Свет – Тьма

— С Ваней? — я на секунду замешкалась.

— Да, с Ваней… Он неплохой парень.

— Неплохой… — согласилась я, не понимая, к чему была такая перемена темы.

Или он сегодня менял их слишком резко, или я была невнимательной. Но, окинув отца внимательным взглядом, я заметила, что он немного нервничал: ёрзал на стуле, испытывал явную неловкость и словно хотел что-то сказать.

— Ты ведь его давно знаешь, — добавила я после секундной паузы.

— Да… Именно это меня и беспокоит, — неожиданно выдал он, виновато или же сконфужено глянув исподлобья, что удивило меня не меньше.

— Почему? — задала я самый распространённый вопрос, поскольку действительно нуждалась в разъяснениях.

После бессонной ночи я и так плохо соображала, а тут ещё отец решил говорить загадками, и это меня немного раздражало. Я тоже заёрзала на стуле, словно в него был вбит гвоздь, царапавший задницу. Ну, или можно было найти ещё кучу подобных, нелицеприятных сравнений. А в общем и целом — мне стало неуютно под его взглядом, словно папина неловкость передалась и мне.

Наверное, он испытывал дискомфорт от разговоров, которые с девочками обычно проводили матери. Не его это была роль. Как бы отец ни старался, мама уже успела внести свою лепту, пока находилась в здравом, или почти здравом, рассудке. О наших с ней беседах я никогда ему не рассказывала — это было личное. Тем более, многое из того, что мама внушала мне, я списывала на её душевное расстройство, не придавая большого значения и, конечно же, редко когда прислушиваясь. Что и говорить, мне сильно «Повезло» в жизни вдумываться и разбираться самой, где была правда, а где — очередной бред её помутившегося сознания. И возможно, именно эта привычка теперь заставляла меня копаться в любом, даже самом незначительном событии, выискивая везде подвох.

Вот и сейчас отец решил обсудить наши с Ваней отношения, а я сразу напряглась и приготовилась обороняться.

— Вы давно встречаетесь и много времени проводите вместе… — продолжил он всё так же виновато. — Мне кажется, что слишком много…

— В каком смысле? — нахмурилась я.

— Ну… Ты мало видишься с подругами, никуда не ходишь. Вечерами сидишь дома… — более уверенно пояснил он, заметив, что я облегчённо выдохнула и расслабилась.

Это были совсем не те беседы, которые в последнее время вела со мной мама. Их можно было вытерпеть.

— Какая бы ни была любовь, надо знать меру.

— А разве вы с мамой не проводили все вечера вместе? — усмехнулась я, окончательно раскрепостившись.

— Да… Но мы ходили и в театры, и в кино. Я с друзьями встречался, а Варя…

— Она сидела дома, — поправила я отца, который вдруг залился краской. — Я же знаю, пап. Мама мало с кем общалась.

— Ты права, — пришлось ему признать.

— Ты боишься, что я похожа на неё? Что я нелюдима, сижу в четырёх стенах и потихоньку схожу с ума, как и она?..

Он не ответил. Только сдавленно кивнул, уставившись на тёмную жидкость в кружке.

— Пап, — уже ласково, стараясь придать голосу необходимую нам обоим уверенность, произнесла я. — Я не мама и не повторю её судьбу. У меня совсем другая жизнь. У меня есть и друзья, и знакомые… Просто сейчас каникулы, и большинство моих подруг разъехались, ты же знаешь. А Дарина…

— Вы были очень дружны, — понимающе кивнул он.

— Мы были лучшими подругами, — печально напомнила я.

— Да, жаль её… Бедная девочка…

— Но ничего уже не исправишь.

— И всё же… Найди себе новых друзей или попробуй сблизиться со знакомыми. На Ване свет клином не сошёлся, ведь вам не по семьдесят лет… Я не к тому, что Ваня плохой. Я рад, что у вас хорошие отношения. Но ты — молодая девушка, студентка. Общайся и развлекайся, пока можешь!

Я недоумённо уставилась на отца.

Его речь абсолютно не походила на то, о чём обычно беседовали отцы с подрастающими детьми. И уж тем более не походила на мои разговоры с мамой. Точнее, походила, но самую малость — в ином ракурсе. Вместо того чтобы заставлять учиться, он буквально отправлял меня во все тяжкие, а это было неправильно и потому настораживало, словно в папиных словах содержался какой-то тщательно завуалированный смысл.

Он не просто беспокоился о моих друзьях — какое ему было до них дело? Ни при чём был и Ваня, и даже моё предполагаемое сумасшествие в будущем. Отец ведь не знал, что это уже началось, и потому пока я оставалась для него совершенно нормальной. Его беспокойство было связано с чем-то другим — я видела это по глазам, которые папа вдруг стал отводить в сторону, избегая моего взгляда. Что-то он не сказал вслух и не скажет никогда.

Просто не сможет…

Я мотнула головой, пытаясь вытряхнуть из неё всякую чушь.

— Вот и славно, — произнёс отец, приняв этот жест за согласие, и залпом допил вторую кружку кофе. — Ну, мне пора.

Немного повеселев, он поднялся из-за стола и пошёл в прихожую, куда заранее отнёс рабочий портфель. Я последовала за ним.

— Ещё раз извини, что не смогу поехать с вами, — произнёс он, накидывая пиджак.

— Всё нормально, я понимаю… И она поймёт, — отозвалась я, стараясь его поддержать. — Пока, пап.

— Угу… Пока, дочка, — он чмокнул меня в лоб и вышел из квартиры.

Снова с грохотом закрылся шпингалет.

Пару секунд я стояла в прихожей, почему-то не убирая руку с входной двери и ощупывая старую, потрёпанную клеёнку, которой та была обита, наверное, с советских времён. В голове крутились тревожные мысли, но мне никак не удавалось ухватить за хвост хотя бы одну из них, чтобы додумать до конца.

А потом я плюнула на всё и пошла в комнату.

Какого чёрта я стала искать скрытый смысл там, где его не было? Папа не сказал ничего особенного, так зачем я себе накручивала? Зачем сама подпитывала свои подозрения? Он просто беспокоился обо мне, как и любой нормальный отец беспокоился бы на его месте. Пора было заканчивать с разыгравшимся параноидным синдромом, иначе папа окажется прав — я повторю мамину судьбу, и в этом буду виновата только я и моя бредовая дотошность…

Я со злостью плюхнулась на диван и включила телевизор. В принципе, меня мало интересовало, какой канал транслировали и что по нему показывали. Я просто хотела немного отвлечься и занять голову, чтобы в неё не лезла всякая ерунда, донимавшая с раннего утра. Звук я убавила до минимума и приняла горизонтальное положение, воспользовавшись подлокотником вместо подушки. Ваня приедет ещё нескоро, и, может, мне удастся немного поспать. Глаза-то закрывались со вчерашнего вечера, только на спокойный сон я давно перестала надеяться…

Глава 2. Ваня

Я подскочила, не понимая, где находилась и что меня напугало. Сердце стучало так громко, что я его слышала, и каждый удар отдавался в голове звоном колокола, заглушая все остальные звуки и не давая сосредоточиться на реальности. В ушах противно гудело, а лицо горело от жара…

Что это было?

Что произошло?

Опять кошмар?

Готова была поклясться, что слышала гром и видела блеск молний посреди бушующего неба.

Или нет?..

Я быстро огляделась. И лишь спустя пару секунд сообразила, что ничего особо и не случилось: я всё ещё находилась в своей квартире, сидела на своём диване, а за окном уже почти наступил день. Ещё секунда ушла на то, чтобы выудить из глубин сонного мозга события, произошедшие утром: как я проводила отца, прилегла, чтобы немного отдохнуть, и опустила голову на подлокотник, ругая себя за идиотские подозрения.

А дальше была темнота…

Я взглянула на часы, они показывали одиннадцать утра.

Почти три часа мёртвого сна — большое достижение по сравнению с последними ночами, но всё же недостаточное, чтобы нормально выспаться. Мне бы ещё пару часов… Или хотя бы минут тридцать…

Снежок, смешно ворча и особо не торопясь, выполз из-за дивана, чуть не застряв между ним и стенкой. Потянулся, поскрёб передними лапами и затрусил ко входу, виляя хвостом. Обычно он выбегал в коридор, чтобы встретить гостей у порога, а значит, кто-то звонил в дверной звонок. И скорее всего, это был Ваня.

Уже спокойно я поднялась, потирая глаза спросонья, и побрела в прихожую так быстро, как могла, шатаясь, словно пьяная, и сшибая на ходу косяки. Ноги меня совсем не слушались — из-за сна в неудобном положении они затекли и теперь, когда кровь снова начала к ним поступать, налились свинцовой тяжестью. Практически добравшись до коридора, я вдруг запнулась о вертевшуюся юлой собаку и чуть не напоролась на стену, но в последний момент успела выставить перед собой руки, чтобы не удариться лицом.

Да, мало мне было нервотрёпки, не хватало ещё посадить хороший синяк под глазом!

— Иди отсюда! — зло шикнула я.

Снежок прижал уши и обиженно отправился обратно за диван. В этот момент звонок, напугавший меня в первый раз, задребезжал снова, отдаваясь в тяжёлой голове неприятной, ноющей болью.

— Кто? — спросила я, но горло пересохло и наружу вырвался лишь хрип.

Пришлось прокашляться и повторить:

— Кто там?

— Йя! — ответил из подъезда весёлый голос.

И от этого голоса на душе сразу стало легче.

Как только я открыла дверь, Ваня заключил меня в объятия, сдавив кости до хруста. Дыхание перехватило, но возмущаться, равно как и пытаться избавиться от железного захвата, сил просто не было. Оставалось лишь терпеть и дожидаться, когда он сам меня отпустит.

— Привет! — радостно воскликнул он, всем своим видом показывая, что был безмерно рад этой встрече. — Как ты, малыш?

— Нормально, — произнесла я, когда снова смогла втянуть в лёгкие воздух. — Проходи…

Ваня не послушался. Он отступил на шаг назад, разглядывая моё лицо и всё ещё не отпуская плечи. В его озорных и светлых глазах, несмотря на внешнее веселье, вдруг появилось неподдельное беспокойство. Он стал серьёзным и, казалось, резко повзрослел лет на пять.

Я залюбовалась…

Таким он нравился мне больше, чем беззаботным, радостным разгильдяем. Хотя кто знает, может, рано или поздно серьёзность наскучила бы и стала раздражать. А будь Ваня всегда предельно сосредоточен и угрюм, мы бы не разговорились, столкнувшись в тот день на улице, и просто прошли мимо друг друга, так никогда и не познакомившись.

— Спала? — спросил он, заглядывая в глаза. — Опять всю ночь ерундой страдала?..

Я прекрасно понимала, как сейчас выглядела: заспанная, взъерошенная, с синяками под опухшими, воспалёнными глазами и, возможно, с пятном придавленной кожи на щеке, которое повторяло рисунок диванной обивки. Естественно, ему такая картина не понравилась, поэтому я поспешила отвернуться и спрятать лицо в распущенных волосах.

— И не говори! Обааалденно весёлые каникулы! — протянула я, пытаясь побороть неловкость и думая, как бы избежать лишних расспросов. — Сам-то как? Чаю хочешь? Или, может быть, кофе?

— Нет, не надо… — отказался он, слегка поглаживая меня по голове. — Малыш, нельзя так себя изводить…

— Как будто это я виновата?! — воскликнула я и кинулась в комнату.

Внутри мгновенно всё закипело, будто в вулкане, и накопившиеся эмоции потоками лавы вырвались наружу. Наверное, моя реакция того не стоила, но Ваня затронул больную тему, которую я не хотела сейчас обсуждать. За полгода всё это изрядно достало, так что держать себя в руках уже не было никаких сил.

— Хватит, сколько можно?! — крикнула я из зала. — Пью я эти чёртовы таблетки! И с Лазаревским уже разговаривала! Между прочим, он ничего серьёзного в моих симптомах не увидел!

Я остановилась возле окна и уставилась на улицу, пытаясь успокоиться. Мешала занавеска. Так хотелось её отдёрнуть, но я знала, что если расцеплю сложенные на груди руки, то обязательно что-нибудь порву или сломаю. Ту же занавеску, например. Поэтому я просто сделала несколько глубоких вдохов и осталась стоять, вытянувшись по струнке и не доверяя своему собственному телу.

Ваня тихо подошёл сзади. Аккуратно прикоснулся ко мне, словно к гранате, которая могла вот-вот взорваться. Потом так же осторожно приобнял за талию и потянул за собой.

— Извини, малыш. Не злись, — вкрадчиво произнёс он, усаживая меня на диван. — Просто ты мне небезразлична. Я очень за тебя беспокоюсь.

— Я просто устала… — проканючила я, уткнувшись головой в его грудь.

— Я знаю.

— И с мамой всё никак не ладно… — продолжала всхлипывать я.

— Знаю, Лиз, знаю. Она обязательно поправится.

— Ты тоже прости, что сорвалась. Я не хотела…

— Всё будет хорошо, малыш.

Ваня обнял меня, крепко прижав к себе, и гнев сразу как рукой сняло. Его сменило тягучее чувство грусти и безысходности, ведь я понимала, что не всё было так просто, как он говорил. Мне захотелось расплакаться. Укрыться в Ваниных объятиях от всех бед и не думать больше ни о чём на свете. Снова почувствовать себя маленькой, чтобы меня любили, защищали и оберегали от невзгод и разочарований. Я так от всего устала! От переживаний, недосыпа и бесконечных секретов, которыми ни с кем нельзя было поделиться. И Ваня был моей единственной радостью и поддержкой в этом кошмаре.

Наверное…

— Может, всё-таки будешь чай? — взяв себя в руки, предложила я снова.

Не хотелось окончательно при нём раскисать.

— Ммм, ну, давай! — улыбнулся Ваня, снова став беззаботным и весёлым. — По чаю-чаю-чаю и поедем!

— Угу, — угрюмо пробубнила я, отправляясь на кухню.

Как легко у него это получалось, просто поразительно!

Раз! И Ваня снова радовался жизни и смотрел на мир сквозь розовые очки. Раз! И он уже обо всём забыл, словно только что не было тяжёлого разговора и я не хотела разреветься в его рубашку. А почему бы и нет? Ведь с его жизнью всё было в порядке: мать не лежала в психушке, отец не ходил, раздавленный горем, а его самого каждую ночь не преследовали кошмары.

Хотя нет — я была неправа. Ваня тоже переживал, жалел меня и пытался помочь, но проникнуться до конца он всё-таки не мог. И никогда не сможет, пока сам не испытает что-либо подобное. Однако это было последнее наказание, которое я бы ему пожелала.

— Я люблю тебя, Лиза, — еле слышно добавил он мне во след, оторвав от злых мыслей.

— И я тебя…

Да что такое?!

Это ведь было правдой!

Мы так давно встречались, что, казалось, знакомы целую вечность. Так хорошо друг друга знали, что между нами не осталось ни тайн, ни недомолвок. Но меня всё равно словно что-то гложило изнутри…

Постоянно…