Помоги проекту - поделись книгой:
Чтобы понять, как развивалась судебная медицина, необходимо рассмотреть прошлое, настоящее и будущее этой самой неточной из всех наук и познакомиться с людьми, оказавшими большое влияние на мир судебно-медицинской экспертизы.
Упомянутые мной судебные эксперты – замечательная компания. Впервые они приступили к делу более двухсот лет назад на убогих и грязных улицах Лондона, в районе трущоб. Пионеры судебной медицины, они были в некотором смысле научными ренегатами, нарушавшими правила гораздо чаще, чем Ники или Том в «Безмолвном свидетеле». Но все ради того, чтобы удовлетворить потребность общества в привлечении убийц и других преступников к ответственности.
Так что, чтобы оценить всю историю судебной медицины, нужно отправиться очень далеко в прошлое.
Акт первый
До «Безмолвного свидетеля»: история, наука и специалисты
Назад в прошлое
Английское слово
Сегодня ученые полагают, что первое в истории «вскрытие» в 3000 году до нашей эры провели древние египтяне, у которых на тот момент была весьма развитая цивилизация. Но это произошло только потому, что в их религии обязательным условием было удаление и исследование внутренних органов человека после смерти.
Первое же официальное, задокументированное вскрытие произошло в 44 году до н. э., когда римский врач по имени Антистий препарировал тело римского политика и полководца Юлия Цезаря. Обследование показало, что, несмотря на двадцать три удара ножом, смерть правителя была вызвана лишь одним из них – в грудь. Антистий пришел к такому выводу, невероятному для своей эпохи, опытным путем: он нанес аналогичные ранения различными лезвиями тушам животных и в итоге сопоставил одну из ран с той, что была на трупе Цезаря. Это показало, что орудием убийства стал определенный тип кинжала.
Антистий заставил всех участников убийства Цезаря отдать ему свои ножи. Легенда гласит, что, когда один из них достал оружие, запах крови привлек полчища мух, и в конце концов он признался (причем с гордостью) в содеянном. Тем не менее никого так и не привлекли к ответственности за преступление, потому что нападавшие сами захватили власть в Римской империи.
Столетия спустя в Древней Индии появилась самая ранняя версия детектора лжи.
Она включала исследование слюны и языка подозреваемого: его просили набрать в рот сухого риса, а затем выплюнуть. Если зерно застревало во рту, человека признавали виновным.
Первое зарегистрированное в Северной Америке вскрытие провели четыреста лет назад французские колонисты, отчаянно пытавшиеся определить, что их убивало суровой зимой на острове Сент-Круа недалеко от нынешнего Портленда в штате Мэн. Почти половина из 79 поселенцев, возглавляемых исследователями Пьером Дюгуа и Сэмюэлем де Шампленом, умерла той зимой от недоедания и суровых погодных условий. Все это выяснилось лишь 15 лет назад, когда череп одного из колонистов нашла Служба национальных парков. Верхняя часть этого черепа была отделена так, чтобы обнажить мозг, но перед похоронами ее вернули на место.
Те, кто поддерживал закон и порядок в Лондоне примерно двести лет назад, воспринимали убийства строго в черно-белых тонах. За обнаружением трупа обычно следовали признание или новый труп. При этом следователи пробовали на вкус биологические жидкости, которые находили на месте происшествия, потому что только так могли их определить. Поэтому без тел раскрытие подобных преступлений стало бы невыполнимой задачей.
Лондон в те дни был царством преступности и насилия, и неспособность полиции раскрывать чудовищные преступления приводила общество в ужас. Представители знати хотели расправиться с преступниками, поэтому начали финансировать изучение судебной медицины. В результате произошел большой прорыв в криминалистике – сэр Эдвард Генри[8], комиссар[9] столичной полиции Лондона, разработал систему анализа отпечатков пальцев. Он установил, что их направление, узор и другие характеристики могут служить уникальными опознавательными характеристиками, и это сделало анализ отпечатков пальцев одним из ведущих методов криминалистики. Сегодня система классификации Генри остается стандартом по всему миру.
В XVIII и XIX веках произошли другие крупные прорывы в судебной медицине, объединившие базовую логику и науку. Первый случился в Ланкастере после ареста Джона Томса за убийство Эдварда Калшоу из пистолета. Бумажный пыж[10], оставленный на месте происшествия, идеально соответствовал пыжу оружия, принадлежащего Томсу. В кармане у него также нашли оторванный кусок газеты, соответствовавший странице, которую читала жертва. Воодушевленный этим открытием, один из самых продвинутых офицеров Скотленд-Ярда Генри Годдард, ставший в конечном итоге комиссаром, установил, что детальное изучение пули может помочь установить орудие убийства.
Другие аспекты судебной экспертизы начали приносить плоды благодаря богатым гражданам Лондона, финансирующим научные исследования в этой сфере. В 1816 году работника фермы по имени Уорвик осудили за убийство после того, как полицейские криминалисты собрали и проанализировали следы ног и отпечатки ткани, оставленные на влажной почве возле бассейна, где утонула молодая горничная. Эти отпечатки соответствовали ботинкам и одежде Уорвика и доказывали его вину.
Тем не менее парламентский акт, который официально разрешил платить судебно-медицинским экспертам и сделал вскрытия одной из статей полицейских расходов, приняли только в 1836 году. В том же году ученый-криминалист по имени Джеймс Марш, работавший в Королевской военной академии Вулиджа в южном Лондоне, изобрел надежный тест на самый смертоносный из ядов – мышьяк. Ранее его пригласили в качестве эксперта-химика на процесс по делу об убийстве человека, обвиняемого в отравлении своего деда добавлением в кофе никотина. Марш провел стандартный тест, смешав пробу вещества, вызывающего подозрения, с сероводородом и соляной кислотой. Но к тому времени, когда он смог показать результаты присяжным, образец испортился и подозреваемого оправдали на основании разумных сомнений. Марш пришел в ярость. Тогда он разработал гораздо более надежный тест, объединив образец, содержащий мышьяк, с серной кислотой и цинком без мышьяка, в результате чего образовался газообразный арсин. Газ воспламенялся и разлагался до чистого металлического мышьяка, который при попадании на холодную поверхность давал серебристо-черный осадок. Хитроумно разработанный Маршем тест был настолько чувствительным и точным, что помогал обнаружить всего одну пятидесятую миллиграмма яда.
В 1845 году человек по имени Джон Тавелл бежал в Лондон после смерти бывшей возлюбленной. После детального осмотра тела полицейские обнаружили следы цианида и начали охоту за убийцей. В конце концов Тавелл стал первым преступником, арестованным с помощью электрического телеграфа. Но что еще более важно, на уголовный процесс впервые вызвали эксперта-криминалиста в качестве свидетеля, и его показания о том, что в теле содержались следы цианида, привели к обвинению Тавелла.
Но в то время подобных достижений в области криминалистики оставалось относительно немного и они были довольно редкими. В течение многих последующих лет ограниченное количество научных данных вкупе с неаккуратной детективной работой оставляли судебную медицину наиболее заброшенной сферой деятельности правоохранительных органов во всем мире.
Сотрудники полиции часто относились к судмедэкспертам как к своим противникам, обвиняя их в медлительности, в то время как им было необходимо срочно арестовать того, кто хотя бы мог оказаться виновным, чтобы не допустить новые жертвы.
В результате эти две важнейшие следственные силы часто вступали в противостояние, и делу истины и справедливости наносился беспредельный ущерб.
В начале XX века интерес к передовой науке резко возрос. Новые подходы и методы разрабатывались главным образом в лабораториях Великобритании, в других странах Европы и Соединенных Штатов. Впервые правоохранительные органы начали понимать, насколько важную роль может играть судебная экспертиза, когда речь заходит об убийстве.
В 1910 году во Франции профессор Эдмон Локар открыл первую в мире полностью оборудованную криминалистическую лабораторию.
Его любимой фразой была «Каждый контакт оставляет след». Сейчас она известна как «локаровский принцип обмена», основанный на идее, что на месте убийства, независимо от обстоятельств, всегда присутствуют улики. Локар также считал, что все и вся уносят с собой частичку места преступления, покидая его.
К 1920-м годам метод анализа пуль значительно улучшился благодаря использованию мощного микроскопа, который еще нагляднее помогал установить взаимосвязь между пулей и гильзой, из которой она была выпущена.
Но, несмотря на все достижения в области судебной медицины, преступность продолжала процветать. Солдаты с посттравматическим стрессом и без гроша в кармане возвращались с Первой мировой войны в британские города. В сочетании с общемировым экономическим спадом это привело к тому, что многие из них присоединились к преступным группировкам. В результате последующие два десятилетия стали, вероятно, самыми кровавыми в истории преступного мира Великобритании XX века. Многие судмедэксперты отточили свое мастерство в тот период. Но кроме этого межвоенные годы не принесли больше нечего хорошего.
В 1940 году Лондон оказался усеян бомбами, сброшенными немецкими войсками на ранних этапах Второй мировой войны. В столице совершалось множество убийств, но из-за ограниченных ресурсов полиции лишь немногие из них должным образом расследовали. Война также привела к нехватке финансирования судебных экспертов, и в результате ученых этой специальности почти перестали привлекать к работе.
Заклятый враг убийц
Во время одного из множества хладнокровных убийств военного периода в Лондоне женщину задушили и сбросили в Темзу. После того как тело удалось достать из воды, уважаемый патологоанатом сэр Бернард Спилсбери осмотрел труп. Ученый прославился во всем мире судебной медицины после изобретения «сумки убийцы», в которой содержалось все, что только могло понадобиться судебному эксперту при посещении места преступления. Спилсбери также послужил примером аккуратности, используя перчатки, пакеты и пинцеты, чтобы избежать загрязнения улик, как и самые продвинутые эксперты того времени.
Рассказывая позже о случае на Темзе, он заметил, что распознал в нем убийство, как только посмотрел в глаза жертве и по лопнувшим капиллярам понял, что она была задушена. Спилсбери также обнаружил красные точки на коже, которые были не чем иным, как классической петехиальной сыпью[11] (мелкие красноватые или пурпурные пятна на коже, кровоизлияния). Они были особенно заметны под веками трупа и так же указывали на насильственную смерть. Влажная среда дала дополнительные подсказки, потому что привела к появлению жировоска – жирового белого вещества – на лице, груди и ягодицах трупа.
Это и многие небрежно расследованные убийства в годы войны оказали серьезное влияние на психологическое здоровье Спилсбери. Он сумел оправиться от смерти двух ближайших родственников, но после более чем 25 000 вскрытий начал страдать ужасными приступами депрессии. Вероятно, произошедшее оказалось для него непосильным испытанием. Около восьми часов вечера 17 декабря 1945 года Спилсбери оказался наедине со своими мыслями в лаборатории кафедры фармакологии Университетского колледжа на Гауэр-стрит в центре Лондона. В какой-то момент из лаборатории начал доноситься настолько сильный запах газа, что проходивший мимо коллега попытался открыть дверь, но та оказалась заперта. Мужчина вызвал дворника с запасным ключом, и они ворвались в кабинет. Спилсбери лежал, развалившись на своем рабочем столе, а из двух незажженных горелок Бунзена с шипением вырывался газ. Коллега и дворник пытались спасти ученого, но безрезультатно. Менее чем через час Спилсбери объявили мертвым на месте происшествия. Ему было 70 лет.
Смерть Спилсбери – как и история его карьеры – попала в заголовки крупных газет. По иронии судьбы, его трагический конец вызвал более сильную реакцию общественности, чем, возможно, какие-либо прижизненные заслуги. Во всем мире его провозгласили пионером судебной медицины. В газете
Похоже, что Спилсбери решил покончить с собой после серии трагедий в его семье и был непоколебим в своем решении. Это типично для человека, который с невероятной точностью контролировал каждый аспект своей профессиональной жизни. Некоторые сказали бы, что он оставался настоящим ученым до самого конца.
Расцвет преступности
После окончания Второй мировой войны Британия превратилась в мрачное место. В 1950-е годы уровень преступности в стране снова резко вырос. Банды профессиональных преступников захватили улицы столицы. Многие прибегали к убийствам, чтобы запугать своих врагов. В леденящем душу новом преступном мире полиция изо всех сил пыталась найти кого-нибудь, кто помог бы им привлечь убийц к ответственности.
Однако некоторые сотрудники полиции намеренно игнорировали помощь судмедэкспертов в некоторых делах, потому что преступники подкупали их – платили за недобросовестные расследования, чтобы выйти сухими из воды и избежать наказания. Но и некоторые честнейшие полицейские тоже отвергли судмедэкспертов: те якобы мешали их попыткам побороть преступность, потому что требовали слишком много времени на свои исследования и выводы. Один старший детектив Скотленд-Ярда сказал в то время:
– То, что эти профессора готовы к работе, очень хорошо, но они чертовски медлительны, на мой вкус. Сейчас нам нужно запирать плохих парней вдвое быстрее. Нельзя стоять на месте, пока какой-то эксперт в белом халате месяцы подряд жонглирует пробирками.
В те неспокойные послевоенные времена некоторые детективы переписывали показания преступников и подбрасывали ложные улики, чтобы добиться осуждения, вместо того чтобы ждать, пока судебные эксперты придут к определенным выводам.
И они не видели ничего плохого в фальсификации улик, потому что считали своим долгом осудить преступников, а для этого «все средства хороши».
Взгляды начальника выездной полицейской команды Скотленд-Ярда Томми Батлера – классический пример такого менталитета. Он практически всегда ненавидел криминалистов и считал, что они подрывают его собственное маниакальное стремление к справедливости. Тем не менее, по иронии судьбы дело, ставшее его самой большой претензией на славу – печально известное Великое ограбление поезда 1963 года, – раскрыли отчасти благодаря отпечаткам пальцев, найденным криминалистами на контейнере с солью на ферме, где банда пряталась после ограбления. Один офицер той эпохи недавно сказал мне:
– Томми Батлер чертовски ненавидел этих ученых парней. Помню, как однажды он попытался уговорить зануду-криминалиста помочь нанести отпечатки пальцев на предметы в банке, который ограбила известная банда профессионалов. Мы все знали, что в этом деле замешан один конкретный мошенник, поэтому не видели ничего плохого в подстраховке, чтобы его точно арестовали. А профессор судебной медицины взбесился из-за одного только предложения Томми. Но даже этот ученый тип не сообщил бы обо всем высшему руководству Скотленд-Ярда, потому что мы все придерживались золотого правила в те дни: никогда не иди против своих коллег, чем бы они ни занимались и кем бы ты сам ни был. И все же Томми Батлер и тот судмед больше никогда не разговаривали друг с другом.
Судмедэксперты регулярно уклонялись от подобных «расследований», предпочитая не делать ничего ненаучного. Но небольшое меньшинство поддавалось давлению со стороны детективов и предоставляло предполагаемые доказательства, достаточные для ареста подозреваемых. И все же нечестно играло лишь очень небольшое число экспертов. Большинство испытывали отвращение к попыткам полицейских использовать их ради избавления от своих врагов.
Отношения между полицией и судмедэкспертами оставались натянутыми по крайней мере до середины 1970-х годов.
Именно тогда правоохранительным органам стали доступны некоторые важные передовые разработки, включая метод обнаружения следов огнестрельного оружия с помощью сканирующего электронного микроскопа, а также сложные тесты, разработанные для исследования слюны, спермы, пота и других телесных жидкостей.
В то же время в США и Великобритании снова произошел резкий рост числа насильственных преступлений, особенно убийств. Преступные группировки променяли ограбления банков на торговлю наркотиками в огромных масштабах. Это занятие считалось гораздо менее опасным для профессиональных бандитов, чем ограбления и угоны фургонов, перевозящих ценности. Но при огромном потенциальном заработке убийства членов конкурирующих банд становились все более частым явлением.
Кроме того, появился новый пугающий тип преступника – серийный убийца, действующий хладнокровно и безнаказанно. Эти убийцы казались непоследовательными и почти никогда не имели прямой связи с жертвами. Из-за этого традиционные методы расследования оказались неэффективными. Судебно-медицинские доказательства, несомненно, стали решающим аспектом в раскрытии любого дела о серийном убийстве.
– Серийные убийцы в то время были похожи на злых преступных призраков, бродящих из города в город, захватывающих людей и безнаказанно убивающих их, – объяснил один отставной детектив отдела убийств Лос-Анджелеса. – Серийные убийцы хватали людей на улицах или преследовали их в течение нескольких дней, и даже камеры видеонаблюдения не снимали их. Без мобильных телефонов было невозможно доказать, что они вообще бывали в местах происшествий.
Перегруженные, недофинансированные полицейские органы в тот период оказались в затруднительном положении, не в состоянии справиться с таким большим количеством смертей и разрушениями, обрушившимися на них со всех сторон. В результате случайным серийным убийцам, казалось, было суждено остаться на улицах и избежать правосудия, а полиции оставалось преследовать лишь традиционных профессиональных преступников.
Потребность в современных, хорошо оборудованных криминалистических лабораториях никогда не была столь острой. Они позволили бы ученым наложить свой собственный уникальный отпечаток на расследования и заслужить уважение. Один молодой британский эксперт, осознавший важность тщательных исследований в неизведанных областях судебной медицины, создал небольшую лабораторию в университете в центре Англии, где начал работать над тем, что навсегда изменило ход расследования преступлений.
ДНК
В этой книге я делаю все возможное, чтобы воздать должное многим поколениям судебных экспертов и показать их во всей красе. Но есть один особенно выдающийся человек, который, по мнению многих, в одиночку навсегда изменил облик судебной медицины и правоохранительных органов.
В конце 1970-х годов Алек Джеффрис, родившийся девятого января 1950 года, был молодым перспективным британским генетиком, профессором на престижном факультете генетики Лестерского университета в центральной Англии. Его отделение патологии в итоге стало одним из ведущих медицинских учреждений в мире. Профессор Джеффрис тихо разрабатывал технологии определения личности с помощью ДНК и профилирования в то время, когда большинство людей даже не слышали слово «ДНК». Джеффрис руководил собственной небольшой лабораторией с одним лаборантом, работающим неполный день. Но зато профессору предоставили значительную свободу для экспериментов.
В то время постепенно появлялись технологии, которые позволяли ученым должным образом изучать гены. Джеффрис сначала сосредоточился на унаследованной вариации генов. Почувствовав, что исследовал эту тему должным образом, он переключил свое внимание на ДНК. Дезоксирибонуклеиновая кислота – или ДНК, как ее чаще называют, – является основным компонентом хромосом. Она несет в себе генетическую информацию всех форм жизни.
В 1978 году Джеффрис и его команда из одного человека начали разрабатывать методы обнаружения изменений в ДНК человека и картировать[12] гены для диагностики заболеваний. К 1981 году ученый сообщил своим коллегам из Лестерского университета, что его главная цель состоит в том, чтобы научиться различать сильно изменчивые цепи ДНК. Поэтому он с помощником еще внимательнее изучил, как эволюционировали эти генетические вариации. Джеффрис проверил образцы, взятые у своего лаборанта, и в итоге обнаружил первую унаследованную вариацию ДНК. Он знал, что нашел ключ к своей главной цели.
Именно тогда Джеффрис наткнулся на то, что позже назвал «заикающейся ДНК»[13], или мини-сателлитами, которые оказались очень изменчивыми. Джеффрис разработал способ их обнаружения, и стало ясно, что все они достаточно вариабельны, чтобы использовать их в качестве генетических маркеров.
Но это было только начало, и Джеффрис знал, что ему нужно продолжить работу над ДНК, чтобы подтвердить значимость своих выводов. Поэтому на тот момент он говорил о своих исследованиях очень сдержанно и предпочитал не сильно распространяться на эту тему. Мало кто за пределами университета вообще знал, над чем он работает.
Всего в восьми километрах от лаборатории профессора Джеффриса, в самом сердце английской сельской местности, деревню Эндерби потрясло леденящее душу убийство школьницы-подростка. Полиция обнаружила тело 15-летней Линды Манн на малоиспользуемой пешеходной дорожке на окраине деревни 21 ноября 1983 года. Вскрытие показало, что девочку избили, изнасиловали и задушили, кроме того, криминалисты извлекли из ее тела образец спермы нападавшего.
Полицейская группа судмедэкспертов проинформировала детективов о том, что примерно у 10 % всего мужского населения Великобритании на тот момент такой же профиль группы крови, как у убийцы, и невозможно проверить миллионы потенциальных подозреваемых. В итоге в ходе расследования выявили ряд подозреваемых, в том числе одного местного жителя. Но его исключили из-за наличия алиби: он присматривал за своим маленьким сыном во время нападения. В конце концов охота на убийцу Линды прекратилась.
Вернемся в лабораторию Лестерского университета. Профессор Алек Джеффрис использовал свои научные наработки в первую очередь для изучения наследственных заболеваний в рамках семьи, потому что это казалось ему идеальным применением знаний об особенностях ДНК. Джеффрис сосредоточился на спорах об отцовстве и делах об иммиграции и демонстрировал генетические связи между людьми посредством изучения их ДНК. Пытаясь разработать систему, помогающую выявить родственников, он изучал рентгеновские снимки во время эксперимента с ДНК, который тогда проводил. И в понедельник 10 сентября 1984 года, в 9:05 утра, наткнулся на то, что должно было стать первым в мире ДНК-отпечатком.
Сначала Джеффрис подумал: «Нет, это слишком сложно». Но, как он признавался много лет спустя, потом его озарило и он осознал масштаб своего прорыва в судебной медицине. Ключом к открытию профессором Джеффрисом метода опознания по ДНК было то, что люди не отличаются генетическим разнообразием. При этом в геноме человека известно около 20 миллионов однонуклеотидных полиморфизмов (ОНП).
То есть вероятность того, что у кого-то случайно окажется такая же ДНК, как у вас, такая же, как вероятность того, что из колоды в 20 миллионов карт вы дважды вытянете одни и те же три миллиона карт в одном и том же порядке.
Исследование ДНК Джеффриса убедительно доказало, что ДНК каждого человека уникальна. Так что он понял, что это способно помочь правоохранительным органам гораздо проще выслеживать убийц, которые оставили ДНК на местах убийств, а также раскрывать многие другие серьезные преступления.
Помимо этого Джеффрис и его команда быстро осознали важность своих исследований для определения отцовства и различения однояйцевых близнецов, а также работы по сохранению разнообразия среди животных и эволюции семейств генов, которые необходимы для выявления наследственных заболеваний до их возникновения. Ученый осознал, что его открытие имеет также и политическое значение, потому что может изменить лицо иммиграционных споров и тяжб, особенно когда нет документальных доказательств.
В течение шести месяцев после открытия – когда слух об уникальной работе Джеффриса распространился в научном мире и за его пределами – ученый обнаружил, что завален иммиграционными делами. Первая задача состояла в том, чтобы спасти маленького мальчика от депортации, доказав его кровное родство с матерью. Вскоре последовало дело об установлении отцовства, и подобные поручения посыпались как из рога изобилия.
Сначала, в течение двух первых лет, все случаи рассматривались исключительно в лаборатории Лестерского университета. Будучи его научным сотрудником, Джеффрис получил специальное финансирование для найма второго лаборанта, чтобы проводить более сложные тесты в более широком масштабе. Многие в научном мире и за его пределами долгое время считали это «стадией разработки» исследования Джеффриса.
В тот момент ученый полагал, что период полураспада ДНК – время, за которое половина связей в молекуле ДНК будет разорвана, – составляет 521 год.
Таким образом, в идеальных условиях образцы с ДНК могут храниться примерно 6,8 миллиона лет, после чего связи в веществе окончательно разрушатся.
Постепенно полицейские силы по всей Великобритании начали узнавать о результатах исследования профессора Джеффриса и способах применения его наработок для поимки преступников. Они признали, что, если бы эта система работала, она могла бы произвести революцию в правоохранительной деятельности по всему миру.
Летом 1986 года вторая девочка-подросток, живущая недалеко от лаборатории профессора Джеффриса, отправилась в путешествие, из которого так и не вернулась.
31 июля 1986 года, в 16:30, 15-летняя школьница Дон Эшворт вышла от подруги в деревне Нарборо и направилась пешком домой. Дон жила в соседней деревне Эндерби, всего в нескольких минутах ходьбы от того места, где тремя годами ранее нашли тело Линды Манн.
Девочка решила срезать путь по пешеходной дорожке, известной в округе как Тен-Паунд-лейн. После этого Дон исчезла. Два дня спустя ее тело, покрытое ветками, листьями и сорванной крапивой, нашли на краю соседнего поля.
Судмедэксперт, осмотревший труп, быстро установил, что Дон оказала значительное сопротивление, прежде чем ее изнасиловали и задушили.
Полиция предположила, что надо искать серийного убийцу. Кроме образцов спермы с тел обеих жертв, случаи связывало и то, что одежду с Линды сняли тем же способом, что и с Дон, и девушек одинаково задушили собственным шарфом. Детективы полагали, что убийца, скорее всего, местный житель, тот, кто знает район и, возможно, знал Линду.
Нарборо, Эндерби и окрестные деревни парализовал страх. Одна местная газета предупреждала: «Если мы его не поймаем, следующей может стать ваша дочь». Викарий Эндербийский, каноник[14] Алан Грин, призывал убийцу сдаться: «Потому что когда-нибудь в будущем вам придется предстать перед своим создателем и отчитаться за то ужасное, что вы сотворили».
Первоначально полиция полагала, что насильником и убийцей был 17-летний житель Нарборо Ричард Бакленд, имевший проблемы с обучением. Он был знаком с Дон. Казалось, он даже знал некоторые подробности преступления, которые не предавали огласке, а на допросе неоднократно признавался детективу в убийстве, хотя позже отказался от своих слов. В итоге 10 августа 1986 года Бакленду все же предъявили обвинение в убийстве Дон, и на следующий день он предстал перед судом.
Но к этому времени юноша стал непоколебим в своей невиновности. Полиция, понимая, что жизни обеих девочек отнял один и тот же человек, по-прежнему была убеждена, что он лжет.
Благодаря широкому освещению работы профессора Алека Джеффриса в СМИ он стал кем-то вроде местного героя. И после первого выступления Ричарда Бакленда в суде ему позвонили из полиции с вопросом, может ли его новый научный прорыв доказать, что Линду и Дон убил обвиняемый.
Профессор Джеффрис проанализировал образцы ДНК из спермы, обнаруженной на телах обеих жертв, и пришел к выводу, что преступления действительно совершил один и тот же человек. Затем он провел анализ ДНК из крови Бакленда.
Ученый не спал всю ночь, чтобы закончить работу, понимая, как важно доказать вину предполагаемого серийного убийцы.
Вынув пленку из проявочного резервуара в своей лаборатории, Джеффрис еще раз убедился, что двух жертв изнасиловал один и тот же человек, однако ДНК Бакленда отличалась. Ученый немедленно сообщил детективам о результатах исследования.
Полицейские были поражены и не собирались мириться со своей ошибкой: профессора Джеффриса попросили повторить исследования с теми же образцами. А когда результаты оказались такими же, как первые, его просили повторять снова.
Полиция начала сожалеть о том, что вообще привлекла ученого к расследованию столь важного двойного убийства.
– Минуту назад мы думали, что поймали парня, – прокомментировал тогда местный детектив, – а в следующую остались с носом.
После третьего круга идентичных тестов профессор Джеффрис заверил детективов, что он на сто процентов уверен в том, что результаты точны и исчерпывающи. Невиновного Ричарда Бакленда освободили после более чем трехмесячного содержания под стражей, а полиция вернулась к исходной точке в своей охоте на хладнокровного маньяка, убившего двух девочек.
Ричард Бакленд стал первым человеком, оправданным благодаря новой системе опознания по ДНК, разработанной профессором Джеффрисом.
Придя в себя после признания ошибки следствия, детективы Лестера осознали, что могут использовать инновационную технологию профессора Джеффриса немного иначе – чтобы найти убийцу. Полицейские Лестершира и судмедэксперты договорились объединить усилия для организации тестирования крови и слюны 5000 местных мужчин, чтобы сравнить их ДНК с имеющимися образцами. По сути, они собирались проверить весь район деревни. Это было грандиозное начинание, требовавшее титанических усилий, но, вооруженные новейшей технологией опознания по ДНК профессора Джеффриса, они верили, что дело того стоит.
Первоначально детективы нацелились на каждого мужчину, родившегося в период с 1953 по 1970 год, который жил или работал в районе Нарборо в последние годы. В школе и в офисе местного совета организовали два центра тестирования. Там три дня в неделю проводились утренние и дневные сессии забора образцов у всех, подходящих под описание. Каждый из них также должен был предъявить удостоверение личности.
После шести месяцев попыток совпадений обнаружить так и не удалось. Полиция по понятным причинам разочаровалась, и некоторые офицеры начали сетовать, что, возможно, наука не так уж полезна.
Дело в том, что это было добровольное исследование, в котором значительное число мужчин отказались участвовать, утверждая, что боятся уколов. Другие не предоставили образцы, открыто заявив, что не доверяют полиции. Услышав об этих отказах, остальные местные жители ясно дали понять, какой ужас и отвращение они испытывают по поводу двойного убийства. Многие все еще опасались, что убийца может нанести новый удар. В результате этого дополнительного давления несогласные в конце концов сдались и начали проходить проверки.
Лаборатории судебной медицины, проводящие тесты, изо всех сил старались успевать обрабатывать огромный объем данных, возросший с увеличением числа мужчин, предоставляющих образцы.
А где-то неподалеку убийца двух школьниц полагал, что, пока он сидит тихо, ему все еще могут сойти с рук отвратительные преступления.
Тем временем в других частях света операция по поимке лестерширского серийного убийцы начала привлекать все больше внимания. Многие приветствовали ее как потенциально один из самых значительных прорывов в раскрытии преступлений с момента изобретения дактилоскопии. Но пока полиция не привлекла преступника к ответственности, многие наблюдатели все же оставались скептически настроенными.
Некоторые даже предположили, что неспособность найти убийцу означала, что вся программа тестирования ДНК явно страдает от какой-то человеческой ошибки.
Выдвигали даже предложения о том, чтобы парламент Великобритании объявил вне закона любые будущие программы массового скрининга, поскольку они нарушают основные права человека и в любом случае не работают.
Но реальный страх, охвативший общественность Лестершира, заставил большинство местных жителей считать усилия полиции по поимке убийцы более важными, чем любой из вопросов, поднятых где-то далеко.
Поделиться книгой: