Помоги проекту - поделись книгой:
Мы знаем, что праздник эльфов назывался Альфаблот, или «Жертвоприношение эльфам», и что он отмечался на юго-западе Швеции, но точно не известно, что же там происходило. На самом деле мы не знаем об Альфаблоте почти ничего, и это вина довольно вспыльчивой старой фермерской жены, которая жила в поселении Хов в 1017-м году. Однако, прежде чем призвать ее к ответу, мы должны ответить на вопрос: а кто вообще такие эти эльфы?
«
Древние скандинавы считали «альвов» отдельным классом существ, хотя в родословных эльфов, богов, норн и даже людей случались некоторые смешения. Исландский поэт тринадцатого века Снорри Стурлусон предлагает нам не одну расу эльфов, а целых две. Светлые эльфы, которых Стурлусон уподобляет солнцу, жили в Альвхейме – «жилище эльфов», что располагалось где-то в небесах. Темные эльфы, которые были «черней смолы», обитали глубоко под землей.
Эльфы ассоциировались с солнцем с древнейших времен или, по крайней мере, с бронзового века. В Швеции в скалах можно найти углубления в форме чаши с вырезанными на них изображениями того, что мы считаем солнечными колесами. В этих каменных чашах сельские жители Швеции до самого двадцатого века оставляли в качестве подношения молоко. Древнескандинавское название-кеннинг самого солнца –
Высокообразованный Снорри Стурлусон ладно разделил эльфов на светлых и темных, однако это не означает, что их так же разделяли и по всему Северному миру – или что всякий крестьянин, обратившийся к эльфам за помощью по хозяйству, знал о подобном разделении. Эльфы, может, и сияли, как солнце, но они также были вполне себе земными. Поскольку считалось, что они физически присутствуют в нашей реальности, для фермера они имели более непосредственное значение, нежели могущественные боги. Вполне возможно, что умилостивление эльфов предшествовало поклонению богам – и намного пережило его среди населения в целом, ибо история эльфов не заканчивается Рагнареком, огненной гибелью древнескандинавского мировоззрения.
«Довольно ль вам этого? [12]»
«
Другая, гораздо более забавная теория связана с неожиданным визитом Бога к Адаму и Еве спустя долгое время после того, как они были изгнаны из Эдемского сада и обустроили себе дом. К этому времени у них родилось уже столько детей, что Ева не успевала их всех как следует вымыть, поэтому представила Богу только тех, кто недавно вышел из ванны. Когда Бог попросил показать ему остальных, Ева принялась убеждать, что их нет, а сама отправила грязных спрятаться на заднем дворе (она явно не усвоила урок о том, что не стоит лгать всеведущему божеству). Бог объявил, что те дети, которых Ева от него скрыла, останутся скрытыми от всего человечества. Потомки этих грязных детей – это Скрытый народ, как они и известны в Исландии по сей день.
Разумеется, такие апокрифические объяснения устраивают не всех. С начала до середины двадцатого века было модно отождествлять эльфов и фей с первыми европейскими поселенцами. В своей книге 1955-го года «Ведовство сегодня» Джеральд Гарднер приравнял их к пиктам и другим племенам, чье желание сохранить старые обычаи перед лицом христианства загнало их в самые отдаленные уголки кельтской земли, на бесплодные горные вершины и в темные норы под холмами, где они могли и дальше практиковать собственный вид земной магии. Они были и без того маленькой расой по сравнению с романо-бриттами и англосаксами, а их дети из-за тягот жизни в бегах стали еще меньше. Эти аборигенные «пикси», искаженное «пикты», как выразился Гарднер, держались очень замкнуто, осторожно выбираясь лишь по ночам, чтобы выкрасть молока, масла, а иногда и корову у более успешных в сельском хозяйстве соседей. В промежутках между набегами они занимались проведением своих древних ритуалов и изготовлением каменных наконечников стрел, смазанных ядом для «выстрела эльфа».
Как же выглядели эти пикси? Их волосы, несомненно, спутывались в «эльфийские локоны»[13] в отсутствие хорошего гребенщика, и одно время многие считали, что они непременно рыжие. В Уошфорд-маркете, в Сомерсете, ходило мнение, что они еще и косоглазые, «уши у них заостренные, лица маленькие, а носы вздернутые» [14]. Возможно, с этим убеждением и было связано наблюдение, что в светловолосых или темноволосых семьях иногда непредсказуемо рождаются рыженькие. Вместо того чтобы списать окрас таких детей на рецессивный ген или молочника, родители могут расценить их как подменышей – подброшенное потомство пикси.
От римлян мы знаем, что пикты покрывали себя синей краской, которая, возможно, была получена из минералов, хотя есть и более популярное объяснение – индиго, извлеченное из вайды красильной (
Как и их неолитические предки, эти обездоленные, но яркие «маленькие люди» жили в наполовину погруженных в землю домах, построенных методом сухой кладки; вероятно, даже в сложных комплексах, как можно увидеть в Скара-Брей на самом севере Шотландии. Поскольку весь дом был покрыт травой или вереском, обычному человеку он казался естественной особенностью ландшафта. Если кто-то из «больших людей» случайно проходил мимо зимней ночью, когда хорошо спрятанная дверь открывалась, он не мог не заметить, как пламя очага окрашивает снег – это происходит у дверей эльфийских обителей во многих сказках северо-западной Европы. В этих полых холмах, должно быть, проделывали дымовые отверстия, через которые выходил бы запах горящих папоротников и жареной землеройки, однако в фольклоре такие детали присутствуют редко. Гарднер настаивает, что зачастую эти примитивные дымовые стояки заменяли дверь, что только преумножало экзотичность пикси в глазах соседей.
К сожалению, в этой гарднерианской версии эльфийского происхождения, вероятно, куда больше романтики, нежели правды. Вместо этого лучшее представление о том, кто такие эльфы на самом деле, нам может дать концепция Гарднера о «могучих мертвецах». Могучие мертвецы – это духи практикующих магию, например ведьм, которые на протяжении серии реинкарнаций отточили свое мастерство до такой степени, что после смерти стали объектами поклонения или, как минимум, советчиками.
Эльфов, конечно, почитали, однако могущественными их все-таки назвать можно с трудом. В скандинавских сказках, которые впервые зафиксировали этнографы-путешественники девятнадцатого века, вдохновленные братьями Гримм, эльфы как будто бы ведут параллельную соседям-людям жизнь. Перегоняют свой скот с одного пастбища на другое и расстилают сено сушиться на солнце. Готовят, убирают и заботятся о благополучии своих детей. Даже посещают собственные церковные службы, хотя, по-видимому, не подверглись ни Реформации, ни Контрреформации даже в тех странах, где живут убежденные протестанты. Часто эльфы обладают неземной красотой, но также часто выглядят и как обычные люди, пусть и в причудливом наряде.
Если эльфы похожи на нас, то это потому, что они и являются нами – или, скорее, являлись. Человек, наткнувшись на процессию эльфов или спонтанный эльфийский пир, часто с испугом и изумлением замечает среди них кого-то знакомого – кто умер недавно или много лет назад. Часто этот мертвый знакомый советует случайному живому свидетелю, как безопасно покинуть вечеринку, и стандартное предостережение – это не пробовать еду. Таким образом, эльфы – мертвецы, но не те, кто преспокойно себе отдыхает, а кто по некой причине обрел новую жизнь по ту сторону завесы и иногда, сознательно или нет, может сквозь нее прогуляться.
Среди этих эльфов есть умершие, кто говорит на языке, малейшие крохи которого сохранились в названиях холмов, что когда-то были горами, или рек, что давным-давно сменили русло. Кости этих людей полностью слились с почвой, и все же они бродят по округе по своим эльфийским делам. Они больше не помнят иного существования и могут лишь смутно осознавать события, произошедшие с момента их ухода. Их тревожит звон церковных колоколов, а святой водой можно их ошпарить и загнать домой, не говоря уже о выхлопных газах, потому как все это принадлежит миру, который сами они давно покинули.
Более недавние умершие в пышных юбках и высоких шляпах скончались как раз вовремя, чтобы уже не замечать ничего странного на банкете – как свечи горят, но никогда не догорают, как пирожных на блюдах никогда не становится меньше. А вот душенька, которую положили на кладбище буквально на прошлой неделе, еще не втянулась в общество эльфов. Она все еще помнит, кто по какую сторону завесы, и сделает все возможное, чтобы ее живые близкие не попали к мертвым прежде срока.
Подношение эльфам
А теперь настала пора присоединиться к скальду, или придворному поэту, Сигвату [16], в путешествии, которое он предпринял по юго-западной Швеции во имя норвежского короля Олава. Это начало зимы. Поскольку стоит эпоха викингов, в которой год был разделен на летнюю и зимнюю половину, мы понимаем, что это примерно время нашего Хэллоуина. Несомненно, в лесу Эйдскуга уже выпал снег, а вот река еще не покрылась льдом. Сигват и небольшой отряд людей короля замерзли, сбили ноги и вдобавок наверняка проголодались. Они выходят из леса в Хове [17], темнота тем временем сгущается.
В поисках постели или хотя бы кипы соломы, чтобы переночевать, они подходят к первой попавшейся ферме, но дверь заперта на засов. Когда Сигват пытается сунуть нос в щель, из-за двери ему объясняют, что он прибыл в святой час, что пространство внутри уже освящено и войти нельзя. Поскольку это не церковь, а крестьянский дом, Сигват, исландский христианин, верно предполагает, что здесь чтут языческие традиции. Он проклинает фермера то ли за отсутствие гостеприимства, то ли за отсталость, то ли за все вместе взятое, и продолжает путь.
Скальд и люди короля доходят до следующего двора, где их снова прогоняют – на этот раз старуха, которая называет Сигвата «треклятым» и рассказывает, что они «правят жертву альвам»[18]. Использование третьего лица предполагает, что она может быть служанкой, которую семья послала избавиться от нежелательных гостей. Нам остается лишь жалеть, что женщина не открыла дверь, потому как неуемный стихоплет Сигват, несомненно, выдал бы нам подробное, хоть и предвзятое, описание церемонии, если б ему позволили на ней поприсутствовать. А мы можем только гадать. Как была одета семья? Горел ли свет? Как был накрыт стол, или все действо происходило в закрытом дворе?
Возложить всю вину на «старуху», как называет ее Сигват, нельзя, потому что поведение самого скальда столь же невыносимо. Да, он исландец и христианин, но происхождения, по-видимому, норвежского. Поэтому он должен был знать о Дисаблоте, или «жертвоприношении дисам», которое его собственные языческие бабушка и дедушка, а возможно, даже родители совершали «зимними ночами» в те же дни года. Дисаблот проходил у алтаря, посвященного дисам – родовым женским духам, предшественницам наших фей-крестных и некоторых ведьм.
Между дисами и норнами, что пряли среди корней Мирового Древа, есть много сходств. Как и дисы, норны временами наведывались в дома, но в целом считались более обособленными от людей. Иногда дисы вели себя скорее как кровожадные валькирии, нежели феи-крестные, и во время Дисаблота алтарь действительно был залит кровью, хотя мы и не уверены чьей. В «Саге о Хервёр и Хейдреке» обряд проводит некая принцесса Альфхильд из Альвхейма, так что вполне вероятно, что Дисаблот и Альфаблот были ровно одним и тем же. Если бы Сигват проявил хоть каплю уважения к традициям Хова, ему, возможно, позволили бы тихонько проскользнуть внутрь и поучаствовать в празднестве.
Его могли бы даже попросить сыграть на арфе, если бы оная у него имелась и если бы его пальцы не оцепенели от холода, поскольку для христианина участвовать в языческих ритуалах в трудные времена – дело не то чтобы неслыханное. В «Саге об Эрике Рыжем» Гудрид, тоже исландку, принявшую христианство, убеждают помочь пророчице Торбьёрг распевать магические заклинания, которые Гудрид выучила в детстве. К сожалению, в тот вечер в Хове такого синкретического взаимопонимания не случилось, и Сигвату отказывают еще четыре фермера, прежде чем он оставляет поиски гостеприимного очага. Когда он наконец прибывает в пункт назначения, зал ярла Рагнвальда, его хвалят и награждают золотым кольцом, так что жалеть его, в общем-то, и нет причин.
Был ли Альфаблот уникальным явлением для той части Швеции? Единственное другое упоминание о жертве, принесенной эльфам, встречается в «Саге о Кормаке». Здесь ведьма приказывает раненому Торвальду призвать исцеляющую силу эльфов, вылив на близлежащий эльфийский курган бычью кровь и устроив для обитающих там эльфов мясной пир. Могли ли ховианцы приносить в жертву нечто более ценное, чем домашний скот? Человеческие жертвоприношения, разумеется, в те времена в той части света – достаточно известное явление, но если бы дело обстояло именно так, то фермеры, несомненно, стали бы врать в лицо христианину Сигвату, ссылаясь на болезнь в доме, а не объявлять о жертвоприношении открыто. Да и часть скота в любом случае должны были забивать в начале зимы, а вот люди – ценная рабочая сила, от которой не могли так легко отказаться.
Так к чему вся секретность? Празднующие, вероятно, как раз вводили в транс одного (или больше) члена семьи – или даже пришлую пророчицу вроде Торбьёрг. Изречение пророчеств служит кульминацией нескольких праздников в древнескандинавских сагах. На подготовку как прорицателя, так и места уходило много сил, а потому неудивительно, что старуха ограничилась столь короткой беседой с Сигватом. Женщине не терпелось узнать, что уготовано ей в будущем – и потому не хотелось разрушать чары, которые сотканы вокруг места прорицания.
По иронии судьбы, человек, что изначально послал Сигвата с поручением, христианский король Олав, сам был в некотором отношении эльфом. Хотя Олав отрицал даже саму возможность этого, кое-какие его последователи верили, что он – реинкарнация другого правителя, Олава Гейрстада, который после захоронения в «хове» (т. е. в могильном кургане) был удостоен подношений, а также получил добавочное
Само Рождество
Вам в любом случае, вероятно, придется убирать дом перед Днем благодарения, так почему бы не провести в этом году собственный Альфаблот? (Эльфы, как и большинство рождественских духов, любят чистоту в доме.) Как было засвидетельствовано в Хове, не нужно открывать дверь никому, кроме членов семьи – разумеется, ныне живущих, – так что много ходить по магазинам и украшать комнаты не придется. Теперь возникает вопрос: как бы эльфы хотели, чтобы их чествовали?
Если вы уже следуете по пути скандинавских или саксонских язычников, то можете пообщаться с эльфами и спросить сами. Остальным придется обращаться за наводками к старинным сказкам. Одна из самых полезных – норвежская «Дочь финского короля». Здесь мы встречаем финскую принцессу, которая играет главную роль в норвежской истории, чьи корни восходят к датской Ютландии – вот такое всескандинавское народное предание [19]. Все, чего не хватает – это шведского элемента, но я скажу, что шведы упустили шанс вставить свои пять крон, когда закрыли дверь у Сигвата перед носом еще в 1017-м году.
Хотя в самой сказке дочь финского короля не относят к числу эльфов, Рикард Берге в 1900-м году определил, что она так похожа на альвов, что наверняка была одной из них. Вот костяк ее истории.
Прежде чем отправиться на войну, финский король заключает свою любимую дочь в курган – главным образом потому, что заметил, как она переглядывается с новым юношей из прислуги. Когда принцессу и ее девять служанок в буквальном смысле запирают в оснащенном всем необходимым новом земляном доме, король уходит… и больше не возвращается. Заточенные сразу же начинают копать выход наружу. Попытки отнимают девять лет и жизни всех служанок. Все же вырвавшись на свободу, принцесса оказывается в незнакомой сельской местности. Пока девушка скитается, потерянная, люди короля наконец возвращаются к кургану ее освобождать. И не находят ничего, кроме, по-видимому, костей служанок.
Когда поиски принцессы по всему королевству не увенчались успехом, во дворец финского короля заявляется женщина-тролль, которая утверждает, что пропавшая девушка – это она. Троллиха сразу же начинает планировать свадьбу с юношей-слугой, который к этому времени уже успел признаться, что он принц в изгнании – разумеется! – и, ранее получив от короля на смертном одре благословение, поселился во дворце. Он соглашается на бракосочетание (люди же меняются, не так ли? а девушка провела девять лет в
Наконец из леса выходит настоящая принцесса, изможденная и замерзшая. Вместо того чтобы заявить, кем она является на самом деле, девушка устраивается в свой старый дом горничной и помогает троллихе пройти череду испытаний, которыми принц надеется разоблачить самозванку. Нам не объясняют, почему настоящая принцесса так долго тянет, но троллиха в итоге прокалывается в инциденте с перчатками, и дочь короля по праву занимает место рядом с принцем.
Однако это лишь костяк; эльфийство проступает в деталях. В отличие от самозванки-троллихи, которая еле-еле вдевает нитку в иголку, наша отважная принцесса – виртуоз в шитье и ткачестве, а в фольклоре девятнадцатого века и то и другое – вполне эльфийские черты, вспомните «Румпельштильцхена», «Эльфов и сапожника». Еще она хорошо обращается с лошадьми, как скандинавские домашние эльфы, которые чистили конюшни и заплетали коням гривы.
Считалось, что эльфы живут в курганах, и именно к ним смертные приходили приносить жертвы. В начале «Дочери финского короля» отец укомплектовывает курган «едой и питьем, одеждой, чашами и сосудами». Бедным девушкам, конечно, все это понадобится, однако именно эти вещи в языческие времена клали с мертвыми в хове (кельтские фейри и брауни очень обижались на подарки в виде одежды, а вот северные коллеги их ожидали). Помимо оставленных запасов финский король не учитывает никаких практических моментов, вроде трубопровода для свежего воздуха или системы удаления отходов. И разве не было проще и гораздо гуманнее назначить опекуна, который бы присматривал за дочерью в его отсутствие? Разве не мог он отослать ее к родне или, в крайнем случае, изгнать юношу-слугу? Ответ – нет, потому что практические моменты важны для живых, а как только принцесса входит в курган, она попадает в эльфийское царство – царство мертвых.
Итак, вот они, принцесса и девять обреченных служанок, без двери и дымохода, которыми располагали эвгемеристские пикси Гарднера. Они в панике переглядываются, пламя свечей отражается от серебряных кубков и тарелок, а извне над их головами утрамбовывают последние горсти глины. Девять лет в кургане наверняка показались принцессе целой жизнью, да и снаружи она как будто тоже прошла. Еще перед отбытием король приказал выровнять насыпь – то есть «жилое» пространство находилось очень глубоко под землей – и засеять травой. К тому времени, как принцесса наконец выбирается на поверхность, разрытое место уже поглотил, стерев знакомый пейзаж, лес. Как Рип ван Винкль, девушка не узнает никого в старом доме, за исключением того бывшего слуги, и никто не узнает ее. Наша принцесса – не просто потерянная дочь; она – одна из «могучих мертвых», которые возвращаются домой и застают сильно изменившийся мир. Ближе к концу сказки они с принцем венчаются, так что, очевидно, вернулась она в христианский мир. Первоначально девушка была языческой принцессой, скорее всего, даже жрицей, похороненной вместе со священным числом слуг и лучшими из мирских благ и ритуальных принадлежностей.
Но где же была наша принцесса все то время, пока люди короля рыскали по лесу в ее поисках? Оказывается, она посещала нечто вроде Альфаблота. Отчаявшуюся и сбитую с толку, ее на время приютила компания угольщиков. Принцесса впервые оказалась в человеческом обществе с тех пор, как умерла ее последняя служанка. Угольщики предлагают ей постель в своем зеленом укрытии, миску жаркого из крольчатины и местечко у костра. Как гласит сказка: «После того, что она пережила, ей казалось, что для нее это само Рождество» [20]. О чем они говорили у огня? Беседовать было бы нелегко, поскольку придворная речь принцессы, вероятно, имела столько же общего с жаргоном лесных жителей, сколько язык светлых эльфов с оным у темных. Что важно, так это прием, который ей оказали.
Тепло, свет, еда и радушная встреча – помните о них, если хотите провести собственный Альфаблот. Запланируйте «Рождество для эльфов» где-то в пустом промежутке между Хэллоуином и Днем святого Мартина (Мартынов день, 11 ноября), или даже между Днем святого Мартина и Днем благодарения, чтобы им не пришлось ни с кем делиться своим особенным днем. Эльфы – светочи, а потому если не получится устроить праздник в полнолуние, то узкий серп молодой луны все равно лучше, чем три четверти убывающей. Так же, как принцессе пришлось продираться наружу из-под земли, бродить по лесу босиком и пересекать реку верхом на волке, ваши гости проделают долгий, изнуряющий путь. Они оставят привычные убежища и хов, дабы к вам присоединиться, так что тепло их поприветствуйте. Предлагаю такой вариант: «Пусть приходят те, кто желает прийти, и пусть уходят те, кто желает уйти, и не причинят вреда ни мне, ни моему» [21]. Как только вы сделаете это приглашение, я бы посоветовала вам не обращаться к эльфам напрямую.
Неизвестно, сколько им пришлось пройти в пространстве и времени, так что лучше бы выключить телевизор и большинство электрических ламп, которые могут показаться ослепительно-яркими старейшим из собравшихся. Если есть камин – разведите огонь. В противном случае – зажгите побольше свечей. Поставьте на стол лучшую посуду, но предлагайте простую пищу: хлеб, мясо, молоко. Если очень повезет, вместе с эльфами к вам заглянут и дисы. Эти дамочки могут ожидать, что их встретят алым алтарем, так что сейчас самое время достать кроваво-красную рождественскую скатерть или ковровую дорожку. Не стесняйтесь общаться и смеяться с любой живой компанией – у вас же, в конце концов, вечеринка, – но имейте в виду, что здесь все делается в честь эльфов. Не будьте ховианцем, оставьте дверь приоткрытой на время пира и не удивляйтесь, увидев несколько знакомых лиц, сияющих среди теней.
Поделка: Эльфийское оконное украшение
Поскольку мы так мало о нем знаем, Альфаблот можно трактовать по-разному. Если вы уже принимали мертвых на Хэллоуин, можете воспользоваться случаем почествовать солнечную сторону светлых эльфов. Следующая поделка предназначена для окна, где она будет пропускать сквозь себя солнечный свет.
ИНСТРУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ:
• 2 белые тарелки из тонкой бумаги
• Обычная белая бумага, чем тоньше, тем лучше
• Цветные карандаши и/или маркеры
• Клей
• Ножницы
• Макетный нож
• Нитка
Вырежьте центр обеих бумажных тарелок. Обведите один из вырезанных кругов на бумаге. Нарисуйте внутри круга лик солнца или луны и раскрасьте. Вырежьте лик с отступом 7 мм по диаметру. Приклейте его к одной из тарелок цветной стороной на выпуклую сторону тарелки.
Приклейте завязанную петлей нитку к внутреннему краю одной из тарелок. Соедините обе тарелки друг с другом, вогнутая сторона к вогнутой, затем украсьте рифленый обод с каждой стороны. В дневное время, когда светит солнце, поверните украшение так, чтобы цветная сторона была обращена наружу. Лучи осветят небесный лик. Когда свет горит в помещении, поверните украшение цветной стороной внутрь.
Эльфийское оконное украшение
Глава 3. А к утру Рождества он умер
С эльфами мы еще не закончили, что и к лучшему, так как с выключенным телевизором гостей в Альфаблот придется забавлять историями. Мы уже кое-что узнали о природе наших друзей с той стороны завесы, а также о том, как их развлекать. В этой главе мы изучим более зловещие последствия приглашения в дом эльфов.
Королева эльфов
В течение многих лет Хильда, ключница средних лет на овцеводческой ферме, спрятанной где-то в зеленых горах Исландии, любезно вызывалась в канун Рождества остаться дома и приготовить праздничные блюда, в то время как остальные обитатели посещали церковь. Это должно было стать первым намеком, что ключница не та, кем казалась, но у овдовевшего фермера, ее нанявшего, сия картинка почему-то не складывалась. Видите ли, в средневековой Исландии никто в здравом уме не предложил бы остаться дома одному в самую опасную ночь года.
Мотив «А к утру Рождества он умер», безусловно, предшествует как древнескандинавским сагам, так и самому Рождеству [22]. В старых исландских историях смерть была хоть и не неизбежным исходом для неудачливого слуги (или служанки), который оставался предоставлен самому себе в канун Рождества, но вполне реальной возможностью. Если повезет, могут просто свести с ума или утащить в горы, после чего беднягу больше никто никогда не увидит.
Хильда, однако, каждое рождественское утро встречала рассвет, ничуть не пострадав. Более того, по всем признакам она трудилась всю ночь напролет: полы подметены, гобелены развешены, есть масло, скир, копченая баранина и коробка лейвабрейз – все готово, ведь нужно накормить голодных прихожан, когда они вернутся. К сожалению, у череды недавно нанятых пастухов дела шли не так хорошо.
Если бы ферма не располагалась столь отдаленно, как обычно бывает в случае исландских овцеводческих ферм, хозяин взял бы с собой в церковь всех работников. Однако церковь далече, и домочадцы должны отправиться в путь пораньше, чтобы успеть к всенощной. А вот у овец выходных не бывает: пока из-под снега и льда еще выглядывает хоть немного травки, их нужно выводить пастись, а затем с наступлением темноты возвращать в уютный загон. Поэтому пока ферма остается под опытным присмотром Хильды, один пастух – и это всегда новенький – должен остаться следить за овцами.
И каждое рождественское утро фермер возвращался и находил одинокого пастуха в постели мертвым. Поскольку у бедолаг не было никаких признаков насильственной смерти, фермер действительно не мог догадаться о причине. Хильда казалась бы очевидной подозреваемой, но ведь она, знамо дело, была слишком занята полировкой подсвечников и вырезанием красивых узоров на масле, чтобы кого-то убивать. И какая у нее вообще причина желать смерти всем этим пастухам?
Похоронив несколько молодых людей, фермер решает больше не брать новых работников; сам останется с овцами, если придется. Однако тем летом на ферму прибывает юный крепыш и говорит, мол, хочет работу. Отчаянный, наверное, раз ему так не терпится, несмотря на слухи. Фермер не спешит соглашаться, однако парень настаивает и, конечно же, остается присматривать за овцами в канун Рождества.
В повествовании не упоминается никаких неловких встреч пастуха и ключницы в течение дня. Если это место хоть немного похоже на историческую ферму Глёймбайр на берегах Скага-фьорда на севере страны, то в этом нет ничего удивительного. Исландские фермы весьма обширны, и работа пастуха вынуждала его уходить на некоторое расстояние от них. Возвращаясь к ночи в бадстову, или главную жилую комнату, он ужинал, сидя на кровати, в то время как Хильда продолжала хлопотать на кухне.
Усталый пастух вытирает миску и ложку пучком соломы, убирает их на место и укладывается в постель. Он борется со сном, но битва тяжела, и глаза его уже закрываются, как вдруг он слышит, что в бадстову заходит ключница. И теперь только притворяясь спящим, пастух позволяет Хильде закрепить ему на голове уздечку. Парень не сопротивляется, когда она тянет за оголовье и выводит его в холодную звездную ночь. Ключница забирается ему на спину и на огромной скорости мчится на нем в глубь гор.
Зрелище вышло бы менее смехотворным, используй Хильда уздечку, чтобы превратить пастуха в типичного очаровательно-лохматого исландского коня, но здесь не тот случай. Ее скакун остается человеком, а магический инструмент – гандрейдарбейзли [23], или «уздечка для Эльфийской Скачки», или, как даже чаще переводится, «ведьмина уздечка». Изготовленная из костей и кожи недавно похороненного человека, она позволяет ведьме превращать любое существо или предмет в быстрое и удобное средство передвижения. Возможно, чтобы добраться туда, куда она направлялась, гуманнее было бы использовать табуретку, маслобойку или пивоваренный чан, но тогда у нас не получилось бы истории.
И прежде чем мы осудим ключницу слишком строго, следует упомянуть, что подробные инструкции по изготовлению так называемой ведьминой уздечки возникли только в семнадцатом веке, когда исландцы, как и континентальные жители, помешались на ведьмах сатанинского толка и вредоносной магии, для которой требовалась свежая кладбищенская земля. В то время как практики раннего нового времени могут быть откровенно отвратительны, гандрейдарбейзли – это по сути артефакт древнего гандрейда, Эльфийской Скачки или Дикой охоты. Пусть полет Дикой охоты всегда считался зловещим событием, его языческие свидетели, как правило, оказывались преисполнены скорее благоговения, чем ужаса. В «Саге о Ньяле», глава CXXV, скандинавский бог Один появляется черной фигурой на сером коне в кольце пламени. Конь описан как существо изо льда и огня, и всадник своим факелом поджигает небо над восточными горами. Может ли это быть северным сиянием? Рассказчики из Боргар-фьорда утверждают, что гандрейдарбейзли издавали свистящий, дребезжащий звук, который иногда, как говорят, сопровождает северное сияние.
А наша ключница на своем человеческом скакуне, тем временем, уже приблизилась к глубокой, слабо светящейся расщелине среди скал. Без колебаний Хильда спешивается, забирается туда и вскоре исчезает из виду. Что же делать нашему пастуху? Хоть он все еще в человеческом облике, магия лишила его возможности пользоваться руками, а потому, чтобы избавиться и от уздечки, и от чар, он должен потереться головой о валун. Этот юный незнакомец, по всей видимости, не так уж прост, как на первый взгляд, потому что у него в кармане, между прочим, лежит магический камень. И как только уздечка снята, он берет камешек в левую руку и тут же исчезает. Невидимый, пастух следует за Хильдой среди скал.
Миновали трещину – и мы уже не в Исландии. На другой стороне местность гораздо более гладкая. Нам известно маловато описаний Эльфландии, но можно догадаться, что тут нет снега и равнина залита золотыми сумерками, потому что, несмотря на поздний час, пастух без труда различает очертания ключницы и величественного золоченого зала, в который та направляется. Хильда входит в его двери – и сразу же меняет фартук на королевские регалии, а затем, подобрав пышные юбки, усаживается на высокий трон рядом с королем Эльфландии. Королеву сопровождают пятеро ее детей и целая толпа придворных. Эльфы, которые выглядят вполне себе как люди, все разодеты в пух и прах, длинные подмостки приготовлены к пиру. В углу, однако, пастух замечает старую даму, сидящую в стороне от сверкающей толпы, сложив руки, с кислым лицом и темной аурой злой феи.
Королева Хильда обнимает своих детей и беседует с мужем. Королевское семейство эльфов выглядит одновременно счастливым и безутешным. Пастух наблюдает за этим горько-сладким действом, при этом стараясь не наступить никому из танцующих на ногу. Королева, тем временем, дала младшему ребенку золотое кольцо, поиграть. Когда малыш роняет его на пол, пастух бросается вперед, хватает кольцо и надевает на свой невидимый палец.
Как мы прекрасно понимаем, настает час отъезда королевы. Хильда встает, снимает царственное одеяние, повязывает волосы платком. Ее муж и дети плачут и рвут на себе эльфийские локоны, но что она может поделать? Она обречена возвращаться в мир смертных. Король эльфов взывает к мрачной фигуре в углу, но если старуха и может помочь по этой части, она отказывает. Пока королева Хильда слезно со всеми прощается, пастух тайком выбирается из зала, спешит обратно через равнины Эльфландии к расщелине в скалах и успевает прибежать как раз перед возвращением ключницы. Когда она поднимается вслед за ним, пастух смотрит пустым взглядом – он уже убрал и золотое кольцо, и камень-невидимку в карман и надел уздечку. Бывшая королева садится на него верхом, ничего не подозревая, и они отправляются домой.
Рождественское утро выдается для разнообразия счастливым: нового пастуха видят в постели живым. Он рассказывает фермеру о странном «сне», что ему приснился, и о роли, которую в нем сыграла загадочная ключница. Хильда все отрицает… если, конечно, пастух не предоставит какое-нибудь доказательство своего приключения! И тут он достает из кармана маленькое колечко из эльфийского золота.
Увидев это, Хильда вздыхает и признается, что ее история – это прыжок из грязи в князи. В Эльфландии она была всего лишь скромной служанкой, но король эльфов все равно в нее влюбился. Его мать не одобряла этого союза. Хоть Хильда и эльфийка сама, на нее наложили алог, или «проклятие, произнесенное эльфом», в ее случае – свекровью. Изгнанная из королевского дома и самой Эльфландии, Хильда оказалась вынуждена заезжать человека до смерти каждое Рождество, пока ее не разоблачат и не казнят как ведьму. Таков был план ее свекрови, однако в этом году человек выжил и все рассказал. Потому как ему хватило смелости проследовать за Хильдой по Нижнему Пути, он освободил ее от алога. (Непонятно, правда, почему путешествие в уздечке его не убило; возможно, Хильда не гнала его столько миль, как других. Или, может, причина в том, что он не заснул.) Рассказав все это, королева Хильда перестает нуждаться в уздечке, чтобы добраться домой; она попросту исчезает.
Наш пастух, как говорят, в конце концов женился и тоже занялся сельским хозяйством. Он так преуспел, что люди приписывали его процветание благодеяниям королевы эльфов [24]. А что до фермера, так теперь, когда проклятие было снято, мы можем предположить, что проблем с наймом хороших работников у него больше не случалось.
(Не) один дома
В сказке «Хильда, королева эльфов» герою приходится отправиться в Эльфландию, но на самом деле эльфы обычно сами напрашиваются в гости на ферму. Этот сказочный мотив известен как «Рождественские гости». Чаще всего дома в одиночестве (но не совсем) оставляют девушку. Как, например, в исландской версии, которая вышла из-под пера Хольмфридюр Аурнадоттир, чьи детские мемуары «Когда я была девочкой в Исландии» (
Аурнадоттир пишет о «юной деве», новенькой служанке, которую по неизвестным причинам оставляют дома в канун Рождества. Не такая трудолюбивая, как Хильда, она зажигает свечи в бадстове и садится читать Библию. Тот факт, что у нее есть Библия и девушка ее читает, говорит нам о том, что мы теперь вступили в протестантскую эру в Исландии. Эта история могла происходить даже при жизни самой Хольмфридюр, ведь тогда со времен викингов еще мало что поменялось, за исключением появления самопрялки и кофейной мельницы.
Героиня погружается в чтение, как вдруг кто бы мог ввалиться в комнату, как не «толпа» народу всех возрастов. В них нет ничего зловещего; напротив, они в праздничном настроении, даже жаждут, чтобы благочестивая служанка присоединилась к танцам, однако та их игнорирует и продолжает читать. Танцоры предлагают ей «прекрасные подарки», но непоколебимая девушка даже не отрывает взгляда от книги. Праздник длится всю ночь, а служанка так и не поддается искушению, хотя ей, наверное, пришлось залезть с ногами на кровать, чтобы не задевать кружащиеся пары. Начнем с того, что бадстова – это и близко не бальный зал, так в ней еще и полно стульев, прялок и кроватей – например, в Глёймбайре их было одиннадцать, – так что места не было и йольскому коту прошмыгнуть (см. главу 8), не говоря уже о танцах.
Хольмфридюр не дает намеков, что незваные гости миниатюрны или что они эльфы, но это определенно не простые соседи, поскольку на рассвете они исчезают, оставляя бадстову в прежнем виде. Было бы неплохо узнать, что они оставили еще и несколько подарков в оплату за кров, но, видимо, достаточно уже того, что наша юная дева пережила ночь. Что-то от этой сделки она, должно быть, все-таки получила, ведь это именно она молчаливо принимала потусторонних гостей каждый последующий сочельник.
В «Сестрах и эльфах» дочь глубоко синкретичного семейства даже приветствует весельчаков словами, упомянутыми в главе второй: «Пусть приходят те, кто желает прийти, и пусть уходят те, кто желает уйти, и не причинят вреда ни мне, ни моему». Эта девушка тоже держится особняком и утыкается носом в Библию, пока вокруг все празднуют, но из-за того, что с рассветом она восхваляет Бога, перед исчезновением эльфы вынуждены побросать свои драгоценные дары. (Но, впрочем, ничего страшного: они заберут свои сокровища на следующий год, когда в одиночестве оставят менее дисциплинированную сестру.)
Более мрачно мыслящий читатель углядит в предыдущих историях далекие отголоски человеческого жертвоприношения, подарок могущественным эльфам, фейри или духам земли, на который остальная часть семейства закрывает глаза, и я не скажу, что такой читатель ошибется. Однако еще один важный элемент, который следует выявить – изложенный в этих историях кодекс поведения. Конечно, их рассказывали для развлечения – и насколько более пугающими они были бы, если услышать их в темнеющей бадстове или у трепещущего огонька масляной лампы за кухонным столом, – но они служили еще и инструментом обучения. Где-то есть еще один, довольно жуткий вид существ, говорят они, чей мир часто пересекается с нашим. Есть большая вероятность, что когда-нибудь вы с ними столкнетесь – либо в пограничных землях, либо в подобный зыбкий день в году вроде кануна Рождества или Нового года, – и тогда лучше знать, как себя повести.
В наше время изгнать потустороннюю сущность очень просто: достаточно включить свет. Один щелчок и – пуф! – там никого. Как и наши предки, на ночной кухне мы подмечаем то, что ожидаем подметить. Нам решать, слышали мы, как кошка опрокинула сушилку для посуды или как кто-то с того света требует внимания. Для большинства из нас то, что «там нет никого», вполне приемлемо, даже желаемо. Но есть и другие, кто всегда надеется увидеть нечто большее, несмотря на опасность. Самая святая ночь в году – лучшее время, чтобы отправить остальную семью в церковь, выпить чашечку крепкого кофе, отключить электричество и ждать, вглядываясь в темноту.
Рецепт: Исландские лепешки-снежинки
В Исландии начало рождественского сезона означает, что пришло время готовить лейвабрейз, лепешки-снежинки. Если беспокоитесь, что все наготовленное тяжким трудом слопают тролли, спрячьте снежинки в жестяную банку и уберите в гараж до Рождественского сочельника. Лепешки в этом рецепте поменьше традиционных – которые обычно от 20 до 23 см в диаметре, – так что жарить их можно на небольшой сковородке.
ИНГРЕДИЕНТЫ:
• 1 3/4 чашки[25] муки
• 1 чайная ложка разрыхлителя
• 1 чайная ложка сахара
• 1 столовая ложка несоленого сливочного масла
• 1 чашка цельного молока
• Смалец
• Сахарная пудра
В большую миску просейте муку, добавьте разрыхлитель, сахар, перемешайте. Отставьте. Нагревайте молоко и сливочное масло, пока масло не растает. Не кипятите. Понемногу добавляйте молоко и масло в муку, помешивая ложкой, а затем и руками, пока не получится тесто. При необходимости добавьте еще муки.
Замесите тесто на слегка посыпанной мукой поверхности, пока не сформируете гладкий шар. Разделите шар на тридцать две равные части и скатайте из каждой части гладкий шарик. Накройте шарики влажной тканью.
Поделиться книгой: