Помоги проекту - поделись книгой:
Николай Якутский
Наш берег
Приключенческая повесть
Самолет в тумане
С моря полз густой солоноватый туман, заполняя тундру...
Трудно и опасно человеку неопытному передвигаться сейчас по снежной пустыне. А Настя спокойна. Что туман! Сколько раз косматые пурги набрасывались на нее вдали от жилья, и Серый всегда выводил упряжку, куда надо.
Девушка взглянула на любимца: пес странно себя ведет. Учуял что-нибудь? Вострит уши, принюхивается к сырому воздуху...
— Чего ты, Серый? — Настя потрепала собаку по голове.
— Ы-ыы... Ы-ыы... — тихо скулит вожак, убеждая хозяйку, что имеется повод для волнения.
Настя прислушалась. Далеко-далеко, над морем, гудит мотор.
— Вроде что летит-едет? — удивилась девушка.
Шум мотора рос — он уже где-то над головой. Жаль, в тумане ничего не увидишь...
Погудев над тундрой, самолет, как казалось, поднялся выше и повернул назад.
— Однако, неладно с ним, — вслух подумала девушка.
День-деньской пропадая в тундре, она, как все здешние охотники, умела беседовать сама с собой, с лохматыми лайками, со следами песцов. Иначе бы, пожалуй, вообще говорить разучилась.
Настя — внучка известного на побережье песцелова Балагура. Три года назад дед отделил ей от своего обширного охотничьего участка порядочную по размерам площадь. Местность называлась Сердце-Камень, потому что напротив, в море, поднимался из-подо льда причудливой формы островок, похожий очертаниями на сердце.
Каждую неделю Настя объезжает свои владения, проверяет ловушки и капканы. Охотница молодая, но многим мужчинам не уступает. Старается девушка, тундру любит.
Дед Балагур воспитывал внучку как мальчишку. Отец Насти погиб на войне, мать умерла, и старик был ей единственным родным человеком. Сердобольные люди, бывало, укоряли его:
— Ты девчонку не жалеешь. Зачем пускаешь одну на промысел?
— Хы, тоже мне сказали! — сердился старик. — По ее жилам бежит моя кровь. А кто такой Балагур? То-то, охотник.
Настя так пристрастилась к охоте, что после семилетки не пожелала уезжать в райцентр для продолжения учебы. И дед не воспротивился ее поступку.
Появление самолета над Сердце-Камнем повергло Настю в недоумение. Никогда не слыхала, чтобы они здесь летали.
Но долго раздумывать некогда — работа ждет.
— Ты как, весь день сидеть хочешь? — тормошит она Серого. — А па́сти[1] кто за нас глядеть станет? Пошли, пошли, ну!
Серый не шевельнулся. Застыл в напряженной позе, морду — кверху, будто наблюдает что-то сквозь непроницаемую завесу.
Опять возник звук мотора. Ближе, ближе... Самолет, видимо, летел низко над берегом.
Настя испуганно замерла. Ей показалось, что в тумане мелькнуло крыло железной птицы.
— Неужели и вправду заблудился? А если он сейчас упадет?
Но самолет снова направился в сторону моря, и скоро шум его начал глохнуть и вовсе утонул в толще тумана.
Когда ни взгляни зимой на море, над ним висит туман. Подует северный ветер, и массы застывших паров надвигаются на берег, растекаются по тундре. А после вся она покрыта слоем блестящего инея. Какой-нибудь колышек, торчащий из сугроба, превращается в толстый пенек, а сухая травинка осоки — в тальник.
Тундра... Великая страна снегов и ветров!
С первых осенних заморозков до середины февраля солнце здесь не видят. Круглые сутки мерцают близкие пушистые звезды. Желтым фонарем светит охотнику луна.
Зимой песец беспокоен: шастает по тундре, мороз и голод преследуют его по пятам. Выступают различия в повадках этих обитателей заполярного края. Те зверьки, что живут на удалении от берега, снуют по краюшку берегового обрыва, стремясь попасть к морю, — очевидно, в полной уверенности, что там проще прокормиться. А песцы, обитающие у ледяной кромки моря, под обрывом, — те, наоборот, выбираются в тундру, полагая поживиться в ней жирным леммингом.
Приходит срок — долгожданное светило выставляет румяный бочок. С каждым днем оно смелеет, поднимаясь по небу, как по ступенькам. Восхитительная предстает картина, когда тундру заливает красноватый свет новорожденного солнца. Тундра будто окрашена вся в золотую охру.
Теперь отчетлив на снегу рисунок песцовых следов — искусно вышитый узор по белой ровдуге[2]. Обнаруживается, что кое-где зверьками протоптаны дорожки, а в других местах снег лежит нетронутым. Любой охотник раскроет простой секрет: песец ходит по берегу моря, вдоль речек — в глубине тундры ему делать-то нечего. Вот почему ловушки на песца устанавливают возле береговых обрезов, и непременно на каком-нибудь возвышении — любопытный зверек ни в коем случае не минует мало-мальски приметного бугорка без того, чтобы не обнюхать его.
Чувство тревоги не оставляло юную охотницу. Самолет сбился с пути, он терпит бедствие! И она, свидетельница несчастья, не в состоянии чем-нибудь помочь людям, которые угодили в страшную беду.
Внезапно ей пришло в голову, что, наверное, на этом самолете возвращается из Якутска Иван Алексеевич, директор совхоза. Его нынче ожидают, об этом вчера в конторе речь была. Надо поскорее ехать в поселок и сообщить о заплутавшем самолете! Девушка садится на нарту...
— Пать-фуу!
Собаки с визгом рванулись вперед.
— Дах-да-ах! — командует девушка. — Дах-да-ах! Правей, правей!
Насте не верят
В совхозном поселке жизнь шла своим чередом. У конторы, как обычно, толпится народ. Колышется рощица оленьих рогов. Табачный дым мешается с паром от дыхания разгоряченных неблизкой дорогой животных. Тут же — белыми, серыми, черными колечками — лежат в снегу ездовые собаки.
Хозяйство «Арктики» велико: в совхоз объединены шесть артелей. В конторе встретишь работников из самых отдаленных бригад. По разным надобностям приезжают: наряды оформить, зарплату получить, с начальством посоветоваться.
Настя, появившись в помещении, ни с кем из присутствующих не поздоровалась — прямо к главбуху Слепцову:
— Директор прилетел из Якутска?
А главбух между тем как раз был занят очень важной беседой: уточнял с зоотехником количество скота, предназначенного на убой. Не придав значения Настиному вторжению, главбух Федор Федорович отвечал рассеянно:
— Иван Алексеевич? Да нет, по-моему. Не видно... Упряжку послали за ним.
Отойдя, девушка стала завязывать шапку. Конечно, директора Захарова не могло быть в поселке. Он в том самолете, который кружит в тумане. Или... Или, может, упал на лед, разбился... Настя беспомощно огляделась. Сидят, о какой-то пушнине, о каких-то оленях разговаривают. А в это время на Сердце-Камне...
Донесся голос Федора Федоровича:
— Пойми, в текущем квартале не одолеть нам двадцати двух процентов... Вот, к примеру, последняя десятидневка...
Настя вернулась к столу главбуха и, оборвав его на полуслове, жалобно попросила:
— Пожалуйста, позвоните на аэродром: где самолет?
Федор Федорович удивился:
— Зачем?
— Быстрей, быстрей узнайте, прилетел он или нет!
Федор Федорович и зоотехник, счетоводы и кассиры — все, кто оказался рядом, переглянулись недоумевающе. Балагурову внучку привыкли видеть тихой и застенчивой. А сейчас ведет она себя, по меньшей мере, неприлично. Мешает деловому разговору, навязывается с пустыми вопросами. И какой ей интерес до этого самолета? Заладила: «прилетел или не прилетел...».
Круглое, скуластое лицо девушки раскраснелось, в глазах слезы.
«Что с ней? Не заболела?» — сказал себе Федор Федорович.
— Давайте тогда, я позвоню, — заявила охотница.
Главбух мягко отвел ее руку от телефона:
— Не надо, успокойся. На аэродроме спросят: кто звонит, зачем. А? Зачем тебе звонить?
Настя пыталась говорить, объяснить что-то, но горло сдавило волнением:
— На Сердце-Камне... туман...
— Наверное, ты из тундры приехала, да? — желая ей помочь, спросил Федор Федорович. — С добычей?
Круто повернувшись, Настя убежала.
— Что скажете? — пожал плечами главбух. — Сама не своя девчонка.
— Видать, головой болеет, — заметил старый оленевод с трубкой... — Ходила, ходила тундрой... — и повертел пальцем около седой макушки.
Девушка направилась к дому Захаровых. «Поговорю с Верой Михайловной...»
Вера Михайловна — фельдшер. Родом она из Рязани, однако понравилось ей в тундре. Давно тут работает. Два года назад вышла замуж за Ивана Алексеевича. Недавно родился у них первенец, сын Алешка.
Появление внезапной гостьи оказалось довольно некстати — Вера Михайловна баюкала малыша, он только-только начал подремывать.
— Что скажешь, Настенька? — спросила хозяйка, не слыша от молодой охотницы традиционного «кэпсээ».
— Я была на охоте — самолет в тумане летает. Я думаю, из Якутска самолет...
— Какой самолет? Из Якутска?
— Я думаю так. Иван Алексеевич...
— Что Иван Алексеевич? Он еще не приехал.
— Этот самолет плохо летал: туда-сюда... Туман очень сильный. Наверно, он заблудился...
— Бог с тобой! Самолет заблудился?
— Надо на аэродром звонить...
— Ну что ты, голубушка! Почему ты думаешь, что Иван Алексеевич на этом самолете? Кто разрешит полет, если видимость плохая?
Настя смущенно примолкла. «А если другой самолет — есть разница? Все равно на нем летчики, люди, какие-нибудь грузы».
— У Сердце-Камня никогда-никогда не летают они, — оправдываясь, лепечет девушка.
Вера Михайловна бледнеет:
— Ивана до сих пор нет... Он должен бы приехать...
Теперь Настя встревожилась за эту женщину. А вдруг и в самом деле напрасно волнует ее?
— Я побегу!.. — засуетилась хозяйка. — Ты, Настенька, побудь с Алешкой, ладно?
Она передала Насте малыша, накинула дошку.
— В контору сбегаю, узнаю что-нибудь...
И Вера Михайловна исчезла.
Заплакал ребенок. Чтобы успокоить его, Настя ходит из угла в угол, придумывая нехитрую песенку:
Но маленькому Алешке не до песен — хнычет. Настя сунула руку под одеяльце: «Мокренький!» Перепеленала малыша, он засопел, уснул. Положила в люльку — вроде и не спал, уставился на тетю чистыми голубыми глазенками, точь-в-точь как у Веры Михайловны.
Стукнула дверь: на пороге возник дед. Долго смотрел на внучку, точно желая убедиться, что перед ним она, Настя, плоть от плоти его, старого промысловика Балагура.
Деда предупредили: внучка «не в себе». Но единственное, что он нашел странным, — Настя нянчилась почему-то с чужим ребенком, прямо с дороги заявилась в директорскую квартиру, не заглянув домой.
Балагур, не проронив ни слова, наблюдал, как ласково ухаживает она за малышом, и думал при этом, что пора ему качать на колене собственного правнука.
Поделиться книгой: