – той же России, – во всяком случае, мало кто был способен их различать), общая тенденция большевизации Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, установление власти последних и неотложные практические шаги к осуществлению большевистской программы (перемирие на фронте, легитимное овладение имениями и раздел земли, 8-часовой рабочий день, национализация предприятий, рабочий контроль, решительные меры по локаутам, спекуляции и т. д.) достаточно стремительно вовлекали в сферу своего влияния и Украину.
При таких обстоятельствах выбор варианта общественно-политического развития Украинской Народной Республики – расчетливое, осторожное продвижение демократическим путем к социалистической перспективе и решительное сопротивление «красногвардейской атаке на капитал» – воспринимался как попытка зацепиться за вчерашний день, противопоставить себя настойчивому велению времени, остановить естественную историческую поступь.
Итак, выбор общественно-политической альтернативы, сделанный лидерами Украинской революции на ответственном историческом рубеже, обещал неизбежное осложнение ситуации как внутри украинского общества, так и в его отношениях с близким соседом, неотвратимые коллизии с довольно туманной перспективой, во всяком случае – с весьма иллюзорными надеждами на успех[265].
В контексте изложенного, прямо корреспондируясь с трудами активных участников событий осени 1917 года в Украине, руководителей Украинской революции и ее первых историков, нельзя не заметить следующего. Объективный, честный и весьма квалифицированный анализ расстановки сил, оценки сущности развивающихся тенденций, процессов дает основания для довольно обоснованных представлений о серьезной дифференциации в украинском обществе, возрастающих противоречиях между его стратами, чего не смогла учесть должным образом Центральная Рада, пытаясь найти какую-то «среднюю», «бесконфликтную» линию поведения. Последнее же было просто невозможно, априорно проигрышно, чего нельзя было не признать уже по свежим следам событий.
Как ни странно, с этим не хотят считаться те, кто стремится изобразить практически идиллическую картину консолидированной нации, не имевшей причин для социальных катаклизмов, для неотвратимо надвигавшейся Гражданской войны.
Думается, реалистичнее оценивают ситуацию некоторые российские историки. Так, А. В. Шубин пишет: «…Лидеры Центральной рады были националистами и социалистами, что определяло основные противоречия их политики. Им пришлось выбирать между целями национальной консолидации и социальными преобразованиями, которые ее неизбежно нарушают.
Лидеры Центральной рады не учли печальный опыт Временного правительства, который показал, что в условиях революции затягивание преобразований ведет к катастрофическому сокращению социальной базы власти»[266].
В новой работе ученый еще более категоричен: «…Промедление с реформами определило падение влияния Рады – социальный фактор в условиях революции был важнее национального. Но в условиях противостояния более радикальному большевизму украинские социалисты пытались защититься от него национальным щитом»[267].
Правда, нельзя не отметить, что, осуществляя в соответствующем сюжете довольно значительный крен в изложении событий данного времени по существу под углом зрения Украинской революции, автор несколько «приглушенно» оценивает III Универсал Центральной Рады, степень его влияния на общероссийские процессы, квалифицируя автономный статус Украины в федеративной России не такой уж важной, кардинальной подвижкой, отчего «Украинская Центральная рада не считалась враждебным фактором как “Южная Вандея” Каледина»[268].
3. Анатомия конфликта: внутренние и межгосударственные измерения
Принятие Украинской Центральной Радой Третьего Универсала стало, бесспорно, чрезвычайно важной, вершинной вехой в истории Украинской революции. Однако оно, в то же время, ознаменовало и начало таких сверхсложных далекоидущих процессов, которые в огромной степени повлияли на всю судьбу нации, поиск ею своего места среди других общностей, определение собственной общественной роли. Больше всего это касается проблемы федеративного переустройства России.
Решение этой проблемы, думается, зависит от ответов на целый ряд вопросов, которые условно можно объединить в три группы: 1) обусловленность планов Центральной Рады, касающихся федеративного переустройства России; 2) степень научно-политической аргументации этой инициативы; 3) оценка последствий попытки реализации масштабной государственной концепции.
Идея федеративного переустройства России в Универсале является сквозной, доминирующей, наиболее рельефной.
И заканчивался Универсал соответствующим призывом:
«…Граждане! Именем Народной Украинской Республики в федеративной России мы, Украинская Центральная Рада, призываем всех к решительной борьбе со всякими беспорядками и разрушениями, к дружному великому строительству новых государственных форм, которые дадут большой и обессилевшей республике России здоровье, силу и новое будущее. Выработка таких форм должна быть осуществлена на украинском и всероссийском учредительных собраниях»[269].
Верность избранному еще весной 1917 г. курсу на федерализацию России, как наиболее надежному варианту и даже, может быть, единственному гаранту закрепления автономного статуса Украины, вообще-то можно понять[270]. Однако абстрактно-теоретические расчеты, несомненно, должны были органично сочетаться с нюансами конкретно складывающихся и динамично меняющихся обстоятельств.
Выступив с осуждением октябрьского восстания большевиков в Петрограде, пообещав решительно бороться с попытками поддержки советской власти в Украине, Центральная Рада вряд ли до конца осознала, что общественные процессы в России постепенно приобрели новое качество и необратимый характер. Не случайно в Третьем Универсале даже не упоминается ленинский СНК: «Центрального правительства нет». Падение СНК считалось лишь делом времени. Поэтому на смену предыдущему этапу революции, когда федеративные планы в целом логично вписывались в общий процесс демократизации российской республики, возникла ситуация, к которой органически приспособить старые лозунги стало проблематично, практически невозможно. Если точнее, не об одном, отдельно взятом лозунге федерации (для его реализации при определенных обстоятельствах шансы как раз существовали), а о его месте в совокупных представлениях о завершившейся 25 октября 1917 г. фазе общества, которые теперь объективно трансформировались и противопоставлялись новым политическим реалиям.
Думается, что в апеллировании к правительствам краев и областей бывшей России в вопросе консолидации усилий по федеративному переустройству государства просматривается уже не столько уверенность в правильности выбранного пути, сколько очевидный страх перед перспективой остаться наедине с петроградским правительством В. И. Ленина, неверие в собственные возможности, неготовность исключительно своими силами решать назревшие проблемы даже внутреннеукраинского развития.
Здесь непостижимо переплелись особенности украинского менталитета – бремя ответственности за неясные политические последствия действий (а они могли быть и отрицательными) предусмотрительно разложено на возможно большее число субъектов – с совершенно необоснованными надеждами на игру случая, призрачной верой в то, что судьба хоть когда-то может оказаться благосклонной к Украине, ее лидерам.
Не имея достаточно твердой почвы под ногами (триумфальное шествие революции, установление большевистской власти Советов на местах не только не обошли стороной Украину, а оказались здесь более интенсивными, чем в других регионах), Центральная Рада лирично и патетично распространялась о том, что подобно тому, как когда-то свет христианской веры пошел по всей большой земле русской именно из Киева, так и покой, порядок народы России ждут из того же златоглавого Киева.
Это уже было не только недопустимое эйфорическое преувеличение, но именно тот исходный момент, который означал, что важнейшая проблема – проблема власти – становилась с ног на голову. В перспективе спасти Центральную Раду и возглавляемую ею УНР могла только консолидация однородных административно-государственных образований, то есть антисоветская федерация, а не наоборот.
В политической жизни подобное явление распространено достаточно широко. Это не просто инерция мышления, неспособность к творческому освоению реалий, продуцированию новаций. Центральная Рада не только не могла, она априорно не хотела признать и принять доминантные политические тенденции.
Таким образом, декларируемое Центральной Радой федеративное объединение своей первой и главной целью имело бы уже не столько решение проблемы национально-государственного устройства России, сколько объединение усилий для противостояния новому строю. Отсюда – потеря четкости в суждениях, ясности и последовательности в выборе пути, средств, смятение, неразбериха, неискренность в пропагандистских акциях, необходимых для массовой поддержки линии поведения. Честнее всех в этом сознался В. К. Винниченко. Осмысливая тогдашние события через два года, 9 ноября 1919 г. бывший глава Генерального секретариата Украины запишет в «Дневнике»: «Эти дни – годовщина социалистической революции в России. Это – годовщина наших ухищрений в Киеве, недостойного политиканствования, политического шантажа и захвата власти. Не силой, не тем энтузиазмом, который был в начале, а хитростью, фальсификацией социалистичности. И это будто бы во имя государственности нашей. О, мы ее понимали только с поповскими молебнами, попами, ризами, такую государственность, которую мы только знали, о которой мечтали. Рабоче-крестьянская государственность, разрушающе-творческая, новая, с новым содержанием, с новыми негорделивыми ценностями, – это нам было чужим, нежелательным, страшным. И мы за поповские молебны, за антантских «посланников к Украинской Республике», за напыщенные названия «министров» отдали наш энтузиазм, наше родство с социально-угнетенными, с творческими, с беспокойными. И за это они нас выгнали из Украины. А мы им за это… привели немцев, гетмана и единую, неделимую…»[271].
Что же касается возможных партнеров в деле созидания федеративной коалиции, то они были абсолютно или преимущественно не готовы к такой перспективе. Центральная Рада, которая сама прошла значительный и достаточно результативный путь в выработке подходов, теоретическом обосновании концепции общероссийского федеративного государственного строительства, просто не учла, что ее соседи (здесь, конечно же, речь не о прибалтах, финнах, поляках, которые добивались самостоятельного государственного статуса, то есть отмежевания от любой, в том числе федеративной, России) элементарно не созрели, прежде всего психологически, до того, чтобы стать активными факторами сложнейшего процесса.
Сама же Центральная Рада не имела потенций ни для прямой (скажем, в крайнем варианте – военной) акции против Совнаркома, ни для усилий, направленных на хотя бы ясную, убедительную, мобилизующую разъяснительную работу среди возможных участников федеративного процесса.
Поэтому планы федеративного переустройства России в варианте Центральной Рады в ноябре-декабре 1917 г. не имели под собой достаточно серьезной почвы и реальной перспективы. Расчеты Рады на воплощение в жизнь этих планов связывались разве что с редким благоприятным стечением обстоятельств (спонтанный крах СНК, советской власти, чудодейственное сочетание воли и совпадение векторов общественного движения многих национально-государственных образований, возникновение их мощной антибольшевистской равнодействующей и т. п.).
Как известно, чуда не произошло, украинская история пошла по маршруту, который жестко прокладывался совсем другими факторами, вовремя не уловленными и должным образом не оцененными руководством украинства.
Уже с 9 ноября 1917 г. Генеральный секретариат проводил переговоры со Штабом Верховного главнокомандующего старой русской армии о создании единого правительства и проведении мирных инициатив (вполне реальными были опасения, что начатые СНК переговоры о перемирии на фронтах без согласования с руководством национально-государственных образований закончатся безрезультатно). На следующий день, т. е. 10 ноября, председатель Генерального секретариата В. К. Винниченко «реферировал дело участия Генерального секретариата в организации центральной власти на Малой Раде. Генеральный секретариат выдвинул тогда проект образования однородной социалистической федеративной власти – от народных социалистов до большевиков включительно. Этот проект Малая Рада одобрила, поручив секретариату и дальше вести дело в начатом направлении»[272].
23 ноября Генеральный секретариат обратился «к правительству юго-восточного союза казаков, горцев и народов свободных степей, к правительству Кавказа, правительству Сибири, органу власти Автономной Молдавии, органу власти автономного Крыма, органу власти автономной Башкирии и к прочим организованным областям, а также к Совету Народных Комиссаров в Петрограде с предложением немедленно вступить в переговоры с Генеральным секретариатом в деле образования социалистического правительства в России, на основе такой платформы: заключение всеобщего демократического мира и созыв в свое время Всероссийского Учредительного Собрания»[273]. В случае согласия Генеральный секретариат просил немедленно сообщить о готовности прибыть в Киев соответствующих представителей для участия в специальном совещании.
Однако эта инициатива не принесла ожидаемых результатов. П. А. Христюк ищет оправдание этому в объективных причинах. «Организованные области России, к которым обращался Генеральный секретариат, – пишет он, – представляли из себя очень разнородные общественно-государственные организмы. Казачьи области, с одной стороны, и Московия после октябрьской революции, с другой, – были двумя смертельно враждебными лагерями, которые ни при каком взгляде не могли прийти к какому-либо сотрудничеству. В то время, как большевики в Московии начали немилосердную борьбу против буржуазии с целью полного уничтожения ее как класса, казачий съезд, который проходил в Новочеркасске на Донщине, выступал за сохранение существующих социально-экономических отношений и решительно заявлял, что «верховную власть нужно организовать на принципе коалиции здоровых организаций» края; также товарищ министра внутренних дел (Временного Правительства) Хижняков, приезжавший в Киев для переговоров по делу образования центрального правительства, заявлял от имени свергнутого Временного Правительства и «московских политических кругов», что в будущем правительстве никак не может быть представителей российской соц. – дем. партии большевиков.
А посреди двух этих враждебных лагерей находилась Украинская Центральная Рада со своими мечтательными проектами – объединить то, что по своей сущности в то время не поддавалось объединению, не имея искренних сторонников ни справа, ни слева»[274].
М. Грушевский склонен усматривать главную причину неудачи с реализацией курса на образование федеративной демократической республики в большевистском руководстве России: «Народы и области России не осмеливались творить федерацию без участия крупнейшего из членов, Великороссии, а та не проявляла своей воли в этом направлении, отчасти потому, что была парализована большевистской анархией, отчасти и еще больше – потому, что все-таки не могла оторваться от своих централистских навыков. Украинские призывы оставались без ответа»[275].
Со значительной долей скептицизма оценивает усилия Рады по созданию федеративного правительства России Д. И. Дорошенко: «Никакого федерального российского правительства Генеральный секретариат не создал по той простой причине, что он обходил единственное реально уже существующее правительство в России – Совет Народных Комиссаров, против которого он сам оказался слишком слабым. Большевиков раздражали уже сами переговоры с Доном, с правительством генерала Каледина…»[276] Даже те репрессии, которые осуществляли калединцы в Донбассе, не получили адекватной оценки со стороны Рады.
Парадоксальность всего исследуемого в данном разделе периода заключалась, прежде всего, в том, что практически все положительные начинания заканчивались не только безрезультатно или крахом, но и приводили к огромным осложнениям, серьезному обострению противоречий, иногда даже к противоположному результату.
Так и меры по созданию федерации вели, прежде всего, к обострению отношений с СНК. А вывод напрашивался достаточно простой. Его весьма категорично сформулировал тот же Д. И. Дорошенко: «…Это была явно непосильная и ненужная для Украины задача. Логика событий показала, что Украине надо было совсем отделиться от России, стать самостоятельной и независимой державой; она должна была признать правительство Народных Комиссаров, как правительство России, на основе обоюдного признания (большевики сами тогда неоднократно подчеркивали, что признают за каждой нацией право на самоопределение вплоть до отделения включительно) и – оставить всероссийские дела в покое. Украина имела перед собой такие колоссальные задачи внутренней организации, что гоняться за созданием всероссийской федерации, подвергая себя вражде с уже существующим фактически новым российским правительством, – это была невыполнимая в тогдашних условиях задача…»[277].
Для понимания революционных процессов в Украине конца 1917 г. чрезвычайно важно разобраться в сути конфликта между большевиками, советской властью и украинским национально-освободительным движением. К сожалению, в последнее время даже постановка исследователями такого вопроса не всегда является достаточно четкой, она преимущественно необоснованно трансформируется лишь в один из аспектов тех событий – отношений между Совнаркомом и Центральной Радой.
На самом деле проблема значительно более многоплановая и масштабная.
В свое время Председатель Центральной Рады М. С. Грушевский лишь обозначил основные (да и то не все) контуры ситуации: «Все время Украина жила в состоянии внутренней войны. Правительство Народных Комиссаров, которое на какое-то время укрепило свою власть в Петербурге и Москве, на северном и западном фронте призвало свои войска на борьбу с Ц. Радой…
Украинское правительство разоружало такие враждебные части и высылало их из Украины, в интересах обеспечения порядка. По этой причине, а также потому, что украинское правительство для предотвращения усобицы не пропускало большевистское войско на Дон, на казаков, а вместо этого свободно пропускало с фронта казачьи полки домой, правительство «народных комиссаров» стало во враждебные отношения к украинскому правительству, а в конце ноября повело настоящую формальную войну против Украины»[278].
Н. Е. Шаповал несколько более прямолинейно представлял или же более примитивно изображал суть дела: «Против Украины вырабатывала активные планы новая русская сила – большевики.
Первым способом борьбы у большевиков является так называемый «срыв изнутри», и поэтому они замыслили против украинского движения вызвать на Украине борьбу русских и жидов против украинцев, а когда эта борьба начнется, тогда большевики ударят из Москвы»[279].
По мнению В. К. Винниченко, причины возникшего конфликта следует усматривать не столько в политике большевиков, сколько в действиях руководства украинского движения, предавшего народные интересы. «…Первыми виновны были украинские «социалисты», которые руководили всем нашим движением. И не большевики, а тем более не наши народные массы, которые мы так бессовестно, так по-дурному и несправедливо обвиняли в недостатке национального сознания, патриотизма, любви к родному краю и т. п.»[280].
Согласно убеждению бывшего лидера УСДРП, отстаивание, «оберегание» «барской государственности» «и было основной причиной нашей вражды с большевиками, а не только их империализм, национализм и шовинизм, как мы это любили объяснять»[281]. Что же касается того, как именно сжималась пружина конфликта, то, с точки зрения В. К. Винниченко, истоки кризисной ситуации следует искать в Киеве, а не Петрограде.
Поскольку базирующаяся на социальной почве агитация большевиков в Украине становилась все успешнее, а проводимая Центральной Радой политика осторожного распыления большевистских вооруженных отрядов и возведения искусственных препятствий к их деятельности оказалась неэффективной, решено было перейти к прямым репрессиям (разоружение и высылка большевистских солдат за пределы Украины).
Вторым пунктом напряжения было отношение украинского правительства к мятежу А. М. Каледина на Дону. И если «с чисто формальной точки зрения, мы вроде бы были безупречны, – отмечал В. К. Винниченко, – но…своим будто бы строгим нейтралитетом становились в действительности на сторону донцев»[282].
Благодаря пропагандистской работе, идейно-воспитательным мероприятиям, основанных на политике большевиков и декретах советской власти, рабочие и крестьяне воспринимали Совет Народных Комиссаров как свое правительство и с недоверием, а то и с негодованием встречали попытки разорвать единый фронт трудящихся различных национальностей. В постановлении Совета рабочих депутатов Ясиноватского подрайона Донбасса говорилось: «Приветствуем Народных Комиссаров как Правительство угнетенных народов России, приветствуем выпущенные декреты правительства, в которых начертана программа рабочих, солдат и крестьян, и будем принимать все меры для проведения последних в жизнь»[283].
Решительность пролетариата разделяли и поддерживали и другие слои трудящихся в Украине. «Заявляем, что все свои силы, все свое понимание, а также все свои вооруженные силы местного революционного гарнизона отдаем в полное распоряжение как всероссийского съезда, так и местного совета для закрепления Советского правительства», – говорилось в резолюции, одобренной экстренным собранием всех военных комитетов Кременчугского гарнизона после выступления делегата II-го Всероссийского съезда Советов[284].
На массовые настроения активно влияла обличительная пропаганда, направленная против Центральной Рады. Только в течение ноября 1917 г. – февраля 1918 г. на страницах большевистских газет было опубликовано около 500 статей, резолюций, писем, фельетонов, направленных против Центральной Рады[285]. Их лейтмотив сводился преимущественно к тому, что «создание украинской национальной государственности» главной целью имело сохранение эксплуататорского строя. «Под видом борьбы национальности за свое утверждение Рада ведет борьбу падающего класса»[286], – отмечали в одной из публикаций одесские большевики. «Нет, господа социал-федералисты и социал-украинисты, не спрятать вам буржуазной сущности вашей политики… На каком бы языке не говорил рабочий и крестьянин, он не найдет для себя общего языка ни с буржуазией, ни с вами – ее услужливыми защитниками и сообщниками по обманыванию украинских народных масс»[287], – говорилось в статье, напечатанной в киевской большевистской газете «Пролетарская мысль».
Большевистские организации продолжали разъяснять широким слоям трудящихся Украины ту угрозу, которую несла в себе проповедь построения классовых организаций по национальному признаку. В статье «Долой шовинистов», напечатанной «Донецким пролетарием», говорилось: «Товарищи рабочие! Сохраняйте ваше единство; укрепляйте вашу классовую организацию – Красную гвардию; гоните вон из рабочей среды тех, кто великий лозунг рабочего класса “Пролетарии всех стран, объединяйтесь!” заменил другим: – “Пролетарии всех стран, делитесь на национальные кучки!”»[288].
Организации РСДРП(б) всеми способами убеждали рабочих, солдат, крестьян Украины в том, что им не по пути с Центральной Радой, которая подменила «красный флаг борьбы рабочего класса против угнетателей всех наций желто-голубым флагом единства всех украинцев – и рабочих, и буржуазии»[289]. Большевики открыто заявляли, что они будут беспощадно бороться с любыми попытками внести раскол в ряды рабочего движения, посеять вражду между пролетариями разных наций: «…Наша партия, определенно и недвусмысленно бичевавшая и обличавшая шовинистов союзных и российских, с той же беспощадностью будет бороться с шовинизмом украинским… И мы знаем, мы крепко уверены – победа за нами, за партией революционного интернационального пролетариата»[290].
В борьбе против растущего идеологического влияния РСДРП(б) политические соперники пытались изобразить ее партией, представляющей одних только русских. Подчеркивая, что националистические идеи чужды народным массам Украины, газета «Звезда» писала: «Наши организации на 70 % состоят из украинских рабочих и солдат, в высшей степени равнодушных, а чаще прямо враждебных националистическим вожделениям. Украинский пролетариат и беднейшее крестьянство не собираются сходить с классовой позиции»[291].
Опровергая утверждение, что РСДРП(б), советская власть препятствуют удовлетворению коренных национальных интересов украинского народа, большевики доказывали, что Украина могла бы уже давно в полной мере осуществить свое стремление к самоопределению в условиях нового политического правопорядка, если бы этому не мешала политика Центральной Рады. «Если украинский народ хочет действительной свободы, – отмечалось в одной из публикаций “Голоса пролетария”, – он должен поддержать это правительство (Совет Народных Комиссаров. –
Любой апелляции к необходимости проведения в регионе особой «украинской» политики организации РСДРП(б) неизменно противопоставляли пропаганду классового единства. «Украинские рабочие и солдаты, – подчеркивали большевики, – показали, что они понимают украинскую политику как политику поддержки революционного движения в целой России, как политику борьбы за власть демократии, за хлеб, мир и свободу»[293]. В одном из солдатских писем в редакцию большевистской газеты «Известия Военно-революционного комитета VII армии» говорилось: «Народ украинский должен понять, что великороссы не враги его, а друзья, он должен понять, что большевики борются не против украинцев, не против самоопределения их, а против общего врага, капиталистов и буржуазии, которые в борьбе с пробудившимся народом, хватаются за любую соломинку, которая обещает дать им опору»[294].
Большевики разъясняли массам, что под лозунгом решения национального вопроса Центральная Рада отчаянно борется против развития социалистической революции, становясь центром притяжения для всех реакционных сил. Так, в статье «Контрреволюция и ее новые лакеи», напечатанной в «Донецком пролетарии», отмечалось: «Неудивительно, что все враги рабоче-крестьянской революции немедленно ухватились за Раду. Рада стала союзником, если не оплотом буржуазной контрреволюции»[295]. Большевики подчеркивали тот факт, что не только страх гонит все контрреволюционные силы под защиту Центральной Рады – здесь вызревают далекоидущие планы реставрации буржуазных порядков в стране в целом. «Мелкобуржуазные демократы, контрреволюционные генералы, отставные бюрократы, союзные дипломаты – вся эта пышная стая «друзей» революции съезжается под гостеприимное крылышко Центральной Рады для того, чтобы образовать новую Вандею, новый Версаль, задача которого «железом и кровью» погубить Северную коммуну»[296].
Большевики в многочисленных пропагандистских материалах убеждали читателей в том, что под лозунгом нейтралитета власти УНР помогают переправлять на Дон к генералу А. М. Каледину казаков и одновременно препятствуют переезду советских войск для борьбы с кадетским мятежом. Исходя из этого, следует защищать социалистическую революцию от всех врагов и любых их пособников: «…Поддерживать революцию, – говорилось в статье «С Калединым или с революцией», – это значит бороться против Каледина, и если Центральная Рада поддерживает Каледина – бороться и против Рады во имя самоопределения Украины»[297].
Большевики, следовательно, использовали весь арсенал своих пропагандистских средств для убеждения трудящихся масс в том, что единственно возможный путь движения революции вперед – вооруженная борьба против Центральной Рады: «Пока в Центральной Раде сидят контрреволюционеры, ведущие борьбу против Советов, мы иной формы отношения к этой Раде, как только борьбу с оружием в руках, не видим. А раз борьба, так борьба не на жизнь, потому что те, против кого мы восстаем, суть контрреволюционеры»[298], – заявляли большевики 7-й армии.
Большевистская пропаганда оказалась эффективной. В поддержку РСДРП(б), советской власти высказывалось все больше коллективов, принимались соответствующие резолюции. «Мы не признаем украинской буржуазной Рады, будем бороться с ней всеми силами, ибо есть одна власть народа, это власть классовых революционных организаций на местах – Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, под знамена которых мы станем тесной, дружной семьей»[299], – говорилось в резолюции общего собрания рабочих-красногвардейцев и представителей воинских частей Николаева, состоявшегося в начале декабря. Собрание крестьян с. Дергачевка Лебединского уезда на Харьковщине, состоявшееся 7 декабря, постановило: «Не признавая власти Центральной Рады, выразить категорический протест против ее действий и требовать немедленного перехода власти на Украине, как и по всей России, – к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»[300].
Опираясь на доминантные настроения в разных слоях народа, большевики Украины были единодушны в своих предположениях относительно платформы съезда Советов, борьбу за созыв которого они вели: «Мы не сомневаемся, – отмечалось в одной из публикаций херсонских большевиков, – что украинская трудовая демократия не отступит от принципов Всероссийской демократии, победоносно шествующей в борьбе против всех врагов рабочей, крестьянской и солдатской революции. Украинский съезд Советов провозгласит те же лозунги, чем жива российская революция, – и явится сильной опорой Советскому Правительству в деле проведения его декретов о мире, земле, рабочем контроле над производством, страховании от безработицы и пр.»[301]
Конечно, подобные тенденции Центральная Рада и Генеральный секретариат стремились погасить. Они были убеждены, что политика большевиков противоречила естественному развитию революционных процессов в Украине. Так, П. А. Христюк считал, что «не было никакой необходимости так спешить с передачей власти на Украине в руки советов рабочих и солдатских депутатов по московскому образцу еще и потому, что украинская Центральная Рада все еще, хотя и не так быстро, как того хотелось московским большевикам (именно московским, потому что украинской коммунистической или соц. – дем. партии большевиков в то время еще не было, о чем мы уже упоминали в свое время), шла вперед, все более революционизировалась, а не стояла на месте, что давало надежду на то, что желаемого изменения ее политики, а, в случае необходимости, также и ее состава, можно будет достичь путем внутреннего давления левых элементов украинской революционной демократии. По этим причинам агитация против Центральной Рады только вредила, а не помогала развитию критического отношения к политике Центральной Рады в рядах самой украинской демократии»[302].
Здесь эсеровский автор прибегает к специфическому приему, заставляя читателей искать мысли между строк написанного. Ведь при внимательном прочтении рассуждений автора становится понятным, что он стремится не только возложить ответственность на одну из сторон конфликта (большевиков), но также в который уже раз подчеркнуть, что помешать крайнему обострению ситуации много возможностей (и притом возможностей реальных, продиктованных логикой революции, преданностью интересам трудящихся) имела и украинская демократия.
Правомерность сделанного вывода П. Христюк предлагает проверить приведенными документами третьей сессии Всеукраинского Совета крестьянских депутатов (16–23 октября 1917 г.), который решительно поддержал Центральную Раду и заявил, что вопрос о ее перевыборах «принадлежит к решению не российских большевиков, а украинского трудового люда»[303].
Фактом остается то, что с развитием событий, с обретением массами политического опыта авторитет большевиков, их влияние на массы возрастал. К концу 1917 г. численность их партийных организаций в Украине увеличилась почти на 20 тыс. по сравнению с октябрем и в целом превысила 70 тыс. членов. Все ощутимее становилась потребность объединения и сплочения партийных сил во всеукраинском масштабе. Обуславливалось это как расчетами на усиление своих позиций, необходимостью обеспечения более эффективного руководства революционным движением, укреплением связей рабочих и крестьян Украины с революционными силами всей страны, так и важностью учета специфики партийной работы, в частности наличием у политических противников большевиков Украины общеукраинских объединений и центров.
Большевики Украины провели 3–5 декабря 1917 г. в Киеве свой Областной (Краевой) съезд. В его работе приняло участие 47 делегатов с решающим голосом от 24 партийных организаций и 7 делегатов с совещательным голосом от 6 организаций. Они представляли партийные организации 7 губерний Украины, а также Юго-Западного фронта. В то же время на съезде отсутствовали представители организаций РСДРП(б) Харькова, Николаева, Херсона, Одессы, руководство которых, очевидно, не поддерживало создания всеукраинского партийного объединения. Донецко-Криворожский областной комитет РСДРП(б) отказался от участия в съезде и созвал собственную партийную конференцию.
Несмотря на то, что съезд формально не имел мандата от всех большевистских организаций Украины, его решения способствовали консолидации леворадикальных сил. Во время рассмотрения вопроса о создании краевого органа и работе в крае были отклонены предложения о необходимости федеративного устройства РСДРП(б) и вступления в нее большевиков Украины на правах отдельной партии. Эту точку зрения отстаивали В. М. Шахрай, И. Ю. Кулик, Г. Ф. Лапчинский, В. П. Затонский. Был также осужден выпуск представителями Киевского комитета листовки «Социал-демократия Украины (большевики – украинцы)», вызвавшей появление нескольких небольших групп «украинских большевиков»[304].
Краевой съезд постановил создать в Украине единую партийную организацию как составную и неотъемлемую часть большевистской партии, назвав ее «РСДРП(б) – Социал-демократия Украины». Во Всеукраинский партийный центр (краевой комитет), который назвали «Главный комитет Социал-демократии Украины», были избраны 9 членов и 4 кандидата: А. С. Александров, Е. Б. Бош, А. Б. Горвиц, А. В. Гриневич, В. П. Затонский, И. Ю. Кулик, Я. Б. Гамарник, В. С. Люксембург, Л. Л. Пятаков и др. Однако этот орган фактически не стал всеукраинским партийным центром, что объяснялось как отсутствием поддержки его со стороны руководства ряда крупных организаций (прежде всего, Донкривбасса), так и недостаточной последовательностью комитета в осуществлении собственных решений.
Следовательно, в вопросе «самоопределения» большевиков Украины, выработке их позиции, поисках линии отношений, с одной стороны – с ЦК РСДРП(б), а с другой – с украинскими социалистическими партиями Центральной Радой далеко не все было просто. А решения принимались под влиянием многих факторов. Особую роль здесь играла позиция ЦК РСДРП(б), который, исходя из интернационалистских мотивов (или прикрываясь ими), решительно противодействовал оформлению большевиков Украины в краевую, по сути – автономную организацию. Последнее могло стать нежелательным прецедентом, началом превращения единой, централизованной партии в федерацию краевых большевистских организаций, что неизбежно привело бы к ослаблению боеспособности выпестованного В. И. Лениным и его соратниками мобильного, дисциплинированного, жестко управляемого, политически сильного (конечно, по сравнению с другими политическими силами России) социального организма.
Вышеизложенное вовсе не имеет целью смягчить, или, тем более, опровергнуть характеристики, которые дал П. А. Христюк деятельности большевиков Украины в событиях конца 1917 г. Напротив, оно дополнительно подтверждает мнение одного из лидеров Украинской революции, что объективно существовало немало возможностей для того, чтобы существующие в ноябре-декабре 1917 г. противоречия не довести до взрыва. Вина же за неиспользованные шансы мирного урегулирования конфликта ложится (возможно, непропорционально) на обе стороны.
На страницах своих «Заметок и материалов» активный участник воспроизводимых событий не удержался и от прогноза возможной эволюции Украинской революции в сторону социалистической, социальной, если бы большевистская позиция оказалась более умеренной и взвешенной. «Хотя Центральная Рада и стояла на позиции «межклассового мира», но эта позиция была не вечна, – говорится в книге. – Под воздействием украинской революционной демократии она должна была быть нарушена, и если бы Центральная Рада по какой-либо причине не сделала этого вовремя, она была бы или переизбрана, или даже целиком сброшена собственными силами украинской демократии, без медвежьей помощи московского красного войска во главе с жандармом-реакционером Муравьевым. Развитие классовой сознательности украинского рабочего класса и крестьянства, эволюция, которую переживали украинские социалистические партии – социал-демократы и социалисты-революционеры, а также соседство советской Московии (дружески настроенной) были бы залогом именно такого, а не иного, дальнейшего развития событий на Украине.
Но, увы, с этим не захотели считаться ни местные московские большевики, ни Совет Народных Комиссаров в Петрограде. Местные большевики, после указаний из Московии, прилагали все усилия, чтобы устранить Центральную Раду так или иначе. Рядом с упорной агитацией против Центральной Рады они пытались несколько раз сбросить ее вооруженной силой, подстрекая к восстанию киевский и другие военные гарнизоны»[305].
Поделиться книгой: