Я еще раньше заметила сидящего за огромным столом рядом с Галиной светловолосого парня. Ее сына. Он бесцельно смотрел в панорамное окно, за которым от легкого ветра дрожали листья березы, но как только папа произнес представил нас, парень, зевая, повернул голову в нашу сторону. Его невероятно ярко-синий взгляд сначала мазнул по моей фигуре: от носков балеток до самых плеч, а затем впился в мои глаза. Совсем ненадолго. Но я успела разглядеть в его взгляде пренебрежение. Грудь царапнула обида — я ему заранее не нравлюсь. То есть, я хочу сказать — ему абсолютно ровно от моего присутствия. А вот я сама чувствую, как от волнения начинает ускоряться пульс. Потому что он, мой сводный брат, оказался ужасно красив.
— Люба! — занимая свое место за столом, восклицает Никита. — Ты сядешь рядом со мной?
— Конечно, — глухо выдыхаю я и на нетвердых ногах иду к накрытому столу.
В ушах звенит кровь, лицо, шею и грудь невыносимо печет, и мне это ужасно не нравится. Словно я в один миг подхватила сильнейшую простуду, которая, помимо всего прочего, еще и путает мысли, рассеивает внимание и заставляет нутро дрожать от озноба.
Можно подумать, мне раньше не приходилось видеть красивых, уверенных в себе парней. А Мирон именно такой — расслабленная поза, скучающий вид. Приходилось, конечно. Вот только я никогда с ними не общалась, и уж тем более не собиралась жить под одной крышей. Ужас. Кажется, дело — дрянь.
— Что, Никит, неплохую новую игрушку подогнал тебе отец? — насмешливо спрашивает возмутитель моего спокойствия. И я вновь чувствую, как от его слов больно царапает в груди.
— Люба не игрушка! Она моя сестра!
— Мирон, — сдержанно замечает отец. — Если ты хочешь что-то мне сказать — говори прямо. Именно так обычно поступают настоящие мужчины.
— Андрей! — тут же возмущается Галина. — Мирон не имел в виду ничего плохого, ведь так, дорогой?
Жена отца, насколько мне известно, старше него на несколько лет. Но после ее слов — а Мирон действительно повел себя не лучшим образом, насмехаясь над решениями старшего, и надо мной заодно, по всей видимости, — я решаю, что возраст далеко не показатель ума. Например, моя мама даже мысли не допускает, что я могу сказать при взрослых что-нибудь настолько дерзкое, а мама Мирона ничего необычного в его словах не заметила. Ну, или сделала вид, что тоже не говорит в пользу ее зрелого возраста.
— Ни-че-го-шень-ки, — хмыкнув, кивает Мирон и подхватывает пальцами ложку для супа. — Всем самого приятного аппетита, — насмешливо заканчивает он свою речь.
Я решаюсь поднять на него глаза и вижу, как он переводит взгляд с меня на тарелку перед ним. От холода, который я успеваю заметить в его взгляде, у меня бегут настоящие мурашки.
Все за столом приступают к еде, в том числе и я.
Суп-пюре с грибами оказывается безумно вкусным, и мое сознание, отвлекшись хоть на что-то приятное за этим столом, постепенно успокаивается. Я совсем чуть-чуть прислушиваюсь к разговору папы и Никиты, к ремаркам Галины, которые она очень часто озвучивает, а при звуках голоса Мирона постоянно внутренне вздрагиваю. Повезло, что слышно его нечасто. Они не говорят ни о чем важном. Обычные беседы людей, ежедневно обедающих вместе, о разных пустяках. Но мне все равно интересно. Таким образом я их не спеша узнаю. И возможно, через некоторое время сама буду участвовать в подобных беседах. Но не сегодня. Нет.
Но Галине, вероятно, наплевать на мою неготовность к болтовне. Мы ждем, когда нам подадут десерт, и она елейным голосом замечает:
— Что же ты, Любочка, совсем не участвуешь в разговоре? Расскажи нам немного о себе? — тут же предлагает она. — Мы же совершенно ничего о тебе не знаем.
Сомневаюсь, что совершенно ничего, впрочем, как сомневаюсь и в том, что смогу рассказать что-то, чего она может не знать. Опускаю глаза на свои руки, пальцы которых теребят подол сарафана, и тихо перечисляю:
— Я хожу на уроки балета, изучаю иностранные языки: английский, немецкий и французский. Раз в неделю посещаю занятия по фортепьяно. И в этом году у меня получилось поступить в высшую школу бизнеса МГУ.
О том, что я люблю сочинять песни и петь, умалчиваю. Как и о многом другом, чем по настоянию мамы пробовала заниматься, но она решала, что у меня не выходит. Пробовали мы, кстати говоря, многое, но в итоге мама остановилась на балете, языках и фортепьяно. Занятия, по ее мнению, очень подходящие для «воспитанной молодой леди». А школа бизнеса нам нужна для того, чтобы я смогла самостоятельно обеспечить свое будущее. Так как удачно выйти замуж мне не светит — сорта не того.
Иной раз я очень жалела, что не похожа на бабушку и маму. Потому что мне казалось, что это их разочаровывает и расстраивает. А с другой стороны, радовалась, что мне не придется всю жизнь жить, как они — за чей-нибудь счет. Пусть менеджмент не мечта моей жизни, но иметь хорошее образование лучше, чем пытаться привлечь состоятельного мужчину. Учитывая то, что я абсолютно не умею общаться с парнями.
— Ну, дорогая, я была бы удивлена, если бы ты не поступила, учитывая финансирование твоего отца.
— И ты будешь-таки удивлена, Галина, — усмехается папа. — Мало просто заплатить за обучение, нужно, кроме этого, сдать вступительные экзамены. Странно, что ты об этом не знаешь, учитывая то, что твой сын их удачно сдал и тоже будет там учиться.
Что?
Я бездумно поднимаю глаза на Мирона, удивленная тем, что мы еще и учиться будем вместе, и успеваю заметить, как он едва заметно кривится от досады. И сдается мне, причина этой досады не наш совпавший выбор профиля, а неосведомленность его матери в его делах и, напротив, осведомленность моего папы.
— Я... — теряется Галина и смотрит на своего сына, кажется, в поисках поддержки.
— Не успел ей сообщить, что сделал свой выбор в пользу бизнеса, — равнодушно пожимает тот плечами, а затем отталкивается от спинки стула и ставит свои локти на стол, прищурившись на папу: — А вот откуда об этом знаешь ты — вопрос.
— Мне, видишь ли, в принципе нравится быть в курсе дел членов моей семьи.
— Что, даже номинальных?
— Перестань, Мирон. Не помню, чтобы я относился к тебе, как к чужому, — напряженно отвечает отец.
Кажется, это не первый их подобный разговор...
— Можешь больше не утруждаться, — зло бросает парень. — Теперь, когда рядом есть
— Андрей, — укоризненно произносит Галина, бросив на меня недовольный взгляд.
Кажется, я была права в том, что далеко не все люди в этом доме рады моему к ним переезду. Если не хуже...
Глава 3. Мирон
— Скучаешь, красавчик? — определяет свою шикарную задницу Маринка на диван рядом со мной и тянется к моему лицу надутыми, обмазанными блеском губами.
В последний момент отворачиваюсь, потому липкий след остается на моей щеке, а не губах, на что следом раздается ее недовольное сопение.
— Я не умею скучать, малыш, — выразительно поднимаю я брови и обнимаю ее худые плечи одной рукой. Та мгновенно облепляет своим телом мой бок и начинает кружить длинным ноготком по футболке на моей груди. Кажется, у моей новой «сестрички» короткие и бесцветные ногти. К чему бы мне об этом думать?
— Как прошел день? — интересуется Марина.
— Нормально, — бросаю я и вновь вызываю ее недовольное сопение тем, что поднимаюсь с места, чтобы поприветствовать своего друга.
— Здоров! — жмет мою руку Савва и хлопает другой по спине.
— Привет, — киваю я, сажусь обратно и, не глядя, говорю Маринке: — Исчезни минут на десять.
Та досадливо фыркает, но просьбу мою исполняет и, нарочито раскачивая бедрами из стороны в сторону, покидает нашу ВИП-зону. Нет, мы с ней не состоим в отношениях, на которые, возможно, она рассчитывает. Просто варимся в одном кругу общения, и иногда мне удобен ее интерес ко мне.
Савва опускается в кресло напротив меня и серьезно спрашивает:
— Какие-то проблемы?
— Никаких, — равнодушно жму я плечами и отворачиваюсь в сторону.
— Излагай, — усмехнувшись, предлагает друг. — Вижу, что настроение паршивое не просто так.
Савва старше меня на три года и уже владеет фирмой звукозаписи, любезно предоставленной ему отцом. Парень он толковый, несмотря на то что является представителем золотой молодежи. Наверное, поэтому он мне ближе прочих моих приятелей.
— Да отчим опять сует свой нос в мои дела, — скривившись, произношу я. — Как-то вынюхал, что я поступил на менеджмент. Плюс моя «сестричка» будет учиться там же.
— Кстати. Что она из себя представляет?
— Хрен ее знает. То ли реально серая мышь, то ли делает вид. Еще не разобрался.
— Но разобраться планируешь? — с каким-то подтекстом давит он лыбу.
— Мой наивный братишка ею очарован. А я не хочу, чтобы она ему как-то навредила, если вознамерится.
— Так он и ее брат тоже. Или подавать дурной пример лишь твоя прерогатива? — ржет Савва.
— Заткнись.
С братом у нас отношения натянутые, но я люблю этого маленького засранца. Да, не подпускаю близко, часто прикалываюсь над ним, злю. Но ему и без меня хватает внимания отца и матери. Вот только если моя малявка-сестричка вздумает его как-то обидеть — она не жилец.
Блин, даже не верится, что она моя ровесница — такая крохотная, что жесть. А как она похожа на своего папаню... Разве что овал лица другой, да носик вздернут, как у лисички. Точно же, лиса. Маленькая, рыжая и хитрая плутовка. У них даже название особое есть, не помню какое. И ее глаза. Такие же насыщено-синие, как у Андрея, но их выражение... Смесь наивности, застенчивости и неуверенности в себе. И что-то еще. Притворство? Все та же хитрость? Хрен знает, но я обязательно разберусь.
Вскоре в зал подтягиваются остальные завсегдатаи, и мы с Саввой сворачиваем разговор в сторону других, привычных здесь тем. Рядом вновь оказывается Маринка, а Кристи, ее лучшая подружка, бросает на меня призывные взгляды. Они вообще любительницы посоревноваться за внимание парней. Как, впрочем, и остальные девчонки в нашей компании. И хрен знает, что ими движет. Желание заполучить статус девушки крутого парня? Или привязать к себе с перспективой на будущее? А может, просто сходят с ума от скуки за неимением более интересных занятий.
Вон, учили бы иностранные языки или занимались балетом, как некоторые вездесущие пианистки. И как у нее времени на все хватает? Получается, совсем не развлекается, не общается с друзьями? Есть ли вообще у нее друзья? Или все эти многочисленные занятия лишь прикрытие, чтобы тянуть деньги с Андрея, как думает моя мать?
— Слушай, Марин, как называются маленькие комнатные лисы, не знаешь?
— Эм... Тебе зачем?
— Неважно. Забудь.
— Фенек они называются, Мир, — подмигнув, подсказывает Савва и начинает ржать.
— Вы о чем, мальчики? — глупо улыбается Марина, хлопая своими наращенными ресницами.
Моя сестричка-фенек даже косметикой не пользуется, не то чтобы что-то себе нарастить... И при этом, должен признать, у нее вполне милая внешность. Не притворялась бы такой зажатой и скромной, утерла бы нос что Маринке, что Кристи с ее густыми и блестящими блондинистыми волосами. И опять — к чему бы мне об этом думать? По сути, мне было бы на нее плевать, вот только мать бесится, что она теперь живет с нами, и, естественно, хочет, чтобы я ее в этом поддержал. Был на ее стороне, как всегда. И я буду, чтобы позаботиться о брате и Андрее. Последний ввиду своих родительских чувств не сможет быть полностью объективным, чтобы понять, что его дурят. Меня же нашему фенеку не обмануть.
— Забей, Марин, — бросаю я и поднимаюсь: — Я домой. До встречи.
Я бы удивился, не застав мать в своей комнате, учитывая, что она весь день названивала мне на телефон.
Она беспокойно расхаживает у окна из стороны в сторону, но замирает и упирает руки в бока, стоит мне хлопнуть дверью за спиной.
— Ну? — требует она. — Теперь ты понимаешь, чем нам грозит переезд этой нахлебницы?
— Неужели перестанем кушать за ужином всевозможные сорта сыра? — притворно пугаюсь я, бросая ключи от машины на тумбочку. — Или придется пить вино на сто долларов дешевле? Мама, не пугай меня так, пожалуйста.
— Перстень паясничать! — чуть ли не визжит она, а затем вмиг успокаивается и говорит уже тише, тем тоном, каким обычно «продавливает» меня: — Мирон, наличие этой девчонки рядом в первую очередь ставит под угрозу твое собственное будущее. Как думаешь, кого Андрей предпочтет поставить во главе своей фирмы: тебя, неродного сына, или мужа родной дочери, которого она через пару лет обязательно притащит в наш дом?! А если на нее никто не поведется, что больше похоже на правду, не вздумает ли он отдать это выгодное местечко ей самой? Боже упаси! Но у нее же будет образование не хуже, чем у тебя!
— Спасибо, что запомнила, — хмыкаю я и падаю на кровать, закладывая руки за голову. — А ты случайно не допускала мысль, что я могу и сам всего добиться?
— Что за глупости? — фыркает она. — Тебе незачем ломать над этим голову! Вспомни своего отца. Ты же не хочешь закончить, как он? Не хочешь оказаться на улице? Жить в нищете? Чего-то добиваются только те, у кого уже что-то есть!
— Ага, — нехотя соглашаюсь я, вспоминая Савву. Смог бы он открыть свою фирму без финансовой помощи отца? Вряд ли.
— Нам нужно от нее избавиться! Достаточно было того, что ее мать, как комар, присосалась к кошельку Андрея. А теперь сама эта пигалица явилась к нам под нос, чтобы тянуть из него деньги уже напрямую. И, смотри-ка, строит из себя невинную овечку. Именно такие и обчищают тебя незаметно до нитки. Маленькая лживая стерва.
— И что ты предлагаешь? — без особого интереса спрашиваю я.
— Ее необходимо очернить в глазах Андрея. Показать, что ей нельзя доверять. Что родство с ней портит его репутацию в глазах друзей нашей семьи. И я уверена, что ты справишься с этой задачей. Верно, мой мальчик?
— Подставы? — ухмыляюсь я, даже не удивляясь кровожадности матери.
— Именно, — серьезно кивает она. — Сделай ее жизнь в этом доме невыносимой. Тогда, если Андрей не сообразит выгнать ее из дома, она сбежит сама, позволив нам всем дышать полной грудью.
— Я тебя услышал, мам.
— Замечательно, — улыбается она и направляется к двери. — Я очень на тебя надеюсь, Мирон.
— Ага.
Я закрываю глаза и устало провожу ладонью по лицу. Неужели мы с матерью оба пришли к выводу, что девчонка кривит душой? Или я так решил, потому что мама и до сегодняшнего дня капала мне на мозги о том, что в семейке фенека все как одна — лживые содержанки? Словно она сама не такая...
Вспоминаю лицо малявки, ее большие круглые глаза. Что-то в них таилось. Понять бы — что.
Сморю на время: одиннадцатый час.
Проверим, во сколько ты ложишься спать в субботний вечер, фенек?
Ее спальня на втором этаже, потому мне приходится спуститься со своего третьего. Дверь я открываю, не затрудняя себя постучать и даже не задумываясь, что может быть заперто. Я у себя дома. А она? Пожалуй, нет. Она гостья, как правильно заметила за обедом мать. Что бы ни думал по этому поводу ее отец, впрочем, как и она сама.
Спальня пуста, зато из ванной комнаты раздается шум воды. Я хмыкаю и прохожу к ее кровати, подхватываю с тумбочки телефон. Не запаролен — как недальновидно. Журнал звонков кишит входящими вызовами исключительно с номера ее мамы. Ни одного имени вроде «Машеньки» или «Коленьки». Не палится? Удаляет сразу, потому и телефон без пароля-блокировки?
И тут мое внимание привлекают разномастные листы бумаги, лежащие на покрывале аккуратной стопкой. Выхватываю один, нарушая порядок, и усмехаюсь. Стихи. Одна строчка написана аккуратным выверенным почерком, у другой — буквы разной величины и под каким-то наклоном, словно тот, кто их писал, куда-то спешил. Боялась упустить мысль?
Но кто бы мог подумать, да? Еще и поэтесса... Что же она не похвасталась очередным своим талантом за обедом?
Шум воды за дверью затихает, и я, отбросив лист, сажусь на кровать. Интересно, она выскочит из ванной обнаженной? Вот весело-то будет. Завизжит? Рассердится? Или позволит хорошенько ее рассмотреть? А может, поддерживая свою роль серой мышки, засмущается и спрячется обратно за дверь?
Когда она выходит закутанная с головы до ног в шелковую пижаму ядовито-розового цвета, я чувствую некоторую досаду и не сразу замечаю, как она замерла на месте столбиком. Жесть, как скучно.
— Значит, ты у нас скромница?
Глава 4. Любовь
После подробной экскурсии по дому я возвращаюсь в свою комнату. Кажется, мне начинает нравиться мой отец. Я ощущаю в нем чувство справедливости, мужскую харизму и желание заботиться о близких. Искреннее желание. А еще он обаятелен, и это качество у него словно врожденное, даже стараться не нужно. И его тонкий юмор... Он находит отклик в моем сердце.
Не успеваю я как следует насладиться послевкусием от общения с отцом, как в дверь аккуратно стучат, а через секунду в комнату входит Галина.
Я вся подбираюсь и сажусь на кровати ровней, а она осматривается, словно здесь впервые. Впрочем, комнату могли переделать специально для меня, и Галина действительно видит новое обустройство в первый раз. Она проходит к креслу и грациозно опускается в него. Вся ее поза кричит о том, что она у себя дома, что она, и никто другой, здесь хозяйка.
— Люба, думаю, я должна извиниться за поведение своего сына за обедом.
А вот это неожиданно, я даже теряюсь немного. Но вскоре собираюсь с мыслями и лепечу:
— Ничего страшного.