Помоги проекту - поделись книгой:
– Маргаритка! – гаркнул этот мужлан. – Тебя какой-то парень из книжного!
Выходит, ее зовут Маргаритка Крокус. Неудивительно, что она скрыла свое полное имя. К телефону она подошла не сразу. На заднем плане я слышал Рольфа Харриса,[5] распевавшего «Джейк – деревянная нога». После «Деревянной ноги» последовали «Два мальчика». Неужели в семье Маргаритки у кого-то есть пластинка, кассета, диск или видео с песенками Рольфа Харриса и этот кто-то действительно их
Наконец трубку взяла Маргаритка:
– Алло. Простите, что не сразу подошла, – тихим голоском извинилась она. – Я совсем замучилась с пастушьей запеканкой.
– Замучились ее есть или готовить? – сострил я.
– Готовить, – совершенно серьезно ответила она. – Если кружочки морковки не разложить равномерно, то запеканка будет безнадежно испорчена.
Я согласился и предположил, что она, видимо, законченная перфекционистка, вроде меня. А потом поведал о своих изысканиях в мировой паутине. Маргаритка сказала, что «Декоративная обивка для кукольного домика» у нее уже есть, зато она страшно обрадовалась «Миниатюрной вышивке» и попросила заказать для нее эту книгу.
Заканчивать разговор не хотелось, и я спросил, бывают ли кукольные лофты. Маргаритка пообещала справиться в Национальной ассоциации любителей миниатюры, членом которой она является, и заметила, что кукольные лофты, возможно, станут ее следующим увлечением.
Трубку я положил со странной смесью восторга и ужаса. Верный признак скорой влюбленности.
Вчера вечером мама разморозила пастушью запеканку – какое невероятное совпадение! Запеканку она приготовила пару недель назад, морковка валялась на поверхности предельно хаотично. Несомненно, это знак свыше. Спросил маму, что подвигло ее достать из холодильника пастушью запеканку.
– Голод, – ответила она.
Письмо от Гленна.
Зачем надо было добавлять «твой сын»? Сколько еще известных мне Гленнов служат сейчас в армии? Однако я впервые пожалел, что Гленн носит фамилию своей матери. «Барон Моул» звучит элегантнее.
Показал письмо маме.
– Надену норковую шляпку, – обрадовалась она, – выходит, не зря пылилась в шкафу тридцать лет. Вряд ли на плацу соберется много противников одежды из натурального меха, правда?
Сегодня утром к нам в магазин зашел толстяк средних лет и потребовал «Супружеские пары» Джона Апдайка, и чтоб они были в идеальном состоянии.
Я заметил, по-моему весьма остроумно, что «супружеские пары в идеальном состоянии» – это чистейшей воды оксюморон.
Толстяк раздраженно пропыхтел:
– Так есть или нет?
Мистер Карлтон-Хейес слышал наш разговор и, проворно отыскав книгу на полках с американской художественной литературой, вложил ее в короткопалые руки толстяка со словами:
– Увлекательный социальный документ о сексуальных нравах людей, у которых слишком много свободного времени, так я думаю.
Толстяк буркнул: «Беру». Выходя из магазина, он оглянулся на меня, и я отчетливо расслышал, как он произнес: «Охламон». Хотя, по зрелом размышлении, возможно, он сказал: «Оксюморон».
Днем в магазин заглянул Найджел – после посещения глазной клиники. Считается, что он мой лучший друг, но во плоти я не видел его месяцев шесть. Последний раз мы общались по телефону. Он тогда сказал, что терпеть не может провинциальных гей-клубов, куда люди стекаются, чтобы пообщаться и избавиться от комплексов; нет чтобы как в лондонских клубах – ради музыки и секса.
– В жизни есть не только музыка и секс, – возразил я.
– Вот потому мы с тобой такие разные, Моули, – ответил Найджел.
Меня потрясло, насколько Найджел изменился. Он все еще красив, но щеки слегка обвисли, и он явно давненько не подкрашивал волосы.
По виду Найджела было ясно, что у него неприятности.
– Врач проверил мне зрение, потом ужасно долго молчал, а затем спросил: «Вы сюда приехали на машине, мистер Хетерингтон?» Я ответил, что да, вел машину всю дорогу из Лондона. Тогда он сказал: «Боюсь, я не могу разрешить вам ехать обратно. Вы стали видеть еще хуже, чем прежде. Придется внести вас в списки людей с частичной потерей зрения».
Я отчаянно искал какие-нибудь слова поддержки, но придумал только:
– Тебе же всегда нравились темные очки, Найджел. Теперь ты можешь носить их круглый год, ночью и днем, и при этом никто не будет считать тебя выпендрежником.
Найджел оперся о столик с уцененными книгами, порушив стопку нечитаных «Поминок по Финнегану». Я бы подставил ему кресло, если бы оно у нас имелось.
– Как мне жить без машины, Моули? – вопросил Найджел. – Как мне теперь вернуться в Лондон? И как обозревать прессу, если я не могу читать эту сраную прессу?
Я сказал, что раз у Найджела частичная потеря зрения, то ему вряд ли стоит гнать по автостраде и уж тем более вливаться в лондонский трафик.
Найджел вздохнул.
– В последнее время я делаю столько опечаток! Уже несколько месяцев обычный шрифт могу разобрать только с лупой.
Я позвонил в «Попутный кеб» и попросил прислать за Найджелом такси, чтобы его отвезли в родительский дом. Диспетчер сообщил, что все таксисты в данный момент молятся в мечети о мире во всем мире, но он обязательно пришлет машину при первой же возможности.
Я посоветовал Найджелу освоить азбуку Брайля.
– Моули, да у меня же руки не тем концом вставлены, ты что, забыл?
Тогда я спросил, различает ли он цвета.
– Я вообще теперь мало что различаю, – угрюмо ответил он.
Кошмар! А я-то надеялся, что Найджел поможет декорировать мой лофт. Прежде у него было хорошее чувство цвета.
Я помог ему забраться в такси и велел водителю ехать в тупик Билла Гейтса, 5, район муниципальной застройки Хоумстед, рядом с Гленфилдом.
Найджел сердито рявкнул:
– Я пока не онемел, Моули!
Надеюсь, он не превратится в желчного слепца вроде мистера Рочестера из «Джен Эйр».
Утром позвонил Джонни Бонду из «Закат Лимитед», и мы снова сцепились из-за 57,10 фунта.
Он ехидно поинтересовался:
– Ну что, твой дружок премьер сварганил тебе справку?
Ответил ему, что мистер Блэр принимает в Охотничьем домике мистера Путина, пытаясь убедить его присоединиться к Британии и Америке в борьбе с Саддамом.
– Ему никогда не удастся втянуть Россию, Германию и Францию в эту преступную бойню, – объявил Бонд.
Экспресс-почтой пришла «Миниатюрная вышивка для кукольного домика в георгианском стиле».
Мистер Карлтон-Хейес приподнял брови.
Сказал ему:
– Если бы у нас в магазине имелся компьютер, мы могли бы заказывать книги по всемирной сети и удвоить оборот.
– Но, дружище Адриан, – возразил он, – наши дела и так идут неплохо. На жизнь хватает, расходы покрываем, да еще проводим свои дни среди благодатных книг. Разве этого мало?
Вопрос не был риторическим. Он искренне хотел знать. Я пробормотал, мол, конечно, мне очень нравится здесь работать, но, мой дорогой дневник, у меня руки чешутся затеять модернизацию. У нас даже касса механическая!
В обед я отправился на Рыночную площадь. Маргаритка в «Сельской органике» расхваливала лимскую фасоль женщине, лицо у той было такое мученическое, что не ошибешься – бедняга страдает депрессией в легкой форме. Когда несчастная ушла, прижимая к груди экологический бумажный пакет, я протянул Маргаритке бандероль:
– Вот, решил доставить лично.
Она извлекла книгу из конверта и вскрикнула:
– Мама, ее прислали!
У прилавка возникла высокая женщина с лицом симпатичной хрюшки. Отродясь не видел такой розовой кожи. То ли у нее дерматологическое заболевание, то ли лампа для загара подвела.
– Здравствуйте, миссис Крокус, – сказал я и протянул руку.
– Если не возражаете, я не стану пожимать вам руку.
Маргаритка, смутившись, объяснила:
– Мама считает рукопожатие анахронизмом.
Миссис Крокус взяла книгу и перелистала ее, сощурив и без того маленькие глазки. Маргаритка с тревогой наблюдала за ней, словно ожидая вердикта. Я и сам немного занервничал. Всегда чувствую себя неловко в присутствии женщин выше меня ростом.
– Не знал, что книга предназначена вам, миссис Крокус, – пробормотал я.
– Не мне, – ответила она, – но Маргаритку очень легко обжулить. Сколько вы просите за нее?
Я сказал, что книга стоит 21,95 доллара плюс 25 долларов за пересылку и упаковку.
– Сколько это в нормальных английских деньгах? – осведомилась миссис Крокус.
Я протянул ей счет.
– 29,75 фунта! За брошюрку в 168 страниц?
– Но ее доставили из Америки за три дня, миссис Крокус, – разъяснил я.
Швырнув книгу на прилавок, она взглянула на дочь:
– Если охота сорить деньгами, то дело, конечно, твое, но непонятно тогда, зачем мы с отцом экономим и гроши считаем, стараясь сохранить наш бизнес.
– Пожалуй, я заберу книгу, – сказал я.
– Пожалуй, заберите, – прошептала Маргаритка. – Мне очень жаль.
Вернувшись в магазин, я сообщил мистеру Карлтон-Хейесу что покупатель отказался от присланной по почте книги.
– Ничего страшного, Адриан, – махнул он рукой. – Уверен, в Лестере найдется человек, интересующийся миниатюрной вышивкой в георгианском стиле.
Электронное письмо от Рози:
Ади, ты слышал про взрыв на Бали? Моя подруга Эмма сейчас на пути в Австралию через Бали. Ты не мог бы позвонить в «Информацию о пострадавших»? У меня не осталось денег на мобильнике. Ее зовут Эмма Лекстон, ей двадцать лет.
Я ответил:
Информацию сообщают только ближайшим родственникам. Высылаю тебе 10 фунтов экспресс-почтой. Не показывай их Саймону. Пожалуйста, позвони маме. Она о тебе беспокоится.
Достопочтенный Тони Блэр, Джордан и Бекхэм не отвечают.
Только четыре человека пришли сегодня вечером на собрание Группы художественного письма Лестершира и Ратленда – я, Гэри Вялок, Глэдис Спок и Кен Тупс. Мы, как обычно, собрались у Глэдис в гостиной, украшенной изображениями кошек и фотографиями многочисленной родни.
Собрание открыл я чтением своего драматического монолога «Говорит Моби Дик», в котором излагается точка зрения кита на китобойный промысел.
Через несколько секунд Глэдис перебила:
– Ничего не понимаю. Что происходит? Это рыбка разговаривает или как?
Кен Тупс затушил сигарету в пепельнице-кошечке и поправил:
Поделиться книгой: