Марргаст. Первое семя тьмы

Потом настало время клеймления. Длинной металлической иглой, обмакнутой в баночку с чернилами, на шею смага наносилась извилистая «Азес», первая из букв алфавита. В комнате, светлой от тысяч заточенных в банки светлячков, седая мастерица работала четко и быстро.

Набитая рука металась между оголенной кожей и подносом с инструментами с фантастической скоростью. Когда очередь дошла до меня, я заметно разнервничался. Не люблю иглы. И боль. И когда это объединяли с моей персоной.

Последним ритуалом стало вручение крохотных серег из золота − знак последнего сына Рода. Необходимый для смерти-при-жизни и служивший доказательством того, что смаг всегда будет один.

Как оказалось, мне ничего не приготовили.

− Уж с тебя-то хватит мертвого металла, − сухо улыбнулся Фес, намекая на перстень, который не смог срезать с моего пальца некогда умелый кузнец, ныне подчиненный Братства.

Тогда они сказали, что без ущерба руке избавиться от украшения не удастся. А теперь получалось, что эти старые лисы пытались зажать лишнюю монету.

Так и закончился отсев плевел.

Кончилась долгая пытка изучения и разбора нас на составляющие. Я оказался более подходящим для механизма войны, чем резкий и несгибаемый Велес с его предрасположенностью к теням, что бы это ни значило. Как глупо… Да теперь и не важно.

Нас посвятили в смаги. Тайн, которые наставники скрывали от тех, в ком были неуверенны, оказалось немного.

Первой и самой важной лично для меня стал секрет уничтожения шишигари. А именно − что это невозможно. Не в человеческих силах разрушить темную сущность. Во время охоты их просто лишали боевых элементов. Вносили в их целостность смятение, как бы бросая гальку в тихое озеро. Отделяли лишнюю призрачную плоть и запечатывали ядро в глиняном предмете, замешанном на мертвой воде.

После выполнения ритуала запечатанная тварь уже не могла самостоятельно выбраться наружу, даже будучи по своей сути не материальной. Как предки додумались до столь хитрой технологии, нам не раскрыли, как и место, где хранили скопившиеся за многие века сосуды. Но мысль, что где-то есть подземелье доверху набитое чудовищными тенями бога смерти, заставляла мои руки потеть. Вот же рисковые люди, просто безумцы…

Наконец-то, нам продемонстрировали все виды и формы снаряжения. Наставница Веленика рассказывала о каждом инструменте отдельно. Паучий Ловец − тонкая веревка, собранная на конце в сложное переплетение из десятков узелков и петелек, задерживала призрачную тварь, опутывая не хуже реальной паутины.

− Главное, чтобы мимо нее пролетели или проползли. А там не выпутаются. Будут дергаться, возиться, и лишь сильнее себя стянут. Отчего-то эти твари ой как не любят путаницу.

Не менее полезным в деле оказался фонарь. Для работы брался любой по форме и виду, только вот свечу для него делали из воска мертвеца. Подобная свеча служила своего рода краткосрочным кощунством. Зажигая ее, следящий за фонарем расширял возможности смагов видеть изнанку реальности.

Они переходили во Тьму еще глубже, одновременно отрезая тварь от своего носителя. Опасность такого метода заключалась в том, что пока свеча горела, никто не мог вернуться обратно к живым.

− Вы можете полагаться на снаряжение. Но не забывайте: самое главное в битве вовсе не ваше оружие. Самое главное − крючок. Без него вы пропадете.

Новопосвященные смаги переглядывались, пытаясь вспомнить значение этого термина. Напрасно. Кроме рыболовной снасти ничего на ум не приходило.

Веленика снисходительно жмурилась, удовлетворенная нашей беспомощностью. Ладонь ее беззвучно постукивала о колено неким крохотным предметом. Когда она разжала руку, мы увидели малахитовый диск размером с крупную монету.

− «Крючок». Вещь, которая удержит вас на землице славской. Самое главное сокровище. Глядя на нее, вы будете знать, кто вы и что потеряли. Крючок не позволит мозгам затуманиться, если шишигари начнет влияние.

Я вспомнил кое-что. Детская игрушка, лошадка, висящая на алой ленте. Радогост привязал ее к своему мечу. Так вот значит, зачем … Многое прояснялось.

Каждому из нас наказали выбрать себе «крючок», который требовалось непрестанно носить с собой. Проблема заключалась в том, что за время обучения мы так и не обзавелись личными вещами, которые бы подошли на эту роль. В особенности это касалось меня. В день столкновения со смагами при мне не было ничего, кроме колдовского инвентаря.

Пока я мучился, соображая, как выкрутиться, Мечеслав справился с заданием и пытался направить все внимание на выбранный «крючок». Старенькая ложка с частично обломанной ручкой была у него с детства. Остальных удивляла эта странная привычка – есть только с ее помощью. Новообращенный смаг лишь пожимал плечами.

− Она крепкая, моему отцу принадлежала. Да и дед говаривал, что осина любой яд обезвредит. Так что я вдвойне защищен − Родом и древом предков.

Наблюдая за моими страданиями, молодой смаг отворачивался и тихо гоготал. Скотина.

Я вновь осмотрел свою полку на наличие подходящего предмета. Тут лежал кинжал охотника, временное оружие, пока не изготовят индивидуальное, точно под меня. Еще несколько талисманов вроде заячьей лапки, кусок мела, парочка одолженных книг и кружка. Все.

И что из перечисленного могло послужить защитой от морока? Каждая вещь являлась бы для меня настолько личной или хоть сколько-нибудь важной, чтобы стать якорем, спасающим рассудок в грядущем шторме безумия? Злополучное кольцо?

А ведь нам рассказывали, что происходит со смагами, которые уходят слишком глубоко во Тьму. Стать призрачным останком, утратить разум и воспоминания о прошлом, и бродить в таком состоянии среди чудищ той стороны − что может быть хуже? Ах да, забыл! Меня же там еще и ждали!

Нет, нельзя отвлекаться. Мысли о прошлом приносят боль и разрушение. Пускай себе лежат на дне, придавленные грузом тысячи важных целей. Только будущее. Только месть трехрогой твари.

***

Утро началось с очередного испытания. Нас и не думали оставлять в покое, будто приобретенный нами статус ничего не значил для старших.

Мы собрались перед крепкой железной дверью, которую при новом поколении смагов прежде не открывали. Нас впустили внутрь, предлагая спуститься на уровень ниже, где уже поджидал мой старый знакомый Ойла.

Я не видел старого ворона с тех пор, как он и его дружки натравили на меня многоногую шишигари. Он приветственно оскалился и помахал худой рукой. За время своего отсутствия Ойла, казалось, стал еще худее. Неприятное и какое-то брезгливое ощущение вызвала его скрюченная фигура, темнеющая на фоне жутких врат.

− Добро пожаловать, дети грязи, − сказал он, зачем-то упоминая унизительное прозвище малых народцев, которое они дали людям. − Из целой кучи бесформенной жижи мы отобрали самые крепкие комки и попытались придать нужную форму. Осталось обжечь вас в печи, прежде чем станет ясен конечный результат.

− Мы вроде уже получили титул и право на оружие, − заметил Лука, светлый веснушчатый парень, с которым я жил одно время, пока он не перебрался к своим друзьям.

− Это не испытание, а закалка духа. И вы будете проходить ее довольно часто. Если, конечно, хотите выжить, хе-хе.

Ойла прошел взад-вперед вдоль стоящих рядком смагов. Взгляд выцветшего глаза в ободке лопнувших капилляров на миг остановился на мне.

− Думаете, что узнали все секреты? Теперь сможете дать шишигари отпор, ведь на вас навесили такую красивую золотую побрякушку? Глупые бараны. Сочные овечки! Сколько не воображай себя хищником, копыта в когти не превратятся. А волк − он тут, рядышком. За спиной, ха! − его клюка несколько раз врезалась в массивные створки.

− Мы будем сражаться? − спросил кто-то. Старик смачно сморкнулся в рукав своего балахонистого засаленного одеяния.

− Всегда. И в первую очередь с собой. Но если ты про то, что встретит вас за этой миленькой дверцей, то пусть будет секретом! − Он нежно улыбнулся. − Уверяю, мои дорогие, вы будете впечатлены. Обрадованы. Смущены. Никто не останется равнодушным.

− Нас не предупредили. Мы не брали с собой оружие, наставник.

− Кто говорил об оружии, недалекий осел?! Оно не понадобится!.. Только вы, и только ваша душа. Смаги должны уметь подстраиваться. Гибкое дерево самое крепкое.

Он успокоился так же быстро, как и вспылил. Вернулась прежняя полуулыбка. Врата за его спиной стали разъезжаться под действием невидимых механизмов. Ойла отошел в сторону, делая приглашающий жест.

Из глубин распахнувшейся бездны доносилось легкое шипение. Разглядеть, что же скрывалось внутри, не получалось, как ни старайся. Возможно, там нас поджидало целое полчище теней Чернобога. Я почувствовал предвкушение. Должны же новички наточить клыки перед большой охотой.

− Вспомните главное правило Братства Тишины, − дал подсказку Ойла, уползая в тень. − И веселитесь, благородное дело должно приносить удовольствие!

Ну почему старики так любят говорить загадками?

Мы сделали шаг в мягкий полумрак зала.

Глава восьмая

«Живь есть не что иное, как энергия всего сущего в самой простецкой формулировке деревенского люда, который интуитивно чувствует эту эфемерную субстанцию, сопровождающую его по жизни, но не способен обличить ее в более возвышенную форму. Живь скорее является дыханием земного диска, чем осознанным существом. Она существует обособленно от остального пантеона, как независимый абсолют, и исполняет роль объединяющего начала у всех ныне живущих видов»

«Теория происхождения заблуждений». Ученая голова Малик Торецкий

Я осторожно отворил дверь, скинул рубаху и на цыпочках прошел в покосившуюся избу. За окном только-только начало свой путь жаркое око Ярило, похожее на отверстие в трубке дядьки Петра, когда он курил любимые травы. Оттуда шло такое же трепетное алое свечение.

На потертой скатерти лежали остатки скудного ужина. Я запустил зубы в несвежий кусок хлеба и глотнул из кувшина козьего молока. Все равно вкуснее, чем совсем ничего. За спиной раздалось недовольное шуршание. Я не стал оборачиваться, и так понятно кто это шумит.

− Опять всю ночь квасил? По запаху чую, что так и есть. Хоть бы этой вашей браги вовсе не стало. А, чего молчишь, старый?

Хриплый и довольно злой голос ответил не сразу.

− Сам-то где шлялся? Небось, ходил к этим поганым колдунам, цыганью перекатному!.. Делать тебе нечего.

Цыгане? А, ну да, я же с ними хотел сбежать. Но при чем тут опять колдуны? Это слово отозвалось старой зудящей болью.

− Тебе, трухлявый пень, везде волшба видится. Даже в луже, которую ты сам делаешь от пьянства, − Я обернулся. Сгорбленная фигура отца заслоняла потухший очаг. Он сел ко мне спиной, лица не видно, только пряди волос трепались от случайного сквозняка. Сначала казалось, что он не расслышал.

Потом мертвым ветром прошелестел:

− Не надо было тебе рассказывать. Ничего ты так и не понял.

Горечь его слов заново подняли в груди темную волну.

− Да, черт возьми! Как я могу тебе после этого верить?

− Ты не знаешь, о чем говоришь, глупый мальчишка. Я защищал тебя.

− Она была моей матерью!

− Она желала тебе зла!! − Его голос налился силой. Откуда только взялось у человека, сломленного жизнью, столько ненависти и яда? − Пыталась ведьмаченком сделать, учила своим бесовским хитростям, словно… словно не под едиными богами ходим!

− Трюки, − простонал я. − Она показывала мне трюки. Обычная ловкость рук.

− То было зло! Нас отравляла ее ложь. Но ты не слышишь, − Он сплюнул, − ты до сих пор ею ослеплен.

− Конечно, не слышу! Я ведь не полоумный волхв, оборжавшийся мухоморов! Ай, Каш и все его слуги – она ведь была твоей женой! Единственной женщиной, способной тебя полюбить. Она думала, что колдует. Ду-ма-ла. Но это невозможно! Колдовства не бывает! − Я почти задыхался от гнева и горечи. Долго сдерживаемые эмоции, наконец, вырвались наружу единым бурлящим потоком. − Понимаешь ты это со всеми своими несуществующими богами, или нет?!

Отец удосужился обернуться, медленно повернул голову в мою сторону. Сильно он сдал в последнее время. Глаза аж в череп ввалились. Страдаешь, да? Тяготит вина за загубленную душу? Ничего это поменяет, чудовище, женоубийца!

− Она никогда не была ни моей супругой, ни твоей матерью. Проклятая бестия обманом проникла в деревню, чтобы заполучить желаемое. Она хотела забрать тебя, − Отец тяжело сглотнул и поморщился. Болен. Давно. Я ведь знал, что так и будет. Споры с ненормальным бессмысленны, каждый раз он повторял одно и то же.

Неправильно, я должен… Ай, как же болит палец!

− И ты пошел рассказывать эти бредни другим, − продолжил я. − А они и поверили. Сколько вас участвовало ее в казни? Десять, двадцать? Вся деревня? И уж не с благословения ли старосты вы вешали ее в том сарае?

− Так надо было, − упрямо бубнил он.

− Тогда чего же вы правду скрыли? Подожгли все вместе с телом. Может мне стоит пойти и рассказать о вашем поступке светлому князю? Посмотрим, как Он нас рассудит!

Отец попытался рассмеяться, но получилось лишь жалкое бульканье.

− Мне не жаль своей жизни. Но твоя!.. Я должен уберечь тебя от клейма ведьминского отродья. Уходи. Можешь написать Бориславу, пускай это место исчезнет. Оно прогнило. Я чувствую запах тлена.

− Безумец, − затравленно прошептал я.

− Запомни главное – цветы зла. Они скоро взойдут. Боги бессильны.

Моя рука внезапно прошла сквозь стол. Око Ярило за окном потухло и стало черным угольком.

− Я сделал все, чтобы отсрочить предназначенную тебе судьбу. Прости меня, Ваня.

Стало очень жарко. Пот катился солеными струйками за пазуху. От ослепительной боли, словно мою руку сунули в костер и держат, хотелось закричать.

Глаза всегда лгут… Они лгут!

Я должен был вспомнить.

− Ты же мертв, отец. Я возвращался в Устенницу и видел твою могилу.

Его лицо тронуло гниение. Один глаз выпал и подкатился к моим лаптям. Игриво подмигнул. Стены сворачивались, как пергамент, отовсюду бил зеленый свет…

Вставай. Опасно. Вставай, дитя.

Женский голос?

***

Морок лопнул, как пузырь. Я очнулся: тело свело, скрючило в бараний рог, а проклятое кольцо будто пыталось насквозь прожечь палец. Вокруг висел густой туман. Приподнявшись на локтях, я вспомнил, где нахожусь и во что умудрился влипнуть в очередной раз.

В центре подземного зала, окруженная дымовыми водоворотами, сидела она. Мавка.

Зеленоватое, в белых яблоках тело растянулось на каменном полу у центральной скрученной колонны. Брюшные мешочки мавки производили тихое шипение, выпрыскивая по сторонам дурманный смог.

Я разглядел безглазую морду, спутанные волосы, круглую пасть, которой она медленно и упорно обгрызала ступню Мечеслава. Черный узкий язык скользил по каблуку сапога. Смаг стонал, но сновидение держало крепче.

Выходит, наставники решили не подпускать нас сразу к шишигари, а просто натравили змееподобную хищницу, ужас болот.

Пошатываясь, я сумел подняться. Кроме меня в сознании находились немногие, да и они были не в состоянии сопротивляться. Стоны, плач, смех. Отражения прошлого не желали их отпускать. Значит, надо выдернуть их силой.

− Очнитесь!! − заорал я. Мавка дрогнула, отрываясь от трапезы. Если бы ноги нормально слушались…

А они слушались. Как только тварь заскользила на звук, трепеща от ярости, я бросился к выходу. По пути пнул хихикающего Имера, перепрыгнул через Стану-лучницу, дочку городского сотника. Они зашевелились.

− Вставайте, дурни, вас же съедят! − голосил я. − Проснись и пой, гордый народ Славии! Воспрянь! Воспрянь и дай бой злу!!

Не знаю, почему на ум просилось именно это.