Помоги проекту - поделись книгой:
Глава 1
Шарур шел по улице Кузнецов к дому, когда на него бросился демон лихорадки, гревшийся до того на куче битого кирпича-сырца. Крылья демона, делавшие его похожим на летучую мышь, блеснули на солнце. Шарур отпрянул, чтобы не дать демону дыхнуть на него болезнью, и мгновенно выхватил амулет с изображением Энгибила, городского бога-покровителя.
— Прочь, грязная тварь! — воскликнул он и сделал соответствующий жест левой рукой, знакомый каждому ребенку в стране Кудурру, ну, скажем так: каждому ребенку, сумевшему дожить хотя бы до трех лет. Он сделал амулетом выпад, словно это было копье. — Моя защита — не чета тебе!
Плюгавый демон взвизгнул от испуга и сбежал. Дальше Шарур шел, выпрямив спину от гордости. Амулет он пристроил в петлю на пояс. Рядом с фигуркой Энгибила там висела пара других амулетов, бронзовый кинжал и стилус. Льняная тога до колен была единственным одеянием Шарура между крепкими кожаными сандалиями и широкой конусной соломенной шляпой. Рабы, да и свободные победнее Шарура, обходились вовсе без обуви, а то и без туники. А вот без шляпы в стране между Ярмуком и Диялой никто не ходил.
Улицы города Гибила были узкими и извилистыми. Сандалии Шарура то шаркали в пыли, то хлюпали в грязи. Навстречу фермер вел груженого корзинами с бобами осла. Шаруру пришлось прижаться к стене одного из двухэтажных домов из кирпича-сырца. Дом, судя по выбеленной стене фасада, хотя и заляпанной грязью, был из зажиточных. Крестьянин и осел брели себе дальше, не обращая внимания на прохожего.
Призрак деда тут же полез с советами: «Ты что творишь? Ступай, стукни этого парня палкой по голове! Он же тебе беспокойство причинил!»
— Все в порядке, отец моего отца. Тут другой дороги на рыночную площадь нет, — смиренно вздохнув, ответил Шарур. — Некуда им было деваться. — Дед его и при жизни отличался сварливостью, а уж теперь, когда никто не мог стукнуть палкой по голове его самого, временами становился просто невозможен.
— Эх, попался бы мне этот парень, когда я живой был, обязательно стукнул бы его по башке, — проворчал призрак. — Заслужил он.
— Ничего, отец моего отца, — повторил Шарур и пошел дальше.
Призрак деда фыркнул. «Ничего, — проворчал он. — Нынче молодые люди сплошь стали какие-то мягкотелые, скажу я вам».
— Да, отец моего отца, — смиренно ответил Шарур. Он знал, что призрак так и будет разглагольствовать и терпеть его придется до конца жизни. Утешала одна мысль: у ворчливого призрака не будет власти над его детьми, они же не знали его при жизни. — «Придет время мне стать призраком, — подумал он, — надеюсь, я не стану досаждать людям, которые меня будут помнить».
Он свернул за угол. Дальше лежала Кузнечная улица, наверное, самая шумная во всем Гибиле, но здешний шум был привычным, он всю жизнь прожил с ним, знал его наизусть. Со всех сторон стучали, постукивали, грохотали и подпиливали. Потрескивал огонь. Расплавленный металл с шипением лился в формы с мокрым песком.
Здесь витала сила. Кузнечное дело для страны Кудурру было в новинку, как, впрочем, и во всем мире, как бы далеко он не раскинулся. Во времена прадеда Шарура никто и не ведал, как выделять из руды медь и олово, не говоря уже о том, как их смешивать, чтобы сделать металл прочнее обоих исходных компонентов. В те дни кузнецы считались наравне с плотниками, пекарями, гончарами и всеми теми, кто занимался другими привычными ремеслами.
Ан нет, кузнецы оказались не похожими на прочих. Другие ремесла давно обзавелись своими богами-покровителями, от Шруппинака, помогавшего плотникам вбивать клинья, до Лисина, без которого не выведешь пятна с белья. А вот кузнечное дело оказалось в новинку, его могучая сила не сразу обрела божественное начало, даже демоны поначалу шарахались от него. Ну, со временем все образуется. А может и так случиться, что кузнецы обойдутся без божественного вмешательства и оставят свою силу за собой.
Всякий раз, когда эта мысль приходила Шаруру в голову, он пугался. А ну как Энгибил ее почует или, того хуже, если одно из высших божеств — бог солнца, бури или речная богиня; или вовсе жуткий демон, сидящий на корточках где-то под землей и своей дрожью вызывавший землетрясения; — да что там, божеств полно, ну как они сообразят, что кузнецы намерены присвоить себе власть над металлом? И что тогда будет? Шарур и помыслить об этом не мог.
Что он такое, если не червь в глазах богов… только он все-таки предпочитал быть сильным червем. Взгляд его скользнул по улице ко дворцу лугала, единственному зданию в городе, близкому по размеру и величию храму Энгибила. Кимаш-лугал, конечно, делал Энгибилу богатые приношения, но Гибилом правил самостоятельно, как и его отец, и дед до него.
В стране Кудурру можно было найти пару городов, которыми правили люди без божественного покровительства. Но в остальных
Он так глубоко погрузился в размышления о силе, что не заметил Нингаль и прошел мимо.
— Эй! — окликнула она. — Что это ты не здороваешься?
— А-а, привет, — кивнул он и сразу почувствовал себя дурак дураком.
Нингаль поставила корзинку с яйцами, поскольку она мешала ей упереть руки в бока и принять раздраженный вид.
— Я вот смотрю, — язвительно произнесла она, — ты слишком много думаешь, весь в себя уходишь так, что прочий мир вроде как тебя и не касается.
— Еще как касается, особенно когда я на тебя смотрю, — нашелся с ответом Шарур. По улыбке Нингаль он понял, что она вовсе не сердится. Как и другие зажиточные женщины Гибила, она носила льняную тунику, вроде бы и закрывавшую ее от шеи почти до колен, да только в такую жару туника прилипала к телу и почти не скрывала ее стройную фигурку. Глаза девушки сверкали; белейшие зубы блестели; волосы падали на плечи крутыми локонами. Шарур продолжал: — Вот съезжу в горы, заработаю денег, как раз наберется на выкуп за невесту твоему отцу.
— Почем тебе знать, что я за тебя пойду? — задорно спросила Нингаль, тряхнув головой, чтобы кудри рассыпались по плечам. — Ты вон даже и не замечаешь меня…
Шарур покраснел, хотя и сомневался, заметит ли Нингаль его смущение. И он сам, и она, да и вообще все жители Междуречья, уродились смуглыми, с темными волосами и глазами. В Лараванглале, далекой юго-восточной стране, откуда везли олово, люди были еще темнее, правда, бороды у них росли плохо. Некоторые горцы Алашкурру рождались зеленоглазыми или даже сероглазыми, встречались люди с каштановыми волосами, а то и вовсе рыжие. Не все вокруг были черноволосыми, но большинство все же походило на Шарура и его родичей.
— Ну что же, так и скажешь отцу, что не пойдешь за меня? — со снисходительной улыбкой спросил Шарур.
— Думаешь, он меня послушает? Вот уж не уверена. Он вознамерился отдать меня замуж именно за тебя. Хочет соединить наши семьи. — От улыбки на щеке Нингаль появилась симпатичная ямочка. — Не буду ему возражать. Себе дороже.
— Правильно сделаешь. — Шарур постарался не показать своего облегчения. Он очень хотел, чтобы брак состоялся. Как и все пары в Гибиле, семьи создавались по настоянию родителей, мнения молодых никто не спрашивал. Но они с Нингаль знали друг друга с детства, с тех пор как малышами играли в пыли на Кузнечной улице. И, между прочим, всегда ладили. Как только Шарур начал подумывать о женитьбе, ни о ком, кроме Нингаль, он и не вспоминал.
— Думаешь, правильно? — Нингаль снова начала злиться. — И это все, что ты можешь сказать?
Конечно, она хотела, чтобы он стал горячо настаивать. Юноша снял шляпу, зачерпнул горсть пыли и посыпал голову, демонстрируя раскаяние.
— О, милостивая госпожа, прости своего верного раба, — взвыл он неубедительным тоном.
Нингаль подняла корзину и замахнулась на него яйцом.
— Ладно, — со смехом проговорила она, — прощаю — Она поволокла корзину к дому.
Шарур смотрел, как плавно ходят ее бедра под облегающей тканью.
Как только она скрылась из виду, он пошел домой. Отец, Эрешгун, считал кожаные мешки с рудой. «Семьдесят два, семьдесят три… О, здравствуй, сынок». Он разогнул спину и кивнул Шаруру. Они были очень похожи, хотя лицо отца избороздили морщины, а волосы и искусно завитую бороду побило сединой.
Младший брат Шарура, Тупшарру, кивнул. В левой руке он держал табличку из сырой глины, а в правой — стилус.
— Отец, мы закончим с этой партией или отложим пока?
— Отложим, — Эрешгун подумал. — Авось табличка не засохнет. Сейчас выпьем по кружке пива и продолжим. — Кувшин с пивом и несколько глиняных чашек стояли на маленьком столике из золотистого мелкозернистого дерева, привезенного с гор Алашкурру. В самом Кудурру росли только пальмы и тополя. Их древесина, хотя и дешевая, не отличалась ни красотой, ни прочностью.
Эрешгун налил три чашки. Прежде чем выпить, сыновья пробормотали благодарности Икрибу, богу ячменя, и Икрибабу. Кислое пиво помогло Шаруру избавиться от привкуса пыли.
— Эх, хорошо, — сказал он и снова восславил бога и богиню.
— И мне чашечку налейте, — потребовал призрак деда.
— Да, отец. — Эрешгун подержал кувшин над пустой чашкой, поболтав перед этим несколько капель пива на дне. Символически считалось, что чашка полная. Впрочем, призраки все-таки водились больше в символическом мире, чем в материальном. Дед попытался сграбастать чашку со стола, но она только дрогнула слегка.
— Пиво хорошее, — одобрил призрак, — но вот в молодости мне доводилось пробовать пиво… О! — дед стал рассказывать о днях своей молодости.
Эрешгун закатил глаза. Эту историю он слышал чаще, чем Шарур и Тупшарру вместе взятые. Она и раньше-то была скучной, а теперь, после смерти деда, стала смертельно скучной. Наконец призрак закончил и замолчал.
Стараясь не выказывать облегчения, Эрешгун повернулся к Шаруру и спросил:
— Ну, что там говорят кожевники? Как насчет ремней?
— К тому времени, когда они нам понадобятся, будут готовы. Цена прежняя, о какой договорились. Я могу повести караван в Алашкурру после того, как богиня Нуску выкатит на небо свою лунную лодку. Через пару дней после полнолуния, как мы и собирались.
— Хорошо, — кивнул Эрешгун. — Руда до того времени не кончится. — Они привезли в Гибил больше меди и олова, чем другие, да еще по дороге подкупили кое-какие интересные вещи. Вспомнив об этом, Шарур засмеялся и кивнул на мешки, которые отец с Тупшарру пересчитывали.
— Зря смеешься, сын. — Эрешгун покачал головой. — Эти скоро кончатся. Все уже расписано. Нам нужно больше. Нам всегда нужно больше.
Он кивнул в сторону отложенной таблички. Младший сын снова взялся за стилус и сказал:
— Мы остановились на семьдесят третьем.
— Точно. Вот на этом. Потом пришел Шарур. — Эрешгун подошел к следующему мешку и продолжил счет: «Семьдесят четыре, семьдесят пять...» Тупшарру делал новые пометки на сырой глине.
Шарур слушал подсчеты вполуха. Пересчитывать надо, но неинтересно. Он уже собрался подняться наверх, когда появился клиент. Шарур поклонился ему и осведомился:
— Чем могу служить, почтенный Ирмитти?
Ирмитти был пухлым мужчиной, у которого, казалось, постоянно болел живот.
— Занес вам остаток платы за те причудливые светильники и благовонное масло к ним, — с этими словами он бросил Шаруру золотое кольцо. — Но это последняя часть.
Шарур поймал кольцо, попробовал на зуб и кивнул.
— Хорошее золото. — Он подошел к небольшим весам и положил кольцо на одну чашку. Достал из кедрового ящичка маленькие гирьки и положил на другую чашку. — Весу тут в один кешлу, четверть части, и еще половину четверти. Позвольте, я взгляну на ваш контракт, уважаемый Ирмитти. Если окажется перебор, я вам возмещу лишний вес.
Он порылся в корзине с глиняными табличками, нашел нужную. По слогам прочел написанные там слова. Вежливая улыбка исчезла с лица, сменившись хмурым, но пока еще вежливым взглядом.
— Прошу прощения, уважаемый Ирмитти, но сумма, которая за вами остается, составляет три кешлата золотом. Тут все очень четко написано. Значит, вам осталось заплатить, — он подсчитал ответ на пальцах, — еще один кешлу золотом, полчасти и полчетверти части. Как только я получу плату, табличку отдам вам, и вы сможете ее разбить.
— Хорошо. Я отдам, как только смогу, — без энтузиазма сказал Ирмитти. — Один кешлу, полчасти и половина четверти части. — Он повторил сумму несколько раз, чтобы запомнить, а потом проворчал: — Правда, я думал, что должен меньше.
— Память — ненадежная вещь, — кивнул Шарур и подумал, что Ирмитти и в самом деле мог забыть. Помолчал, а потом добавил: — Я и сам иногда забываю. — Это было неправдой, но покупателя следовало утешить. Он поднял глиняную табличку. — Для того и ведутся записи. Глина не забывает. Она все помнит.
Пока он говорил, ему пришла в голову мысль: а не окажется ли письменное дело наделенным еще большей силой, чем кузнечное? Молитвы, призывы, заклинания... все состоит из слов. А слова пишутся на глине, они остаются на табличках такими же, как произнесённые. А значит, человек может владеть сколь угодно большим количеством слов, таким большим, что даже Шарур с его емкой и точной памятью не в состоянии запомнить. Если не это основа для силы, тогда что?
Мысли Ирмитти текли другим путем. С недовольным выражением он сказал:
— Призрак моей прабабушки говорит, что в ее время и во времена ее отца только некоторые жрецы царапали на глине. Памяти человека хватало на всю жизнь и без посторонней помощи, а таблички могут кусаться, как змеи, и в конце концов сделают человека лжецом.
— Уважаемый Ирмитти, я же не принимаю вас за лжеца, а только за человека, который забыл сумму договора, — сказал Шарур. — Однако у нас есть способ вспомнить, в отличие от вашей бабушки.
— Тогда жизнь была проще, — вздохнул Ирмитти. — И лучше, как по мне. Не хочу обидеть вас и вашу семью, но стоит ли нам иметь в городе так много бронзы? Кузнецы производят из бронзы ножи и мечи, а мы ими убиваем друг друга. Моему прадеду для этого вполне хватало деревянного серпа с каменной накладкой. Зачем вообще кому-то нужен бронзовый инструмент, если за нужными компонентами приходится отправляться на край света?
— Возможно, вы правы, — терпеливо ответил Шарур с легким поклоном. Никогда не оскорблять покупателя — первое правило торговца. Правда, сам Шарур так не думал. Просто Ирмитти боится новых вещей, они его возбуждают. Шарур мог бы рассказать ему обо всех интересных, полезных и красивых вещах из металла, обо всем том, чего не сделаешь из дерева и камня.
Поворчав еще немного, Ирмитти ушел. Эрешгун оторвался от подсчетов и сказал:
— Ты прекрасно справился, сынок. Хуже дурака только дурак, который не догадывается о том, что он — дурак.
— Могло быть еще хуже, — покачал головой Шарур. — Некоторые ухитряются забывать даже то, что они нам вообще задолжали, а не то, сколько должны. Тогда приходится людям лугала им напоминать.
— Да, да, ты прав, — покивал Эрешгун. — Но вот что интересно. Когда он говорил о серпе с каменной накладкой, он же не подумал, откуда взялся камень. Не из земли Кудурру, точно. Здесь, в Междуречье, есть вода, грязь и то, что на этом растет. Камень привозили купцы, как сегодня мы привозим руду. Но он об этом знать не знает, да и знать не хочет.
— Если он хочет, чтобы все было так, как во времена его прабабушки… — Тупшарру махнул рукой и не закончил фразу. С некоторых пор Энгибил правил городом по собственному усмотрению. Говорить об этом не стоило. Бог может слушать. И если услышит, накажет болтуна по-своему, но в любом случае, мало не покажется. Сейчас-то правят лугалы, но он ведь может их убрать и сам взяться за дела правления. А это никак не на руку их семье; слишком много они выиграли от изменений, произошедших за последние пару поколений.
Конечно, Энгибилу ничего не стоит подслушать и мысли Тупшарру. Если бог захочет, он запросто может проникнуть в разум человека и покопаться там, как Шарур копался в корзине с табличками. Только зачем Энгибилу прислушиваться к мыслям Тупшарру? Вроде незачем, но это не значит, что он этого не делал.
Шарур снял с пояса амулет, которым отогнал демона лихорадки. Он прикрыл глаза Энгибила на амулете большими пальцами, символически скрывая от бога то, что происходило в этом доме. Его отец и брат повторили этот жест. Похоже, они нервничали. Они же не знали наверняка, способны ли чары отвлечь божество, или их жест никак на нем не скажется. Впрочем, они и знать не хотели. Просто делали, как заведено.
— Порой я чувствую себя муравьем среди других муравьев, бегущих по стене, — сказал Эрешгун. — Это мы думаем, что создаем нечто прекрасное и грандиозное. Но однажды совсем другая кухонная рабыня заметит, что мы там ползаем, и раздавит нас рукой или веником смахнет.
— Может, и так, — раздумчиво ответил Шарур, — да только мы муравьи, умеющие работать с медью и оловом. — Как и его брат, говорил он осторожно. Конечно, металл лучше камня, во всяком случае, для изготовления оружия. Но он же не говорил, и даже не думал о битве с богами. — Мы муравьи, которые записывают дорогу к финикам в кладовой. Даже если кухонная рабыня нас раздавит, наши братья будут знать, как туда попасть.
— И все-таки мы все еще муравьи, — вздохнул Эрешгун. — Хорошо бы об этом не забывать.
За поздним ужином голодный муравей Шарур ел саранчу. Повариха, рабыня, взятая в плен из ближайшего города Имхурсаг, поджарила их с кориандром и чесноком и подала на деревянных шампурах вместе с тонкими листами ячменного хлеба, луком, дынями и финиками, обжаренными в кунжутном масле.
Мать Шарура, Бецилим, была сегодня не в духе. Когда другая рабыня внесла еще один поднос с нарезанным луком и дынями и поставила его на табурет, она заворчала:
— На ужин должны были быть бобы. Я три раза говорила ей положить бобы в кастрюлю, но она, конечно, опять забыла.
— Хочешь, я ее выпорю, — предложил Эрешгун. — Может, тогда запомнит?
— Если бы от этого был толк, я бы так и сказала, — ответила Бецилим. — Но беда в том, что она просто дура. Правда, не ленивая.
— Матушка, она же не слышит своего бога, — сказал Шарур. — Их Энимхурсаг сам правит своим городом. У него нет лугала, у него нет
— Только не в Гибиле! — вмешалась в разговор младшая сестра Шарура Нанадират.
— Ты права. Здесь не может, — сказал Шарур. Теперь он не собирался скрывать свои мысли от Энгибила, наоборот, хотел, чтобы бог видел, как он рад тому, что Энгибил все еще защищает свой город, даже если он больше не управляет им напрямую. Гибил и Имхурсаг — города-соседи и, конечно, соперники в Кудурру. Само собой, Энгибил и Энимхурсаг тоже соперничают. Каждому богу нужно больше земли и больше верующих. Много лет Энгибил добивался успеха за счет Имхурсага. Шарур знал, каким ревнивым и злющим был бог другого города.
— Нам следовало бы опасаться Имхурсага, если бы Энимхурсаг позволял своим людям больше свободы, — сказал Эрешгун. — Тогда они враз сообразили бы, как засыпать наши каналы песком.
— Только Энимхурсаг боится, что мы тоже придумаем, как заполнить его каналы песком, — мрачно сказал Тупшарру.
Укоризненно взглянув на брата, Шарур снова достал свой амулет и прикрыл Энгибилу глаза. Эрешгун сделал то же самое. Через мгновение и сам Тупшарру последовал их примеру. У него на лице отразилось раскаяние. Если люди Энимхурсага получат больше свободы, то как насчет людей Энгибила? У них-то свобода есть. Не стоило так думать человеку, ценившему свою свободу, если он и дальше намерен ей пользоваться.
— Выпьем вина, — поспешно воскликнула Бецилим и хлопнула в ладоши. — Эй, принесите вино, чашки и сито!
Кухонная рабыня — у нее не было имени, по крайней мере в Гибиле; оно осталось в родном городе — принесла кувшин, чашки и бронзовое ситечко.
— Ха! — Тупшарру ткнул пальцем в ситечко, — хотел бы я посмотреть, как Ирмитти сделает сито из камня.
— А они вообще были до металла? — спросил Эрешгун, подняв голову. Семейные духи не ответили. Наверное, были чем-то другим заняты. Ну и ладно. Без них семейный ужин получался уютнее.
Неожиданно подала голос рабыня:
— В Имхурсаге сита делают из глины и обжигают так же, как горшки и блюда.
— Ну и ладно, — сказал Эрешгун. Густой перебродивший финиковый сок разлили через ситечко по чашкам. Дважды рабыня промывала ситечко в миске с водой, чтобы очистить его от липкой мути.
Как и всякий обеспеченный человек, Шарур предпочитал воде пиво. Финиковое вино предназначалось для особых случаев. Сделав небольшое возлияние богу фиников Путишу и его двоюродному брату Икрибабу Аглибабу, который превратил финики в вино, Шарур отпил глоток. Вино было очень сладким и крепким, оно веселило сердце.
Семья выпила весь кувшин. Рабыня убрала миски и кастрюли, в которых подала ужин. Выходя из столовой, она напевала гимн Энимхурсагу. Шарур не думал, что она делает это нарочно, просто привыкла за всю предыдущую жизнь. Здесь ей это не поможет, здесь поклоняются Энгибилу. Хочешь, пой, кричи, говори — не услышит чужой бог.
— Когда ты поведешь караван в горы? — спросила Нанадират у Шарура.
Поделиться книгой: