Помоги проекту - поделись книгой:
Рядом спала Эльза, обнимая его левой рукой и положив голову на плечо, пухлые губы манили и притягивали. Нежность нахлынула теплой волной, но он не собирался предаваться чувствам — день обещал быть насыщенным. Только пробормотал почти беззвучно:
— Фу, не сон, все на самом деле. Я жив, и снова молод, Эльза со мною — чего еще желать более?! А потому времени терять нельзя!
Мягко убрал со своей груди руку девушки, стараясь ее не потревожить — пусть спит дальше — положил головку с чудесными белокурыми локонами на подушку. Эльза зачмокала недовольно, но он прикрыл ее одеялом, наклонился, желая поцеловать, однако остановился, опасаясь разбудить. Потому на цыпочках вышел из комнаты, предварительно сняв с сушилки белье и одежду, и аккуратно закрыл за собой дверь.
Сбегал на улицу в дощатый туалет, прихватив с собою махровое полотенце. Умылся холодной водой до пояса, кряхтя, все же было прохладно, но растерся полотенцем. Потом почистил зубы, и сделал интенсивную тренировку, наслаждаясь ощущением здорового, крепкого и молодого тела, с хорошей мышечной реакцией. Тут как нельзя, кстати, в голову пришла мысль, и такая, что он ее радостно озвучил самому себе:
— А не устроить ли кремлевским старцам головоломку с точным прогнозом футбольного чемпионата в Аргентине и итогам Олимпийских игр. Будет им спортивный тотализатор — пусть задумаются, откуда столь точная информация, причем предварительная. Суета вокруг Боливара точно начнется, особенно если добавить, кто из них в этом июле в ящик сыграет! Тут уж точно до задницы всех пробьет!
Павел засмеялся, представив лица членов Политбюро, что сейчас считали себя всемогущими, не зная, что всего за шесть лет их «поголовье» резко сократится в результате массового «падежа». И тогда им на смену придут более молодые товарищи, которые совсем не «товарищи», а «казачки засланные», которые с несказанным удовольствием развалят великую державу. Сами развалят, изнутри — ведь в сорок пятом всем капиталистам стало ясно, что интервенцией «снаружи» победить нельзя.
Зайдя в дом, Павел воткнул в розетку вилку электрочайника, распутав шнур. Помыл пепельницу, убрал ее с сигаретами и водкой в шкаф — предаваться пагубным привычкам, тем более с утра, желания не имелось. И вынеся из своего закутка гладильную доску с утюгом, принялся за работу. Вначале выгладил белье, простое и незамысловатое, вызывающее улыбку. Представил какие новшества можно внести в бельевой репертуар, и какой ажиотаж среди «прекрасной половины» населения огромной страны это вызовет. Моментально сделал мысленную зарубку — идея показалась ему стоящей более внимательного рассмотрения.
— Займусь этим позже, как раз Эльза решила образование получить с текстильным производством связанную — целая мануфактура в городе, больше века работает. Да и ателье имеется не одно — она этим делом любит заниматься, дизайнер доморощенный.
Хмыкнув, он отнес выглаженную стопочку одежды в комнату, положил на трюмо с большим зеркалом. Посмотрел на девушку — та продолжала безмятежно спать. Будить не стал — четверть часа спокойного сна у нее имеется, и потом сильно не нужно торопиться — на часах еще девяти часов нет, а торжества начнутся в десять — у «трех штыков», потом пойдут к танку. А дачники из «Прогресса» возложат цветы к памятной стене Героя Советского Союза, младшего лейтенанта Игоря Графова, что был поставлен также на берегу Наровы — там где был совершен бессмертный подвиг.
— Над памятью народной «еврочиновники» глумятся, над мертвыми, которых и через восемьдесят лет до дрожи бояться…
Слова относились к его прошлому, и к здешнему будущему, когда во всех трех прибалтийских странах завершили «победную войну» с памятниками Великой Отечественной войны. Натовские солдаты даже проходили мимо них «триумфальным» маршем — в интернете нашел ролик и только зубами скрипел от бессильного негодования…
— С добрым утром, любимый, — девушка прижалась к нему со спины, обвив руками. И тут же отпрянула со словами:
— Я сейчас приду, и мы будем пить кофе.
Вернулась через десять минут, покрасневшая от умывания. Снова прижалась к нему, но уже к груди, и неожиданно крепко поцеловала в губы, причем вспомнив его ночной урок. Отпрянула и побагровела, вся смущенная, даже кончики ушей алели.
— Спасибо, что все постирал и погладил, мне так стыдно…
— Пустяки, ты вообще держалась молодцом. А стирка меня не затруднила — я люблю тебя, а для любимой женщины можно сделать многое. Так что не благодари…
Рот ему прикрыли страстным поцелуем, да таким, что молодого парня проняло до пяток, весь организм затрясся. Эльза от него отпрянула, и скромно потупив глазки, тихо произнесла:
— Только я еще пока не женщина, любимый, но скоро ей стану — потерпи немножко, я твоя и только твоя…
От ее слов Павел побагровел, застыл смущенно, а эта чертовка радостно рассмеялась, видимо добилась эффекта, на который рассчитывала. И тут же прижалась к нему снова и минут пять они исступлено целовались, пока не перехватило дыхание. Отпрянули, захихикали оба. Затем Эльза принялась командовать, расставляя на столе чашки:
— Так, мой милый, пьем чай, ты я вижу, уже бутерброды приготовил. И идем на торжество — дедушка скоро подъедет…
Глава 13
— Паша, милый, ты очень изменился со вчерашнего вечера, как потерял сознание у калитки. То говоришь сам с собою, то бормочешь что-то себе под нос, то прыгаешь с блаженной улыбкой, то хмуришься так, что стариком становишься, даже страшно от этого — глаза у тебя очень жестокие, будто возрастом и страданиями тронутые, как у дедушки. Но ведь он войну прошел, и пережил многое. Что с тобой происходит, любимый?!
Павел от слов Эльзы остановился как вкопанный, но тут же натянуто улыбнулся, и, продолжая держать ее узкую ладошку в своей руке, тут же двинулся дальше, взбивая пыль на не заасфальтированной пока улочке. Они вышли на центральную дорогу и направились к выходу из «Энергетика» — в полукилометре небо пронзали три величественных граненых штыка, напоминавших о прошедшей войне.
«Это все адреналиновый и гормональный угар изменил мое поведение и речь. Наверное, тот же эффект дает доза наркоману после долгой ломки. Просто я не знал об этом и не думал — под эйфорией находился. А она эта заметила — девочка умная, сообразила подметить несуразности. Теперь нужно себя постоянно контролировать, без этого никак».
— Сама знаешь, что вчера случилось. Просто я тебя люблю, а мы целоваться начали, вот и возбудился, почувствовав себя мужчиной.
— Потерпи немного — нам нужно школу окончить, и в институты поступить. К тому же тебе семнадцать лет через месяц исполнится — нам согласие с тобой на брак нужно тогда от твоих родителей и дедушки. Мы ведь с тобой несовершеннолетние по закону. Так что потерпи немного — а следующим летом я вся твоя, заявление в ЗАГС сами сможем подать. А пока будем только целоваться, мне очень понравилось.
Девушка повернулась к нему, и лукаво улыбнулась, и тут же чмокнула его в губы, прижалась на секунду и тут же отпрянула. Павел вздохнул с облегчением, понимая, что легко отделался. Ведь могли последовать очень
— Мне этого достаточно, Эля. Я люблю тебя.
— И я тебя люблю, очень-очень, даже сердце замирает в груди. И как хорошо было с тобой засыпать и проснуться — не думала, что это такое счастье спать рядом с любимым мужем…
Эльза говорила, а он одной половинкой мозга внимал ей, но одновременно разглядывал собравшихся у обелиска ветеранов. Теперь он на них смотрел совершенно иными глазами, моментально подмечая малейшие детали. Альберт Генрихович стоял чуть в стороне со своими партизанами — все с сорок первого года воевали в отряде имени Ворошилова вначале на псковщине, а зимой сорок четвертого года уже перебрались за Нарову и действовали в тылу эсэсовских дивизий. Мало их осталось, но все, кроме одного, жили в Эстонии, и собирались у дедушки на 9 мая…
— Они о своем говорили, Павел — «бойцы вспоминают минувшие дни», — нараспев произнесла Эльза, протирая тарелку, которую ей передал Павел — он мыл посуду. Девочка оказалась очень хорошей хозяйкой, и друзья Альберта Генриховича ее только нахваливали, делая намеки в ее и Павла адрес, от которых они каждый раз краснели.
— «И битвы, где вместе рубились они», — закончил за нее Никритин. Весь обед, перетекший в ужин, он их внимательно слушал, и делал выводы. Еще не старые, не достигшие шестидесятилетнего рубежа, ветераны, еще крепкие физически, все пятеро — трое эстонцев и двое русских — были коммунистами, причем вступили в партию в годы войны, а одно это о многом говорит. И нужна до крайности помощь с их стороны, одному никак не справится. А для этого требовалось поговорить с Альбертом Генриховичем, причем незамедлительно. Время тикало неумолимо, письма уже требовалось написать и разослать адресатам, а выполнить это самому было невозможно. Как сделать многое другое, тут без помощи знающего человека не обойтись. И теперь, по вечер, оставшись дома одни, появился удобный момент, тем более его оставили ночевать — завтра ведь в школу идти…
— Павел, ты почему так странно на мои награды смотрел весь день? Будто изучал их, и не только. Друзья все это заметили, Карл даже пошутил, что у тебя взгляд такой, каким в прицел смотрят!
Альберт Генрихович усмехнулся и отпил чая из большой чашки, куда изрядно плеснул ликера «Вана Таллинн», как делал всегда — он не любил пиво, которое здесь повсеместно употребляли, да и пивных в городе хватало. Да и выпил всего несколько маленьких рюмок, впрочем, как и его товарищи по лихой партизанской жизни.
— Они мне о многом говорят, Альберт Генрихович, — усмехнулся Павел и внимательно посмотрел на пиджак, затем переведя
— И какая же награда привлекла твое внимание?
— Орден Богдана Хмельницкого 3-й степени, я хорошо знаю его статут. Единственный полководческий орден, который могли получить солдаты и сержанты, а также руководители партизанских отрядов, не имеющие воинских званий. Ты ведь в сорок первом рядовым бойцом был, Таллинн оборонял, чудом плена избежал. Но организатором оказался серьезным, раз такой орден вкупе с медалью партизану 1-й степени получил. А вот капитаном позже стал, сразу перешагнув в это звание из рядового.
— Ты не мог этого знать, Павел, я о том тебе не говорил. Значит, тебе сказал кто-то из моих товарищей…
— Мне никто не говорил, — покачал головой Павел, и негромко добавил, — я сам сделал выводы, просто нас хорошо учили…
Глава 14
— Я расскажу все, мне скрывать от тебя нечего. Но вот какая штука получается — вот мы прочитали книгу и получили из нее информацию. Проанализировали, сделали выводы и стали использовать в прикладном характере. Вот какое у тебя прозвище было в партизанском отряде, между своими, конечно, не для вышестоящего командования?
— «Лаэ», так меня звали товарищи, и русские, и эстонцы, — усмехнулся Альберт Генрихович, вот только глаза оставались прищуренными, смотрел на Никритина так, словно просверлить насквозь хотел.
— «Заряжай»?! Хм, как раз по случаю.
— Почему «заряжай», может быть «давай»?! Да и что за случай, о котором ты упомянул?
— Гауптман, вы в болотистой местности оперировали, а она ограничивает численность партизанского отряда, и усложняет снабжение всеми видами довольствия, и особенно боеприпасами. Так что патронов у вас была хроническая нехватка, и ты постоянно на это сетовал. Отсюда и прозвище, хотя есть возможность ошибки, ведь не в курсе всех деталей, могу только догадываться. Но, думаю этого вполне достаточно, камераден. Генуг!
Никритин пожал плечами и посмотрел на старого партизана — вид у дедушки Эльзы был ошеломленный, с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью. Дело в том, что сентенцию Павел выдал на беглом немецком языке, специально занимался им в девяностые, а потом проходил полугодичную практику в Германии, по обмену между университетами. По большому «блату» получил эту уникальную возможность, оплатили и поездку, и длительное обучение с проживанием.
— Ты не можешь так говорить! Я же сам с вами все время занимался, и тобой, и с Эльзой. А у тебя владение немецким языком сейчас ничем не хуже моего, беглая речь!
— Я еще также на английском говорю, только чуть получше. Мог бы тебе и на нем все рассказать, но ты его не знаешь.
Павел усмехнулся, глядя на пораженного эстонца — для того это было огромным потрясением по меньшей мере. Ведь не может школьник, которого как облупленного знал с самого детства, неожиданно, за считанные дни, пока отсутствовал, овладеть иностранным языком в достаточной степени, чтобы говорить на нем бегло, причем оперируя словами, которых юнцы просто не знают. А если и слышали, то в быту их не применишь.
— Я тебе говорил про книгу для примера. Но представь, что в сорок первом ты получил разум самого себя, только с семьдесят восьмого года, когда возраст к шестидесятилетнему рубежу подошел?! Помогли бы тебе те знания, которыми ты сейчас владеешь?
— Ты хочешь сказать…
Альберт Генрихович осекся, впился взглядом в лицо Павла, а тот в ответ только кивнул и натянуто улыбнулся. Но паузу держать не стал, было ни к чему тянуть время, рубанул сразу:
— Немедленно поговори с Элей, что произошло вчера вечером — она тебе расскажет все. Только не торопись принимать решения, мы с тобой должны подумать над тем, что случилось.
— Хорошо, я так и сделаю. Подожди меня здесь — можешь закурить, вижу, что ты уже баловаться табаком стал.
Изрядно побледневший Альберт Генрихович поднялся со стула и тут же вышел из комнаты. Никритин потянулся к красно-зеленой пачке «Леэк», вытянул сигарету и закурил — нервы весь разговор были натянуты струною, тронь — либо зазвенят, или лопнут. Так он и сидел, молча курил, ожидая Альберта Генриховича. Но тот вернулся только через полчаса, побледневший и мрачный. Тяжело опустился на стул, сжав губы. К спиртному притрагиваться не стал, наоборот, убрал бутылку в шкаф вместе с рюмками. Положил руки на стол, напряженно размышляя.
Павел курил, сохраняя внешнюю невозмутимость, стараясь не смотреть на Альберта Генриховича. Но вот заданный им вопрос оказался для него совершенно неожиданным:
— Почему ты решил, что эти «крестоносцы» из КГБ?
— Потому что знаю, — пожал плечами Павел. — Там через одиннадцать лет сам буду тайник с оружием обустраивать. По приказу «комитетчиков». Так что в это дело лучше не влезать, и никому не говорить — там смерть. Есть тайны, прикосновение к которым гибельно для того, кто к ним притронулся. Так что не мешает проявить осторожность.
— Согласен, — кивнул головой ветеран, но тут же задал вопрос, при этом внимательно смотря на Павла:
— Как так произошло, я имею в виду случившийся с тобою, скажем так — «перенос сознания»?! И сколько тебе лет на самом деле?!
— Перенервничал и умер, только и всего, в шестьдесят два года. Это произошло в 2023 году вчерашним днем, восьмого.
— На два года старше меня, — Альберт Генрихович даже не удивился, просто констатировал факт. — А ведь днем я заметил, что у тебя глаза стали другими, совсем иными — блеклые, будто старческие. Или того человека, кто долго воевал и видел немало смертей.
— Можно сказать и так — воевал. Только та война гражданской, по своей сути была, власть против народа. А смертей хватило, прямо мор прошелся — люди тысячами мерли, на помойках еду искали.
— Да что же у вас там случилось такое жуткое?! Ядерная война, что ли?! Да ведь карточки на хлеб можно было ввести!
— Хуже ядерной войны, «Лаэ», намного сквернее. Ликвидация и распад СССР из-за измены верхушки, и реставрация капитализма, — Павел замолчал, глядя на помертвевшее лицо ветерана…
Глава 15
— Ну и дела пойдут, хуже не придумаешь, хоть вешайся!
Эстонец совершенно по-русски почесал затылок — впервые Павел видел Альберта Генриховича столь растерянным. Сообщение о смерти внучки и о собственной кончине спустя четыре года он встретил совершенно спокойно, по крайней мере, наружно, но рассказ о распаде СССР его потряс — несмотря на распахнутое окно в комнате клубился табачный дым, раскинувшись облаком под высоким потолком.
— Я вот сейчас подумал, а ведь действительно сейчас налицо многие факторы, о которых ты говорил. Но руководство или не признает тяжелой ситуации, или просто отмахивается от решения проблем. Видимо, думают, что все само собой рассосется, как беременность у школьницы. Действительно — «кремлевские старцы», как их называют в народе.
«Лаэ» налил себе кипятка из чайника, раскрыл банку с растворимым кофе, и в чашку ушло сразу две чайных ложки с горкой. Кофе, хотя и было в дефиците, но в Эстонии его еще можно было купить, как и многие другие продукты — все же «витрина социализма» — но каждые выходные дни город был переполнен автомобилями с ленинградскими номерами.
Павел налегал на чай — он был хорош, не грузинский с «поленьями», а индийский из большой пачки со слоном. Посмотрел на часы — только перевалило за полночь. «Исповедь» заняла добрых три часа — ветеран расспрашивал его жестко. По сути, умело вел допрос, используя различные типы вопросов, стараясь поймать на нестыковках и противоречиях. Но разве юноша способен создать целостную картину погибающего мира, которую даже силами ЦРУ и КГБ невозможно придумать, вкупе с усилиями всего института марксизма-ленинизма и резолюциями съезда КПСС?!
— Значит, 26 июля Карл Генрихович будет избран первым секретарем ЦК нашей компартии?
— Да, вопрос о назначении Вайно в Москве будет решен на днях, он сменит на этом посту Кэбина, но Иван Густавович будет назначен председателем президиума Верховного Совета — все же был помощником Каротамма. А в 1983 году его сменит Рюйтель, который через пять лет протолкнет «Декларацию о суверенитете». Потому, сейчас Москва ставит «русского» эстонца, видимо, понимают, что дела здесь совсем плохи, и не на кого опереться — песок ведь плохая замену бетону в фундаменте.
— Ты прав, это чувствуется — все же я член ЦК. Нет, везде говорят правильно, согласно «линии партии», совершенно верные слова, к которым не придерешься. Но ведется саботаж на всех направлениях, и ничего поделать нельзя. Ставить «коренных» эстонцев крайне опасно для любого дела. Они в большей массе имеют отцов, что служили нацистам в карательных батальонах или дивизии СС. А потомков «красных стрелков» и тех, кто выступал с Кингисеппом, как мой отец, и были вынуждены бежать в СССР, крайне мало, и нас держат на отдалении от реальной власти.
— Вайно человек Андропова, на него скоро будет проведен террористический акт — Имре Аракас обстреляет его машину, но безуспешно. И получит всего 12 лет по 66-й статье, хотя полагается за такие штуки «вышка». Выводы сам сделаешь, или помочь?
— В подполье, значит, остался, после побега из здания суда?!
— Какой побег? Называй вещи своими именами — вооруженная демонстрация, показывающая кто в Эстонии настоящий хозяин. Да и зачем ему было нападать на общество «Динамо»?! С целью захвата оружия?! Да тут после войны тайников со стволами осталось множество. Последнего «лесного брата» десять лет назад из болота извлекли. Ведь и у тебя такой тайник есть, «Лаэ», не может не быть — ты человек расчетливый.
— Скорее, прагматичный и предусмотрительный, — усмехнулся эстонец, и тут же спросил, прищурив глаза, превратив их в щелочки:
— Пара пистолетов не помешала, но пока рано, еще не настолько далеко зашло. А вот кастет пригодится уже завтра, мне ведь глаз шпана подобьет, я тебе говорил о том. Ходят к школе чуть ли не каждый день эти «пэтэушники». Эльза им приглянулась, пристают к ней, уроды. Нужно капитально приструнить, отбить охоту — не хочу, чтобы мешали заниматься делом.
— Завтра сам с вами пойду…
— Не нужно, «Лаэ», я ведь не мальчишка, хотя и выгляжу таковым. И прошел специальную подготовку.
— В КГБ?
— И там тоже, но через четыре года. И не только в «конторе» — я являлся сотрудником КПК.
— Ты стал членом партии в столь юном возрасте?
— Было такое, но негласно. Знаком ЦК ВЛКСМ к тому времени награжден, и орденом «веселые ребята». Но никогда не носил — обстоятельства изменились, приходилось под них подстраиваться.
— Удивил ты меня, — эстонец покачал головой. — Но спрашивать, за что не буду, такое не принято. КПК — это очень серьезно, не шутки, там Пельше, а у этого латыша отсутствует душа, как говорят. Мой отец был хорошо знаком с Арвидом Яновичем, да я его сам знаю — и мне он сейчас не нравится, ощущение, что не занимается настоящей работой.
— Если бы они все занимались по совести и долгу, то сами бы не развалили страну. А вместо контроля над государственным аппаратом и партией они все дела превратили в бумажную отчетность, которая и стала тем самым пресловутым булыжником, который привязывают к шее утопающему. Но были люди, что видели это, и пытались изменить ситуацию, вернее есть, это позже они начнут умирать при странных обстоятельствах. Это позволяет сделать вывод, что в стране обширная сеть «пятой колонны», многие члены которой занимают значимые посты на местах, имею в виду республики, и пробрались в руководство страны…
Глава 16
Дела минувшие
март 1985 года
— Там нет советской власти, Алексей, — фыркнул Никритин, — по крайней мере, я сам ее не увидел в привычном для нас виде. Нет, все есть, как и подобает — красные транспаранты на улицах развешаны, партийные и комсомольские органы везде функционируют, отчетность в полном порядке. Субботники и собрания регулярно проводятся, энтузиазм народа на строительстве электростанций и заводов присутствует. Но ощущение, что стоит прекратить Москве гнуть свою линию, как все изменится в одночасье, и пиджаки заменят на халаты. Вывески с райкомов и горкомов сменят на другие, а вполне сейчас надежные товарищи, секретари райкомов, станут баями, как их предки времен бухарского эмирата. А те, кто повыше уровнем обретут свои родовые ханства, вроде Кокандского или Хивинского. Это уклад жизни, который нам, людям иного мировоззрения, в одночасье не изменить, тут века, образ жизни, помноженный на ислам.
— Следовательно, то, что Рашидова отстранили вместе с его ставленниками, ничего не изменит?
— Абсолютно! Как выразился Талейран, это не преступление, гораздо хуже — это ошибка. И Кунаева нельзя трогать, тем более менять его на русского коммуниста — это взорвет ситуацию, там сильны в райкомах националисты. Это многовековой уклад жизни, еще раз скажу. Как товарищ Сухов правильно заметил, что «Восток — дело тонкое». Да и Киплинг, как помню, нечто подобное выразил по поводу востока и запада.
— Вместе никогда не сойтись?!
Алексей Иванович хмыкнул, потирая пальцем переносицу. Павел его уважал не на шутку — умный и решительный, жесткий, порой с нехорошим блеском в глазах, Глебов больше ему напоминал «смершовца» из романа «В августе сорок четвертого», чем «комитетчика».
— Только ты сам Киплинга не приплетай, а то головы не сносишь при новом генсеке. Мне этот выдвиженец покойного «ювелира» и «КУ» решительно не нравится — мутный, как вода в арыке.
— Ты по-восточному заговорил? То-то, я смотрю у тебя загар отнюдь не зимний — на юге также был.
— Думаешь, нам дают возможность в управлении окапываться? Нет, мы «выездные» сотрудники, в командировках больше времени проводим, чем у себя дома. Да, как тебе тренировки?
— Ужас какой-то, — пожал плечами Павел, — я думал все как обычно — бег, подтягивание, самбо, но такого не ожидал. Никогда не верил, что можно пребывать в расслабленном состоянии, пока двое жлобов тебя в узлы связывают, да еще стегают при этом по конечностям, спине и животу. Считал, что хренью занимаются, но через две недели от результата сам удивился. И ведь никаких мышц не появилось, а чувствую себя заметно сильнее и резче в движении, гораздо опаснее, чем был раньше.
— Так оно и есть — мне самому показались эти занятия помесью пыточной и турецкой бани, но это система нацелена на превращение хлюпика за максимально короткий срок в боевика, вроде эсера Каляева или народовольца Гриневицкого — это я тебе как историку пример привел.
Поделиться книгой: