День рождения Сяопо

1. СЯОПО И ЕГО СЕСТРЕНКА

Жил на свете мальчик Сяопо. Был у него старший брат по имени Дапо и совсем маленькая сестренка Сяньпо. Почему старшему брату дали имя Дапо, совершенно ясно. Иначе и быть не могло. Ведь он родился на улице Дапо как раз в то самое время, когда папа открыл там свою лавку. Сяопо родился после того, как они переехали на улицу Сяопо, а вместе с ними и папина лавка.

А вот почему сестренку, которая родилась на улице Сяопо, назвали Сяньпо — непонятно.

Сяопо хорошо знал все улицы возле их дома и около школы. Улицы Сяньпо не было. И никто не знал такой улицы в Сингапуре. Кого только он не спрашивал!

И еще непонятно, почему Сяньпо девочка, а старший брат мальчик.

Ох! Лучше не думать об этом, а то окончательно запутаешься.

И мама говорит, что запутаешься, если начнешь рассказывать, как родился Дапо, как родился сам Сяопо и маленькая Сяньпо. Но иногда мама говорит совсем другое: она говорит, что старшего брата нашли у пруда на улице Дапо, Сяопо — возле телеграфного столба на улице Сяопо, а сестренку — в банановом листе.

Может быть, это и правда. Но все равно непонятно. Разве «родиться» и «найти» — это одно и то же? Мама тут что-то напутала.

Может, узнать у папы? Пожалуй, не стоит. Папа — самый сердитый человек на свете. Попробуй, когда он тебя спрашивает, не ответить, а просто покачать головой — такую затрещину получишь! А сам он никогда не отвечает. То ли не хочет, то ли не знает, что ответить. Только и слышишь от него: «Не приставай! Мать, зашей ему рот!» Вот еще! А как же петь? Но это еще ладно. Главное, как тогда есть бананы?

У брата спросить? Да ну его! Он вредный. Вечно книжки с картинками прячет, не дает посмотреть. Сяопо без обиды не может вспомнить о брате.

— Погоди! — бормочет он.— Вот вырасту, стану богатым, накуплю целую гору самых лучших книжек. Картинки вырежу и наклею на столбах. Пусть все смотрят!

Может, сестренку спросить? Но се Сяопо уже спрашивал, и не раз. Она тряхнет черными косичками и бежит к маме.

— Мама, мама! — кричит она тоненьким голоском.— Сяопо опять спрашивает, почему меня зовут Сяньпо!

В таких случаях мама уже не отпускала от себя сестренку и не разрешала ей играть с Сяопо. А это было для него самым страшным наказанием. Конечно, мама и папа любят Сяньпо, старший брат тоже ее любит, но Сяопо убежден, что никто не любит ее так сильно, как он. Да и где вы найдете брата, который не любил бы свою младшую сестренку?!

— Кто вчера вечером дал ей орех? — Сяопо загибает на ноге палец.— Я! А позавчера, когда шел дождь, кто привел ее домой? Тоже я! А мне не разрешают с ней играть! А несколько дней назад, когда мы все сидели за столом, кто с ней поссорился? Я! — Сяопо хотел было загнуть третий палец, но вовремя спохватился.

Надо сказать, что загибать палец на ноге гораздо удобнее, чем на руке: если нужно, можно незаметно разогнуть.

Может быть, опять спросить у мамы? Правда, она каждый раз говорит другое, но слушать ее очень интересно. Однажды, когда он вот так пристал к ней, она посмотрела на него ласково-ласково — Сяопо ни у кого не видел таких красивых и ласковых глаз, как у мамы,— и сказала:

— Твою сестренку зовут Сяньпо потому, что ее принес в дом старый-престарый монах с белой бородой [Сянь — по-китайски значит «монах»].

Сяопо решил, что такое необычное объяснение не лишено смысла. Он показал под стол, где лежало несколько помелонов [Помелон или помпельмус — тропический фрукт, напоминающий грейпфрут].

— Мама, вчера вечером я тоже видел этого старика с белой бородой. Он сказал: «Сяопо, я принес тебе помелоны», положил их под стол и ушел.

Маме ничего не оставалось, как разрезать один помелон и дать всем попробовать. С тех пор она больше не вспоминала о монахе с белой бородой.

Дапо ходил в школу, чтобы порадовать маму и папу. Сяопо же всячески отлынивал от занятий. Притворится, будто болит голова, ляжет, а когда прибежит мама, начнет стонать: «Ой-ой-ой!» Ведь это так весело — стонать!

Убедившись в том, что Сяопо просто притворяется, мама давала ему несколько шлепков, и болезнь как рукой снимало. Одно было плохо: мама обо всем рассказывала папе. Не успевал он войти, как уже через несколько минут знал решительно обо всем, что произошло в доме.

Конечно, хорошие дети не боятся папы. Но недавно Сяопо собственными глазами видел, как папа ударил по щеке старого индуса — сторожа в лавке. Ударил раз, потом еще раз. А уж сторож наверняка человек замечательный. Не трудно себе представить, как попадало Сяопо за то, что он притворялся больным и не ходил в школу! У отца на пальцах золотые кольца: ударит по голове — сразу огромная шишка вскочит.

Лучше уж вместе с братом идти в школу. А там, смотришь, учитель задремал или начал проверять тетради, тогда можно тихонько убежать с ребятами на улицу или на берег моря, вдоволь наиграться, вернуться, чтобы никто не заметил, а потом вместе с братом прийти домой к обеду. Ведь они с Дапо в разных классах, и тот ничего не узнает. А если Дапо не будет знать, то и мама не узнает. А не узнает мама — не скажет папе.

Это все равно как в пагоде. Не передадут с первого яруса на второй, и на самом верхнем никто ничего не узнает. Вот смех! Папа сидит на самом верхнем ярусе прекрасной пагоды и ничего не знает.

Выходит, пропускать занятия не так уж страшно. Правда, сестренка может наябедничать маме. Но ее легко уговорить. Подаришь ей сломанную подкову или кусочек мела — слова не скажет.

Сяопо это проверил.

Однажды он сказал сестре, что не был в школе. Она не поверила.

Тогда он как бы невзначай похвастался:

— А я пузырек нашел, красивый-красивый.

— Где? Дай мне!

Пузырек перекочевал в руки девочки.

— А я и вправду не был в школе.

— Тогда забирай свой пузырек обратно. Разве можно пропускать уроки?

Сяопо любил свою сестренку и всегда слушался ее. Она такая умная…

Он признался ей, что частенько убегает с уроков, но Сяньпо не выдала его тайны, и мама ничего не узнала.

— Надо любить свою сестренку, и тогда можно спокойно убегать с уроков,— хвастался Сяопо ребятам.

Никто, кроме Сяньпо, не знал о заветной мечте Сяопо стать сторожем или полицейским. Все сторожа в Сингапуре почему-то индийцы, а полицейские — малайцы.

Вид у сторожей очень внушительный: на голове белый тюрбан, лицо коричневое, усы густые, нос длинный, глаза острые. Сяопо они очень нравятся.

Они носят широкую белую рубаху с несколькими карманами, в которых, Сяопо уверен, спрятаны арахис, горох и еще два пирожных. Работа у сторожа легкая: сиди себе целый день у ворот да смотри на улицу. Делать ему нечего, вот он и забавляется тем, что нанизывает на ноги кольца.

Вот у господина Гуаня двое слуг, один слишком белый, другой слишком черный. Сторож-индиец тоже смуглый, но в меру. А какой он красивый, важный!

Нет, никто не может сравниться со сторожами!

Так думает Сяопо.

И потом, сторож может спать прямо у ворот, может ложиться, когда ему вздумается. Из ворот видно все, что делается на улице, можно послушать патефон, и мама не будет мешать (правда, неизвестно, есть ли у старого индуса мама; если нет — очень жаль его, а если есть — интересно, какого она роста?).

Захочет сторож спать — и спит: ему не надо ждать, пока уснет сестренка, чтобы укрыть ее и задернуть полог от москитов, как это каждый вечер делает Сяопо. Больше всего на свете Сяопо боится тигра с красными глазами. И еще тигра, который обижает девочек,— ведь он может утащить Сяньпо. А если задернуть полог — сестренка в безопасности.

— Сянь! Возьмешь меня к себе сторожем, когда вырастешь и откроешь лавку? Смотри, я такой высокий и красивый.

Сестренка долго думала, потом сказала:

— Я ведь буду девушкой, а у девушек разве бывают лавки?

— Но ты можешь стать мужчиной, если захочешь. Утром съешь кашу, подойдешь к кокосовой пальме в саду и скажешь: «Хочу быть мужчиной». И так каждый день. Вот увидишь, вырастешь такой же высокой, как папа. Только не становись индийцем! А то я стану индийцем, ты станешь индийцем — тогда кто у кого сторожем будет?

— Я все равно не хочу никакой лавки, если даже стану мужчиной.

— Не хочешь? А чего же ты хочешь? Быть погонщиком буйволов, да?

— Сам будь погонщиком! — Сяньпо подперла пальчиком щеку и, подумав, сказала: — Когда я вырасту, я… я… буду чиновником.

Сяопо наклонился к сестренке и шепнул ей:

— А чиновник и торговец — одно и то же. Ты разве не слышала, как папа недавно рассказывал, сколько денег потратил в Китае, чтобы купить место чиновника, а потом выручил потраченные деньги и открыл лавку.

— А-а! — протянула Сяньпо, хотя ничего не поняла.

— Папа говорит, что торговцы богаче чиновников. Дапо, когда вырастет, откроет лавку, и мама тоже. Мне бы хотелось быть сторожем у тебя. Ну посмотри, разве я не похож на индуса? — Сяопо вытянул шею, и ему показалось, что теперь он высокий-высокий, выше настоящего индийца.

Сяньпо тоже так показалось, но она упрямо сказала:

— Все равно не хочу лавки!

Сяопо понял, что лучше не приставать к сестренке, а то еще разревется, и сказал:

— Ладно, не хочешь — не надо! Не обязательно быть сторожем. Могу пойти в полицейские, как малайцы, ладно?

Сяньпо кивнула.

Полицейский носит за спиной длинную бамбуковую палку, концы ее торчат с обеих сторон, и полицейский похож на крест. Повернется лицом к югу, и все повозки, трамваи, машины, рикши, которые едут с юга на север и с севера на юг, останавливаются, пропуская те, что движутся с востока на запад и с запада на восток.

Повернется полицейский лицом к востоку, и останавливаются те, что едут с востока на запад и с запада на восток. Здорово! Правда?

Если бы Сяопо стал полицейским, какую можно было бы устроить интересную игру! Завертелся бы на своем месте и столкнул все машины. Ну и шум поднялся бы!

Сестренка пришла в восторг, но потом сказала:

— Если все машины столкнутся, плохо будет пассажирам. Правда, Сяопо?

Сяньпо, как всегда, была права, недаром Сяопо считал ее очень умной. А он был добрым и не хотел, чтобы старики и старушки, тети и дяди стукнулись лбами, поэтому он сказал:

— Знаешь, Сянь, я придумал! Перед тем как завертеться, я крикну: «Выскакивайте все из машин!» И никто не пострадает.

Такая игра пришлась Сяньпо по душе.

— Когда ты станешь полицейским,— сказала она,— я непременно выйду на улицу, чтобы посмотреть, как ты все это устроишь.

— Спасибо тебе, Сяньпо, только смотри отойди подальше, чтобы машина тебя не задавила.

Сяопо и в самом деле очень любил свою сестренку.

2. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

Сяопо не знал, фуцзянец он или гуандунец [Фуцзяньцы и гуандунцы — китайцы, родившиеся или живущие в китайских провинциях Фуцзянь и Гуандун], индиец или малаец, европеец или китаец. Но все эти люди почему-то против всего японского. «Бойкот японским товарам!» — кричат сингапурцы. А папа кричит громче всех, потому что в его лавке продаются только отечественные товары. Стоит ему увидеть что-либо японское, как он надувается, словно лягушка. Сяопо никак не мог понять, почему все так не любят японские товары.

Но однажды перелистывал учебник географии брата и случайно нашел там карту Японии. Сяопо долго ее разглядывал, а потом решил, что она действительно как-то странно выглядит: похожа на палочку жареного хвороста. А он терпеть не мог хворост. С тех пор Сяопо невзлюбил Японию.

Но кто же все-таки он сам по национальности?

Было у Сяопо одно сокровище, никто о нем не знал, даже мама и Дапо,— длинный кусок красной материи, рваный и полинявший, когда-то, видимо, служивший чалмой. Сяопо ни на минуту не расставался со своей драгоценностью, всегда носил ее при себе. Но один раз, вернувшись с уроков, он вдруг обнаружил, что забыл ее в классе. Сяопо помчался в школу, ворота были уже заперты, и сторож-индус не хотел их открывать. Тогда Сяопо сел у входа и стал громко кричать, пока не услышал учитель и не открыл ему. Он пожалел Сяопо и пустил его в школу. Сяопо бросился в класс и из-под грифельной доски вытащил свое сокровище. Смахнув слезы, он положил доску на место и быстро вышел из класса. Проходя мимо сторожа, Сяопо со злости толкнул его и, спрятав чалму за пазуху, побежал домой. Дома он пожалел о том, что так нехорошо поступил со сторожем, и признался в этом сестренке.

Когда после ужина пана купил им арахисовые орешки, Сяопо оставил самые маленькие и червивые и на следующее утро отдал сторожу, чтобы загладить свою вину. Но сторож лишь поглядел на орехи и дал Сяопо половину мандарина, который оказался кислее уксуса.

Чалма действительно была настоящей драгоценностью. Стоило обернуть ее вокруг головы, и Сяопо становился похожим на индийца. Если бы у него еще росли усы, а лицо было смуглее и если бы во время разговора он мог слегка покачивать головой, он был бы таким же красивым, как настоящий индиец. Да, вот еще что. Ходить надо было, как ходит черная цапля, не сгибая колен. А если снять чалму с головы и обернуть вокруг талии, как юбку, станешь похожим на малайку. При этом непременно надо сесть на пол, как сидят малайцы, и вообразить, что у тебя во рту жвачка — бетель.

Сяопо тайком взял у мамы чуточку румян и намазал зубы и губы. Они стали красными, будто он жевал бетель. Затем он стал плевать на землю, решив, что, если слюна окажется не очень красной, он возьмет еще кусочек румян и нарисует на земле красное пятнышко.

Он разыскал сестренку, ткнул пальцем в красное пятнышко и сказал:

— Сянь! Давай будем играть. Здесь как будто живет малайка. А ты как будто мужчина. Играй на барабане, а я буду танцевать.

Сяньпо взяла пустую коробочку из-под папирос и стала на ней играть, а Сяопо пустился в пляс, притопывая босыми ногами, изгибаясь и извиваясь то в одну, то в другую сторону. Затем они присели на корточки и стали жевать воображаемый бетель; правда, сегодня это была настоящая вяленая рыба и ели они ее с большим удовольствием.

После этого Сяопо снял свою драгоценную повязку и, с огромным трудом сколов ее булавками (они были совсем тупые), соорудил сложный головной убор. Притащил две скамейки и, как на лотке, разложил на них всякую всячину. Сяопо изображал торговца-араба.

— Сянь! А ты будешь госпожой, которая пришла на рынок. Только не покупай сразу, торгуйся. Ладно?

Сяньпо слегка изогнулась, выпятила нижнюю губу и, взяв вместо корзинки портфель старшего брата, стала разглядывать выставленный товар: щупала, нюхала. Подбоченившись одной рукой, а другую положив на колено, Сяопо равнодушно смотрел в потолок, делая вид, что не обращает на покупательницу никакого внимания. Ни слова не говоря, Сяньпо вдруг повернулась, намереваясь уйти. Тогда Сяопо вытянул руку, точь-в-точь как каменный Будда, и вернул покупательницу. Она снова стала рассматривать товары и, наконец выбрав железную коробочку, взяла ее в руки и принялась разглядывать со всех сторон. Сяопо назвал цену, покупательница положила коробку на место и снова повернулась, чтобы уйти. На этот раз Сяопо вскочил со скамейки и бросился за ней. С важным видом он стал требовать, чтобы Сяньпо назвала свою цену, но девочка ничего не сказала, только покачала головой. Тогда Сяопо схватил коробку, вытер ее, подбежал к окну, где было светлее, поднял и стал любоваться, делая вид, будто ему жаль расстаться с такой ценной вещью. Покупательница подошла к нему и нехотя назвала цену. Сяопо рассердился и спрятал коробку под мышку — ото означало, что за такую цену он ни за что ее не отдаст. Сяньпо снова отошла, и он снова позвал ее…

У Сяньпо ныла спина, но продавец был непреклонен. Так игра их ничем и не кончилась.

Сяопо не умел отличить гуандунца от фуцзяньца или шанхайца, хотя ему казалось, что это не так уж трудно. Говорят, что папа гуандунец. Значит, все гуандунцы должны быть похожи на папу. А вот господин Линь — хозяин магазина иностранных товаров, который рядышком с лавкой отца,— тот фуцзянец. Папа почему-то не любит господина Линя. И когда о нем заходит речь, говорит сквозь зубы: «Ох эти фуцзяньцы! В них нет ни капли патриотизма».

Что же касается Сяопо, то ему нравился не только сам господин Линь, высокий и толстый, но и иностранные товары, которые продавались в его магазине: они были куда красивее, чем папины. Взять хоть кукол. Не только Сяопо, но и сестренке они очень-очень нравятся. Сяньпо говорит, что, когда выйдет замуж, непременно купит у господина Линя иностранную куклу с закрывающимися глазами и возьмет ее с собой в дом мужа.

Сяопо не знал, хорошо или плохо торговать иностранными товарами. Зато он знал, что каждый, кто похож на господина Линя,— фуцзянец. Во-первых, у господина Линя только один золотой зуб, а у отца и его знакомых все золотые. Сяопо понятия не имел о том, что зубы можно вставить, просто он думал, что у фуцзяньцев, в отличие от гуандунцев, меньше золотых зубов. Во-вторых, господин Линь всегда был красиво одет, курил только манильские сигары (папа никогда их не курил), говорил всегда уверенно, твердо (тоже не так, как папа). Сяопо однажды видел господина Линя в летней рубашке, очень длинной. И теперь всякий раз, как он изображал фуцзяньца, он делал из своей чалмы нечто вроде халата, а зуб оборачивал кусочком желтой бумаги, как у господина Линя.

А мама как-то сказала, что те, кто не умеет говорить ни на гуандунском диалекте, ни на фуцзяньском,— шанхайцы, которые так любят рядиться во все европейское.

И теперь если Сяопо хотел изобразить шанхайца, он одевался должным образом и разговаривал с сестренкой на выдуманном шанхайском диалекте.

Иностранцев сразу узнаешь: у них все особенное — цвет лица, нос, волосы, глаза — и говорят они так же непонятно, как шанхайцы. А может быть, все они приехали из Шанхая? Брат вот тоже учит иностранный язык, а недавно из Шанхая приехал новый учитель китайского языка. Наверняка иностранный язык и шанхайский — одно и то же. Словом, тут можно совсем запутаться. Сингапурцы обычно носят туфли на босу ногу, а иностранцы надевают носки. Сяопо ни разу не видел, чтобы они ходили в туфлях на деревянной подошве. Значит, когда изображаешь иностранца, нужно непременно надевать носки и туфли. Но Сяньпо ни за что не хочет надевать носки, и лучше не заставлять ее. Мало кто из иностранцев не носит носков, а вот в военной форме ходят многие. Иногда Сяопо делает из своей чалмы пояс, почти как у военных. Ну а нос, чтобы стал подлиннее, и все остальное сделать не так уж трудно.

Главное — надеть пояс, тогда нос сразу становится длиннее, а глаза синеют. Правда, сестренка уверяет, что все это Сяопо только кажется, что нос у него все равно приплюснутый, а глаза вовсе не синие, но говорит она так ему назло.

Сяопо сразу узнаёт иностранца, хотя бывает, что и он ошибается. Но кто он сам, Сяопо так и не знает. Он убежден, что все люди одной национальности. Просто некоторым нравятся желтые лица, а некоторым — черные. И лицо и фигуру человек может изменить, стоит только захотеть. Иначе как могло лицо Сяопо становиться темнее, а нос длиннее, когда он надевал красную чалму? Вот, например, у детей, которых Сяопо встречает на улице, лица разного цвета, хотя все они говорят по-малайски (он и сестренка тоже). Не значит ли ото, что все люди вначале были малайцами, а потом у них просто изменился цвет кожи? Возле школы висит красная карта Сингапура. Оказывается, Сингапур не круглый и не квадратный: он какой-то непонятной формы, как рисовое печенье, которое получается у мамы очень невкусным, если она в плохом настроении. И на этой карте нет ни Китая, ни Индии, ни других стран. А мама почему-то говорит, что она и папа приехали из Китая, а сторож папиной лавки — из Индии. Но ведь на карте Сингапура нет ни Китая, ни Индии! Значит, мама все выдумала. Но слушать ее все равно очень интересно.

Какой Дапо вредный! Всегда рассказывает папе, что Сяопо играет с фуцзяньскими, малайскими и индийскими ребятами. А папа запрещает Сяопо с ними играть.

— Когда мы играем,— говорит Сяопо старшему брату,— я заставляю их изображать китайцев. Почему же мне нельзя играть?

Но брат слышать ничего не хочет и снова бежит ябедничать папе.

Папа говорит, что ему надоели все эти «негуандунцы». И мама тоже. Почему они им надоели? Сяопо не понимает. Однажды он спросил у мамы, был ли папа в детстве малайцем. Мама, как всегда, долго молчала. Хорошо, сестренка выручила.