Носорог

Укорив себя за непредусмотрительность, дворецкий поставил поднос на столик рядом с камином, в кресле у которого предпочитал проводить вечера его хозяин, не преминув доложить тому о своём упущении. Но занятый перелистыванием многочисленных справочников и словарей, стоящих на книжных полках в углу, доктор Дорвич отмахнулся в ответ на слова своего слуги.

— Закажешь в лавке завтра, — пробормотал он, откладывая один из толстенных словарей и берясь за следующий. Но, быстро пролистав несколько страниц, недовольно цокнул. — И здесь нет. Да, Капс!

— Слушаю? — замерший у дверей дворецкий обернулся.

— Драхх с ней, с ветчиной. Будет — хорошо, нет — и не надо. Главное, зайди с утра в букинистическую лавку мэтра Тарди и сообщи ему, что управляющий прислал нам бочонок того самого бальзама, что ему так понравился.

— Разумеется, гейс. Однако, осмелюсь спросить, какой именно бочонок прислал нам Ларс? Вёдерный или трёхвёдерный? — осведомился дворецкий.

— Полный, Капс, — оторвавшись от перелистывания очередного обитого кожей и украшенного золотым тиснением тома, ответил хозяин. Мы же не хотим обидеть уважаемого мэтра, подарив ему початую ёмкость?

— Значит, трёхвёдерный. Будет исполнено, гейс, — с лёгким, почти незаметным вздохом констатировал слуга, что не укрылось от вроде бы увлечённого своим делом доктора.

— Не переживай, дружище, — улыбнулся он, сверкнув стёклами пенсне. — Месяц на исходе, а значит, не позднее чем через неделю Ларс пришлёт очередную посылку для пополнения наших запасов.

— Осмелюсь заметить, гейс, если бы он не сделал этого сегодня, то через неделю у нас в запасе было бы уже два трёхвёдерных бочонка, — произнёс дворецкий и, прежде чем хозяин вновь начал намекать на якобы прогрессирующую прижимистость своего слуги, кивнул в сторону подноса с монтрёзом и закусками. — Ваше франконское, гейс.

— Да-да, благодарю, Капс. Ты свободен. Лёгких сновидений, — вздохнув вслед за своим дворецким, доктор махнул ему рукой.

— И вам хорошей ночи, гейс, — отозвался тот и, коротко кивнув, вновь скрылся за дверью в буфетную. Желать своему хозяину, как это принято, лёгких сновидений дворецкий не стал. Какой в этом смысл, если по всем признакам доктор намерен посвятить эту ночь своему хобби, то есть, очередным лингвистическим исследованиям?

Замерев у массивного поставца, Капс бросил взгляд на уже закрывшуюся дверь в гостиную и решительно сменил направление движения. Вместо собственной спальни дворецкий направился на кухню. Пусть это и не его вотчина, а приходящей кухарки, но та появится в квартире не раньше восьми часов утра, а бодрящий эликсир вполне может понадобиться хозяину раньше. Даже наверняка понадобится. Не мальчик уже, всё-таки, чтобы сутками не спать… пусть сам доктор и считает иначе. Как бы то ни было, от фиала бодрящего эликсира утром он точно не откажется.

Заглянув по пути в кладовку, Капс извлёк из неё внушающий уважение своими габаритами и добротностью кожаный саквояж с полукруглой крышкой и, проверив на месте его содержимое, продолжил путь на кухню. Щелчком пальцев отправив в зев плиты небольшой огонёк, тут же воспламенивший горючий камень, сложенный там на утро, дворецкий поставил на «зубы» конфорки извлечённый из саквояжа миниатюрный котелок и, разложив на рабочем столе склянки с необходимыми ингредиентами, приступил к изготовлению зелья. Конечно, Капс не дипломированный зельевар, но в приготовлении некоторых эликсиров и декоктов может дать фору и профессионалам…

Ну а пока дворецкий был занят заботами о своём хозяине, а тот перерывал свою домашнюю библиотеку в поисках нужных сведений, причина всей этой суеты тоже не сидела без дела.

* * *

Череда этих включений-отключений меня изрядно достала, так что, придя в очередной раз в сознание и убедившись, что вокруг глубокая ночь, а значит, рядом нет каких-нибудь наблюдателей или просто любопытных, что могут поднять шум или позвать очередную команду докторов, которая вновь отправит меня в забытьё, я сполз с койки и… первым делом, попытался освоиться с телом. Помня, как меня мотыляло из стороны в сторону при прошлом пробуждении, я предположил, что виной тому было не только моё помрачнённое состояние, но и изменившиеся пропорции тела, а, следовательно, и центр тяжести. И оказался прав.

Добрых полчаса я ковылял по комнате, изредка раздражённо поглядывая на собственное отражение, то и дело мелькающее в маленьком зеркале, висящем в углу над жестяным рукомойником. Собственно, поводов для раздражения было два. Первый — это моя голубая, едрит мадрид, рожа, а второй… сам факт, что я видел это отражение в зеркале, при том, что на улице царит ночь, шторы задёрнуты, и свет в комнате не горит! А что будет, если его зажечь?

Убедившись, что ноги меня держат достаточно надёжно, и каждый шаг не грозит падением, я подошёл к ведущей в коридор дверь и, надавив на показавшуюся какой-то неудобно маленькой дверную ручку, осторожно выглянул. Не сказать, что здесь было значительно светлее, чем в «моей» комнате, но, всё же, горящий где-то в конце коридора одинокий ночник чуть разгонял темноту… ну, должен был разгонять её, по идее. Я как-то разницы не заметил. Равно, как и наличия людей в коридоре. А вот когда вернулся в комнату и добрался до старомодного поворотного выключателя…

Мля! Ослепительный свет от единственной лампочки резанул по глазам так, что я еле задавил рвущиеся из глотки ругательства… или рёв? В общем, закрыв слезящиеся глаза и сдавленно булькнув что-то неопределённо матерное, я нашарил лапой чёртов выключатель, и комната вновь погрузилась в блаженную темноту.

Наощупь добравшись до рукомойника, зверски загудевшего, стоило открыть опять показавшийся неудобно мелким вентиль, я плеснул в глаза едва тёплой водой и, смыв с лица отчего-то жгучие слёзы, кое-как проморгался и рискнул наконец открыть глаза. И снова та же петрушка. Несмотря на непроглядную, казалось бы, темень, я прекрасно видел и комнату, и всю её обстановку. И не смутными силуэтами, как должно было быть, а вполне в цвете… пусть его гамма и казалась несколько более блеклой по сравнению с привычной мне… точнее, моему прошлому телу.

Собственно, вывод из всего этого идиотского приключения следовал только один: я не просто оказался чёрт знает где и непонятно в чьём теле. Бывший носитель этого голубого «костюма» был существом определённо ночным… либо это следствие той самой травмы головы, что вроде как диагностировал тот рыжеусый врач.

Раздвинув тяжёлые, пахнущие пылью шторы, я вернулся к своей узкой скрипучей койки, осторожно уселся на её край и, подперев ладонью квадратный подбородок, удививший, кстати, мягкостью кожи, уставился на пейзаж за окном. Не то, чтобы вид был таким уж захватывающим, ночная улица, она и есть ночная улица, но кое-какие детали давали достаточно пищи для размышлений. Газовые фонари, например, или брусчатая мостовая, по которой однажды даже процокал копытами какой-то экипаж…

Я перевёл взгляд на тускло блеснувшую стеклом лампочку, болтающуюся на витом проводе под потолком моей комнаты, и пожал плечами. Электричество в доме, газовое освещение на улице… а учитывая ещё и гужевой транспорт, здесь, очевидно, являющийся вполне обыденным делом, можно сделать пусть предварительный, но вполне оправданный вывод об уровне развития здешней цивилизации. Хотя, конечно, всё не так однозначно.

Ту же крытую коляску под управлением засыпающего возницы тащила вовсе не лошадь, а что-то чешучато-зубастое, больше похожее на длинноногую ящерицу с обрубленным хвостом, а сияющий множеством огней дирижабль, проплывший в затянутом тучами небе, был слишком велик даже для этих воздушных кораблей, если, конечно, я правильно смог привязать его габариты к видимым ориентирам. А если вспомнить моё прошлое «включение» и кошачьеглазую медсестру, с лёгкостью левитировавшую в руки доктора какие-то склянки, то вопрос об уровне развития здешней цивилизации становится куда сложнее. Расы, опять же… ну, допустим, в моём прошлом отличий между неграми и монголоидами было, пожалуй, даже больше, чем между тем же рыжеусым полиглотом и медсестрой с кошачьими глазами, но… Да уж, это самое «но» отражается в зеркале каждый раз, как я к нему подхожу. Голубая морда с проклюнувшимся из переносицы рогом и зубастой пастью монстрика из дешёвого ужастика… Это как-то…

Как я ни старался отрешиться от вопросов, что ещё днём вызывали у меня натуральную мигрень, всё равно к нему вернулся. Как я сюда попал? Кто я?… Чёрт!

Прострелившая виски острая боль заставила откинуться на жалобно скрипнувшую кровать. Я обхватил голову руками и принялся мысленно твердить таблицу умножения. Не помогло. Перешёл на умножение двузначных чисел и, спустя минуту, боль всё же отступила. Но кое-что изменилось. В памяти словно кто-то приоткрыл заслонку, и мутные образы гор и каких-то городов стали отчётливее, а вместе с ними пришло понимание… осознание? Нет, скорее, всё же, знание. Вернулась часть тех знаний, что имелись у прежнего владельца этого синекожего тела, и не только. Эмоций почти не было, но теперь, пожалуй, я бы смог объясниться с рыжеусым полиглотом куда лучше. Да и с прежними соотечественниками, кажется, смог бы поговорить. Хоть как-то.

На пробу попытался проговорить вслух названия окружавших меня предметов, скривился от собственной рычащей шепелявости, но самое главное, понял, что чётко могу разделить свой «новый» язык и «прежний». А уж понять, какой из них первый, какой второй, проблемы не составило. На своём языке это синекожее тело говорит куда отчётливее и понятнее, нежели на моём. В смысле… Ай, и так понятно!

То есть, получается, что при разговоре я точно не перепутаю, на каком языке говорить. Уже неплохо. Правда, никакой личной информации в голове так и не появилось, но… не всё же сразу, верно? Главное, память возвращается, и это хорошо. Глядишь, через год-другой и вспомню свою жизнь, точнее, обе… Если раньше не сойду с ума от этих приступов.

Облегчённо вздохнув, я поднялся с многострадальной койки, покрутил головой, разминая шею и, бросив взгляд на бугрящиеся немалыми мышцами руки, упал на кулаки. Отжимания пошли легко и непринуждённо. Этому телу словно бы вовсе неведомо было понятие «усталость». На третьей сотне «толканий планеты», как говорил… кто-то, мне просто надоело это монотонное действо и я, легко оттолкнувшись ладонями от пола, оказался на ногах. Любопытно. Что-то я слишком удивлён таким результатом проверки. Раньше я так не мог? Стоп-стоп-стоп. Думаем в другую сторону! А что ещё я могу? Во-от, другое дело. Сейчас и проверим.

Убедившись, что боль не собирается превращать мой мозг в равномерно взбитый мусс, я облегчённо вздохнул и окинул комнату взглядом в поисках чего-нибудь, что могло бы заменить мне спортивный инвентарь. Но кроме койки, рукомойника и монструозного шкафа, здесь больше ничего не было. Впрочем, есть ещё чугунная «гармошка» отопительной батареи…

Я попытался использовать её в качестве упора для классического упражнения на пресс, но едва попытался его выполнить, как раздавшийся откуда-то из стены тихий хруст заставил прекратить эксперимент. Вытащив ноги из-под батареи, я вгляделся в места её крепления и порадовался своему чуткому слуху. Боюсь, не остановись я, и сейчас комнату заливало бы горячей водой… ну или не очень горячей, как я понял, потрогав едва тёплую чугуняку.

Вот, кстати, интересный момент: учитывая голые ветви дерьевьев в маленьком скверике, что виден из окна моей комнаты, и низкие облака, то и дело плачущие мутной моросью, погодка на улице должна быть весьма и весьма прохладной. Батареи же в здании едва-едва тёплые, а я одет… ну, чёрные семейники по колено тоже же можно назвать одеждой, верно? Тем не менее, несмотря на столь «летнюю» форму одежды, холода я не ощущаю. Совсем. Выходит, моё нынешнее тело привычно не только к ночному образу жизни, но и к холоду? Интересно.

Почувствовав приближение очередного приступа, я чертыхнулся и вновь принялся осматриваться в поисках чего-нибудь, что отвлечёт меня от опасных вопросов. Первым на глаза попалась койка, но и этот эксперимент не задался. Подняв её двумя руками и осознав, что практически не ощущаю веса железной кровати, вернул её на место и… поднял одной рукой. За ножку. Тьфу ты!

Покосился на шкаф, но тот выглядел настолько старым и обшарпанным, что казалось, ткни его пальцем и он сам развалится. Рисковать не стал. Уроню, разобью, выставят счёт за порушенную мебель, а я кошелёк в других семейниках оставил. Конфуз выйдет.

А вот заглянуть внутрь не помешает. Мало ли, вдруг там есть что-нибудь интересное? Штаны этого тела, например… то есть, мои, конечно. Раз уж занесло в этот синий ужас, придётся смириться с мыслью, что теперь это и есть моё тело. Другого-то всё равно не помню.

А вспомню? Так, то когда ещё будет, глядишь, я к тому времени уже и к нынешнему телу попривыкну. Тем более, что кое-какие плюсы уже определены. Силушка та же, например. Ну, уверен я, что в прежнем теле такие фокусы, как поднимание железной кровати за одну ножку, одной же рукой, были мне не доступны. Морозостойкость, опять же. Тоже плюс немалый. Не люблю холод… точнее, не люблю мёрзнуть. О! Никак личная информация пош… Дьявольщина!

Кое-как избавившись от очередного укола боли, на этот раз почти милосердно короткого, я перевёл дух и, потерев вновь заслезившиеся глаза, тряхнул головой, вновь возвращаясь к подсчёту плюсов и минусов своего нынешнего положения, по возможности, без обращения к сбоящей памяти. Всё что угодно, лишь бы успокоить ноющую голову!

Минусы? Есть и они, куда ж без них-то? Вот зрение подкачало, но, это, опять-таки, как посмотреть. Ночью мне теперь и без всяких фонарей светло, а то, что свет глаза режет, так затемнённые очки ещё никто не отменял. Даже если они ещё не изобретены. Кстати, насчёт памяти о прошлом теле я в чём-то не прав. Судя по тому, что сам факт возможной необходимости носить очки меня не беспокоит, раньше хорошим зрением я тоже похвастаться не мог. Стоп. Не думать!

В общем, не такое уж плохое тело мне досталось. Если бы ещё не его цвет и страхолюдность морды… но, не бывает так, чтобы абсолютно всё было хорошо. А если и бывает, то только во снах. Хм, а может быть, я сплю? Ну да, и не могу понять, то ли я мудрец, которому грезится, что он бабочка, то ли бабочка, которой снится, что она мудрец. Голубенькая такая, зубастая бабочка, ага! Эх, да что уж теперь…

Убедившись, что даже отголоски боли исчезли, а разум вновь стал ясным и мысли прекратили скакать, как бешеные белки, так и норовя окунуть в очередной приступ, я поднялся с пола и, успокоив сбившееся дыхание, направился-таки к призывно приоткрывшему перекошенную дверцу шкафу.

И ведь прав я был! Внутри лежали аккуратно сложенные на полке шмотки, а внизу стояли монструозные ботинки. Старые, из задубевшей от времени кожи, но вполне целые и даже с одинаковыми шнурками. А самое главное, мне они оказались впору, что, учитывая сорок последний размер обувки, только укрепило меня в мысли, что вещи в шкафу не забыты каким-нибудь растяпистым постояльцем, обитавшим в этой комнате до меня, а принадлежат именно этому телу. А ведь когда рассматривал серые клетчатые штаны, лежавшие на одной из полок, я было решил, что ошибся. Уж больно короткими они мне казались… да и были таковыми. Ну, что это за выбрык моды, едва прикрывающий колени? Они же чуть длиннее моих семейников!

Тем не менее, надев всё найденное, я вынужден был признать… моё. В смысле, одёжка пришлась впору. И бесформенная кепка, и застиранная льняная рубаха, и те же короткие штаны на подтяжках, как оказалось, застёгивающиеся под коленом на пару пуговиц, и шерстяные гольфы неопределённо серого цвета. Налезло всё, как родное, и ощущалась одежда удобно, несмотря на свой откровенно мешковатый, даже неказистый вид.

Кепку я, впрочем, вернул обратно в шкаф. Негоже в помещении в головном уборе расхаживать… по крайней мере, так мне кажется. Хотя, некоторая опасная двойственность в ощущениях имеется. Чую, если начать разбираться, чьё именно это мнение — меня прежнего или меня нынешнего, приступ не заставит себя ждать. А значит, ну его на фиг!

Кое-как рассмотрев своё отражение в том огрызке зеркала, что красовался над умывальником, я покрутил носом, и со вздохом вынужден был признать, что теперь от выхода на разведку меня ничто не удерживает. То есть, отмазаться от прогулки по дому ввиду отсутствия нормальной одежды уже не получится. А значит… значит, нечего время терять. Ночь, она не вечная, а я боюсь, когда проснутся местные обитатели, чёрта с два мне кто-то позволит шастать по зданию. Как бы в комнате этой не заперли…

Оказавшись перед дверью, я глубоко, словно перед погружением под воду, вдохнул и, аккуратно повернув ручку, выскользнул в коридор. Получилось на удивление ладно, хотя, учитывая габариты моей синей туши… м-да, уж!

Тем не менее, пока я не пытался контролировать каждый шаг, тело вело себя и двигалось, словно заправский вор-домушник. Мягко, плавно… и, несмотря на явно немалый вес, бесшумно! И это было тем удивительнее, что старый рассохшийся деревянный настил под моими ногами просто обязан был скрипеть, словно какие-нибудь «соловьиные полы». Главное, не мешать… и не думать о том, откуда мне известно об этих самых полах! Не думать, зар-раза!

На минуту мне пришлось замереть, привалившись к крашеной в отвратительный коричневый цвет стене коридора. А стоило пройти короткому приступу боли, как взбунтовался желудок. До этого не подававший признаков жизни, этот проглот вдруг заявил, что хочет жрать. Не перекусить, не поесть… именно, жрать!

Накативший голод был настолько внезапным, что я даже опешил. Но уже через секунду мой нос, словно сам собой, втянул в себя воздух и, уловив направление, с которого доносился слабый, почти неощутимый запах чего-то съедобного, проклюнувшимся рогом указал: «туда!». Наверное, я мог бы перетерпеть этот неожиданный приступ голода, но, чёрт возьми! Кто знает, когда в этой богадельне завтрак, и кто сказал, что он мне вообще достанется? А посему — к дьяволу вежливость. Я хочу есть, и я поем. А кому это не нравится… ну, он может попытаться высказать своё неудовольствие мне в лицо. Всё равно я здешней мовы не знаю.

Глава 3

Чудные открытия

Я ожидал не этого. Вот совсем не этого. Кухня, буфет, склад провизии… да хоть погреб с подгнившими копченьями! Но не это же!

Осторожно, но плотно прикрыв обитую металлом дверь прозекторской, я тяжело вздохнул и, почесав затылок, пошлёпал в обратный путь. Определённо, ТАКИЕ гастрономические предпочтения моего нового тела следует отнести к отрицательным моментам. Очень-очень-очень отрицательным. Вот, совсем. Эх.

Я скривился, вспомнив картину, только что увиденную мною в подвальном помещении госпиталя, оказавшемся банальным моргом… и тут же постарался отогнать эту мысль, чтобы заткнуть заурчавший от голода живот. Ну да, если уж быть совсем честным, то перекосило меня вовсе не от вида лежащих на столах трупов, а именно от реакции моего тела на них. Оно же, зараза, чуть слюну не пустило! Гадость какая.

Остаётся надеяться, что меня не будет воротить от нормальной еды. Иначе, боюсь, жизнь в этом голубом «костюмчике» будет очень короткой… Да, я лучше от голода сдохну, чем перейду на диету из человечины! Бр-р.

До «своей» палаты я добрался без приключений. Никто меня не заметил, никто не остановил, так что, оказавшись в знакомой комнате, я скинул одежду и, автоматически сложив её в шкаф, рухнул на узкую койку… и уставился бездумным взглядом в потолок. Осознание привычек этого тела дало мне по мозгам едва ли не серьёзнее, чем тот камень, что выбил его прошлого хозяина вон, так что в своём нынешнем сомнабулическом состоянии я провалялся в постели до самого утреннего обхода. И только появление в палате давешнего доктора в сером костюме, сопровождаемого кошачьеглазой медсестрой в длиннополой белой накидке и таком же платке, кое-как вывело меня из ступора. Правда, для этого врачу пришлось приложить немало усилий. Бедолага добрые четверть часа махал вокруг меня руками, окатывая вспышками света, перемежаемыми потоками то тёплого, то холодного воздуха, но, в конце концов, всё-таки привёл меня в нормальное сознание. По крайней мере, мысли под толстой лобной костью забегали шустрее, да и тягостное отвращение исчезло. Растворилось, словно кусок сахара в горячем чае.

Глянув мне в глаза, доктор облегчённо вздохнул и, устало опустившись на край моей постели, дрожащей рукой стёр со лба выступивший обильный пот.

Пробурчав что-то невнятное, он с ожиданием уставился на меня. А я что? Пожал плечами, всей физиомордией изобразив непонимание. Глянул в зеркало за спиной доктора и понял: не получилось. Морда как была невыразительным кирпичом, так им и осталась. Глаза? Да их под нависшими бровями и не разглядеть толком.

С мимикой, выходит, швах. Ну, натурально, медведь. Или носорог… у тех тоже, говорят, по морде намерения не прочесть. Кто говорит? Да… не-не-не, вспоминать не буду, а то опять скрутит.

Один плюс в этих приступах: после каждого какой-то кусочек воспоминаний всплывает. Вот только чаще всего, почему-то, прежних, не этого тела. Эх…

Очевидно, доктор понял, что собеседник из меня не очень и, вздохнув, поднялся с койки. Снова что-то пробурчав, на этот раз с любопытством посвёркивающей глазками медсестре и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, вышел из палаты. Кошкоглазая глянула на меня и, удивительно грациозно пожав плечами, тоже подалась на выход, лишь прочирикав что-то на прощание. Но споткнулась взглядом о мою непонимающуюю физиономию и, смутившись, исчезла за дверью. Только хвост мелькнул. Во как… они тут ещё и хвостатые, оказывается!

Еле удержавшись от того, чтобы пощупать собственный афедрон на предмет поиска такого же атавизма, я мысленно напомнил себе, что никаких дополнительных конечностей у моего тела нет и, с облегчением фыркнув, вновь поднялся с кровати.

Доковыляв до окна, уставился на сереющий за стеклом пейзаж городской улочки и застыл на месте. А что ещё делать-то? Идти-бежать? Куда, зачем? Языка не понимаю, писать по-здешнему не умею… вон, закорючки на вывеске тому свидетели. Одна надежда, что вчерашний рыжеус появится, хоть как-то с кем-то объясниться смогу. А он, как мне кажется, появится непременно. Уж очень заинтересованный вид был у того доктора. Значит, вывод один: ждать.

Впрочем, у окна я проторчал совсем недолго. Хлопнула дверь палаты, и через порог, прогрохотав жестянками, вкатилась высокая тележка с судками. Вот только толкала её не давешняя кошачьеглазая медсестра, а обширная и очень невысокая тётка. Из тех, что легче перепрыгнуть, чем обойти.

Короткие толстые пальцы женщины ловко и привычно снарядили поднос, плюхнули в жестяную миску половник жиденького супчика из судка, после чего водрузили мой завтрак на тумбочку у кровати и… всё. Буркнув что-то себе под нос, сия особа с грохотом выкатила тележку прочь из комнаты и, захлопнув ногой дверь, погремела куда-то дальше по коридору. М-да уж… «Больной, просыпайтесь, пора снотворное пить»…

К подносу с едой я подходил с некоторой опаской. Ну а что? После ночного похода, кто его знает, как отреагирует этот организм на «нормальную» еду? Ну и, да, была у меня ещё одна опаска… в том смысле, что если моя туша сама по себе не вызывает какого-то чрезмерного удивления у местных, а среди них, к тому же, водятся такие вот дамочки с кошачьими глазками и хвостиками, то… да кто его знает, из чего сделан мой нынешний завтрак? Может быть, в этом мире, скармливание умерших вот таким вот голубым товарищам — норма?

Но накрутил я себя зря. Как ни принюхивался к жидкому супчику и тощей, словно подошва, котлете с гарниром из каких-то бобов, того характерного запаха, что привёл меня в прозекторскую, я так и не почуял. Вздохнул и, кое-как ухватив слишком маленькую для моих загребущих лап ложку, осторожно попробовал парующее варево.

Ну что я могу сказать… Очевидно, отвратная кормёжка, это константа для больниц во всех мирах. Суп и на вид не отличался густотой, а по вкусу и вовсе походил на горячую воду, в которой сполоснули какие-то овощи, чем и ограничились. Котлета, правда, немного поправила дело, в ней даже вкус мяса чувствовался, хотя и изрядно разбавленный чем-то мучнистым, но хоть не противным. Вполне съедобная штука вышла. А вот бобы я съесть не смог. Запихнул было одну ложку в рот, решившись послать мнение недовольного организма куда подальше, и еле проглотил её содержимое. Меня от этой гадости чуть наизнанку не вывернуло!

Вывод: с растительной пищей мой новый организм не дружит так же, как я «не дружу» с мертвечиной. Эх, чую, трудненько мне придётся. Мясо — это, конечно, вкусно, и даже полезно, если не обжираться им до заворота кишок, разумеется. Но у него есть один несомненный минус: дорогое, сволочь! По крайней мере, так говорит мне мой прошлый опыт. А тело у меня нынче немаленькое, и чтобы прокормить его мясом, деньги, чую, придётся грести лопатой. Кто бы мне её ещё выдал, хм… желательно, вместе с той самой кучей денег, которую и надо загрести.

И снова потянулось время ожидания. Я попытался было выйти из палаты, просто чтобы не сидеть в четырёх стенах, но появившаяся, словно из ниоткуда, коллега кошачьеглазой, правда, совершенно человеческого вида, с недовольным бурчанием вернула меня в комнату. Молодая совсем девчонка, но такая строгая, куда деваться! И ведь видно было, что она меня боится, но, тем не менее, встала на пути и даже пальцем погрозила, как ребёнку. Наблюдая, как эта пигалица ростом мне по локоть, изображая командира, указывает на дверь моей палаты и почти толкает в её сторону, я чуть не рассмеялся. Ну, право же! Такая милаха!

Каюсь, позволив отконвоировать себя обратно в палату, я не удержался и, уже стоя у распахнутой двери, осторожно погладил «строгую воспитательницу» по голове, отчего та охнула и, на миг присев, вдруг сорвалась с места. Шурх, и нет её! Мне даже показалось, что за этой девчонкой светящийся след остался. Или не показалось?

Заметив, как медсестричка с опаской выглядывает из-за стойки в конце коридора, я развёл руками и, улыбнувшись не разжимая губ, чтоб не напугать её ещё больше, вернулся в «свою» комнату. Взгляд невольно упал на зеркало над рукомойником, и я чуть не сплюнул. То-то девчонка так побледнела в ответ на мою улыбку. Порадуй меня кто такой гримасой, я бы кирпичный завод открыл, наверное. Ну, нафиг! Всё, больше не улыбаюсь. По крайней мере, симпатичным мне разумным.

Настроение, и без того пребывавшее где-то в районе точки замерзания, моментально упало до абсолютного нуля. Что это такое, я не знаю, но… а, нет. Уже знаю. На уроках физики проходил, в школе. А толку-то? Где та школа и те уроки? Нет этого ничего. Морок, мираж… чтоб его! И не будет, судя по всему. Никогда.

Осознание, что вся прожитая, с трудом и болью вспоминаемая жизнь осталась в ином мире вместе с друзьями и знакомыми, может быть, даже, семьёй и любимыми, прошлось по сердцу тупым ножом и… странным, совершенно неуместным облегчением. Может быть и к лучшему, что я почти ничего не помню? И не надо мне это вспоминать?

Обернувшись на скрип закрывающейся двери, я успел увидеть стоящую в проёме хвостатую медсестру, сверлившую меня взглядом горящих зелёным светом глаз… и мягко осел на пол. Веки закрылись сами собой, и сознание окунулось в вязкую тьму. Разве что, сверкнула где-то на периферии мысль-догадка о причинах присутствия этой «кошки» при каждом моём приходе в сознание.

Да достали! Сколько можно-то?! Включают-выключают, словно я не живое существо, а робот какой-то! Вот, опять, открыл глаза, любуюсь потолком. Взгляд в окно — вечер. Рядом бурчат серокостюмный с рыжеусым, и кошка тут же хвостом крутит. Дать бы ей по тыковке за издевательства… так ведь расплескаю же.

— Ты в себе? — на этот раз речь рыжеусого, заметившего, что я пришёл в себя, показалась мне куда более связной.

— Нет, в теле какого-то голубокожего урода, — прощёлкал я в ответ и…

— Самокритично, — неожиданно ухмыльнулся рыжеусый, а я понял, что говорит-то он всё на том же непонятном наречии, на котором общался с коллегой, а уже его голос дублируется на знакомом мне трескучем языке. И звук этот идёт из висящего на шее рыжеусого, металлического медальона.

— А мне такую цацку можно? — спросил я, осознав увиденное. И для верности даже пальцем ткнул в тот самый медальон. Ну а что? Толковая же вещица!

— Пятнадцать либр, и он твой, — не скрывая насмешки, проговорил рыжеусый. И судя по тому, как вытянулись лица серокостюмного доктора и медсестры-отключалки, названная цена была не просто высокой, заоблачной.

— Запишите на мой счёт, целитель, — протрещал я, оскалившись во все свои сорок с лишним зубов. Врач с медсестрой тут же подались назад, и в глазах кошачьеглазой вновь зажёгся знакомый зелёный огонёк. Вот, не хватало мне ещё раз отключиться!

— Всё-таки, турс, — прищурился рыжий, оказавшийся единственным из гостей, что никак не отреагировал на мою улыбку. — Огры так не говорят. Слишком тупы.

— Кто? — не понял я.

— Ты, — пожал он плечами.

— Эм-м… стесняюсь спросить, это диагноз или приговор? — почесав пятернёй затылок, осведомился я, в очередной раз отметив, насколько расширился мой словарный запас по сравнению с прошлой встречей. Рыжеусый же фыркнул и расхохотался. В голос. Коллеги смотрели на доктора с изрядной долей изумления, а он всё никак не мог отсмеяться. Наконец, справившись с собой, рыжий промокнул белоснежным платком глаза и вроде бы успокоился.

— Это название твоей расы. Турсы, они же горные великаны — это несколько малых народностей, проживающих преимущественно в горных районах Тебрета. Редкие гости в наших краях, — пояснил он и тут же вынужден был отвлечься на вопросы возбуждённых его состоянием серокостюмного и «отключалки». К моему удивлению, перевод тут же прекратился, и о чём они говорили, я не мог понять даже по репликам самого рыжего.

— Извините, я вам не мешаю? — не выдержав их болтовни, спросил я.

— Ничуть, — нагло отмахнулся от меня рыжеусый, и на этот раз я его понял. Впрочем, стоило ему вернуться к разговору с коллегами, как перевод вновь отрубился.

— Замечательно, может быть тогда объясните несчастному турсу, кто он, как сюда попал, и что с ним, то есть, со мной будет дальше? — перекрывая своим трескучим рыком голоса «гостей», спросил я. От этого рёва в окнах задрожали стёкла, а я едва успел прикрыться подушкой от метнувшей в меня зелёную молнию кошачьеглазой. Ага, вот прямо из глаз и метнула… указка лазерная. Тоже мне, анестезиолог, чтоб её!

Подушка заискрила и от неё, кажется, потянуло палёным. Зато я цел остался, и даже не отключился. Уже прогресс, м-да.

— Не стоит так нервничать, молодой турс, — совершенно спокойным голосом произнёс рыжеусый. — Позвольте, я закончу беседу с коллегами, а потом мы с вами поговорим обо всём происшедшем. Без нервов и криков.

— Ну, хоть так, — проворчал я, разглядывая спасшую на этот раз моё сознание плоскую подушку, на серой наволочке которой обнаружилось небольшое, но явственное обожжённое пятно. А если бы в меня попала? Я посмотрел на кошачьеглазую и та, словно смутившись, поёжилась и отвела взгляд в сторону. Мило.

Эта пантомима не осталась незамеченной докторами, потому как те неожиданно замолкли. Рыжий отобрал у меня подушку, покрутил её в руках… и оба доктора уставились на медсестру.

— Гейда Бродди… дыр-мыр-тыр-дыр… быр-гыр-зыр-быр… — забормотали они чуть ли не одновременно. Вот только укоризны в их словах не было ни на грамм. Скорее уж, больше походило на то, что эти два павлина вдруг дружно принялись с чем-то поздравлять опешившую «отключалку». Так и воркуют, так и воркуют… Стоп. Язык я их точно не понимаю, а вот эмоции, которыми фонтанирует эта троица, оказывается, ощущаю, и очень неплохо. Хм, вот интересно, это у меня врождённое или приобретённое после удара? Или, может, вообще, бонус от вселения?

Чёрт, хоть записывай все эти «плюсы-минусы». А ведь, пожалуй, и придётся. Своё тело и его возможности нужно знать и, главное, уметь ими пользоваться.

От планов по плотному исследованию собственных умений и способностей меня отвлёк всё тот же рыжий. Он, наконец, закончил беседовать с коллегами и, выпроводив их за дверь, застыл передо мной, постукивая металлической рукоятью трости по ладони.

— Итак, молодой турс, — протянул он, не сводя с меня изучающего взгляда, — у нас обоих имеется друг к другу масса вопросов. Не так ли?

— Не спорю, — развёл я руками. — Хотя, считаю, что будь у меня в распоряжении такой вот медальон, и, как минимум, от половины своих вопросов я бы вас избавил.

— Да, было бы славно, если бы у вас имелся такой амулет, — согласно кивнул рыжеусый. — Но, увы, у вас его нет, как нет и денег на его приобретение. Или, может быть, вы вспомнили, где храните свои сокровища?

Сарказм в интонациях доктора не уловил бы только полный идиот. А я себя таковым не считаю… по крайней мере, до получения доказательств.

— Я и имя-то своё не помню, — буркнул в ответ и не удержался, ткнув пальцем в сторону собеседника. — Как, между прочим, мне неизвестно и ваше имя, уважаемый.