Исправить все

Исправить все

Глава 1

Поцелуй Джинни отдавал горечью. В первый момент Гарри подумал, что это горечь утраты — ведь столько детей погибло. Они все равно были детьми, хоть и считали себя взрослыми. Вдруг захотелось простого человеческого тепла, как хотелось и в в детстве — чтобы обняли, погладили, чтобы родной голос произнес теплое слово, вот только не было у Гарри Поттера родных. Никогда не было. Только всеобъемлющее чувство вины.

Поэтому поцелуй отдавал горечью. Последний Поттер ходил, разговаривал, улыбался, но будто умер где-то внутри. Жизнь как-то внезапно потеряла смысл — Волдеморта больше не было, а он… Когда-то давно Гарри считал, что нужен Гермионе, но сейчас, видя счастливое лицо той, что еще в палатке, совсем недавно и так давно, хотела остаться с ним, юноша просто не мог оставаться среди этих людей. Хотелось уехать далеко-далеко… или умереть.

Больше всего хотелось умереть, ведь смысла жить просто не было. Не было любви, способной подарить этот смысл, не было врага, не было друзей. Рону и Гермионе было хорошо вдвоем, а улыбки Джинни казались фальшивыми. Сейчас Гарри смотрел на окружающих и просто не чувствовал себя больше нужным. Лишь помехой. Мавр сделал свое дело…

Попадись ему сейчас понимающий человек, согрей этого подростка, все могло бы быть иначе. Да если бы он мог хотя бы поверить Джинни — все было бы иначе. Но перед глазами сияла счастливая улыбка Гермионы, которой он был не нужен. А она… Гарри не понимал, что такое «любовь», поэтому не решился бороться — ведь она счастлива. Он ушел, заперевшись в доме Блэков, что так и не стал его домом. И даже портрет Вальбурги молчал.

— Молодому господину нужно выпить это, — протянул фиал Кричер. Гарри, ничего не спрашивая, выпил. Через минуту его согнуло в три погибели.

Лихорадило парня три дня, лишь на четвертый он смог подняться, поняв, что по какой-то причине выжил. Но вот теперь память Гарри выглядела совсем другой. Он вспоминал происходившее с ним и… тихо плакал. Оказалось, что стирали память ему бесчисленное количество раз. Бесчисленное количество раз юношу заставляли забывать теплые слова Гермионы, предательство рыжих. Всех рыжих. Ведь в «Норе» Гарри слышал очень многое.

День проходил за днем, Гарри проводил эти дни в раздумьях. Он оценивал свою жизнь, все больше понимая, что изначально был игрушкой. Глядя в окно, юноша видел улыбающихся детей, у которых была семья. А у него не было, как оказалось, совсем ничего. Крутя в руке палочку, Гарри осознавал бессмысленность своего существования. И, казалось, лишь шаг отделяет его от конца.

— У Блэков есть старый ритуал, — произнесла однажды нарисованная Вальбурга. — Ты можешь попросить Хранителя Рода…

— О чем мне просить? — грустно усмехнулся последний Поттер. — То, чего мне хочется, не будет никогда.

— Ты можешь переиграть свою жизнь, — произнесла женщина. — Если, конечно, будешь готов заплатить свою цену.

— Как будто я мало платил… — Гарри откинулся на спинку кресла, бездумно глядя в покрытый паутиной потолок.

Разумеется, он хотел бы переиграть жизнь. Возможно, если бы юноша был смелее, Гермиона не выбрала бы Рона? Все чаще мысли крутились вокруг девушки. Девушки, что счастлива с другим. Девушки, что никогда больше не обнимет так, как обнимала в палатке. И Гарри решился. Жизнью своей он не дорожил, а смерть была просто желанной.

И звучали под сводами ритуального зала древние катрены. И содрогались стены дома, неожиданно атакованные аврорами. Гарри понимал, что живой он никому не нужен, поэтому его совершенно не заботило очередное предательство. Ритуал шел и в миг, когда рухнул дом семьи Блэк, Гарри вонзил кинжал прямо в свое сердце, завершая ритуал.

Почему-то оказавшись не на призрачном вокзале, юноша огляделся — он был на лесной полянке, до боли напоминавшей ту, на которой стояла когда-то бесконечно давно обычная палатка. В которой было сказано много теплых слов, и которая теперь казалась сном. Просто сном.

— Здравствуй, потомок, — высокий, на голову выше Гарри, мужчина смотрел на юношу. — Ты хочешь переиграть судьбу, но готов ли ты к цене?

— Что может быть хуже того, что я уже испытал? — хмыкнул Гарри.

— Ты многого не знаешь, мальчик, — покачал головой незнакомец. — Я возьму с тебя цену, а потом дам тебе, что ты просишь.

— Хорошо, — кивнул юноша, которого все равно не спрашивали.

— Но сначала я покажу тебе, — вздохнул мужчина. — Смотри!

И Гарри увидел. Он увидел, что стояло за счастьем Гермионы. Родители, запугавшие девочку до трясучки, вызывали недоумение. МакГонагалл, которой очень нравились чужие слезы. Амбридж, мучившая Гермиону так, что та не могла ходить. И — Уизли. Зелья и ритуал, сделавший мисс Грейнджер рабыней Рона Уизли. Гарри хотелось бежать, спасать девушку, но было уже поздно.

— Да, уже поздно, — кивнул незнакомец, и все погасло. Просто исчезло, как будто и не было ничего. Остался только Гарри и тьма.

***

Гришка Нефедов был обыкновенным ленинградским мальчишкой. Он жил с папой, мамой, старшим братом в небольшой квартире в доме, недалеко от Смольного и очень гордился этим фактом. Свой город мальчик любил. Ходил в школу, дрался, как без этого, играл и жил обычной жизнью. Пионерия, а потом и комсомол давали ему понимание того, что он не один — вокруг огромная страна. Мама работала на «Красном треугольнике», папа служил врачом на городской станции «Скорой помощи», поэтому Гришка часто бывал у папы на работе, ему было очень интересно.

Эти странные сны начали сниться Гришке, когда ему исполнилось пятнадцать. Комсомолец уже хорошо понимал, что можно говорить, а о чем лучше молчать. В снох он проживал жизнь английского мальчика по имени Гарри Поттер, каждый день понимая, как же ему повезло родиться в Советском Союзе. Жизнь сироты проходила перед глазами Гришки, никому не нужный мальчик, над которым издевались опекуны, били его, ненавидели… Как фашисты какие-нибудь.

Но потом было только страшнее. Волшебная школа, похожая на тюрьму, как ее себе представлял Гришка, оказалась совсем не волшебной. Скорее, страшной, что для юноши казалось нормальным — буржуи же, понятно, что для них жизнь ребенка не стоит ничего. То ли дело в Советском Союзе! Так проходил день за днем — ночью страшные сны, днем обычная учеба. Закончившаяся школа, медицинский институт — вариантов не было, так как Гришка хотел работать именно на «скорой».

Девушки у него пока не было — как-то обошли все эти томления Григория, посвятившего себя медицине. Особенно ему нравилось работать с детьми, что заметили профессора, направив юношу в педиатрию. Брат стал военным, так как с детства грезил танками да пушками. А Гришка учился, учился и учился.

— Пап! — позвал отца юноша. — Меня в детскую на практику направили.

— Ну тебе же нравится работать с детьми, — улыбнулся постаревший отец, отдавший всего себя детям и работе.

— Я очень за тебя рада, — обняла мама.

В этот момент вспомнился мальчик Гарри, у которого такого просто не могло быть. Гришка понял, насколько ему повезло, улыбаясь родителям. В его снах мальчик, становившийся юношей, был не просто никому не нужен — ему подливали какие-то «зелья» заставляя поступать так, как нужно было этим буржуям и видеть это было больно.

Заканчивая практику в детской больнице, Гришка грезил о «скорой помощи», где как раз появилась детская бригада, выезжавшая только к детям. Внезапно оказалось, что врачей для детей всего двое, поэтому дежурство несли посменно, стараясь всегда быть для малышей и тех, кто повзрослее.

В этот воскресный день Гриша собирался на суточное дежурство, думая о том, что после можно будет пригласить Катьку из детской погулять по набережной. Юноша поцеловал мать, улыбнулся отцу и вышел из дома. Быть молодым — самым молодым доктором на подстанции было неплохо. Летнее солнце светило с голубых небес, согревая город Ленина.

Вызовов не было, как будто все болезни исчезли, поэтому доктор Нефедов-младший поскучал некоторое время, а к полудню вышел к машинам, чтобы погреться на солнце, да позубоскалить с водителями. Скучно было просто неимоверно. Но потрепаться Гришка не успел — внезапно ожили репродукторы.

— Граждане и гражданке Советского Союза, — объявил репродуктор. В первый момент Гришка замер, но потом успокоился. «Наши прогонят фашистов». Многие так думали в тот день, многие.

В понедельник Гриша отправился в военкомат, где ему почти без слов указали на дверь. Узнав дома, что папу взяли, юноше стало обидно до слез, но его отец посадил сына напротив себя, принявшись объяснять простые для себя истины.

— Гриша, ты один из двух детских врачей скорой, — проговорил отец. — Таких бригад немного и по приказу Месселя тебя не могут призвать. Твой фронт здесь!

— Но, папа! — хотел возразить молодой врач, на что отец покачал головой. Пришлось смириться.

Первая тревога была объявлена на следующую ночь, а потом, слушая по радио это «оставили», Гришка понимал, что все не так просто. Отца направили на санитарный поезд, поэтому время от времени он бывал дома, а когда нет — посылал письма. Эти письма Гриша с мамой — Алевтиной Георгиевной — зачитывал до дыр и тем страшнее был серый конверт. Простой серый конверт, принесенный почтальоном. Мама выла от горя, просто кричала и не могла успокоиться, несмотря ни на какие препараты. Так не стало папы. Через неделю почтальонка Светка из соседнего парадного, пряча глаза отдала Грише еще один конверт — такой же серый, как и первый. Юноша не отдал его матери. «Пусть для нее он будет жив».

Город бомбили, каждая бомбежка уносила жизни. Куда-то уходили детские болезни заменяясь переломами, контузиями, осколочными ранами. Даже у малышей! Под бомбами гибли и врачи, поэтому вскоре Гришкина бригада работала и по взрослым, и по детям. А сны все продолжались и в них была своя война. Свои фашисты, свои павшие…

Враг вплотную приблизился к Ленинграду — начались обстрелы. Начались артиллерийские очаги поражения. Враг целил по каждому из них, с непонятной звериной жестокостью пытаясь попасть по школам, яслям, больницам, детским садам.

— Доктор Нефедов! — в окно высунулась Маришка, диспетчер. — Вам на Пряжку! Артиллерийский очаг поражения на набережной реки Пряжки, 6. Только осторожнее!

— Постараемся, — кивнул Гришка, командуя отправляться.

Так прошел сентябрь, минул октябрь и вплотную приблизилось время, после названное «смертным». Пришел голод, все больше стало вызовов «упал человек». Все больше людей умирало от голода, все больше детей не удавалось спасти. «14 ноября. 19 ч 30 мин. От прямого попадания бомбы полностью уничтожена станция скорой помощи № 8 на Невском, д. 92. Под обломками и развалинами погибла половина дежурного наряда — 2 врача и 15 человек среднего медперсонала, тяжело ранены 2 врача, 15 медицинских братьев и шофёр…». Врачи, медбратья, водители гибли. Под бомбами, под осколками, но не сдавались.

Мама угасла как-то совершенно неожиданно. Вечером она еще погладила по голове смертельно уставшего Гришку, больше похожего уже на скелет. Женщина просто гладила заскочившего ненадолго домой младшего сына и смотрела на него. Этот взгляд он запомнил навсегда.

— Что бы ни было, сыночек, ты должен жить… — проговорила она тогда, и поцеловав сына в последний раз, проводила его на работу.

Попав домой через день, Гриша нашел только остывший труп. Эмоций не было. Перед его глазами прошло столько мертвых взрослых и детей, что эмоции куда-то исчезли, сгладившись. Только метроном подсказывал — они живы, город жив. Только усталый голос Берггольц звал на бой. Заставлял снова подниматься и рабочих, и военных, и врачей. В городе осталось девять машин «скорой помощи».

Ленинградская гипертония… Страшная напасть, свалившаяся на измученных, дистрофичных людей убивала быстрее голода. Топлива не хватало, поэтому медгруппы отправлялись пешком с волокушами или тележками. Впрягаясь в саночки, врачи обходили сразу несколько адресов, если они находились рядом. Часто они находились рядом. Затем доктора Гришу перевели в детскую больницу, где убило сразу троих, и педиатров просто не было.

Алиментарная дистрофия… равнодушные глаза детей… «Я все равно умру»… «Дедушка Мороз, верни мне Машеньку»… Детей приходилось кормить иногда насильно. Молоко, такое разное — восстановленное, соевое, сладкое, порошковое… Все это было жизнью детского врача. Ежедневный подвиг. Дети с обморожениями, оторванными конечностями, голодные, уставшие. Доктор Нефедов видел смысл свей жизни в этих детях. Когда бежал с ними в бомбоубежище, когда кормил, когда рассказывал сказки. А враг все давил…

Вечером Гришка вспоминал ноябрь — вызовы на ДТП, ушибы в трамвайной давке, отравления. Когда стало нечего есть, отравлений стало больше… В декабре они работали, не уходя домой, да и сейчас, уже в детской больнице, Нефедов жил в больнице, пытаясь спасти детей.

Одна девочка ему казалась чем-то знакомой — двенадцать-тринадцать лет, судя по тому, что было записано, она не говорила, только смотрела с ужасом в глазах. Гришка знал таких и пытался отогреть ребенка всеми силами, что у него получалось, пока однажды девочка не исчезла. Это было странным, но искать ее никто не пошел, только проинформировали милицию.

В тот день ему приснился последний сон про Гарри Поттера — его разговор с мужчиной. О цене и шансе начать заново. Гришка даже не мог уже интерпретировать этот сон — детям очень нужны были витамины, поэтому медленно, постоянно оскальзываясь, доктор в халате, одетом прямо поверх полушубка, шел на окраину города, где из-под снега можно было достать трав, чтобы сделать чай или кисель для пациентов.

Глава 2

— Здравствуй, потомок, — высокий, на голову выше Гришки, мужчина смотрел на юношу.

— Не понял, — констатировал доктор Нефедов. — Я что же, опять сплю? Вроде бы только что шел.

— Ты погиб, доктор, — хмыкнул незнакомец. — Но твоя душа — это душа Гарри Поттера, желавшего переиграть свою жизнь.

— Интересно, — согласился врач, уже и не такие галлюцинации видевший. — И что теперь?

— В тот же мир я тебя поместить не смогу, — вздохнул мужчина в черном. — Для этого надо будет убить ребенка. Но миров много, и в одном из них Вернон забил мальчишку до смерти.

— Вы хотите, чтобы я занял его место? — поинтересовался Гришка, подумав, что у него предсмертные галлюцинации от голода и холода.

— Да, — кивнул незнакомец. — Постарайся в этот раз прожить свою жизнь.

Картинка мигнула, и Гришка оказался в полузаваленном бомбоубежище, в котором света не было. Такое тоже бывало, поэтому надо было ползти к выходу, пока еще есть воздух. Но все тело его прошила такая боль, что Нефедов просто потерял сознание. Гарри Поттера Вернон действительно забил, мстя за эльфа. Но вот магия, как всегда, принялась восстанавливать тело. Тело, у которого не было внутренних ресурсов. Но и сменившаяся душа совсем иначе воспринимала норму.

Гриша очнулся. Привычная подушка укрыла эмоции, полностью отключая их. Привычный голод ужалил изнутри острой болью, но снова ставший мальчиком доктор только сильнее сжал зубы. Осознавать, что стал тем, кто снился, было очень непросто, но сил удивляться просто не было. Нужно было встать. Как и каждое утро, нужно было встать, умыться и идти спасать малышей.

С огромным трудом поднявшись, доктор толкнул дверь странного места, где оказался, выползая на свет. Вдохнув-выдохнув, он медленно, по стеночке поднялся. Боль была только привычная — голод. Смутно знакомый коридор качался перед глазами, но где находятся удобства, Гриша откуда-то знал. Медленно, придерживаясь за стену он дошел до санитарной комнаты, чтобы замереть, лишь увидев себя в зеркало, расположенное над рукомойником.

Зеленые глаза на истощенном лице сказали Гришке, что ему не привиделось и он теперь действительно Гарри Поттер из своих снов. Мальчику в зеркале было лет десять с поправкой на истощение и общее состояние. То есть доктор стал ребенком. «Алиментарная дистрофия второй степени, прогноз так себе», — со вздохом отметил… по-видимому, Гарри. Припомнив свои сны, доктор понял, что живет у ненавидящих его фашистов.

Умывшись, Гриша, не принявший еще нового имени, так же медленно, по стеночке двинулся куда-то по направлению к кухне. Он помнил, что пацана не кормили, но надеялся найти хоть что-нибудь, пока не отобрали. Что можно и что нельзя в таком состоянии доктор помнил. Была надежда на кусочек хлеба.

— Мальчишка-а-а-а-а! — завизжала дородная женщина, смотреть на которую было просто противно, при виде мальчика.

В следующий момент страшный удар сзади вышиб сознание из доктора. Все стало черным и каким-то не страшным. А в это время двое взрослых в шоке рассматривали своего племянника. Его тонкие руки, обтянутые кожей, лицо, более всего похожее на череп, шелушащаяся кожа, глаза, кажущиеся выкаченными. «Ненормальный урод» выглядел стариком. Маленьким таким стариком, что вызывало у Дурслей просто ужас. Глаза мальчика открылись, но в них не было ни страха, ни эмоций, ничего. И от этого Петунье стало вдруг просто запредельно-страшно.

— Что это, Вернон? — тихо спросила женщина.

— Я не знаю, Туни, — покачал головой мужчина. — Выглядит, как…

— Если соседи увидят, будет тюрьма, — испуганная Петунья судорожно искала выход.

— Никто его не увидит… — пробормотал Вернон. — Я его выкину на свалку, никто не найдет…

— Фашисты… — проговорил Гришка. — Какие же вы фашисты. Будьте вы прокляты!

И дом содрогнулся. Что-то посыпалось сверху, а двое взрослых вдруг замерли там, где стояли, как будто их выключили. Убедившись, что на него не нападают, почувствовавший усиление слабости мальчик медленно поднялся на колени, чтобы потом встать и также не торопясь отправиться к холодильнику. Ему предстояло тяжелое испытание — не съесть то, что нельзя. Увидев лежавшую сверху черствую горбушку, Гришка схватил ее, чтобы откусить маленький кусочек.

— Что происходит? — раздался удивленный голос кузена. Необычно неагрессивный голос.

— Завтрак, — прошептал Гришка и в этот момент на пороге кухни появился Дадли. В первый момент отшатнувшийся, кузен Гарри увидел, что взрослые не двигаются и… улыбнулся. Это было с точки зрения Нефедова совсем необычно.

— Гарри… Ты… — повернув голову к нему, Дадли замер. — Что случилось?

— Алиментарная дистрофия, — сообщил ему Гришка. — Так бывает, если долго кушать нечего.

— Долго нечего кушать? — кузен раскрыл глаза пошире и вдруг понял, глядя в бесстрастное лицо Гарри. — Тебе не давали есть… Надо позвонить.

— Ты какой-то человечный, даже странно, — проинформировал двоюродного брата Гришка.

— Я расскажу, — вздохнул Дадли. — Понимаешь, отцу зачем-то надо было, чтобы ты нас не любил, поэтому мне пришлось, потому что иначе…

Гришка понял, что «иначе». Также понял и реакцию кузена на замерших родителей. Это было очень странно, но вполне ожидаемо. Тот факт, что Дад не оказался подлецом, был Гришке почему-то приятен. Разбираться в том, что случилось, не хотелось.

— Какое сегодня число? — поинтересовался Нефедов.

— Тридцатое июля, — ответил ему Дадли. — Завтра у тебя день рождения. Если эти не отомрут, то хоть отпразднуем по-людски.

— Значит, ночью явится Хагрид, — задумчиво проронил Гришка. — Надо за месяц перестать изображать из себя труп.

— У тебя исчезли эмоции… — понял кузен, с удивлением глядя в бесстрастное лицо брата. — Опять явится тот страшный?

— Что значит «опять»? — не понял Гарри.

— Ну он в прошлом году же был… — ответил ему Дадли, и тут последний Поттер понял, что неправильно оценил год.

— Значит, второй курс… Или третий? — поинтересовался Гарри.

— Второй, — вздохнул его кузен.

— Так, а почему я тогда был в чулане? — не понял Нефедов.

— Папа тебя избил так, что ты, по-моему, не дышал… Ну и… — Дадли отчетливо всхлипнул.

— Значит, Уизли и бешенный домовик… — сделал вывод Гарри. — Так, завтра делаем вид, что никого дома нет.

***

Дадли сделал даже лучше — он вызвал пожарных. Полиция могла и не среагировать, а вот пожарные в такие игры не играли. Поэтому Уизли на своей машине подлетели как раз в тот момент, когда к дому подъехала пожарная машина. Видимо, разговоры как-то перехватывались магами, потому у дома сразу появились авроры и начался второй акт кордебалета.

Гришка с Дадли спрятались в чулане, на дверях которого висел огромный амбарный замок, а остальные Дурсли все также изображали статуи на кухне. Гарри было очень тревожно на душе — не хватало метронома. И усталого голоса Ольги Берггольц тоже не хватало. Теперь он был один — не было ни страны, ни сражавшегося города, только фашисты вокруг в понимании доктора.

Мысль о ключе от сейфа в голову мальчика не пришла. Точнее, она-то пришла, но он решил этот вопрос не поднимать, пользуясь принципом: «и что они мне сделают?». В состоянии с отключенными эмоциями Гришка всю историю Гарри воспринимал немного иначе. Например, известно было, что опекуном героя являлся Дамблдор. По мнению Гришки это означало только то, что обеспечение одеждой и учебными материалами — забота опекуна. Точно зная, что будет происходить в школе в этом году, Нефедов даже и не подумал о чем-либо беспокоиться.

— Понимаешь, Дадли, — объяснил кузену Гришка. — Магический мир — не сказка. И раз они хотят, чтобы я ехал в это школу, пусть почешутся. А нет — так нет.

Оказалось, что все-таки, маги решили почесаться, послав за Гарри Поттером его врага. А как еще назвать преподавателя, срывающего зло на ребенке? При этом оказалось, что Северус Снейп не знал, где живет герой магического мира. Застав Гришку за трапезой, профессор застыл в дверях, отказываясь поверить в то, что видел. За столом сидело умертвие. Умертвие ело хлеб, откусывая маленькие кусочки.

— Мистер Поттер, что с вами случилось? — поинтересовался профессор Снейп, не веря своим глазам.