Помоги проекту - поделись книгой:
Приговор вступил в законную силу, но семья Энджи не узнала всю правду. Ее знал только Габен, который так и не сказал о том, что же на самом деле произошло в ту ночь.
Наедине с трупом
Я всегда любил математику[9]. Исходить из гипотезы, строить суждения и приходить к выводу на основании имеющихся в распоряжении данных кажется мне тем самым интеллектуальным занятием, которое приносит высшее удовольствие. То же самое можно сказать и о моей специальности – судебно-медицинский патологоанатом.
Каждое исследуемое тело – это как математическая задача, которую необходимо решить.
У меня есть только некоторые исходные данные, как, например, следы насилия или первые сведения от следователей. И моя работа заключается в том, чтобы с помощью технологий визуализации и методов рассечения собрать ранее невидимую информацию, скрытую в трупе. Я называю это уликами тела. Затем я сопоставляю полученную информацию с исходными данными и методом дедукции составляю наиболее вероятный и логически связный сценарий. Делать выводы о причинах смерти в плане криминалистики обычно не составляет особого труда – гораздо сложнее устанавливать обстоятельства смерти. Вот это и есть настоящий вызов.
На место преступления могут вызвать в любое время дня и ночи, в любую погоду. Другое дело вскрытие (или аутопсия) – его планируют не менее чем за сутки.
Как правило, вскрытие проводится по утрам. Я предпочитаю проводить аутопсию в первые утренние часы, когда голова еще не забита необходимостью решать многочисленные административные вопросы, а рука пока не растратила свою энергию на написание всевозможных отчетов. Я получаю свою дозу кофеина, выпивая первую чашку кофе у себя в кабинете, и неспешно перехожу в специальное помещение для переодевания. Снимаю обычную одежду, за исключением нижнего белья, и надеваю хирургический костюм, колпак и сабо. Затем дополняю свое одеяние индивидуальными средствами защиты – хирургической маской, специальными очками, стерильным медицинским халатом и, наконец, латексными, также стерильными перчатками. Так я защищаюсь от любого риска заразиться от трупа какими-либо инфекциями. Разумеется, за здоровье тела беспокоиться уже не приходится – тут речь о том, чтобы не исказить результаты последующих анализов[10].
Я захожу в зал для вскрытий, бросаю взгляд на часы. Восемь утра. Все спокойно. Тишину нарушает только едва заметное жужжание кондиционера, поддерживающего в прозекторской температуру в 16 °C. Окна с матовыми стеклами пропускают слабый свет, но мне на помощь сейчас придут мощные специальные лампы – большие споты, вращающиеся во всех направлениях. Такие же лампы используются во время проведения хирургических операций. Вдоль стен на передвижных стеллажах, словно на параде, выстроились банки, коробки и различные инструменты.
Перед моим приходом санитар забрал моего пациента из холодильной камеры морга.
Я называю труп моим пациентом, так как, прежде чем оказаться под моим хирургическим скальпелем и стать объектом изучения, он был человеком и был жив.
Мы могли бы встречаться, общаться в привычном нам эмоциональном мире живых людей. Но он умер, и теперь я должен заняться им, чтобы потом передать его тело родственникам и суметь ответить на все их вопросы.
Он лежит на тележке с колесиками, его тело помещено в белый пластиковый чехол с застежкой-молнией, опечатанной офицерами уголовного розыска. На бирке я читаю его имя, фамилию и возраст, в случае, если эта информация известна. Если данных нет, то это просто неопознанное тело и название места, где его обнаружили.
Я открываю чехол. Самая первая часть моей работы заключается в том, чтобы переложить тело с тележки на стол для вскрытий. Если габариты покойника позволяют, я перекладываю его самостоятельно. Но если вес превышает обычные нормы, то это становится невозможно. Тогда я обращаюсь за помощью к санитару. Стремительное распространение ожирения приводит к тому, что мне все чаще и чаще приходится иметь дело с тяжелым весом. Понадобились даже особо прочные тележки и специальные холодильные камеры, рассчитанные на повышенную нагрузку.
Я помню о нашумевшей истории, когда сломались носилки под тяжестью 214-килограммового тела на площадке перед входом в морг. Тогда пришлось задействовать около десяти человек, чтобы поднять покойника, положить его на более прочную тележку и только затем переместить на стол для вскрытия. Исключительный случай[11].
Итак, тело пациента на столе. Все готово к вскрытию. Первое впечатление, описание (в одежде и без одежды), внешний осмотр тела со всех сторон, полное изучение особых примет (шрамы и татуировки) и подозрительных следов. Теперь я уже могу проводить параллели с первыми сведениями, полученными от следователей, и моими собственными наблюдениями в ходе осмотра тела на месте предполагаемого преступления.
Присутствие судмедэксперта на месте преступления – это принципиально важный этап в судебно-медицинских расследованиях.
Судмедэксперт может заметить на первый взгляд незначительную деталь, например длинную деревянную палку в фургоне «Рено» под сиденьем водителя. Тело самого водителя лежало за машиной. Один конец длинной белой веревки обматывал его шею, другой был привязан к заднему бамперу. Причина смерти – повешение в горизонтальном положении. На месте происшествия было много жандармов. Они совершенно не сомневались в том, что водителя убили. По их мнению, преступники связали жертву и протащили тело несколько сотен метров. К тому же мужчина звонил жене в то же утро и сообщил ей, что он что-то не поделил с цыганами. Я обошел место происшествия и все осмотрел. И неожиданно для себя самого на вопрос главного следователя, что бы это могло быть, я, не задумываясь, ответил: «Это не убийство, как вы предполагаете, – это самоубийство». Я помню недоверчивое удивление и саркастические реплики жандармов (в том числе и язвительную усмешку за моей спиной одного из них: «Еще только утро, а доктор уже успел приложиться к бутылке…»). Но я сказал правду, которая шла из глубин моего подсознания, я так почувствовал, и ответ сам вырвался наружу. Только потом я понял механизм, породивший это мгновенное утверждение. В момент, когда я осматривал место вокруг машины, после того как изучил салон, мой мозг уже обрабатывал увиденное в определенной последовательности – «палка – охотничье ружье – суицид». Самоубийца не мог дотянуться до спускового крючка ружья – если приставить дуло к подбородку, то длины рук не хватает, и поэтому он использовал палку, которую и обнаружили возле педали газа. Мужчина сам обмотал себя веревкой, а потом воспользовался палкой, чтобы заблокировать нажатую педаль газа. Эта версия была подтверждена вскрытием, когда я обнаружил застрявшие в зубах погибшего волокна веревки, связывавшей его запястья. Эти волокна служили доказательством того, что он затягивал узел на веревке самостоятельно, с помощью зубов. Мое предположение также было доказано в ходе следственного эксперимента[12].
Другим источником информации на этом этапе является медицинская визуализация. Раньше речь шла преимущественно о классической рентгенографии, но теперь мы перед любым вскрытием используем на регулярной основе компьютерную томографию, а иногда даже магнитно-резонансную томографию (МРТ). У санитаров морга есть доступ к этому оборудованию в определенные часы, когда больных в медицинском учреждении нет – рано утром или прямо перед обедом или даже во время обеда, с двенадцати до двух. При исследовании тело умершего остается в герметично закрытом чехле и поэтому вероятность заражения оборудования исключается. Изображения передаются по внутренней сети и позволяют мне установить локализацию телесных повреждений, местонахождение пули или других возможно присутствующих инородных тел. Полученная с помощью этих методов информация предопределяет мои последующие действия. Раздевание трупа и наружный осмотр завершены.
Наличие видимых гематом на поверхности тела (так называемые «синяки», которые заметны после удара или ушиба, из-за кровоизлияния под кожей) подталкивает меня к тому, чтобы кое-что проверить путем рассечения отечных тканей. В моем деле ничего не бывает лишним. Так, несколько лет назад простой надрез скальпелем превратил гибель четырехлетней девочки, которую, как утверждали родители, насмерть сбил какой-то парень на роликовых коньках, из несчастного случая в семейное убийство[13]. Во время осмотра я заметил крошечный синяк на внутренней стороне бедра. Его локализация не могла иметь ничего общего с предполагаемым столкновением. Я сделал надрез скальпелем. В результате рассечения тканей обнаружился другой след, на этот раз коричневый, более глубокий и совершенно невидимый на поверхности – он говорил о застарелой гематоме. Тогда я принял решение полностью отсепарировать кожу с тела девочки. Это ужасная, но необходимая для установления правды процедура. Как выяснилось, девочку регулярно жестоко и упорно избивали.
Что касается взрослых, то обнаружить скрытые травмы помогает другой, менее радикальный способ – метод прорезей. Он заключается в выполнении длинных надрезов вдоль каждой конечности.
Сама идея восходит к костюмам эпохи Возрождения с пышными рукавами со вставками, выступавшими из специально сделанных прорезей. Эти прорези позволяли видеть роскошные ткани подкладки. Прямо скажем, с эстетической точки зрения между великолепными деталями костюмов того времени и результатом моих надрезов довольно мало сходства, но принцип работает.
Я машинально смотрю на часы: прошло уже двадцать минут.
Теперь пора переходить к исследованию внутренних органов. Механиз действий прост – вскрыть все полости организма (грудную клетку, брюшную полость, малый таз, череп), потом провести общий осмотр, изучить местоположение, внешний вид и повреждения каждого органа перед извлечением и последующим рассечением. Существует общий протокол, но последовательность действий и методы следует адаптировать в зависимости от каждого конкретного случая. Сейчас я приступаю к основному секционному разрезу. У каждого свои привычки. Так как я правша, то занимаю место слева от пациента и одним решительным движением скальпеля рассекаю кожу от лобка до подбородка по срединной линии. Большинство судмедэкспертов делают наоборот, но значение имеет только результат. Что касается глубины разреза, то в идеале следует остановиться на уровне брюшины – оболочки, покрывающей внутренние органы брюшной полости; выше – дойти до грудины, и в области шеи тоже не слишком углубляться.
Я погружаю скальпель под кожу и обнажаю мышцы брюшной стенки до уровня боков. Выше я делаю то же самое, чтобы обнажить большие грудные мышцы, потом наступает черед мышц шеи. На этом этапе передняя часть туловища напоминает иллюстрации с изображением мышечной системы тела человека из анатомических атласов. Затем я раздвигаю мышцы, чтобы вскрыть грудную клетку в верхней части и всю брюшину внизу. Наконец приходит время вскрытия двух полостей.
Для вскрытия грудной клетки обычно используются специальные реберные ножницы-кусачки (костотом). С их помощью по бокам убираются все ребра до самой ключицы, затем переходят к соединениям костей между грудиной и ключицей. Но мне больше нравится другой метод: все ребра соединяются с грудиной хрящами, и я предпочитаю (когда это возможно) отрезать скальпелем или ножом хрящи на уровне костной части ребер. Отверстие получается менее широким, но, с одной стороны, такой метод упрощает работу по зашиванию тела, так как сохраняется костный каркас ребер; а с другой стороны, срезы хрящей, в отличие от спилов костей, не представляют для меня опасности травмироваться.
На следующем этапе я отвожу переднюю стенку вниз и рассекаю диафрагму на уровне нижних ребер, чтобы высвободить то, что теперь скорее напоминает капот автомобиля.
Я рассекаю брюшину по срединной линии и раскрываю брюшную полость. Срезаю прикрепления брюшных мышц и раздвигаю их в стороны, чтобы обеспечить себе лучший обзор.
На этом этапе тело еще больше похоже на иллюстрацию из анатомического атласа.
Вскрытое туловище можно сравнить с большой овальной чашей, внутри которой находятся органы.
Некоторые из них заметны сразу (легкие и печень), другие скрыты (селезенка и почки) или видны через оболочки (кишки), иногда инфильтрированные жиром. На этом этапе вскрытия кровотечения пока нет, и операционное поле идеально чистое. Но только при условии, что нет травм, вызывающих подкожные кровоизлияния.
Сейчас я могу приступать к диссекции – рассечению биологических тканей. Прежде всего необходимо сделать выбор: удалять все органы сразу или поочередно? Начинать с грудной или брюшной полости? Нужно ли вынимать сразу все органы грудной клетки или возможно их поочередное извлечение? Все зависит от конкретных обстоятельств и личных предпочтений. Я часто начинаю с брюшной полости, так как из нее можно удалить органы без попадания крови внутрь. Шею я обычно вскрываю уже в конце, после эвакуации крови.
Я перехожу к области аппендикса, обозначающего границу между толстым и тонким кишечником. Накладываю на конец тонкой кишки два зажима, отрезаю ее, потом поднимаюсь вдоль толстой кишки, отрезая места прикрепления пищеварительного тракта, который я постепенно извлекаю из полости. Под печенью отрезаю несколько связок, затем продолжаю и перехожу влево на уровне желудка. Наконец, снова спускаюсь к малому тазу до прямой кишки и ставлю там два зажима, после чего отрезаю тракт. Вынимаю толстую кишку. Ее длина составляет 1,5–2 м. По краям установлены зажимы, чтобы содержимое толстой кишки не вышло наружу.
Следуя тому же принципу, я отделяю тонкую кишку от конца до поджелудочной железы (проток которой впадает в двенадцатиперстную кишку). Я вынимаю тонкую кишку – на ее краях тоже стоят зажимы. После удаления толстой и тонкой кишок брюшная полость в нижней своей части на две трети становится пустой, что упрощает извлечение печени, желудка, поджелудочной железы и селезенки. Затем я перехожу к обеим почкам и надпочечникам.
Мимолетный взгляд на часы – 8:40.
После извлечения органов каждый из них взвешивается, фотографируется, затем разрезается. Содержимое желудка отправляется на токсикологический анализ и, если это возможно, идентифицируется. Для идентификации требуется промывка содержимого через мелкое сито. Так можно получить точные представления о последнем приеме пищи жертвы. Иногда результаты такой процедуры становятся важнейшим элементом расследования преступления. Для токсикологического анализа также необходима желчь. Части каждого органа помещаются в банку с раствором формалина для микроскопических (гистологических) исследований.
Возвращаюсь к телу и малому тазу. В центре особого внимания – половые органы и анус. Их необходимо тщательно осмотреть, чтобы выявить любые следы сексуальной активности или убедиться в их отсутствии. Если речь идет о сексуальном насилии, то иногда возникает потребность в проведении исследований всей генитальной области – ануса и вульвы (включая кожу), прямой кишки, вагины и матки с сохранением ее анатомической целостности для выполнения более тонкой и деликатной диссекции.
Я перехожу к органам грудной клетки. Сначала делаю забор периферической крови из бедренной или подключичной вены, потом – забор сердечной крови. Удаление органов приведет к попаданию в полость большого количества крови, которую я буду эвакуировать с помощью дренажа. Опять извлечение, взвешивание, диссекция, взятие проб. Особый момент – диссекция сердца. Если нет опыта, то справиться с ней непросто – новички плохо ориентируются в этом сложном органе. Берутся образцы биологических тканей сердца. В ряде случаев после рассечения для проведения дополнительных микроскопических анализов в раствор формалина помещается все сердце целиком.
Наконец приходит очередь вскрытия черепной коробки. Мой первый инструмент – расческа, с помощью которой часть шевелюры зачесывается вперед и делается пробор от одного уха к другому.
Я надрезаю по этой линии и смещаю кожу на лицо спереди и на затылок сзади. Такой способ позволяет идеально скрыть разрез после того, как волосяной покров снова окажется на своем месте. Наступает единственный шумный момент аутопсии – трепанация черепа. Для этого используется осциллирующая медицинская пила типа той, при помощи которой снимают гипс. Вместо вращения диска, как в случае с циркулярной пилой, что могло бы привести к разбрасыванию патогенного материала и серьезным последствиям при случайном смещении, зубчатое лезвие осциллярной пилы совершает очень короткие и быстрые колебания. Распил получается аккуратным, чистым и точным. Мне остается только снять отпиленную часть черепной коробки, извлечь мозг, взвесить его и затем разрезать.
Как я уже говорил, заканчиваю я шеей. Делаю разрез, рассекаю сначала мышцы, оставляя гортань на месте. Так как тело теперь полностью освобождено от крови, то рассечение получается идеально аккуратным. Потребность в такой аккуратности связана с тем, что следы, которые остаются от удавления, могут быть почти незаметными, ограничиваясь лишь маленьким кровоподтеком, который может быть сложно отличить от, например, посмертного пропитывания тканей кровью. Теперь я могу проверить хрящи гортани, сонные артерии и т. д. Затем я извлекаю шейный отдел позвоночника и перехожу к задней части пищевода, предварительно отрезав мышцы дна полости рта и отвернув язык вперед и вниз, под подбородок.
Я завершаю диссекцию, проверяю пищевод и трахею.
Теперь меня ждет самое трудное – вскрытие кишечника, оценка его содержимого и осмотр его стенок. Иногда данная процедура помогает установить диагноз, как было в тот день, когда я доверил эту задачу интерну. Он посчитал такое поручение издевательством над новичком (это была его первая аутопсия), но сумел диагностировать массивное желудочно-кишечное кровотечение.
Вскрытие завершено. Я складываю инструменты на поднос. Смотрю на часы – 9:20. В сегодняшнем случае нет ничего сложного, и я укладываюсь в обычное время. Но я был настолько сосредоточен, что мои внутренние часы дали сбой. Дело совсем не в том, что я стремлюсь к совершенству и занудно фиксирую время, нет. Я приобрел привычку чувствовать время, когда занимался челюстно-лицевой хирургией. Тогда продолжительность операции была важным фактором качества работы. А иногда даже вопросом жизни и смерти для пациента.
Теперь я автоматически проверяю время приблизительно через каждые 20 минут. В условиях жесткого тайминга оперирующий хирург учится оптимизировать действия: не менять инструменты до тех пор, пока это не станет по-настоящему необходимо, доводить все движения до совершенства, держать операционное поле и инструменты в чистоте и т. д. Применительно к аутопсии эти принципы облегчают работу и минимизируют усталость.
Вскрытие – это работа, требующая огромных усилий как в физическом, так и в психологическом плане.
Приходится стоять на ногах, перемещать тело, совершать многочисленые режущие движения – все это требует большой энергозатраты. А также полной и продолжительной концентрации внимания на протяжении всей операции: ни одна деталь, даже самая, на первый взгляд, незначительная, не должна остаться незамеченной – она может полностью изменить ход расследования. Хронометраж – хороший способ контроля за выполнением действий. Если время затягивается, необходимо либо привлечь помощников, либо сделать перерыв, либо и то и другое. Однажды нам с коллегами пришлось провести десять часов над изувеченным телом, пока мы не зафиксировали все 76 ран от ножа, плохо видимых из-за частичного обугливания и всевозможных обломков и обрывков разложившейся ткани[14].
Но вот я закончил работу с телом. Меня сменяет санитар. Наступает важнейший и обязательный этап судебно-медицинских процедур – восстановление внешнего вида тела. Другими словами, возвращение человеческого достоинства людям, чьи тела были объектом исследования во время аутопсии.
Чтобы иметь возможность спокойно работать над изувеченным телом, я должен отключить в себе любые эмоции и эмпатию независимо от обстоятельств.
Особенно когда речь идет о детях, ведь в голову неизбежно приходят мысли о своем собственном потомстве. Я пытаюсь убедить себя в том, что буду вскрывать того, кто никогда не дышал, не любил и не пел. Я всего лишь изучаю элемент уголовного расследования по просьбе судебных органов, чтобы помочь разобраться в обстоятельствах, которые привели к совершению преступления. Только в таком случае я чувствую себя вправе подвергать умершего этому последнему насилию, которым является аутопсия. С неизменным условием последующего приведения тела в достойный вид, чтобы умершего можно было показать его родственникам.
Но мне еще предстоит оформить биологический материал, составить список, сделать все необходимые заметки. А еще мне придется заняться писаниной: задание считается выполненным только после предоставления заключения. В сериалах судмедэксперт диктует свои наблюдения по ходу работы. На самом деле я очень редко делаю записи во время аутопсии. Раньше для этого я привлекал присутствующего в прозекторской секретаря или находил желающих среди следователей или студентов. Но, как только появились цифровые технологии, я предпочитаю словам фотографии: в простых случаях они выгодно заменяют целые страницы текста. Всего на нескольких снимках можно увидеть все столь необходимые детали – в цвете и в высоком разрешении.
Теперь мне остается только вернуться в помещение для переодевания, снять спецодежду, затем перейти к себе в кабинет, захватив карту памяти из цифрового фотоаппарата. Это герметичный водонепроницаемый фотоаппарат, который обрабатывается специальными дезинфицирующими растворами и после каждого вскрытия промывается водой. Я делал снимки на каждом этапе аутопсии, фиксируя таким образом все значимые в рамках данного расследования элементы. После переноса фотографий в компьютер можно составить предварительное заключение, которое я немедленно отправляю по электронной почте следователям и прокурору Республики. Или еще лучше: сразу составляю окончательный отчет, когда это возможно. После исследования можно составить лишь макроскопическую картину. И, разумеется, она не включает результаты анализов взятого мной биологического материала, идет ли речь о токсикологии или гистологии (микроскопическое исследование биологического материала). Это уже будет сводный отчет по запросу прокурора. Для составления такого отчета может потребоваться несколько месяцев – придется дожидаться результатов соответствующих анализов[15].
Уже почти одиннадцать часов. Биоматериал опечатан, я загрузил фотографии на сервер университетской больницы, передал свой отчет с несколькими фотографиями и сканами КТ и МРТ курьеру, отправил заключение в прокуратуру по электронной почте. Затем заглядываю к санитарам морга, чтобы пообщаться с ними и оценить качество их работы по приведению тела в достойный вид. Только тогда я могу расслабиться, выпить чашку кофе и спокойно провести остаток дня.
Конечно, иногда все проходит не так, как планируется. Мне нравится оставаться наедине с трупом – такой тет-а-тет напоминает мне начало моей карьеры, – но чаще зал для вскрытий превращается в настоящий муравейник. Это следствие развития профессии.
Подвалы с оружием
Адвокат подскочил на месте как ужаленный. Красный от гнева и в черной мантии. Как в одноименном романе Стендаля – «Красное и черное».
– Ваша честь, доктор Сапане – судмедэксперт. Он неправомочен говорить об оружии, найти которое нам так и не удалось.
Но председатель суда невозмутима: «Продолжайте, доктор».
Адвокат устраивает спектакль: «Это возмутительно! Это не суд, а судилище! Почему вы не пригласили на процесс эксперта по баллистике?»
Его театральные крики выводят из сонного оцепенения присутствующих в зале суда присяжных заседателей. Наконец-то происходит хоть что-то интересное. Вот уже два дня как все ужасно скучают. Следует отметить, что дело, которое рассматривалось в тот день судом присяжных заседателей департамента Вьенна в Пуатье, отличалось запутанностью и драматизмом. В боксе для обвиняемых – 39-летний Фредерик М. Его судят за попытку убийства. В зале судебных заседаний присутствуют пострадавшие: бывшая сожительница обвиняемого Кристель, самый старший из ее детей Брайан и друг обвиняемого стрелка Джамаль. Все трое тремя годами ранее получили пулевые ранения из 9-миллиметрового пистолета Фредерика во время бурного конфликта прямо посреди парка в квартале Болье в Пуатье.
Меня привлекли к этому делу через год после описываемых событий, когда следователь, которому его поручили, пригласил меня поучаствовать в следственном эксперименте. Трое раненых были обследованы при поступлении в отделение университетской больницы. Судья хотел сравнить мои выводы с показаниями различных участников этой истории. Я ознакомился с историями болезни, медицинскими выписками и сводными протоколами следователей.
Теперь мне известно, что все началось в воскресенье: Фредерик приходит в квартиру Кристель с пистолетом и угрожает убить свою бывшую сожительницу. Он не может смириться с тем, что она способна бросить его ради другого мужчины. На протяжении нескольких часов происходит то, что подпадает под статью о незаконном лишении свободы. Наконец Фредерик уходит. На следующий день он назначает Кристель встречу возле дома, чтобы передать ей 1 500 евро. Она потребовала деньги, шантажируя его? Версии участников различаются. Опасаясь подвоха, Кристель приходит на встречу вместе со своими детьми. Посредником в разрешении конфликта будет друг Фредерика Джамаль. Но Фредерик не желает примирения таким способом – это ему не по нутру. Он не сдерживается и становится агрессивным. Джамаль пытается успокоить его, переходит на сторону Кристель, неудачно подбирает слова, чтобы выразить свою мысль, и заявляет: «Теперь я с Кристель», что ревнивец понимает по-своему. Так это Джамаль – новый мужчина в жизни Кристель? Предательство! Фредерик хватает полуавтоматический пистолет (одни свидетели говорят, что он уже пришел с оружием на встречу, другие – что он сходил за ним к своей матери) и устраивает беспорядочную пальбу.
Сначала он ранит своего друга Джамаля в плечо, стреляя в упор. Старший сын Кристель Брайан пытается отвести руку стрелка в сторону. Тот стреляет и в него – Брайан получает тяжелое ранение в живот, пуля также задевает позвоночный столб. Кристель пытается убежать, но ее останавливает пуля, попавшая в локоть. Стрелок сбегает с места преступления. Фредерика ищут, устанавливают его местонахождение по геолокации сотового телефона и задерживают через две недели в Нанте. Задержание осуществляется вооруженными до зубов спецназовцами, но преступник не оказывает ни малейшего сопротивления.
Следственный эксперимент прошел без инцидентов, в почти расслабленной обстановке, что бывает редко. Обвиняемый продолжал настаивать на своей версии: по его словам, он стрелял «не целясь», а следовательно, не имея намерения убивать. Эту точку зрения явно не разделяла его бывшая сожительница: она помнила о том, что третья пуля раздробила ей локоть как раз тогда, когда она пыталась убежать. Нападавший приставил дуло пистолета к ее виску и нажал на курок. В памяти Кристель навсегда останется характерный звук металлического щелчка. Фредерик растерянно покрутил пистолет в руках, снова направил его в голову Кристель и опять нажал на курок. Ничего. Ну что ж, значит, не судьба… Затем он пустился бежать со всех ног, услышав сирены полицейских машин.
До сих пор на суде для Фредерика все складывалось как нельзя лучше. Ведь в конечном счете все остались живы. Подсудимый подробно отвечает на все вопросы, касающиеся уголовного дела. А как же попавшая в живот Брайана пуля? – Фредерик объясняет все провалом в памяти – «черной дырой». Пуля в руке Кристель? – Он целился именно в руку, потому что у него не было намерения нанести тяжелое ранение. Отличный результат для стрельбы по движущейся цели… Он сожалеет о случившемся.
Впрочем, все эти уловки шиты белыми нитками, и натура скоро берет свое: «Кристель всегда было мало. Джамаль? Сначала он не хочет мне отдавать деньги за мою машину, а потом заявляет, что уводит у меня женщину. Говоря по правде, я хотел быть добрым со всеми, но получилось как получилось…».
Таково в общих чертах уголовное дело, которое вот уже два дня рассматривает суд присяжных заседателей. Теперь перед судом должен выступить я. Первая часть моего выступления проходит гладко, как по маслу. Я объясняю присяжным, что судебно-медицинское заключение не противоречит условиям ведения стрельбы в том виде, в котором они были воспроизведены в ходе следственного эксперимента. Я уже готовлюсь вернуться на свое место, как ко мне обращается председатель суда.
– Доктор, можете ли вы сообщить нам другие подробности, в частности, касающиеся оружия, которое так и не было найдено.
Какой трудный момент. У меня два варианта: либо признаться в своей полной некомпетентности в этой области (я не эксперт по баллистике), либо заняться просвещением присутствующих в качестве дилетанта, оказывающего содействие судебному эксперту. Но такой консультант не эксперт. Он просто обладает небольшим практическим опытом и поверхностными представлениями, что всего лишь дает ему законные основания высказываться на определенную тему. Это мой случай применительно к оружию. Более того, я могу судить только о некоторых его типах. Будучи охотником и стрелком, я по опыту знаю, что это за щелчок, который услышала пострадавшая. Это звук удара бойка по дефектному патрону, или же он говорит об отсутствии патрона в патроннике. Несомненное доказательство того, что на спусковой крючок нажимали.
Показания Кристель предельно ясны – они зафиксированы в папке с материалами следственного эксперимента, и к ним прилагаются фотографии. Оружие у виска – щелчок. Фредерик нервничает, крутит в руках пистолет, снова приставляет его к виску, нажимает на курок и опять ничего не происходит. Какой бы ни была причина осечки, нет никаких сомнений в том, что если бы оружие выстрелило, то давать показания Кристель бы уже не пришлось.
Цель этого небольшого выступления по просьбе председателя суда заключалась только в том, чтобы просветить присяжных заседателей. Результат – вспышка ярости у адвоката обвиняемого. С ним все понятно: когда готовишься защищать подследственного, и в уголовном деле речь идет о выстрелах и ранах, то упоминание попытки совершить убийство производит тягостное впечатление на присяжных заседателей. Вот поэтому адвокат вне себя от возмущения.
– Это возмутительно! По этому делу никаких баллистических экспертиз не проводилось, а судебно-медицинский эксперт рассказывает нам байки об оружии, которое так и не было найдено! Доктор Сапане выходит за рамки своих полномочий! Нельзя быть экспертом в сфере баллистики на основании своего личного опыта. Я, например, бегаю по утрам, что вовсе не дает мне права заявлять себя в качестве специалиста по марафону!
Такое убедительное сравнение предоставляет мне право ответной реплики, и я тут же им пользуюсь.
– Господин адвокат, если однажды для экспертизы мне понадобится информация по теме оздоровительного бега, не сомневайтесь: я обращусь за ней к вам. Конечно, вы не являетесь экспертом в этой области, но ваш опыт позволяет вам иметь свое собственное мнение, и оно может быть ценным.
Как только начинаются судебные прения, адвокат обвиняемого прибегает к различного рода уловкам, чтобы забыть об этом инциденте между нами. Но тут на первый план выходит прокурор – он описывает человека с криминальными наклонностями, импульсивно-агрессивным поведением, собственническими замашками и ревнивым характером, который рискует все потерять. «В тот день он начинает паниковать – ему хочется любой ценой помешать ей подать заявление в суд. Встреча идет не так, как он планировал. Она должна была его успокоить, но вместо этого выводит из себя. Он собирается решить проблемы раз и навсегда», – рассказывает прокурор. А решение проблем, на его взгляд, заключается в том, чтобы убить их. Накануне покушения на убийство через гостиную в доме соседки-пенсионерки также пролетела пуля. По мнению прокурора, обвиняемый так тренировался обращаться с оружием. В том квартале был идентифицирован его телефон. Сторона обвинения требует приговорить обвиняемого к 18 годам лишения свободы, из которых 12 лет он должен провести в тюрьме без права условно-досрочного освобождения.
Сторона защиты выступала в течение полутора часов. По мнению адвоката Фредерика, требуемый срок наказания является «чудовищным»:
– За то, что сделал мой клиент, – это беспрецедентный срок.
Он продолжает:
– Тот, кого в Пуатье вам решили представить врагом государства № 1, на самом деле является всего лишь обычным правонарушителем, и для правоохранительных органов он мелкая добыча…
Адвокат описывает прошлую жизнь клиента: бедный район, никаких перспектив, череда мелких правонарушений, разного рода проступки, которые накапливаются и приводят его в тюрьму. Особенное внимание обращается на то, что именно привело Фредерика к катастрофическому финалу.
– Да, я согласен с тем, что в тот день, когда ушла его любовь, он потерял все. Перед нами человек, впавший в отчаяние. Но это не значит, что он хочет убивать. Он целится в голову Джамаля, но потом стреляет ему в плечо. А нам говорят, что он хотел убивать. Брайан сам поднял его руку с оружием, когда Фредерик ее уже опустил, поэтому и произошел случайный выстрел. Он не хотел ни ранить, ни тем более убивать его. Что касается Кристель, разве он целился ей в голову или живот? – Нет, он целился в сторону! А когда он приставлял оружие к ее голове, то никто не задавался вопросом, а действительно ли он собирался стрелять? И вы хотите судить его за попытку убийства? Это чересчур!
Все это, конечно, так, но на курок обвиняемый нажимал – и довольно быстро. В итоге присяжные останавливаются на тройной попытке убийства, и Фредерика приговаривают к 13 годам тюремного заключения с правом условно-досрочного освобождения. За отсутствием доказательств с него снимают обвинение в пробной стрельбе из 9-миллиметрового пистолета (та самая пуля в гостиной соседки).
На обратном пути я еду по улицам Пуатье и задаюсь вопросом, а так ли хорошо я знаю этот город. Скоро уже будет сорок лет, как я здесь живу и работаю. Я знаю, что здесь иногда происходят трагические истории, участники которых, как правило, оказываются на моем столе в прозекторской. Но до этого судебного заседания я никогда не слышал о незаконном обороте оружия в некоторых городских районах.
Вынужденный объяснить, откуда у него взялся 9-миллиметровый пистолет, из которого он стрелял по своим жертвам (эксперта по баллистике не было – зато на месте преступления остались гильзы от оружия, которое использовал Фредерик), мужчина рассказал о каком-то доступном для всех желающих подпольном «супермаркете» оружия с «филиалами» во многих районах города. Обвиняемый даже уточнил, что в прошлом он приобретал там для себя «автоматический пистолет Кольта калибра 0,45 дюйма, охотничьи ружья и помповое ружье». Накануне драмы он поменял свой пистолет калибра 7,65 на 9-миллиметровый. А еще рассказал, что в том магазине предоставляли еще и машины, и скутеры. Оружие и транспорт брали во временное пользование по мере необходимости.
Существование в подвалах города такого преступного «центра проката», действующего нелегально и без всякой рекламы, вызывает у меня грустные мысли. Никаких формальностей, моментальное предоставление, гарантия возврата… Начинающим убийцам живется проще, чем продавцам подержанных автомобилей. Преступник сталкивается разве что с проблемой выбора, когда он оказывается у такого рода «коммерсантов» в неблагополучных районах города.
Спустя некоторое время адвокат предпринял последнюю атаку (на этот раз безуспешную!) в своем блоге. Он обрушился на экспертов, которые «иногда приносят пользу на судебном процессе, но их оценкам придают слишком большое значение».
Кемпинг-кар
Судьба нанесла Ремону двойной удар. В один день он потерял жену Катрин и свою свободу. Виной тому – краткосрочное помутнение рассудка. Когда он оказался перед безжизненным телом своей супруги в своем кемпинг-каре, он не знал, что делать. Звонить в службу скорой медицинской помощи? Закопать тело? В конце концов он пошел заявлять о смерти в жандармерию. Такое решение вызвало немалое удивление у жандармов, а уж они-то много чего видели в жизни, и подтолкнуло их к проверке информации. Они проводили новоявленного вдовца до кемпинга в Сен-Пьер-д’Олероне, собственными глазами увидели труп на задней полке автофургона и вызвали работников скорой помощи.
Приехавший реаниматолог отказался от любых попыток реанимации. Он принял такое решение с учетом состояния женщины, которая явно скончалась за много часов до этого. И не разрешил хоронить тело, поставив галочку в пункте «судебно-медицинское препятствие к погребению» (подозрительная смерть) в свидетельстве о смерти. Так что тело Катрин отправили в Институт судебно-медицинской экспертизы Пуатье, а Ремона взяли под стражу. Спустя несколько часов я получил от прокурора Ла-Рошели поручение провести аутопсию г-жи Катрин М. 66 лет, чтобы установить причину смерти.
Я вхожу в зал для вскрытий рано утром, но, оказывается, я уже не первый. Благодаря проворности санитаров морга тело уже там. Однако у меня все же есть преимущество. Я знаю почти все, что ждет меня при открытии чехла с телом. В утреннем полумраке кабинета я рассматривал сделанные ночью изображения компьютерной томографии. Снимки не оставляли места сомнениям.
У меня перед глазами были страшные признаки неизлечимой раковой опухоли в терминальной стадии. Метастазов было так много, что они сливались друг с другом.
Несколько десятков маленьких круглых пятнышек гроздями покрывали ткань легких. Разъеденные ребра и кости таза, метастазы в правой плечевой кости, напоминающие отверстия в сыре грюйер.
Пока изображения КТ сменялись одно за другим, я задумался, можно ли считать выражение «дырявый, как сыр грюйер» соответствующим действительности. Я уверен, что в швейцарском Институте судебной медицины в Лозанне (следует сказать, что к этому учреждению я испытываю крайнюю зависть из-за материально-технических средств, которыми оно располагает, а также из-за высокого уровня проводимых там научных исследований) судмедэксперты не без ехидства напомнили бы мне, что в грюйере нет дыр. И с этим нельзя не согласиться. С единственной оговоркой: в Швейцарии, а не во Франции. Здесь грюйер испещрен маленькими дырочками размером не больше вишни. А вот сыр эмменталь наделен крупными дырками и во Франции, и в Швейцарии. Может, стоит говорить «дырявый, как сыр эмменталь»? Почему мне приходят в голову такие дурацкие мысли, когда я открываю чехол? Несомненно, чтобы дистанцироваться от ожидающего меня зрелища.
Ну что ж, я не ошибся в своих предположениях. Лицо с похожей на пергамент кожей застыло в страшной гримасе, его черты искажены болью, рот широко открыт, словно в попытке захватить последний глоток воздуха. Перед моим мысленным взором непроизвольно всплывает знаменитая картина Эдварда Мунка «Крик».
На теле отпечаток долгих тяжелых страданий. Кожа на обеих молочных железах превратилась в одну большую язву. Грудная клетка покрыта открытыми ранами и узлами вплоть до самой шеи. Как в последней судороге, правое предплечье прижато к грудной клетке с согнутым локтем, и распухшая от отека кисть кажется приклееной к груди. Для продолжения внешнего осмотра я пытаюсь разогнуть локоть, но внезапно раздается зловещий звук, заставляющий меня вздрогнуть, – плечевая кость трескается, как сухая ветка. Я страдаю физически, как будто бы это было мое тело.
Вес трупа не доходит даже до 30 кг. Я без всяких усилий перекладываю иссохшее тело на стол из нержавеющей стали. Теперь у меня есть возможность осмотреть покойную с обратной стороны. Вид там не лучше. Спина и ягодицы сплошь покрыты пролежнями – ужасно болезненными повреждениями, появляющимися в результате продолжительных периодов обездвиженности, когда тело собственной массой сдавливает определенные участки кожи, контактирующие с твердой поверхностью, вследствие чего начинается некроз тканей. Я вижу часть крестца.
На этом этапе я прекращаю осмотр. Аутопсия явно бессмысленна, но мне еще нужны аргументы, чтобы убедить в этом прокурора. Я возвращаюсь к себе в кабинет, где меня ждет медицинская карта. Мне ее передали жандармы.
Я открываю историю мучительных страданий, которые начались семь лет назад, с того момента, как покойная обнаружила у себя странный комок в правой молочной железе. Она обращается к врачам и различным специалистам, но категорически отказывается от биопсии и любого лечения. Несмотря на усилия врачей спасти ее, она исчезает из их поля зрения.
Пять лет спустя, измученная болями, она возвращается в университетскую больницу Пуатье. На этот раз соглашается на биопсию и компьютерную томографию. Впечатляют уже одни только сканы КТ. Врачи ставят неумолимый диагноз: рак молочной железы с метастазами в костях и печени. На тот момент опухоль занимает почти все туловище и является неоперабельной по причине своих размеров. В выписном эпикризе указывается на втягивание кожи и захват правой подмышечной впадины столь объемной опухолью, что больная почти больше не могла двигать рукой. Врач отмечает, что пациентка использует эластичные бинты, чтобы поддерживать пораженную конечность, которая причиняет ей боль. Начинается более эффективное лечение, но пациентка отказывется следовать предписаниям специалистов.
Через несколько месяцев она снова возвращается в университетскую больницу. По наблюдениям осмотревшего ее врача, состояние больной значительно ухудшилось. На этой стадии об излечении не может идти и речи. И тогда ей предлагают паллиативную терапию, направленную на улучшение качества оставшейся жизни. Врачи выбирают дату начала лечения. Но Катрин больше не придет на запланированные консультации.
По словам мужа, поддерживавшего свою супругу и выполнявшего ее волю до самого конца, пара решила воспользоваться оставшимися днями жизни и отправиться в большой тур по Европе в автодоме – кемпинг-каре. Они посещают Шотландию, Ирландию, Испанию, но потом вынуждены прервать путешествие. Катрин все хуже и хуже. Если раньше она пила только чай с лекарственными травами, то теперь для обезболивания она соглашается использовать пластырь с морфином, который ей выписали врачи. Пара решает переехать поближе к родственникам и устраивается в кемпинге в Сен-Пьер-д’Олероне. Спустя несколько дней Ремон отправляется за покупками. Вернувшись из магазина, он видит, что мукам Катрин пришел конец. Она умерла.
Поделиться книгой: