Затмевая могущественных

Стоило ему выйти, как Володя вскочил на ноги.

— Да как он смеет подозревать тебя, Никита?!

— Правильно делает, — кивнул я. — Я ведь вполне могу оказаться засланным казачком. А вовсе никаким не Никитой Евсеичевым. Однако оружие мне дали, так что за себя постоять на эксе смогу.

— Но ведь Буревестник и после экса, скорее всего, не станет доверять тебе.

— И опять же правильно. Уверенности в человеке вроде меня быть не может. Именно поэтому я стремлюсь покинуть Родину. И сражаться за идеалы революции в мои планы, Володя, не входит.

Наверное, этими словами я сильно испортил радужное впечатление, создавшееся у Володи относительно меня. Но ведь не может же он вечно жить иллюзиями и представлять себя едва ли не оруженосцем при Неистовом Роланде нашего времени. Или каком-нибудь другом герое.

Молодой человек замолчал. Он сидел, опустив голову. Уныло разглядывал пол под ногами.

Когда же по моим прикидкам прошло десять минут, мне пришлось толкнуть его в плечо, чтобы вывести из этого забытья. Он поднялся на ноги — и, ничего не говоря, вышел из комнаты. Только подхватил под мышку стопку опасных книг. Я последовал за ним.

Пока мы шагали какими-то богом забытыми задворками Тифлиса, я успел не раз раскаяться в том, что сказал Володе. Ведь последнее же дело портить настроение перед операцией. Но теперь уже поздно. Молодой человек погрузился в пучину меланхолии. Теперь мне придется следить за ним особенно тщательно. В таком состоянии духа очень просто нарваться на пулю.

Наконец, мы остановились у частично закрытого лесами здания. Что это должно быть, когда строительство закончат, я слабо себе представлял. Однако место для засады выбрано идеальное. С улицы нас не видно совершенно. Да и в ранний утренний час прохожих вокруг почти не было. Разве что пара чиновников спешила к началу присутственного времени.

Копыта застучали по мостовой спустя пару минут после того, как мы с Володей заняли свое место. Сначала мимо нас проехала четверка казаков передового конвоя. Видимо, тут дела обстоят крайне серьезно. Виденные мною в Питере казначейские кареты охранялись всего парой конных полицейских. Да и то лишь для вида. Мало кто решался нападать на них. В Тифлисе, по всей видимости, дела обстояли иначе.

Как только казаки проехали, Володя выступил вперед. От его меланхолии не осталось и следа. Молодой человек был предельно сосредоточен. И только пальцы, нервно тискающие стопку опасных книг, выдавали его внутреннее напряжение.

Показалась запряженная парой карета. Володя весь подобрался. Теперь он напоминал хищника перед атакой. И мне сразу стало понятно — руки у него не дрогнут.

Стопка «книг» метким броском отправилась прямо под колеса кареты. И как только задние наехали на нее, как прогремел взрыв. Сила его оказалась такова, что карету просто перевернуло, повалив на бок. Это стало для остальных сигналом к атаке.

Выстрелы захлопали со всех сторон. Заржали кони. Закричали люди.

Увидевший нас полицейский на козлах выхватил револьвер. Но я опередил его. Как у меня в руках оказался веблей — не помню. Я просто отреагировал на движение полицейского. Выстрел. И тот валился с козел. Во лбу у него как будто само собой появляется кровавое отверстие.

Я пропустил Володю мимо себя. Нам сложновато было разминуться в тесном проулке. И это едва не стоило жизни нам обоим.

Не один только полицейский на козлах заметил нас. Володя как раз протискивался мимо меня, когда к нашему проулку подскакал казак с винтовкой в руках. С расстояния, разделявшего нас, промахнуться практически невозможно. А увернуться у меня шансов не было вообще.

Время как будто замедлилось. Я успел разглядеть торжествующую ухмылку на лице казака. Увидел, как он наводит на меня уже готовую к бою винтовку. Сам я вскинул веблей в тщетной попытке опередить его. Хотя и понимал уже — бесполезно. Он выстрелит раньше. А промахиваться казаки не умеют.

И все-таки два выстрела практически слились в один. Боль пронзила мое плечо. Теплые струйки крови потекли по руке. Казаку же повезло куда меньше. Он получил от меня пулю прямо в живот. Кровь стремительно пропитывала его серую черкеску.

Превозмогая боль, я бросился следом за Володей. Тот даже оружия не достал. Если оно, конечно, у него вообще было.

Мы снова бежали по каким-то закоулкам. За спиной все тише слышалась стрельба. Экс оказался шумным, но, как ему и положено, быстрым. Теперь, наверное, революционеры потрошат карету, вытаскивая из нее мешки ассигнаций. Добыча их ждала сегодня богатая.

Как только зацокали копыта казачьих коней, Буревестник машинально взвел курок своего веблея. Хотя современный британский револьвер в этом совсем не нуждался. Рядом столь же отработанными движениями проверял оружие Краб. Остальные налетчики этим себя не утруждали. Еще одна особенность жителей Тифлиса. Они всегда содержали оружие в идеальном состоянии. И оно не нуждалось ни в каких проверках.

Передовой конвой миновал здание строящегося театра. Через считанные секунды Володя Баградзе метнет свою адскую машины под колеса казначейской кареты. Но как бы ни готовил себя Буревестник к этому взрыву, тот все равно заставил его дернуться. Карету, кажется, даже слегка в воздух подбросило — такова оказалась сила взрыва. Хотя, быть может, это сыграло с Буревестником злую шутку разыгравшееся воображение. Взрывом карету повалило на бок. Высунувшийся из-за вставших на дыбы козел полицейский первым вскинул оружие. Однако тут же упал. Затылок его разнесло на куски. Так бывает после попадания из крупнокалиберного револьвера, вроде веблея, прямо в лоб.

А потом Буревестнику стало не до того, чтобы крутить головой.

Вокруг воцарился настоящий хаос. Его люди выскакивали из переулков и прямо из выходящих на улицу дверей домов и магазинчиков. Казалось бы, беспорядочно палили из пистолетов и обрезов по казакам и карете.

Рядом с Буревестником громко ухнула британская винтовка. Ее пуля сразила казака. Тот схватился за лицо — и свалился с седла. Кровь обильно лилась ему на ладони, пачкала рукава черкески.

Этот выстрел словно разбудил самого Буревестника. Он вскинул револьвер — и вот его револьвер присоединился к всеобщей какофонии выстрелов.

Не высовываясь из-за прикрывающих его домов, лидер революционеров всаживал пулю за пулей в мечущиеся силуэты всадников.

Рядом стрелял Краб. Он ловко управлялся с однозарядной британской винтовкой. Живая и искусственная руки его летали столь стремительно, что ими можно было залюбоваться. А вот в меткости товарищ так и не прибавил. Первое точное попадание стоило списать на банальную удачу. А потому палил Краб часто, хоть и без особого эффекта. Правда, как и многие из налетчиков.

Казаки отвечали с убийственной точностью. Однако их было слишком мало. Да и лишенные маневра на пускай и широком Головинском проспекте всадники были, можно сказать, обречены. И они падали под копыта своих же коней один за другим, пораженные меткими выстрелами. Или же просто скошенные неумелой пальбой. Но жизни свои казаки старались продать подороже.

Один даже сумел подскакать к краю проспекта. Обрушил свою шашку на не успевших спрятаться налетчиков. Раз, два, три! Вот уже трое лежат под копытами его коня. Понадобилось не больше одного удара, чтобы расправиться С каждым из них.

Казак повернул лошадь в сторону укрытия Буревестника и Краба. Лидер революционеров вскинул револьвер. Однако не стал палить без толку, по-американски. Сейчас требовалась выдержка. Выдохнув, Буревестник навел оружие на казака. Медленно нажал на курок. Револьвер дернулся в руках Буревестника. Плюнул огнем в грудь казаку.

Уже вскинувший оружия для удара всадник откинулся на спину. По серой черкеске на груди расплывалось черное пятно крови. Конь по инерции сделал несколько шагов. Казак вывалился из седла, раскинув руки. Упал на мостовую. Шашка выпала из разжавшихся пальцев. Звякнула по камням мостовой.

— Черт побери, — выдохнул Краб. — Никогда я не научусь стрелять, как ты.

Оказалось, что этот казак был последним. Буревестник опустил револьвер. Машинально выкинул пустые гильзы и поставил на их место заряженные патроны. Только после этого оценил картину побоища.

Семеро казаков валялись на мостовой. Вокруг их тел растекались лужи крови. Оба полицейских с козел тоже были мертвы. И только один казак еще подавал признаки жизни. Он катался по камням мостовой, зажимая обеими руками рану на животе.

— Дерибань карету, — бросил налетчикам Буревестник. На деле к нему снова вернулась воровская музыка. — Краб, за мной. Глянем, что там со стрелой.

Казак валялся точно напротив того места, откуда Володя метал бомбу.

Когда Буревестник с Крабом подошли к нему, казак уже умирал. Уже почти перестал дергаться. И понять, что он еще жив, можно было лишь по открывающемуся, словно у рыбы, в немом крике рту.

Буревестник добил казака выстрелом в висок. Тот дернулся еще раз — и затих. Лишь верный конь рядом переступал с ноги на ногу, цокая по залитым кровью камням подковами.

Краб не стал протискиваться в узковатый для него проулок. Буревестник же шагнул в него. Внимательно огляделся. Первым делом заметил кровавое пятно на стене. Кровь явно не могла принадлежать казаку. Выходит, это либо Володя, либо его спутник пострадали в схватке с всадником. Однако и того и другого след простыл, как и было велено. Это уже обнадеживало.

— Возвращаемся, — кивнул Крабу Буревестник. — На квартире узнаем, Володе или нет пуля тут досталась.

Налетчики тем временем перекидали мешки с ассигнациями на телеги и арбы. И были готовы покинуть место преступления.

Буревестник первым вскочил на козлы ближайшей неказистой повозки. Налетчик, уже державший поводья, слегка хлопнул ими пожилого коня по спине. Тот размеренной рысью затрусил прочь.

После взрыва Володиной бомбы не прошло и десяти минут. Экс всегда требует стремительности. И Буревестник этого никогда не забывал.

Сидеть с Володей в тесном помещении было просто невыносимо. Юноша, конечно, помог мне с раной на плече. У него были и спирт, чтобы промыть ее, и чистый бинт для перевязки. Однако он не произнес ни слова с тех самых пор, как замкнулся в себе еще до экса. Даже когда с раной возился, все объяснял лишь жестами и касаниями. Как только он закончил с нею, в комнате повисло тяжелое, почти физически ощутимое, напряжение.

Я никак не мог примоститься, чтобы раненая рука не цеплялась за что-нибудь. Каждое прикосновение к ней вызывало настоящий взрыв боли. Я втихомолку скрипел зубами, ища более-менее подходящее положение. Наконец, сумел хоть как-то усесться, пристроив раненую руку на коленях и поддерживая ее здоровой. Не самое удобное положение, однако оно позволяло мне почти забыть о боли.

Хотя она все равно оставалась. Тянущая и противная. Казалось, это от нее спина и лоб покрываются липкой испариной. Каждый вдох дается с трудом. Горло постоянно саднит.

Я и сам не заметил, как откинулся спиной на стену. А после медленно сполз по ней. Наверное, когда упал в кровать, то уже был без сознания.

Пришел в себя я от того, что кто-то льет воду на мою рану. По небольшому опыту предыдущих ранений я знал, что это означает. И даже не совсем очнувшись, понял — сейчас будет больно.

Когда бинты сорвали с раны, я глухо застонал. Оказалось, что во рту у меня деревянный брусок — не иначе, как для того, чтобы язык не прокусил.

— Это ничего, — услышал я немолодой голос. Говорил он с сильным акцентом — и о значении половины слов мне приходилось догадываться. — Ничего. Стонет, значит, жив еще. Да и чего бы такому молодому, здоровому от одной пули помереть. Не в сердце же пуля. В плечо только.

Я открыл глаза и увидел, наконец, своего мучителя. Это был седой, заросший белой щетиной доктор. Одет он был в халат поверх чохи и войлочную шапочку. Он внимательно разглядывал рану на моем плече. Я ощущал, как по руке снова начала струиться кровь.

— Много крови потерял, — продолжил доктор, — это плохо. Теперь надо больше красного вина пить. У нас вино хорошее — мигом кровь в жилы вернет. А вот рана чистая. Кто над нею поработал, а? Признавайтесь.

Врач глянул, насупив брови на Володю и Буревестника, стоявших у моей постели.

— Я обработал рану, — наконец сознался Володя, — и теперь жалею об этом.

— А чего жалеть, — расплылся в улыбке доктор, — хорошо ведь поработал. Очень хорошо. Как настоящий врач, ей-богу. Сейчас перевязку поменяем — и будет ваш друг как новенький. Не всем так повезло на вашем деле, как ему.

— Спасибо вам, Леван, — кивнул ему Буревестник. — Вот деньги за вашу работу. — Он протянул пожилому доктору пачку ассигнаций. — Вы берите, не бойтесь. Они — чистые. Не с экса.

— Все у вас деньги кровавые, — буркнул старый доктор. — Только потому и беру, чтобы вы на них новых ружей да патронов не накупили себе. Как мальчишки, ей-богу.

Он спрятал деньги за пазуху. Быстро обработал мою рану и туго перебинтовал ее.

— Теперь, молодой человек, — наставительно добавил он, прежде чем выйти, — ней больше вина и не лезь под пули. А чтобы на ноги скорее встать, микстурку, что я оставил, в вино добавляй. И будешь скакать молодым козликом уже через недельку.

Попрощавшись с Володей и Буревестником, врач вышел.

Володя продолжал делать вид, будто его ничего тут не касается. Он отвернулся к окну — и глядел в него с совершенно безучастным видом.

Буревестник же присел па стул рядом с моей кроватью.

— Не знаю, какая кошка между вами тут пробежала, — сказал он, — да и не интересует это меня сейчас. Я рад, что ты жив и не дал Володю в обиду. Он рассказал мне, как ты стрелялся с казаком.

Прежде чем заговорить, я здоровой рукой вынул изо рта деревяшку. Кинул ее в сторону. Во рту от нее остался неприятный привкус.

— Рад, что помог вам. — Я и не думал, что мой голос окажется столь слабым. — Не знаю, доверяете ли вы мне теперь, но хотел бы забрать свои вещи из гостиницы.

— Скажите, из какой, Никита, и мои люди привезут их.

— Дело в том, что я не помню ее названия. Совершенно. — И тут я ничуть не кривил душой. — Знаю только, что она недалеко от рынка, где меня повязали городовые. Но чтобы найти, придется покружить на извозчике.

— В любом случае, — резонно заметил Буревестник, — сейчас вам ваши вещи ни к чему. Когда сможете подниматься на ноги, мы с вами, Никита, и съездим в эту вашу потерявшуюся гостиницу.

Он поднялся со стула.

— Но номер оплачен на не слишком долгий срок, — заявил я, как будто это могло что-то изменить.

— Настойки Левана, Никита, поднимают людей на ноги за считанные дни, — ответил на это Буревестник. — Думаю, завтра-послезавтра вы уже будете в состоянии съездить со мной в гостиницу.

Он шагнул к двери, но я бросил напоследок еще одну реплику:

— А вы ведь солгали мне насчет медицины. Этот ваш кудесник Леван и людей с ранениями живота, наверное, на ноги ставит.

Я же знал, что вас ранят, — криво ухмыльнулся Буревестник. — Если бы вы не потеряли сознания и не подними Володя треногу, вам ни за что не узнать о докторе Леване.

С этими словами он вышел.

— Спасибо тебе, Володя. — Со своего места я видел только его спину. Он так и продолжал стоять у окна. — Без тебя я бы кровью истек еще до того, как пришел этот доктор.

— Нe в моих правилах давать умереть человеку, — бросил Володя, не оборачиваясь ко мне. — Даже если он не разделяет моих идеалов.

— Хватит уже, Володя, — тяжко вздохнул я. — Нельзя же все время дуться на меня, будто мышь на крупу. Вы ведь слышали весь мой разговор с Буревестником. Знали, что я собираюсь уехать из империи. И все равно напридумывали себе черт знает чего. Я не романтический герой. Я всего лишь человек, к которому Родина оказалась весьма неласкова.

— Так попробуйте изменить ее!

Володя одним движением оказался рядом со мной. Теперь уже он сидел на стуле, который только что покинул Буревестник.

— Я же видел вас в деле. Такие люди всегда нужны нам!

Даже если мы и хотел… — Я попытался развести руками — и тут же поплатился за этот опрометчивый поступок. Боль заставила снова стиснуть зубы до хруста. Отдышавшись немного, я продолжил: — Ты ведь Дюма читал, наверное, Володя? «Трех мушкетеров». Помнишь, что сказал д'Артаньян кардиналу? Меня дурно приняли бы здесь и на меня дурно посмотрели бы там, — процитировал я. — Для профессиональных революционеров, вроде Буревестника или Краба, я всегда останусь жандармом. Ты ведь даже имен их не знаешь. Только клички. Так или иначе, а меня прикончат. Либо вынудят покинуть организацию. Люди с именем и репутацией в революции не нужны. По крайней мере, в таких группах, как ваша. Чем вы менее заметны, тем лучше. Не веришь мне, Володя, спроси начистоту у Буревестника. Готов ли он взять меня к вам.

— А что будет, если он скажет мне — да?

— Вот тогда и будем думать. А пока можешь налить мне вина с настойкой этого вашего доктора Левана. Хочется поскорее встать на ноги.

Местное вино и микстура пожилого врача, действительно, быстро поставили меня на ноги. Признаюсь, раньше я во всех переделках не получал настолько серьезных ранений. Но отчего-то был уверен, что проваляюсь в постели никак не меньше пары недель. Однако уже на следующий день я — правда, к вечеру уже — нашел в себе достаточно сил, чтобы встать на ноги и даже с Володиной помощью добраться до уборной. На следующее утро я уже ел с ним за столом. И аппетит у меня был отменный. Словно паровоз ненасытной топкой, я поглощал самую разнообразную еду. Частенько даже не разбирая вкуса. Конечно же, все обильно запивал смешанным с микстурой вином.

В общем, на кровать я обычно буквально валился, не в силах пошевелить даже рукой. Но не от слабости, а из-за количества съеденного и выпитого.

Силы возвращались ко мне, кажется, с каждым часом.

Когда меня навестил на третий день Буревестник, я решительно заявил ему, что готов отправиться в гостиницу за своими вещами.

— Доктор Леван сказал, что лечиться вам, Никита, с неделю примерно, — покачал головой Буревестник. — Не рановато ли?

— Вполне, — отмахнулся я. — Мне же не козликом молодым скакать, а просто покататься на извозчике туда и обратно. Да и надоело мне в одной комнате торчать. С Володей беседы вести, конечно, интересно, но мы, кажется, успели переговорить уже на все злободневные темы.

Тут я ничуть не кривил против истины. Нам с Володей заняться было просто нечем. Вот мы и болтали целыми днями. Рассказывали друг другу интересные и забавные истории. Хотя мои частенько коробили юношу — ведь почти все они были из будней Третьего отделения. А вот он рассказывал в основном о студенческих похождениях. Оказалось, что он даже слышал краем уха о Штейнемане. Того отчислили вроде бы за распространение запрещенной литературы или нечто подобное.

Самым же интересным было для нас обоих чтение утренних газет. Целую пачку их приносил уже знакомый мне мальчишка, из-за которого я ввязался во всю эту историю. Первые полосы и заголовки пестрели статьями о нападении на казначейскую карету. И как только ни называли революционеров. И бандитами, и разбойниками с большой дороги, и злостными возмутителями спокойствия, и чудовищами в человеческом обличье. Какое-то не назвавшееся духовное лицо даже позволило себе предположить, что под черными башлыками — или кабалахи, как их еще называй! — скрываются не человеческие лица, но звериные морды.

— Хорошо, — пожал плечами Буревестник. — Если вы так торопитесь, то будет завтра извозчик. Покатаемся с вами по Тифлису.

Простреленную и залитую кровью местную одежду я сменил на свой прежний наряд. Eго даже кто-то выстирал и отгладил, совершенно прогнав «аромат» каталажки.

Я сумел одеться без посторонней помощи. Взял только с собой предложенное Володей пальто. На улице было, конечно, не холодно. Однако небо было затянуто тучами и то и дело сыпало противной мелкой взвесью. Это даже дождем было назвать нельзя. Однако сырость проникала сквозь одежду и рана на плече начинала тупо ныть. Не болеть, а просто напоминать о себе неприятным тянущим и ноющим ощущением.

Кстати, благодаря микстуре доктора Левана я вспоминал о ране, только когда Володя меня перевязку. Затягивалась она поразительно быстро.

Володино пальто оказалось мне несколько тесновато в плечах. Но выбора все равно не было. Мое было залито кровью слишком сильно. Чистить его никто не стал. На голову я водрузил хомбург. От настоящего дождя он, конечно, не спасет. Но от того недоразумения, что лилось с неба сегодня, и шляпы вполне достаточно.