«Лишь утром снега берегут…»
Лишь утром снега берегут Остатки ночной тишины. Стоял альпинист на снегу У скал красноватой стены. И, кончив вязать на себе Веревку, ведущую к другу, Пожал он багровой Ушбе Холодную скальную руку. 1952 «Где небо состоит из тьмы и сне…»
Где небо состоит из тьмы и снега И не приходит радостью для глаз, Я вспоминаю острый скальный гребень, Нахарский лес, вечерний Учкулан. Бушующую пену Гондарая. Лазурь Бадук. Глухой Кичкинекол. Рассветы Теберды. Девчонку Раю. Вершин далеких снежный частокол. Забытый кош в туманной Гвандре где-то, На ледниках — пустые диски мин. Большую Марку в золоте рассвета. Большую дружбу сорока восьми. 1952 Каракая
Камень чуть качнулся вперед И ринулся вниз, к реке. Двадцать один непутевый год Повис на правой руке. Только удара черная плеть Да пустота позади, Только пальцы на рыжей скале И цифра — двадцать один. …Я долго курил над пропастью снежной, Теперь я не мог не понять: Ночь, любимая спит безмятежно, Но втихомолку молится мать! 1953 «Ночь. За дальним перевалом…»
Ночь. За дальним перевалом Встал кровавым глазом Марс, И с тревогой смотрят скалы В тишину ледовых масс. Ночь. Запрятав в камни воды, Притаившись, тек поток. И боялся до восхода Приоткрыть глаза восток. Гулко грохнули громады, Закачался перевал, Застучали камнепады По обломкам мокрых скал. Из-за гребня, дико воя, Понеслись снега в налет. И казалось, все живое Этой глыбою снесет. В эту ночь под перевалом На морене Джаловчат Восемь парней ночевало И одиннадцать девчат. Утром серые туманы Вновь полезли узнавать, Где мы там, в палатках рваных, Живы, что ли, мы опять? Мелкий дождик пискнул тонко, И туман разинул рот: Деловитая девчонка Открывала банку шпрот. 1955 Синие горы
Я помню тот край окрыленный, Там горы веселой толпой Сходились у речки зеленой, Как будто бы на водопой. Я помню Баксана просторы, Долины в снегу золотом… Ой горы, вы синие горы, Вершины, покрытые льдом. Здесь часто с тоской небывалой Я думал, мечтал о тебе. Туманы ползли с перевалов Навстречу неясной судьбе. Звенели гитар переборы, И слушали их под окном. Ой горы, ой синие горы, Вершины, покрытые льдом. Пусть речка шумит на закатах И блещет зеленой волной. Уходишь ты вечно куда-то, А горы повсюду со мной. Тебя я увижу не скоро, Но счастлив я только в одном: Ой горы, ой синие горы, Вершины, покрытые льдом. 1956 Домбайский вальс
Лыжи у печки стоят, Гаснет закат за горой. Месяц кончается март, Скоро нам ехать домой. Здравствуйте, хмурые дни, Горное солнце, прощай! Мы навсегда сохраним В сердце своем этот край. Нас провожает с тобой Гордый красавец Эрцог, Нас ожидает с тобой Марево дальних дорог. Вот и окончился круг — Помни, надейся, скучай! Снежные флаги разлук Вывесил старый Домбай. Что ж ты стоишь на тропе, Что ж ты не хочешь идти? Нам надо песню запеть, Нам надо меньше грустить. Снизу кричат поезда — Правда, кончается март… Ранняя всходит звезда, Где-то лавины шумят. 1961, Кавказ Шхельда
Кончилось лето жаркое, Шхельда белым-бела. Осень, дождями шаркая, В гости ко мне пришла. Снова туманы, вижу я, Свесились с гор крутых… Осень — девчонка рыжая, Ясная, словно ты. Что ты так смотришь пристально — Толком я не пойму. Мне, словно зимней пристани, Маяться одному, Тихие зори праздновать, Молча грустить во тьме… Наши дороги разные, И перекрестков нет. Ты ж ведь большая умница — Вытри с лица слезу. Горы снегами пудрятся, Вот и сидим внизу. Снова дожди тоскливые, А наверху метет… Песни, как версты, длинные Парень один поет. 1960, Кавказ Волчьи ворота
Через скальные Волчьи ворота Мы прошли по высокой тропе. В них самих было мрачное что-то, И хотелось идти и не петь. Вверх ушли мы по снежному следу, И остались ворота вдали. Мы прошли через многие беды, Через эти ворота прошли. Снова ветры нас горные сушат, Выдувают тоску из души. Продаем мы бессмертные души За одно откровенье вершин. Все спешим мы к тому повороту, Где пылает огонь без причин. Так заприте ж вы Волчьи ворота И в ломбард заложите ключи. Дружбой мы, слава богу, богаты И пока еще крепки в беде. Но смотри — поднял руки заката К небесам умирающий день. Все зовет он на помощь кого-то, Ну а кто-то не может помочь. Открываются Волчьи ворота, Пропуская к созвездиям ночь. 1961 На плато Расвумчорр[16]
На плато Расвумчорр не приходит весна, На плато Расвумчорр все снега да снега, Все зима да зима, все ветров кутерьма, Восемнадцать ребят, три недели пурга. Мы сидим за столом, курим крепкий табак. Через час вылезать нам на крышу Хибин И ломиться сквозь вой, продираться сквозь мрак, Головой упираясь в проклятье пурги. А пока мы сидим за дощатым столом. Курит старший механик столичный «Дукат», Привезенный сюда сквозь жестокий циклон В двух карманах московского пиджака. Он сидит и грустит неизвестно о чем, Мой милейший механик, начальник дорог. Через час ему биться с плато Расвумчорр, По дороге идя впереди тракторов. Потому что дорога несчастий полна И бульдозеру нужно мужское плечо, Потому что сюда не приходит весна — На затылок Хибин, на плато Расвумчорр. По сегодняшний день, по сегодняшний час Мы как черти здоровы, есть харч и табак, Мы еще не устали друзей выручать, Мы еще не привыкли сидеть на бобах. Нас идет восемнадцать здоровых мужчин, Забинтованных снегом, потертых судьбой, — Восемнадцать разлук, восемнадцать причин, Восемнадцать надежд на рассвет голубой. Что вам снится, девчата, в неведомых снах? Если снег и разлука, то это не сон… На плато Расвумчорр не приходит весна — Мы идем через вьюгу, надежду несем. 1961 Горнолыжная
А кто там в сером свитере И в шапочке такой, Подобно искусителю, Нам знак дает рукой? А взмах руки со склона, Со склона, со склона, Как будто бы с балкона Испанского дворца. А горы, как сеньоры, Сеньоры, сеньоры, Глядят на нас с укором, Судачат без конца. А кто там в красной курточке Собой не дорожит? Рисует, словно шуточки, На склонах виражи. Припев Лечу по краю тени я, По краю синих льдов, Через переплетения Сверкающих следов. Припев Найду себе другую жизнь У северной воды — Там не такие виражи Откалывают льды. А взмах руки со склона, Со склона, со склона, Как будто бы с балкона Испанского дворца. А горы, как сеньоры, Сеньоры, сеньоры, Глядят на нас с укором, Судачат без конца. 1965 Поминки
Памяти А. Сардановского
— Ну вот и поминки за нашим столом. — Ты знаешь, приятель, давай о другом. — Давай, если хочешь. Красивый закат. — Закат — то, что надо, красивый закат. — А как на работе? — Нормально пока. — А правда, как горы, стоят облака? — Действительно, горы. Как сказочный сон. — А сколько он падал? — Там метров шестьсот. — А что ты глядишь там? — Картинки гляжу. — А что ты там шепчешь? — Я песню твержу. — Ту самую песню? — Какую ж еще… Ту самую песню, про слезы со щек. — Так как же нам жить? Проклинать ли Кавказ? И верить ли в счастье? — Ты знаешь, я пас. Лишь сердце прижало кинжалом к скале… — Так выпьем, пожалуй… — Пожалуй, налей… 1965 Снегопад
И ты приди сюда и в холод, и в жару, На высокую планету простаков. Розовеет к вечеру Донгузорун, И Эльбрус пошит из красных облаков. И снегопад на белом свете, снегопад, Просыпаются столетия в снегу. Где дорога, а где мелкая тропа, Разобрать я в снегопаде не могу. И ты представь, что не лежит вдали Москва И не создан до сих пор еще Коран, — В мире есть два одиноких существа: Человек и эта белая гора. Но с вершины через скальные ножи Ты посмотришь вниз, как с мачты корабля: Под ногами что-то плоское лежит И печально называется Земля. И снегопад на белом свете, снегопад, Просыпается столетие в снегу. Где дорога, а где мелкая тропа, Разобрать я в снегопаде не могу. 1966 Третий полюс
Когда перед тобою возникает Красивая и трудная гора, Такие мысли в душу проникают, Что снова выйти нам в поход пора. И мы выходим в мир суровый этот, Где суждено не каждому пройти, Где видно, как качаются планеты На коромысле Млечного Пути. Туда не занесет Ни лифт, ни вертолет, Там не помогут важные бумаги. Туда, мой друг, — пешком, И только с рюкзаком, И лишь в сопровождении отваги. Представьте, что не тают там в тумане Следы людей, прошедших раньше нас. Там слышен голос Миши Хергиани, Спина Крыленко сквозь пургу видна. Но вечно будем мы туда стремиться, К возвышенным над суетой местам, Поскольку человеку, как и птице, Дана такая радость — высота. Припев Прославим тех, кто был на Эвересте, Кто третий полюс мира покорил, Кто, кроме личной альпинистской чести, Честь Родины своей не уронил! И если где-нибудь гора найдется Повыше эверестовских высот, Из наших кто-нибудь туда прорвется, Не хватит дня — так ночью он взойдет! Туда не занесет Ни лифт, ни вертолет, Там не помогут важные бумаги. Туда, мой друг, — пешком, И только с рюкзаком, И лишь в сопровождении отваги. 1982 Здравствуй, я вернулся
Здравствуй, здравствуй, я вернулся! Я к разлуке прикоснулся, Я покинул край, в котором Лишь одни большие горы, Меж горами перевалы, — В том краю ты не бывала — Там звезда есть голубая, В ней угадывал тебя я. Здравствуй, здравствуй, друг мой вечный! Вот и кофе, вот и свечи, Вот созвездье голубое, Вот и мы вдвоем с тобою. Наши дни бегут к закату, Мы, как малые ребята, Взявшись за руки, клянемся — То ли плачем, то ль смеемся. Здравствуй, здравствуй, милый случай! Здравствуй, храбрый мой попутчик! Разреши идти с тобою За звездою голубою И на рынок за хлебами, И с корзиной за грибами И нести вдвоем в корзинке Наших жизней половинки. Здравствуй, здравствуй, я вернулся! 1976, Фанские горы Фанские горы
Я сердце оставил в Фанских горах, Теперь, бессердечный, хожу по равнинам, И в тихих беседах и в шумных пирах Я молча мечтаю о синих вершинах. Когда мы уедем, уйдем, улетим, Когда оседлаем мы наши машины — Какими здесь станут пустыми пути, Как будут без нас одиноки вершины! Лежит мое сердце на трудном пути, Где гребень высок, где багряные скалы, Лежит мое сердце, не хочет уйти, По маленькой рации шлет мне сигналы. Когда мы уедем, уйдем, улетим, Когда оседлаем мы наши машины — Какими здесь станут пустыми пути, Как будут без нас одиноки вершины! Я делаю вид, что прекрасно живу, Пытаюсь на шутки друзей улыбнуться, Но к сердцу покинутому моему Мне в Фанские горы придется вернуться. Когда мы уедем, уйдем, улетим, Когда оседлаем мы наши машины — Какими здесь станут пустыми пути, Как будут без нас одиноки вершины! Я сердце оставил в Фанских горах… 1976, Фанские горы Горы — это вечное свидание
Здравствуйте, товарищи участники! Ветер мнет палаток паруса. Горы, накрахмаленные тщательно, Гордо подпирают небеса. Радостным пусть будет расставание, Наши огорчения не в счет. Горы — это вечное свидание С теми, кто ушел и кто придет. Ах, зачем вам эти приключения? Можно жить, ребята, не спеша. Но исполнен важного значения Каждый высоту дающий шаг. За горою вечер догорающий. Путь наш и не легок, и не скор. И живут в сердцах у нас товарищи, Те, кто больше не увидит гор. Но потом, вернувшись с восхождения, Чаю мы напьемся от души, И горит в глазах до изумления Солнце, принесенное с вершин. Радостным пусть будет расставание, Наши огорчения не в счет. Горы — это вечное свидание С теми, кто ушел и кто придет. 1977, Памир Памирская песня
Ну как же тебе рассказать, что такое гора? Гора — это небо, покрытое камнем и снегом, А в небе мороз неземной, неземная жара И ветер такой, что нигде, кроме неба, и не был. Ищите, ищите мой голос в эфире, Немного охрипший — на то есть причины, Ведь наши памирки стоят на Памире, А мы чуть повыше, чем эти вершины. Гора — это прежде всего, понимаешь, друзья, С которыми вместе по трудной дороге шагаешь. Гора — это мудрая лекция «Вечность и я». Гора — это думы мои о тебе, дорогая. Ищите, ищите мой голос в эфире, Немного охрипший — на то есть причины, Ведь наши памирки стоят на Памире, А мы чуть повыше, чем эти вершины. В палатке-памирке моей зажигалась свеча, Как будто звезда загоралась на небе высоком, И слабая нота, рожденная в блеске луча, Надеюсь, к тебе долетала, хоть это далёко. Ищите, ищите мой голос в эфире, Немного охрипший — на то есть причины, Ведь наши памирки стоят на Памире, А мы чуть повыше, чем эти вершины. Вот так и ложится на сердце гора за горой, Их радость и тяжесть, повенчанные высотою. Мы снова уходим, хоть нам и несладко порой, — Уж лучше тяжелое сердце, чем сердце пустое. Ищите, ищите мой голос в эфире, Немного охрипший — на то есть причины, Ведь наши памирки стоят на Памире, А мы чуть повыше, чем эти вершины. 1977, Памир «Спартак» на Памире
Однажды весной вдохновенной В одной из московских квартир Собрались совсем не худые спортсмены, И речь у них шла про Памир: Аркаша, Алеша, Юраша, Климаша И самый увесистый я. Отправлены разные грузы, И ошский базар взял нас в плен: Шурпа, помидоры, лепешки, арбузы, Салол с белладонной, пурген… Аркаша, Алеша, Юраша, Климаша И самый усидчивый я. Окончился путь некороткий, Гора перед нами встает. Присутствие чая, отсутствие водки — Да разве тут трезвый взойдет?! Аркаша, Алеша, Юраша, Климаша И самый задумчивый я. Мы вышли, отбросив сомненья, Таща рюкзаки по жаре. У каждого было особое мненье, Как лезть нам по этой горе. Аркаша, Алеша, Юраша, Климаша И самый настойчивый я. Один уронил общий спальник — Он в пропасть летел, как топор; Другой молотком зашарашил по пальцу — Но всех вместе радует спорт: Аркашу, Алешу, Юрашу, Климашу И даже, представьте, меня! И были, сказать откровенно, Помянуты в трудных местах И белые горы, и дикие стены, И общество наше «Спартак» Аркашей, Алешей, Юрашей, Климашей И самым воспитанным мной. С горы мы пришли с синяками, Тут жены нам «радио» шлют: С такими, как вы, говорят, долбаками Пускай уж другие живут — С Аркашей, Алешей, Юрашей, Климашей И с самым порядочным мной. Мы приняли это как вызов, Решили, что всё — нам пора Остаться под видом обычных киргизов И лазить всю жизнь по горам. 1978, Памир Непогода в горах
Свечка темно горит, Дождик в окно стучит, Лето — сплошной обман, В соснах висит туман. Непогода в горах, непогода! В эту смену с погодой прокол, Будто плачет о ком-то природа В нашем лагере «Узункол». Нам-то что? Мы в тепле и в уюте И весь вечер гоняем чаи. Лишь бы те, кто сейчас на маршруте, Завтра в лагерь спуститься б смогли. Врут все мои друзья, Что, мол, придет рассвет, Что, дескать, есть края, Где непогоды нет. Припев И не пробьет тех туч Солнца густая кровь, Их лишь разгонит луч, Луч тот — твоя любовь. Непогода в горах, непогода! В эту смену с погодой прокол, Будто плачет о ком-то природа В нашем лагере «Узункол». Нам-то что? Мы в тепле и в уюте И весь вечер гоняем чаи. Лишь бы те, кто сейчас на маршруте, Завтра в лагерь спуститься б смогли. 1978, альплагерь «Узункол» Цейская[17]
Вот и опять между сосен открылась картина: Путь к небесам, что стенами из камня зажат. Здесь на рассвет золотые взирают вершины И ледники, как замерзшее небо, лежат. Этот в белых снегах Горнолыжный лицей — Панацея от наших несчастий. Мы не верим словам, Но в альплагере «Цей» Все мы счастливы были отчасти. Эти хребты нам сулили и радость, и беды, Издалека звали нас, чтобы мы их прошли. Эти снега нас не раз приводили к победам, А иногда приводили от дружбы к любви. Этот в белых снегах Горнолыжный лицей — Панацея от наших несчастий. Мы не верим словам, Но в альплагере «Цей» Все мы счастливы были отчасти. Здесь к нам с тобой, победив городские химеры, Ясный покой приходил и в словах, и в слезах. Если ж уйдем, то уйдем обязательно с верой, С верой, что вслед нам помолится старый Монах. Этот в белых снегах Горнолыжный лицей — Панацея от наших несчастий. Мы не верим словам, Но в альплагере «Цей» Все мы счастливы были отчасти. 4–9 марта 1984, альпинистский и горнолыжный лагерь «Цей» Женщина
«…Середина столетья. Москва. Лето…»
…Середина столетья. Москва. Лето. К новым модам пижонов манит. А у меня — одна сигарета. Одна сигарета в моем кармане. Важно иду пижонов мимо. В каких я штанах — мне все равно. Можно мечтать о далекой любимой, Но о штанах — смешно. А любимая — тоже! — твердит одно: — Ты сегодня куда достал билет? Что? У тебя нет и на кино? Эх ты! А еще поэт! Таня! Не думайте, что у поэта Пусто в кармане, как в барабане. Только одна у меня сигарета, Но сколько свободы в моем кармане! 1952 Тихий вечер спустился над Камою[18]
Тихий вечер спустился над Камою, Над тайгой разметался закат. Ты сегодня с надеждой упрямою Ждешь письма от московских ребят. Вечера ожиданьем отмечены, Писем тоже дождаться нельзя. Мимолетной случайною встречею Не порадуют даже друзья. И когда с голубою порошею Унесется надежды тепло, Постучится прохожий непрошеный В занесенное снегом стекло. Может, ты прослезишься нечаянно, Провожая его поутру, И, разлукою вновь опечалена, Ты не стой, ты не плачь на ветру. И о встрече теперь не загадывай, Когда вьюга над крышей шумит: Самый верный и самый догадливый Вновь в окошко твое постучит. 1954, Удмуртия Я в прихожей оставил рюкзак[19]
Я в прихожей оставил рюкзак, На минутку зашел, чтоб снова Заглянуть в голубые глаза И услышать одно лишь слово. Ведь тебя я все-таки люблю Той любовью твердой, О любви тебя я не молю, Я ведь парень гордый. Бьется в скалах горная река, В берегах суровых. Я уеду к синим ледникам, Так скажи лишь слово. До гранитных холодных камней Понесет меня поезд снова, На востоке в таежной стране Буду ждать я одно лишь слово. 1956 Дожди
Дожди оставили следы: Кадушки, полные воды, Песок размытый во дворе, Промокший столб на пустыре. И, вылив порцию свою На нас, дожди ушли на юг. К тебе дожди ушли скорей, Где нет морозов в сентябре, Где в октябре еще цветы, Где без меня не мерзнешь ты. Дожди оставили следы, Но к низу каменной гряды В конце концов стекут ручьи, И солнце в небо постучит И перестанет заходить. Пришла весна, прошли дожди, А в сердце северном моем Они открыли водоем И собираются сюда. Дожди, ночные холода, Залив наш в ветреные дни, Далеких городов огни И уходящие суда — Все собираются сюда… Пройдут дожди по городам, По крышам и по проводам, И над вечернею Москвой. Они отыщут домик твой. Ты праздно выглянешь в окно И вдруг подумаешь: «Давно Мне с севера привета нет…» И не поймешь, что этот дождь Как раз и есть тебе привет. 1956 Не грусти, сержант
Я смутно помню огни вокзала, В ночном тумане гудки дрожат. Ты улыбнулась и мне сказала: — Не надо слишком грустить, сержант. А поезд дальше на север мчится, Толкуют люди: забудь о ней. А мне улыбка твоя приснится И две полоски твоих бровей. Наверно, скоро устанет осень — Давно в Хибинах снега лежат. И там, наверно, никто не спросит: О чем ночами грустишь, сержант? 1956 «Вот я снова готов идти…»
Вот я снова готов идти По ревущему, как прибой, По немереному пути До тебя и до встреч с тобой. Вон уходит в море звезда, Переделанная в строку, Вот дымятся сзади года, Переплавленные в тоску. Солнце, вскинув рассветный луч, Землю вновь идет открывать, Обещая в морях разлук Возвращений и встреч острова. Но уж видно, как ни верти, Что за этим рассветом алым Есть конец одного пути И другого пути начало. Так ликуй на острой воде Ночи близкое пораженье! Здравствуй, день, синеглазый день! Мой поклон твоему рожденью. 1956 «Пустое болтают, что счастье где-то…»
Пустое болтают, что счастье где-то У синего моря, у дальней горы. Подошел к телефону, кинул монету И со Счастьем — пожалуйста! — говори. Свободно ли Счастье в шесть часов? Как смотрит оно на весну, на погоду? Считает ли нужным до синих носов Топтать по Петровке снег и воду? Счастье торопится — надо решать, Счастье волнуется, часто дыша. Послушайте, Счастье, в ваших глазах Такой замечательный свет. Я вам о многом могу рассказать — Пойдемте гулять по Москве. Закат, обрамленный лбами домов, Будет красиво звучать. Хотите — я вам расскажу про любовь, Хотите — буду молчать. А помните — боль расстояний, Тоски сжималось кольцо, В бликах полярных сияний Я видел ваше лицо. Друзья в справедливом споре Твердили: наводишь тень — Это ж магнитное поле Колеблется в высоте. Явление очень сложное, Не так-то легко рассказать. А я смотрел, завороженный, И видел лицо и глаза… Ах, Счастье, погода ясная! Я счастлив, представьте, вновь. Какая ж она прекрасная, Московская Любовь! 1957 Зимний вечер синий[20]
Зимний вечер синий Лес закутал в иней, Под луною ели Стали голубей. Замели снежинки Все пути-тропинки, Замели метели Память о тебе. Я и сам не знаю, Рядом с кем шагаю По путям вечерним, По глухим ночам. Лес стоит, как в сказке, И нехитрой ласки Хочется, наверно, И тебе сейчас. А с тобою в паре Ходит статный парень, Отчего же часто Ты вздыхаешь вновь? В этот вечер синий Слишком нежен иней, Слишком больно гаснет Старая любовь. 1958 Валяба
Я сам не знаю страну Китая. Я знаю Сретенку, а это не Китай. Так не грусти же ты, Валяба, по Китаю, Не тереби свое китайское кольцо. В Китае сейчас, наверно, Без вас грустят безмерно Десяток косоглазых Китайских молодцов. Валяба, Валяба, не уезжай в Китай. Валяба, Валяба, ты сердце мне отдай, А после будет поздно — дни уходят навсегда. Валябочка, Валяба, уйдут твои года. Я не инструктор и не конструктор, Меня не выбрали в Московский горсовет, Но, может, ты на это дело глянешь просто — Ведь мы простые люди, черт, в конце концов! Мы будем по субботам Опять бежать с работы И будем пить коньяк со Шляпцевым, А также с Лабунцом. Валяба, Валяба, не уезжай в Китай. Валяба, Валяба, ты сердце мне отдай, А после будет поздно — дни уходят навсегда. Валябочка, Валяба, уйдут твои года. 1959 Синие снега
Ты уйдешь усталая, Слов не говоря, И погаснет алая Зимняя заря. И дорогу ровную Заметет пурга, Злые подмосковные Синие снега. Будут ночи черные Мчаться без следа, Как туманы горные, Будут плыть года. Но любовь зачалена Навсегда моя На крутых, отчаянных Мертвых якорях. Ты не пишешь писем мне, Телеграмм не шлешь, В неизвестной стороне Без меня живешь. Но однажды вечером, Сердце потеряв, Ты поймешь, как мечется Алая заря. Мой характер ангельский Ты тогда поймешь. Прилетишь с Архангельска, С Воркуты придешь. На дорогу ровную Не мети, пурга, Стайте, подмосковные Синие снега. 1959 Ты у меня одна
Ты у меня одна, Словно в ночи луна, Словно в году весна, Словно в степи сосна. Нету другой такой Ни за какой рекой, Нет за туманами, Дальними странами. В инее провода, В сумерках города. Вот и взошла звезда, Чтобы светить всегда, Чтобы гореть в метель, Чтобы стелить постель, Чтобы качать всю ночь У колыбели дочь. Вот поворот какой Делается с рекой. Можешь отнять покой, Можешь махнуть рукой, Можешь отдать долги, Можешь любить других, Можешь совсем уйти, Только свети, свети! 1964 Мне твердят, что скоро ты любовь найдешь
Мне твердят, что скоро ты любовь найдешь И узнаешь с первого же взгляда. Мне бы только знать, что где-то ты живешь, И клянусь, мне большего не надо. Снова в синем небе журавли трубят. Я брожу по краскам листопада. Мне б хотя бы мельком повидать тебя, И клянусь, мне большего не надо. Дай мне руку, слово для меня скажи, Ты моя тревога и награда. Мне б хотя бы раз прожить с тобой всю жизнь, И клянусь, мне большего не надо. 1973 Подмосковная зима
По старинной по привычке Мы садимся в электрички. Ветры падают с откосов И поземку теребят, Про метель стучат колеса, Только песня не про это, Не про лето, не про осень — Про меня и про тебя. Будет утро греть на печке Молоко в здоровых кружках, Нарисует ночь русалку Под Дейнеку на окне. Будет все, как ты хотела, Будет долгий звон хрустальный, Если стукнуть лыжной палкой Ровно в полночь по луне. Вот и вся моя отрада. Мне навстречу сосны, сосны И такие полустанки, Что вообще сойти с ума. Вот и вся моя программа — Не комедия, не драма, А сплошные снегопады — Подмосковная зима. 1963 Тост за Женьку
— Так выпьем, ребята, за Женьку! За Женечку пить хорошо! Вы помните, сколько сражений Я с именем Женьки прошел. И падали годы на шпалы, И ветры неслись шелестя… О, сколько любимых пропало По тем непутевым путям! И в грохоте самосожженья Забыли мы их навсегда. Но Женя… Вы помните? Женя… Я с ней приходил ведь сюда — Тогда, в девятнадцатом веке… Да вспомните вы, черт возьми! Мне дом представляется некий — В Воронеже или в Перми. То утро вставало неброско, Лишь отсветы на полу, «Голландкою» пахло и воском, И шторой, примерзшей к стеклу. А мы будто только с охоты. Я помню такой кабинет… И пили мы мерзкое что-то, Похожее на «Каберне». Но все же напились порядком, И каждый из нас толковал: «Ах, ах, молодая дворянка, Всю жизнь я такую искал…» Ну, вспомнили? То-то. И верно, Ни разу с тех пор не встречал Я женщины более верных И более чистых начал. Не помню ничьих я объятий, Ни губ я не помню, ни рук… — Так где ж твоя Женька, приятель? Сюда ее, в дружеский круг! — Да где-то гуляет отважно, На пляже каком-то лежит… Но это не важно, не важно: Я крикну — она прибежит. — Ну что, гражданин, ты остался Один. Закрывать нам пора! — А он заплатил? — Рассчитался. Намерен сидеть до утра? — Да нет. По привычке нахмурясь, Я вышел из прошлого прочь… Гостиница «Арктика», Мурманск. Глухая полярная ночь. 1965 Такси
— Свободен? — Куда везти? — Да прямо давай крути. — А… прямо. По пути. Поедем, не загрустим. И крутится в стеклах снег. — Наверно, спешишь к жене? — Ошибка, жены-то нет. — К знакомой? — Опять не к ней. — Сегодня у нас среда? — Сегодня у нас беда. — Да брось ты, все ерунда. А все же везти куда? А счетчик такси стучит, И ночь уносит меня. От разных квартир ключи В кармане моем звенят. — Направо? — Нельзя никак. — Налево? — Одна тоска. Давай-ка вперед пока, Прибавь-ка, браток, газка. 1965 Бригитта
Приходи ко мне, Бригитта, Как стемнеет, приходи. Все, что было, — позабыто. Все, что будет, — впереди. От рассвета до заката Всюду грустно на земле. Лишь глаза твои — как карта Для заблудших кораблей. Но старпом не верит липе, Ночь старпому не указ. Я несусь, как чайный клипер, Ну не клипер, так баркас. На борту пылают битвы, Разногласья до крови… Паруса мои пробиты Бомбардиршами любви. Я несусь куда-то мимо И с похмелья поутру Городницкого и Кима Песни громкие ору. Мне подтягивает свита, Бьет бутылки до зари… О Бригитта, о Бригитта, Путь мой дальний озари! Но я устал от этой роли, Не пират я в этот раз. Я сажусь на мотороллер, Нажимаю полный газ, Обгоняю пару МАЗов, Привожу в инфаркт ГАИ… Ох, какая ты зараза, Даже рифмы не подобрать! 1966 Я бы новую жизнь
Я бы новую жизнь своровал бы, как вор, Я бы летчиком стал, это знаю я точно. И команду такую: «Винты на упор!» — Отдавал бы, как Бог, домодедовской ночью. Под моею рукой чей-то город лежит, И крепчает мороз, и долдонят капели. И постели метелей, и звезд миражи Освещали б мой путь в синеглазом апреле. Ну а будь у меня двадцать жизней подряд, Я бы стал бы врачом районной больницы. И не ждал ничего, и лечил бы ребят, И крестьян бы учил, как им не простудиться. Под моею рукой чьи-то жизни лежат, Я им новая мать, я их снова рожаю. И в затылок мне дышит старик Гиппократ, И меня в отпуска все село провожает. Ну а будь у меня сто веков впереди, Я бы песни забыл, я бы стал астрономом. И прогнал бы друзей, просыпался б один, Навсегда отрешась от успеха земного. Под моею рукой чьи-то звезды лежат. Я спускаюсь в кафе, будто всплывшая лодка. Здесь по-прежнему жизнь! Тороплюсь я назад И по небу иду капитанской походкой. Но ведь я пошутил. Я спускаюсь с небес, Перед утром курю, как солдат перед боем. Свой единственный век отдаю я тебе — Все, что будет со мной, это будет с тобою. Под моею рукой твои плечи лежат, И проходит сквозь нас дня и ночи граница. И у сына в руке старый мишка зажат, Как усталый король, обнимающий принца. 1968 О, посмотри, какие облака
О, посмотри, какие облака Возведены вдоль нашего романа, Как будто бы минувшие века Дают нам знак, таинственный и странный. И странное обилие цветов, И странно, что кафе не закрывают. И женщины в оранжевых пальто Бесшумно, как кувшинки, проплывают. О, посмотри хотя бы на себя В минутном отражении витрины, Где манекены редкие скорбят И катятся волнистые машины, Где тонкая колеблется рука Среди незамечательных прохожих, Где ты стоишь, похожа на зверька И на смешного ангела похожа. Прошу тебя, пожалуйста, спаси, Не брось меня на каменную муку… Но женщина, ведущая такси, Находит дом с названием «Разлука». И ты уходишь весело, легко — Пустеет двор, пустеет мирозданье. И ласковые днища облаков Всю ночь стоят над миром в ожиданье. О, посмотри, какие облака Возведены вдоль нашего романа, Как будто бы минувшие века Дают нам знак, таинственный и странный. 1970 Телефон
Слушаю. Да. Алло! Что за шутки с утра? Я?.. Почему удивлен? Я даже очень рад. Я даже закурю. Здравствуй, прошло сто лет. Сто лет прошло, говорю. Я не спешу. Нет. (Телефон-автомат у нее, Телефон на столе у меня… Это осень, это жнивье, Талый снег вчерашнего дня.) Что у нас за дела? Да как-то все разбрелись. Верочка родила, Славины развелись, Я получил отдел, Санька съездил в Париж… Все в суматохе дел. Ну а ты что молчишь? Припев А правда, что говорят?.. А кто он, коль не секрет? А, военный моряк, В общем, жгучий брюнет. А сына как назвала? Спасибо. Не ожидал. Значит, жизнь удалась? Все прошло без следа? (Телефон-автомат у нее, Телефон на столе у меня… Это осень, это жнивье, Талый снег вчерашнего дня.) 1970 Песня об осени
Лето село в зарю, За сентябрь, за погоду. Лето пало на юг, Словно кануло в воду. От него лишь следы Для тебя, дорогая, Фиолетовый дым — В парках листья сжигают. Вороха те легки Золотых эполетов И горят, как стихи Позабытых поэтов. Бессердечен и юн, Ветер с севера дует, То ль сгребает июнь, То ли август скирдует. Словно два журавля По веселому морю, Словно два косаря По вечернему полю, Мы по лету прошли — Только губы горели, И над нами неслись, Словно звезды, недели. Солнца желтый моток — Лето плыло неярко, Словно синий платок Над зеленой байдаркой. И леса те пусты, Все пусты, дорогая, И горят не листы — Наше лето сжигают. 1970 Воскресенье в Москве
Звук одинокой трубы… Двор по-осеннему пуст. Словно забытый бобыль, Зябнет березовый куст. Два беспризорных щенка Возятся в мокрой траве. К стеклам прижата щека… Вот воскресенье в Москве. Вот телефонный привет — Жди невеселых гостей. Двигает мебель сосед, Вечером будет хоккей. О, не молчи, мой трубач! Пой свою песню без слов, Плачь в одиночестве, плачь — Это уходит любовь. Мне бы, неведомо где, Почту такую достать, Чтобы заклеить тот день, Чтобы тебе отослать. Ты-то порвешь сгоряча Этот чудесный конверт С песней того трубача И с воскресеньем в Москве… Вот зажигают огни В ближних домах и вдали. Кто-то в квартиру звонит — Кажется, гости пришли. 1970 Осенние дожди
Видно, нечего нам больше скрывать, Все нам вспомнится на Страшном суде. Эта ночь легла, как тот перевал, За которым — исполненье надежд. Видно, прожитое — прожито зря, И не в этом, понимаешь ли, соль. Видишь, падают дожди октября, Видишь, старый дом стоит средь лесов. Мы затопим в доме печь, в доме печь, Мы гитару позовем со стены. Все, что было, мы не будем беречь, Ведь за нами все мосты сожжены, Все мосты, все перекрестки дорог, Все прошептанные клятвы в ночи. Каждый предал все, что мог, все, что мог, — Мы немножечко о том помолчим. И слуга войдет с оплывшей свечой, Стукнет ставня на ветру, на ветру. О как я тебя люблю горячо — Это годы не сотрут, не сотрут. Всех друзей мы позовем, позовем, Мы набьем картошкой старый рюкзак. Спросят люди: «Что за шум, что за гром?» Мы ответим: «Просто так, просто так!» Просто нечего нам больше скрывать, Все нам вспомнится на Страшном суде. Эта ночь легла, как тот перевал, За которым — исполненье надежд. Видно, прожитое — прожито зря, Но не в этом, понимаешь ли, соль. Видишь, падают дожди октября, Видишь, старый дом стоит средь лесов. 1970 Я думаю о вас
Разрешите вам напомнить о себе, О своей незамечательной судьбе. Я как раз на верхней полочке лежу, В данном случае бездельничаю — жуть! Люди заняты исканием дорог, Люди целятся ракетой в лунный рог, Люди ищут настоящие слова, Ну а я лежу и думаю о вас. С этой мысли пользы, право, никакой. Вот промчался скорый поезд над рекой. О реке бы мне подумать в самый раз, Ну а я лежу и думаю о вас. А народу — просто полное купе, Кто-то в карты, кто-то хочет просто спеть, Чья-то нежная клонится голова, Ну а я лежу и думаю о вас. Я-то думаю, что думаете вы, Как вы были замечательно правы, Рассказав мне поучительный рассказ, Что не нужно больше думать мне о вас, Что любовь ненастья быстренько сотрут, Что единственное счастье — это труд. Я, ей-богу, понимал вас в этот час, Но, представьте, я-то думал все о вас. 1970 В Ялте ноябрь
В Ялте ноябрь. Ветер гонит по набережной Желтые жухлые листья платанов. Волны, ревя, разбиваются о парапет, Будто хотят добежать до ларька, Где торгуют горячим бульоном… В Ялте ноябрь. В Ялте пусто, как в летнем кино, Где только что шла французская драма, Где до сих пор не остыли моторы проекторов И лишь экран глуповато глядит, Освещенный косым фонарем… В Ялте ноябрь. Там, в далеких норвежских горах, Возле избы, где живут пожилые крестьяне, Этот циклон родился, И, пройдя всю Европу, Он, обессиленный, все ж холодит ваши щеки. В Ялте ноябрь. Разрешите о том пожалеть И с легким трепетом взять вас под руку. В нашем кино Приключений осталось немного, Так будем судьбе благодарны За этот печальный, оброненный кем-то билет… 1971 Зайка
Кем приходишься мне ты — не знаю, Но приходишься кем-то навек. Так туманная речка лесная Прибегает к скрещению рек. Звезды чиркают по небу косо, И созвездья висят за окном. Ты мой космос, дружок, ты мой космос, Ты мой космос, я твой астроном. Изучаю тебя, обличая В самом полном собранье грехов, Но меж дней череды замечаю Запустенье иных берегов. В суетных приключеньях так просто Мне тебя подарил горизонт. Ты мой остров, дружок, ты мой остров, Ты мой остров, я твой Робинзон. Я по улицам бешеным шляюсь, Я впросак попадаю не раз. Я побег от тебя замышляю И маршруты коплю про запас. Но ресниц твоих черные шпаги Конвоиров имеют талант. Ты мой лагерь, дружок, ты мой лагерь, Ты мой лагерь, я твой арестант. То довольна ты, то недовольна, То ты памятник, то карусель. Знать, в тебе поселился привольно Разножанровый месяц апрель. С кем сравню я тебя, угадай-ка! Хочешь правду? Так правду узнай: Ты мой зайка, дружок, ты мой зайка, Ты мой зайка, я дед твой Мазай. 1972 «Надеюсь видеть вас счастливыми…»
Надеюсь видеть вас счастливыми, Не юной красотой красивыми, На шумных встречах — молчаливыми, С детьми — талантливо-игривыми. Надеюсь, ваши приключения, Пожары ваши и метелицы Не привели вас к заключению, Что ничего уж не изменится. Надеюсь видеть вас, счищающих Тугую грязь с сапог поношенных, Крамольным глазом возмущающих Ханжей и критиков непрошеных. Надеюсь, дети ваши здравствуют И шествуют тропой отважною, Растут ужасные, лобастые И замышляют нечто важное. Надеюсь видеть вас спокойными Перед болезнями и войнами, Перед годами и разлуками, Перед сомненьями и муками. Надеюсь, что листы падучие Не означают нам предснежия, А просто сорваны по случаю Грозою летнею и свежею. 1973 Милая моя[21]
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены. Тих и печален ручей у янтарной сосны. Пеплом несмелым подернулись угли костра. Вот и окончилось все — расставаться пора. Милая моя, Солнышко лесное, Где, в каких краях Встретишься со мною? Крылья сложили палатки — их кончен полет. Крылья расправил искатель разлук — самолет, И потихонечку пятится трап от крыла — Вот уж действительно пропасть меж нами легла. Милая моя, Солнышко лесное, Где, в каких краях Встретишься со мною? Не утешайте меня, мне слова не нужны, Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны — Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня, Вдруг у огня ожидают, представьте, меня! Милая моя, Солнышко лесное, Где, в каких краях Встретишься со мною? 1973 Танечка Никитина
В переулке бродит кот, Словно привидение. Вижу — девочка идет, Просто заглядение. Как зовут тебя, послушай, Краля окаянная? Таня, Танечка, Танюша, Танечка Никитина. Сохну, сохну я без сна, Как цветок в асфальте: Слышал, как поет она «Музыку Вивальди». Приобрел, как видно, я Профиль простофили, Так как девочка моя — Видный биофизик. Я прерву свое житье, Утоплюсь, ей-богу, Ведь дружочек у нее — Гармонист Серега. Как зовут тебя, послушай, Краля окаянная? Таня, Танечка, Танюша, Танечка Никитина. 1973 Женщина
Три авоськи, три коробки — Ну, попробуй унеси! Участились что-то пробки — Нет ни левых, ни такси. Эй, шоферы, стойте, братцы, Стой, товарищ сатана! Мне б в Чертаново добраться, Помогите ж, я одна!.. Я приеду, суп поставлю, Я линолеум протру, Ваську вымыться заставлю, Катьке сопельки утру. Муж приходит, тьмы угрюмей, Впереди несет живот, В тренировочном костюме К телевизору идет. Руку мне кладет на спину — Ух, не трогал бы меня, Нелюбимый, нелюбимый, Нелюбимушка моя. Вот уж вечер к ночи клонит, Вот делам потерян счет. Он из спальни: «Тоня, Тоня, Где ж ты возишься еще?» Ну а я-то примечаю: Голос сонный — в самый раз, Я из кухни отвечаю: «Спи, голубчик, я сейчас». Он от водки и салата Захрапит, хоть рот зашей. У меня — Восьмое марта, Женский праздник на душе. Я уставлюсь на дорогу — Месяц по небу идет. День прошел — и слава богу, Вот уж новый настает. Мне б куда уехать, что ли, К добрым людям и траве… Я одна, как в чистом поле, В людном городе Москве. 1975 Не жалейте меня
