ЭТНОС. Часть вторая — ’Догма’

С Фредом выпиваем редко, он мечется по графству, как заяц на батарейках, разворачивая мои предприятия в мобрежим. Но когда всё же находится время посидеть, это всегда интересно.

— Милитаризация — идеальный драйвер промышленного рывка, — сообщает он устало. — Тут Перидор нам даже подыграл. Минусы у такого пути есть, и весьма существенные, поэтому мы собирались использовать другой бустер — колонизацию. Она работает не так быстро, но менее травматично для социума. Впрочем, одно неплохо совмещается с другим, ведь немалая часть войн в истории — войны за колонии.

— Колонии — это так важно?

— Колониальная экспансия создаёт инвестиционный капитал за счёт вывоза ресурсов и эксплуатации дешёвого труда. Инвестиционный капитал порождает промышленность, формируя промышленный капитал. В результате выстраиваются основные рынки: рабочей силы, финансовый, промышленный и товарный. Промышленный капитал обеспечивает экономику товарами, финансовый кредитует промышленный, это формирует спрос на рабочую силу, которая выводится из замкнутого круга аграрного самообеспечения, создавая рынок товарно-потребительский. Рабочему некогда растить себе хлеб и ткать лён для одежды, поэтому пролетариат есть субстрат для роста товарно-денежных отношений. То есть без колоний всё это тоже возможно, но с колониями гораздо быстрее и проще.

— Но тут же нет капиталистов, ты сам говорил?

— Как это нет? — заливисто ржёт Фред. — А я сейчас с кем разговариваю? Уж не с графом ли Морикарским, первым в истории страны промышленно-финансовым магнатом?

— «Владелец заводов, газет, пароходов…» — задумчиво процитировал я. — Ах, нет, не пароходов. Паровозов…

Паровозов у нас теперь аж два. Небольших и слабосильных, таскающих состав в восемь грузовых вагонов на плече всего в пару десятков вёрст. Оба — «артефактных технологий», то есть их просто протащили через кросс-локус, куда уходит один конец нашей железки. Второй упирается в тоннель, который ещё не готов, но вот-вот.

— Так вот кем вы меня видите, оказывается!

— Ну, шутки шутками, но ты самый богатый человек в Меровии. Правда, здесь, за отсутствием рынка акций, не привыкли учитывать в капитале владение производствами, а в золоте ты уступаешь многим старым родам. Но это и к лучшему, меньше завидуют. Мы вообще стараемся этот факт не выпячивать — туземные элитарии и так задолбали Перидора предложениями срочно национализировать твоё хозяйство. Он-то знает, что по факту это и так государственное, а остальным обидно. Это они ещё не знают, сколько у тебя теперь подданных…

Численность населения моего небольшого, по большей части занятого горами и лесом графства, за полгода выросла впятеро. И естественным этот прирост не назвать. Людей завозят через кросс-локус целыми вагонами. Перидор разрешил, но, в целях локализации иммиграционного бума, велел, чтобы они присягали лично мне. По законам Меровии это вполне допустимо, ещё со времён личных баронских дружин. Так что это в самом буквальном смысле «мои люди». Они могут покинуть пределы графства только в составе графского ополчения, если Император призовёт меня в строй. Просто так взять и свалить в закат, в отличие от моих весьма условно, но всё же свободных вилланов, им не дозволено. Потому что вилланы — подданные Императора, находящиеся в моей власти в силу аренды земли. А пришлые — не граждане Меровии, а мои личные люди. Это не крепостные, поскольку привязаны не к земле. Больше всего это похоже на европейский сервитут, личную зависимость. Я имею право распоряжаться ими полностью, а они лишены даже права на собственность — их имущество, включая то, с которым они прибыли, по закону моё, я лишь позволяю им пользоваться.

Теконис, уж не спрашивайте как, подобрал какой-то срез, свалить откуда жители были готовы хоть в крепостные, хоть в рабы, хоть тушкой, хоть чучелком. Проблема, с его слов, в том, что мы физически не имеем возможности принять всех желающих. Зато можем отбирать наиболее ценных работников — с технологическими компетенциями, военными навыками, здоровых, семейных, предпочтительно — с детьми. Очень удачно, что они практически не отличаются от здешних внешне, имеют сходную религию, а их срез имел технологический уровень, не намного превышающий здешний. Должны ассимилироваться без проблем, через пару поколений не отличишь.

Фред доволен — его (то есть, формально, мои) предприятия получили одновременно квалифицированную рабочую силу и рынок сбыта — переселенцам требуется жильё, одежда, предметы быта и так далее.

Мейсер недоволен — оплачиваю всё это я, то есть, на самом деле, он. Внешне экономика графства чудовищно убыточная, даже продовольствие пришлось закупать — формирующийся агрокомплекс не готов прокормить такую кучу народу. В следующем году, может быть, но не сейчас. Причём большую часть продуктов закупали не в Меровии, что снизило рентабельность проекта в целом. А что делать? Здешний рынок слишком маленький и инерционный, чтобы справляться с внезапными пиками спроса. Если бы мы попытались закупить хлеб для моего графства в соседних, то там бы тут же возник дефицит, бешено выросли цены, а значит, начался бы голод, который, к следующему году стал катастрофой из-за продажи нам зерна, предназначенного на посев.

Мы начали разработку угля и железа, гектарами рубим лес на строительство, заодно освобождая площади под земледелие и животноводство. Наши предприятия работают в три смены, но это приносит лишь колоссальные убытки. Причём, беспокоит сей факт, кажется, исключительно меня.

— Ты слишком подвержен монетарным стереотипам, — снисходительно разъясняет мне доктор Ерзе. — Твоё графство сейчас имеет фактически государственную автономию, являясь полностью экономически самостоятельным анклавом в составе Меровии. А государство обанкротиться не может.

Наши беседы имеют предельно неформальный характер, поскольку происходят исключительно в постели, между первым и вторым актом… хочется сказать, «любви», но нет. Просто коитуса. У Джулианы всё по плану — первый бурный секс, чтобы сбросить напряжение, перерыв, во время которого я восстанавливаю силы, всё же мне не двадцать лет. Потом второй акт, закрепляющий её разрядку, после которого она одевается и уходит. До следующего раза. Она красивая женщина, секс с ней неплох, но я отчего-то часто вспоминаю Олли. Наверное, хочется иногда иметь рядом кого-то, кто думает не только о своём удовольствии.

В перерыве мы пьём вино и общаемся. Чаще всего в формате «Док демонстрирует свою тупость и невежество, Джулиана подтверждает своё интеллектуальное превосходство».

— Но как же государственные дефолты? — возражаю я, припомнив кое-какие события времён моей молодости.

— Дефолт государства всегда обусловлен политическими, а не экономическими соображениями. Оно в любой момент может рассчитаться с долгами из-за безграничного запаса денег, источником которых оно и является. Но иногда для достижения целей удобнее отказаться от обязательств. Вспомни наш срез: самые мощные в политическом и экономическом плане державы имеют многолетний торговый дефицит и принципиально непогашаемый госдолг. Разве это как-то мешает их доминированию?

— Но погоди, — не сдаюсь я, — что значит, «безграничный запас денег»? Они же, получается, тогда ничем не обеспечены?

— Деньги никогда ничем не обеспечены, — вздыхает раздражённая моей глупостью Джулиана, — даже золотые монеты обычно не соответствуют своему номиналу, не говоря уже о принципиальной искусственности курса драгметаллов.

— Но как же инфляция?

— Ты всё время пытаешься воспроизвести курс экономики для первокурсников. Ты правда считаешь, что я с ним не знакома? Инфляция почти никогда не является денежным феноменом и не связана с торговым дефицитом. От этих заблуждений давно отказались даже в нашем срезе. Деньги вообще не то, что думают про них обыватели. Не товарный эквивалент и не расчётное средство. Это инструмент реализации экономической власти над определённой территорией. Ценность денег создана государством, им же поддерживается, поэтому государство никогда не может исчерпать свой денежный запас.

— Тогда зачем оно собирает налоги? — возразил я. — Раз все деньги у него…

— Хороший вопрос! — смеётся Джулиана. — Зачем ты их собираешь, граф Михаил? Ведь деньги, которыми они выплачиваются, это твои же… Как их назвали, «михалки»? То есть ты их одной рукой раздаёшь, а другой — забираешь. Зачем?

— В графстве есть налоги? — поразился я. — Я думал, их Перидор собирает через церковь…

— Ты даже этого не знаешь? Графство Морикарское имеет налоговый иммунитет на двадцать лет. За твои, кстати, личные заслуги перед Короной — ты же Императору жизнь спас. Так что налоги тут собирает само графство.

— И зачем я это делаю? Учитывая, что мы сейчас по большей части содержим наших налогоплательщиков за наш же счёт?

— Налогообложение служит инструментом для проведения экономической политики. Во-первых, обеспечение спроса на валюту. Как нам навязать консервативному сельскому населению новую единицу меры стоимости? Объявить её единственным средством уплаты налогов. Где люди будут добывать для себя средства для уплаты налогов? Работая на нас, потому что именно мы источник валюты, больше её негде взять. Поскольку установленная нами валюта, пресловутые «михалки», нужна всем и каждому для оплаты налогов, начинает формироваться рынок, где люди совершают сделки с этой валютой, обменивая её на труд и товары.

— Не смотрел на это так…

— Но это ещё не всё. Налогами регулируется поведение экономических агентов. Управляя налоговыми ставками, вводя дополнительные налоги или, наоборот, создавая налоговые льготы, мы стимулируем одни виды деятельности и дестимулируем другие. А ещё налоги — инструмент достижения социально-экономических целей. Например, у нас есть цель в перспективе снизить доходное и имущественное неравенство, которое в сословных обществах чрезмерно и демотивирует нижние страты. Поэтому сейчас вводится прогрессивная шкала налогообложения, под предлогом увеличения общественных расходов — например, строительства жилья для переселенцев…

— Чёрт, как всё сложно, оказывается… Но как же тогда…

— Хватит болтовни! Я не намерена валяться в твоей постели весь вечер!

И мы переходим к тому занятию, для которого она приходила.

Глава 2. Экспансия на юг

Тоннель пробили, когда в Меровии уже лёг снег. В ожидании эпохального события в графство примчался Император, и мы с Нагмой неделю выхаживали простуженную едва не до пневмонии Катрин. У неё не та масса тела, чтобы скакать часами по морозу верхом, а Перидор с момента покушения, кажется, не доверяет каретам. Девочка всё время порывалась подняться с кровати и идти к отцу, чтобы встать у трона маленьким стойким оловянным солдатиком, но я её не пускаю, а она слишком ослабла, чтобы настоять.

— Я опять умираю, как тогда? — спрашивает она.

— Ничего ты не умираешь, — шипит на неё Нагма. — Выдумала тоже! Пап, скажи ей!

— Твоя жизнь вне опасности, моя принцесса!

— Ты снова спасаешь меня, мой паладин! За это я позволяю тебе один поцелуй!

Я наклоняюсь над постелью и очень серьёзно целую ребёнка в сухие, потрескавшиеся горячие губы. Я паладин, у нас любовь, нам можно.

— Ты любишь меня? — требовательно спрашивает Катрин.

— Я люблю тебя, — отвечаю я без малейшей иронии.

Для неё это очень важно сейчас. Наверное, я единственный человек, который говорит ей о любви. От Перидора хрен дождёшься. А, нет, не единственный.

— Я тоже тебя люблю, мелочь! — чмокает её в ухо Нагма. — А теперь давай тебя вылечим!

— Ой, у меня же в ухе теперь звенит! — возмущается принцесса.

— Любовь требует жертв! — решительно отвечает моя дочь.

Бронхит принцессы вполне вылечивается средствами традиционной медицины, но я всё же рисую её — из интереса. Сейчас мир совершенно не возражает против того, чтобы Картин выздоровела. Возможно, Теконис прав, и Нагма что-то серьёзно поменяла в нём. Теперь это мир живой принцессы и мёртвого принца, а не наоборот. Но может быть, это просто череда совпадений. Во всяком случае, ускорить выздоровление удалось без проблем, и на церемонию торжественного открытия она отправилась вместе с отцом. Стояла такая трогательная, в шубке, рядом с делающим вид, что её нет, Перидором. Вот же он жопа венценосная!

Технически тоннель функционирует уже почти месяц. Я выезжал на ту сторону полюбоваться — там тепло, почти жарко, горы служат климатическим разделом. Субтропическая растительность, буйство красок, феерия жизни, не то, что суровая наша Меровия. Что? Я сказал «наша»? Забудьте. Ещё немного потерпеть — и домой.

Сейчас в тоннеле уже проложен одноколейный железнодорожный путь, на той стороне организована наспех фактория, и Его Величество ждёт небольшой сюрприз.

Свистит паровозик, над жерлом тоннеля разворачиваются, как занавески, два флага, Меровийский и графства Морикарского. Раздвигая их, из тоннеля выезжает в облаке пара локомотив. За ним открытая платформа, заваленная дарами тропической природы — экзотическими фруктами, плодами местной разновидности хлебного дерева, бананами-бататами, или как оно тут называется. Это продовольствие, это хорошо, это нам надо. Но куда важнее то, что выглядит совершенно не впечатляющие — большие, метра полтора в диаметре, серые невзрачные шары, сложенные пирамидой, как пушечные ядра. Это полимеризованный сок гевеи — натуральный каучук. Справим к весне принцессе калошики, чтобы не мочила ножки и не простужалась. А ещё это прорезиненные плащи солдатам, покрышки коляскам, прокладки для паровых машин… Многое, многое меняет в этой жизни каучук.

Перидор смотрит на изобилие строго, но одобрительно. Он прекрасно понимает, что это лишь первая платформа из тысяч и тысяч тонн товарных потоков, которые сформируют совершенно новый для Меровии рынок колониальных товаров. То, что поступало крошечными партиями втридорога через Багратию и Киндур, обогащая целую цепочку посредников, теперь хлынет потоком в эти холодные земли. И каждый заштатный барон с родовыми землями, до границы которых можно доплюнуть со стены замка, захочет себе к завтраку какаву, к обеду — манго, а на ужин — омлет из страусиных яиц. Для этого ему понадобятся деньги, в которых он ранее не нуждался, потому что вилланы его и так кормят, в рамках натуральной ренты. Возникнет мотивация к вступлению в товарно-денежные отношения, а значит, к развитию не только натурального, но и товарного хозяйства. Так, шаг за шагом, будет формироваться внутренний товарный рынок, на котором возникнет спрос на логистику с её мощёными дорогами и на финансовую систему с её банками. И мы им это всё дадим, у нас давно готово. Успешные и хитрожопые бароны разбогатеют, большая же часть аристократии разорится к чертям. Первых мы обложим прогрессивным налогом, вторых сначала прокредитуем под залог земель, а потом выкинем на мороз… То есть, простите, на государеву службу. Пусть жалование получают, раз хозяйственники из них никакие. Титулы их превратятся в громкие, но пустые ярлыки, зато у Перидора не будет проблем с формированием офицерского корпуса и занятием административных должностей в колониях. Кстати, о колониях…

— Ваше Величество, прошу, — делает приглашающий жест Мейсер.

Товарный составчик с дарами тропиков уже отогнали в тупик, где ударными темпами строится перевалочная станция «Морикар-товарная», а к платформе, тихо пыхтя, подкатывает первый в этом мире пассажирский поезд. Всего три вагона, но каждый — класса люкс. Специальный Императорский Литерный, называет его в шутку Фред.

Вслед за Императором в вагон упрямо направилась принцесса, и тот снова сделал вид, что не замечает девочку, но я отметил, как он чуть-чуть, почти незаметно, посторонился, давая ей безопасно перешагнуть слишком большую для коротких детских ножек щель между платформой и ступеньками.

Не безнадёжен, может быть.

Паровозик свистнул, дёрнул, лязгнул. Завешенный флагами тоннель поплыл навстречу и поглотил нас. На составе зажглись карбидные фонари, осветившие грубо обтёсанные стены, укреплённые кое-где деревянными распорными конструкциями. Да, не столичный метрополитен. Мрачновато, но впечатляюще — километр скалы проковырять.

Состав вынырнул на солнце — это ещё не конец пути, просто попутное ущелье. Условно попутное, но проще сделать небольшой крюк, чем долбить камень.

— Красиво, Кать, да? — спросила Нагма у принцессы, но та лишь кивнула коротко.

Рядом с отцом она лишь безмолвная статуэтка, обозначающая присутствие. Все чувства — потом. В ущелье действительно очень живописно — каменные склоны, заснеженные вверху и серые внизу, а по земле цветочный ковёр — там, где его не попрали грубо проложенные рельсы. Увы, хрупкую замкнутую экологию этого места мы порушили навсегда — с южного тоннеля тянет тёплый воздух тропиков, с северного — морозное дыхание Меровии. Если здесь обитала какая-нибудь эндемичная горная выхухоль, то ей не повезло. Станет жертвой прогресса. Но пока красиво.

Восемь километров извилистого пути — и второй тоннель. За ним, как мокрая, горячая, облитая духами подушка на лицо — атмосфера новых возможностей.

Перидор нетерпеливо перешагивает на временную дощатую платформу, оглядывает бревенчатые стены фактории «Форт Док». Клянусь, это не моя идея. Само как-то. Забывшись, поддерживает за локоток перепрыгнувшую принцессу. Девочка застыла, не веря своему счастью, — первый тактильный контакт с того самого дня. Император и сам не заметил своего жеста, но я бы сказал, что лёд треснул. Что по здешней жаре и неудивительно.

— Ваше Величество, — торжественно объявляет Мейсер. — Соблаговолите лично поднять флаг Меровии над этими землями?

Простые времена. Пришёл, воткнул палку с тряпкой, сказал: «Моё!» — и оно твоё. Если сможешь удержать, конечно. На стенах, выстроенных в три наката из меровийской сосны, стоят небольшие, но уже казнозарядные картечные пушечки, а в наскоро сооружённых щитовых казармах расположились экспедиционные войска графа Морикарского, набранные из иммигрантов с военным опытом. Так что мы сможем. Туземцы тут пока всё больше с копьями и стрелами тусуются, да и нет им большого резона на нас нападать. Не сейчас, когда они ещё до усрачки рады стеклянным бусам и дешёвым железным ножикам — или что там им впаривают наши эмиссары в обмен на фрукты и прочее. Для решительной борьбы с проклятыми колонизаторами надо сначала пару поколений потусоваться в метрополии, получить там образование, натурализоваться среди её элит… Тогда, конечно, придёт осознание, что ты по жизни второй сорт, и станет обидно. А сейчас они счастливы прийти под руку императора Перидора. Потому что фруктов и какао у них как говна, а такие прикольные бусики не каждый день предлагают.

Флаг рывками пополз вверх, а когда он достиг верхней точки флагштока и затрепетал на ветру, Мейсер громко и торжественно заявил:

— Отныне и впредь это земли Меровийской Империи, да стоит она вечно!

Пушки на стене грохнули холостым зарядом, и Перидор заметно вздрогнул, резко побледнев. Нет, долго ему ещё то покушение икаться будет. Принцесса Катрин тихо взяла его за руку и сжала её. Он даже взглядом её не удостоил, но и руку не отобрал. Так и стояли вместе, пока Мейсер речь толкал. Про прирастающее новыми землями величие.

С почином нас. Точнее, меня. Как будущего генерал-губернатора колоний. Не, ну а кто ещё? Не Джулиана же будет за меня отдуваться?

* * *

Его высочество граф Михаил Док Морикарский, промышленник, меценат, спаситель Императора и вообще гений эпохи, отбыл в своё свежепожалованное генерал-губернаторство в колониях. Оставил графство на управляющих, а сам, значится, устремился к новым свершениям. Потому что кому ещё доверить такое важное дело? Шутка ли, за сутки Меровия более чем удвоила свою территорию! Мы щедро, хотя очень приблизительно, нарисовали границы новых владений, благо оспаривать их некому. Карта-то всё равно только у Перидора на стене, у остальных нет аэрофотосъёмки с высотных беспилотников, поэтому даже у Багратии с Киндуром от южной части материка только приблизительно прорисованные побережья. В ближайшее время это никак не освоить, так что на вырост взяли.

В общем, графья Морикарские отбыли в джунгли кормить москитов во славу Империи, а мы с Нагмой, отделившись от их виртуальных шкурок, направились домой.

Странно представить, что здесь прошло времени всего ничего. По нам даже толком соскучиться не успели. Только Онька немедленно повисла на прибывшей с нами Лирании, требуя отчёта в подарках, которые та обязана привезти любимой младшей сестричке. Уложить в голове все эти разнонаправленные «таймпроекции» и «временные лаги» получается, наверное, только у Текониса. Но он слепой и жуткий. Возможно, это как-то связано.

— Тебя тут… Ждёт, — сказал Дмитрий кисло. — Сделай с ним что-нибудь, а то он уже всё выпил и всех достал. А если он не перестанет клеиться к Альке, я ему морду разобью.

И кто же у нас такой симпатичный? Ну, да. Вариантов немного.

— Здравствуй, доченька! Ах, как выросла! Ах, какая красавица стала! — засюсюкал совершенно отвратительным неестественным тоном Калеб. Он вообще живых подростков видел когда-нибудь?

— Отстань, — мрачно бросила Нагма и быстро ушла в дом.

Испортил настроение, мудила рыжий.

— Чего тебе надо? — спросил я неласково. — Говори и проваливай.

— Вижу, мне тут не рады! — ненатурально обиделся он.

— Угадал.

— А я, между прочим, о вас забочусь! Всё бросил, примчался, сижу тут, скучаю, и ради чего?

— И ради чего же?

— Предупредить вас! Вы в большой опасности!

— Дай угадаю… Ты, гандон штопаный, кому-то трепался про Нагму?

— Что за выражения? — возмутился Калеб. — «Гандон», «трепался»… Я, в конце концов, отец твоей дочери!

Я молчу и смотрю на него.

— Да, «отец твоей дочери» в данном контексте звучит странно, — признал он. — Но так уж получилось. Нагма — твоя дочь, ты её растишь, я не претендую. Но я же её отец, хотя ей от этого одни неприятности.

— И насколько серьёзные на этот раз?

— Чертовски, — признался Калеб. — Но я не «трепался», как ты выразился. У меня тупо не было выбора. Я облажался и встрял в неприятности из-за того, что…

— Мне плевать. К делу.