Если я король, ты будешь королевой

– Мистер Гамильтон…

Кемп не дал ей продолжить. Поднял руку, повелевая замолчать (Шейла, вдруг, испугалась, что он может ударить) и жёстко сказал:

– Сейчас я расскажу Вам, что будет, когда Вы станете моей женой. И как будут развиваться события, если не примете моё предложение. Потом у Вас будут сутки на размышления. Итак, когда мы поженимся, я возьму все заботы на себя – и о Вашей матери, и о Вас, и об имуществе, которое станет моим. От Вас потребуется только одно – соблюдать честь моей фамилии и вернуться на подобающее место в высшем обществе графства…

– При всём уважении, мистер Гамильтон, – вклинилась в образовавшуюся паузу Шейла, которая успела немного успокоиться во время слов гостя, – Вы не совсем понимаете устои английского светского общества. У нас ценят традиции и свято блюдут чистоту древности рода. Никакие деньги не откроют Вам двери в высший свет…

– При всём уважении, мисс Беркерри, – ехидно остановил Шейлу Кемп, – Вы сильно отстали от жизни за десять лет затворничества. И совсем не понимаете, насколько изменился мир вокруг Вас. Да, те, кто обладает титулом и богатством, возможно, и не подадут мне руки, но их количество так ничтожно мало, что их мнение меня не волнует. А то большинство, которое обладает титулами, но утратило своё богатство, будет искать со мной знакомства. То, что в душе они никогда не признают меня ровней, меня не беспокоит. Я не ищу их дружбы. Я жажду власти, которую мне обеспечивают мои деньги. Это так, лирическое отступление на Ваше замечание. А теперь послушайте, что будет, если Вы не примите моё предложение. Я не подпишу фиктивный договор. Торги за дом возобновятся с той цены, на которой закончились в этот раз. Кто бы в них не попытался участвовать и какую бы цену не предлагал, в моих силах не дать этой сделке состояться. Вы потеряете ещё три месяца и останетесь ни с чем. Если Вы и в этом случае продолжите упорствовать, я подам в суд на Вас и Вашего адвоката за сокрытие правды о недееспособности леди Мисти Беркерри. Вы, Ваша мать и Олистер Астор будут опозорены не только в глазах высшего света, но и всего графства Беркшир. И что же тогда будет с «честью» Вашего графского рода, а, мисс Беркерри? Подумайте над этим. С одной стороны, богатство, беззаботность, всеобщее уважение. С другой – нищета, голод, болезни, забвение. По-моему, выбор очевиден, – усмехнулся, закончив, Кемп, – Можете не провожать меня. Я знаю, где выход.

У двери Кемп обернулся и сказал:

– Сутки! Только одни сутки!

На него смотрели потемневшие до черноты от ужаса глаза маленькой девочки с лицом сильно уставшей женщины. Третий раз за день. И это было уже слишком даже для него.

14 – психиатрическая больница в Лондоне с 1547 года. Официальное название – Бетлемская королевская больница. Более известна под названием Бедлам, что стало именем нарицательным, символизирующим крайнюю неразбериху (из Википедии)

15 – театр «Глобус» был построен на средства труппы актёров «Слуги лорда-камергера», к которой принадлежал Шекспир (1564-1616гг). Здесь впервые были поставлены многие его произведения (из Википедии). Историки полагают, что впервые английская профессиональная актриса вышла на лондонскую сцену именно в шекспировской пьесе «Отелло» в роли Дездемоны в 1660г.

16 – английская народная колыбельная песня «Голубая лаванда»:

Голубая лаванда, дилли, дилли,

Лаванда зеленая,

Если ты король, дилли, дилли,

Я буду королевой.

«Кто тебе так сказал, дилли, дилли,

кто тебе так сказал?»

«Это было мое собственное сердце, дилли, дилли,

что мне так сказало»

Позови своих людей, дилли, дилли,

дай им работу,

Одним в руки плуг, дилли, дилли,

другим в руки вилы,

Одни пусть заготовят сено, дилли, дилли,

другие пусть срезают кукурузу,

А мы с тобой давай пока, дилли, дилли,

погреемся здесь.

Голубая лаванда, дилли, дилли,

Лаванда зеленая,

Если ты король, дилли, дилли,

Я буду королевой.

10

Шейла проплакала все те 4 часа, которые могла бы спать. Заснула уже днём. А когда проснулась, увидела счастливую и беззаботную маму, которая кружилась в вальсе, представляя себя на балу…

Ах, как бы Шейле хотелось тоже быть такой! Витать где-то далеко, в своём придуманном мире, куда посторонние люди приходят и откуда уходят по твоему желанию. Где всегда светит солнце. Где всегда тепло. Где нет голода. Где не надо заботиться о хлебе насущном, о крыше над головой, о том, как ты выглядишь, что наденешь. Где не надо беспокоиться, хватит ли тебе денег на лекарства и еду на следующей неделе. Только вот кто за ней, Шейлой, будет ухаживать в этом, реальном мире, если она уйдёт в этот свой, выдуманный?

Выбор? Да нет у неё выбора…

11

Так интенсивно, как в эти первые месяцы в Англии, Экчери не работал ещё никогда. Поручения сэра Гамильтона сыпались на него пачками. Одно наслаивалось на другое. И количество того, что ещё нужно было сделать, значительно превышало то, что уже было сделано.

Надо было срочно найти лечебницу для леди Беркерри, отвечающую трём условиям: качественный уход, расстояние от усадьбы в Беркшире 6-8 часов (не меньше и не больше) и сговорчивое руководство, готовое в кратчайшие сроки выдать Заключение о недееспособности графини. Дальше надо было подготовить бумаги о вступлении мисс Шейлы Беркерри в наследство и получении титула графини. Потом договориться с настоятелем какой-нибудь церкви в Беркшире о проведении скромной церемонии венчания мистера Кемпа Гамильтона и мисс Шейлы Беркерри.

Зная характер босса, Экчери понимал, что на поиски лечебницы у него не более недели. На освидетельствование и Заключение примерно столько же, ну, может, плюс 2-3 дня. Бумаги мисс Шейлы – ещё дней 5. И сразу венчание. Итого получалось 3 недели. Экчери отбил весь зад, мотаясь на лошади из одного конца в другой конец графства по осенней распутице, но, всё же, это было лучше, чем пересекать опять океан, возвращаясь в Америку, когда мистер Гамильтон его уволит, если он не справится с этими заданиями за месяц.

Ладно бы только это! Но ведь параллельно была ещё куча всего. Полная ревизия дел, которые наворочал Трикстер Смит за годы, прошедшие со дня смерти графа Уолисса, чтобы выяснить на какую сумму он обворовал своих хозяек. Независимое экспертное заключение о техническом состоянии маслобойни и чугунно-железной мануфактуры, перспектив возобновления их работоспособности. Движение акций и ценных бумаг с момента начала его доверительного управления и по настоящий день. Ну, и, конечно, его подпольная деятельность, как организатора и руководителя мошеннических контор.

На маслобойню и мануфактуру необходимо было найти квалифицированных работников и честных управляющих. И это тоже было на Экчери вплоть до момента, пока сэр Гамильтон не удостоверится, что и тому, и другому управляющему можно доверять.

А к зиме ещё должна быть отремонтирована усадьба в Беркшире, родовом гнезде графов Беркерри. Не будешь же вступать в высшее общество, проживая в маленьком домике в Гемпшире? А ремонт это ого-го сколько проблем! Работники, материалы, желания хозяев… А когда ремонт закончится, разве проблем станет меньше? Один наём прислуги чего стоит!

12

В принципе, Кемп был доволен тем, какими темпами начали разворачиваться дела в Англии. За месяц он сделал то, что пообещал на могиле родителей 25 лет назад – вернул свой дом. А ещё завладел имуществом семьи Беркерри, отправил в лечебницу старую графиню и женился на новоиспечённой.

Итоги второго месяца в Англии были такими забавными, что неизменно вызывали улыбку на устах Кемпа, когда он о них думал. Более открытый человек, наверное бы, хохотал. Ну, разве не забавно, когда вор с усердием и добровольно составляет список награбленного, с тем, чтобы вернуть всё хозяину, боясь забыть включить в список даже перьевую ручку, мимоходом прихваченную со стола?

И что для этого потребовалось? Да всего ничего – месяц общения самого с собой в подвале и один-единственный разговор с правильно поставленным Кемпом перед вором выбором одного из двух вариантов. Первый – вернуть всё, что украл у семьи Беркерри до последнего пенни, и вернуться к своему мошенническому бизнесу, но уже с ежемесячным отчислением 30% сэру Гамильтону. Или – продолжая упорствовать, оставаться в своём единоличном «кабинете» в подвале, пока адвокаты во главе с Олистером Астором не разберут все документы, чтобы составить список награбленного без него. В это время агенты под контролем Экчери перетрясут его мошеннический бизнес сверху до низу. От него и так без руководства скоро ничего не останется, они просто ускорят процесс развала. Но, в этом случае, он, помимо награбленного, должен будет вернуть сэру Гамильтону ещё и средства, потраченные на адвокатов и агентов. Конечно же, Трикстер Смит, а речь именно о нём, выбрал первый вариант и начал активно сотрудничать с адвокатами, помогая распутывать собственные преступления.

Параллельно было ещё несколько положительных итогов: к концу месяца, успешно сыграв на бирже, Кемп повысил ценность акций на несколько пунктов. Начался ремонт усадьбы в Беркшире. Заработала маслобойня. С чугунно-железной мануфактурой было сложнее, но и перспективы она открывала перед Кемпом неизмеримо большие, чем маслобойня. Перспективы кружили Кемпу голову, возвращая в те времена, когда он также, с нуля, начинал свой бизнес в Америке. С той лишь разницей, что тогда у него ветер гулял в карманах, приходилось полагаться только на своё внутреннее чутьё, учиться на собственных ошибках и действовать в одиночку. А сейчас у него в кармане был богатый опыт, пачки денег, чутьё и штат помощников, самым ценным из которых был Экчери.

Мальчик, как и обещал, действительно, оказался полезен. И даже незаменим в некоторых вопросах. Правда, в некоторых усердствовал излишне. Вздумал оправдывать его действия в глазах Шейлы. Тоже мне, адвокат нашёлся! Пришлось резко его осадить. Кемп так ему и сказал: «Я не нуждаюсь в посредниках при общении с собственной женой!» Общения как такового и не было, но какое дело до этого должно быть секретарю?! Если ей надо что-то уточнить, язык не отсохнет спросить у мужа напрямую?! Но в остальном работа Экчери была безупречна. Благодаря ему, Кемп смог сосредоточиться на трёх вещах – контролю над бизнесом в Америке, раскручиванию бизнеса в Англии и поиску контактов в высшем светском обществе для будущего. Кемп уже твёрдо решил, что в Америку не вернётся, его родина здесь, в Англии, значит, и судьба его здесь же.

13

Шейла словно вернулась в то время, в те первые месяцы после смерти отца, когда также была растеряна, напряжена и опустошена.

…Ещё утром они вместе, втроём завтракают, спорят по поводу её свадьбы (родители между собой, конечно, не она), а вечером он не возвращается домой. Какая-то надежда ещё теплится, что с ним ничего страшного не случилось, но её огонёк всё меньше и меньше, пока на третий день к ним не являются констебли с горькой вестью.

Дальше всё как в тумане – мама то плачет, то гневно выговаривает портнихе за плохо пошитое траурное платье. Теренс рядом, поддерживает, утешает, держит за руку. Какие-то люди. Скорбная музыка, потрескивание множества свечей, густой, тяжёлый запах ладана в церкви святого Николая, где намечалось самое радостное событие в её жизни – венчание с любимым человеком, а вместо этого – прощание с дорогим отцом.

Потом начинается какой-то бред – странные слухи, перешёптывание соседей, косые взгляды. Поток людей, желающих выразить соболезнование вдове и дочери покойного, быстро иссякает. Теренс появляется в их доме всё реже, пока не исчезает совсем. Вместо него приходит сухое письмо, в котором его отец сообщает о разрыве помолвки «в данных обстоятельствах». Каких обстоятельствах? Что она сделала? Она пишет нежное письмо Теренсу, он отвечает также сухо, как и его отец, и также ничего не объясняет.

Но вскоре ей становится не до мыслей о бывшем женихе – что-то странное творится с мамой. Она окружает маму лаской и вниманием, вся концентрируется на ней. Так, заботясь, и самой легче перенести горе от потери родного человека и горечь от предательства любимого. Кажется, вот-вот, и мама придёт в себя. Они вместе поплачут на плече друг друга и вместе начнут искать дорогу как жить дальше. Но этого так и не случается.

Потом начинаются финансовые трудности, о которых почти ежедневно им докладывает управляющий, Трикстер Смит. Просит дать указания. Но что она в этом понимает? Её готовили к управлению домашним хозяйством, а не к тому, чтобы разбираться в работе маслобойни или чугунно-железной мануфактуры. Быть за надёжным плечом мужа, а не зарываться носом в ценные бумаги. Играть в вист за карточным столиком во время собрания светского кружка, а не на бирже с акциями. Но, ни мужа, ни надёжного друга, ни добрых соседей рядом нет. И приходиться полагаться на мнение управляющего.

Только покинув, ставшую, вдруг, гулкой от пустоты и холодной усадьбу в Беркшире и оказавшись в небольшом, тихом домике в Гемпшире, Шейла смогла выстроить их с мамой жизнь по своему желанию. Смогла приспособиться к маминому заболеванию. И даже смогла приобрести друга в лице старого маминого знакомого – Олистера Астора. Единственного, кто не оставил их с мамой своим вниманием и участием.

Именно к нему Шейла обращается за советом, когда их управляющий начинает пугать её неизбежностью полного разорения, по сути – нищетой. Именно благодаря его уговорам, Шейла, наконец, прислушивается к мнению врачей и соглашается поместить маму в лечебницу. Именно его сделает доверенным лицом при продаже дома. Единственное, в чём она поступит по-своему, это в том, что решит уйти в госпиталь святой Марии Вифлеемской вслед за мамой, вопреки его советам и даже уговорам, вернуться в усадьбу в Беркшире, взять все дела в свои руки и, таким образом, занять положенное по праву рождения место графини Беркерри.

Так ли, уж, много она попросила у Бога? Всего лишь немного покоя и капельку уверенности в завтрашнем дне. Так почему же Бог продолжает посылать ей испытания?..

Утро субботы Шейла провела в напряжении, ожидая приезда мистера Гамильтона за её ответом. Потом сообразила, что может написать записку (тем более, что там писать – одно коротенькое «Да», выбора-то у неё нет) и положить в почтовый ящик. Так будет даже лучше – лишний раз не видеть его. Напряжение немного отпустило её, но мысли о том, как же это – быть его женой, приходилось подавлять в себе.

В воскресенье Шейла не выдержала, пошла проверить почтовый ящик. Её записка оказалась на месте.

Во вторник, когда не получила никакого послания от дяди Астора, сильно разволновалась. Это было странно. Даже когда не происходило никаких событий, они обменивались письмами раз в неделю. А сейчас её и маму ожидают такие кардинальные изменения в жизни, а он молчит? Нет, такого просто не может быть! С ним что-то случилось! Что-то нехорошее! Но как ей узнать об этом? Как помочь? Но Шейле ничего не оставалось, как написать ему письмо со страстным призывом подать о себе весточку.

В четверг Шейла прислушивалась к каждому шороху, чтобы не пропустить дилижанс. Её состояние летало от сильного напряжения (что она будет делать, если дилижансы с едой и лекарствами перестанут приезжать?) до надежды, что сегодня всё разрешится, наступит ясность и спокойствие.

Дилижанс приехал, привёз всё по её списку, но ни ясности, ни спокойствия не наступило. Её записка к мистеру Гамильтону и письмо к Олистеру Астору так и остались лежать в почтовом ящике. Возничий забрал только список продуктов на следующую неделю. Посланий ни от кого не привёз. Её просьба доставить письма по месту назначения так его испугала, что он поспешил уехать, даже не попрощавшись.

Шейла растерялась, не зная, что и думать. Пыталась успокоить себя тем, что, возможно, мистер Гамильтон передумал на ней жениться. И тогда, хотя бы на какое-то время, всё останется, как и было до того, как они начали осуществлять идею о продаже дома.

Мама, видимо, чувствуя такое нестабильное состояние дочери, всю неделю капризничала, чаще, чем обычно, впадала в агрессивное состояние, спала урывками. Шейла так с ней устала, что перестала следить за днями. Когда услышала звук дилижанса, решила, что прошла уже неделя, и наступил четверг.

В дилижансе приехали люди – мистер Гамильтон и две женщины. Коробки тоже были, но не с продуктами, а с одеждой и обувью для неё, Шейлы, и для мамы. Женщины оказались портнихами. Они споро подогнали платье Шейлы под её фигуру, сняли дополнительные мерки. Мама, воодушевлённая поездкой на бал (так ей сказали), почти не капризничала, дала спокойно себя одеть.

Когда и куда делись портнихи, Шейла не поняла, но в дилижанс они сели втроём – она, мама и мистер Гамильтон. Мама, взбудораженная новыми людьми, нарядами, предстоящим балом щебетала без остановки, принимая мистера Гамильтона то за своего мужа, то за жениха дочери Теренса Оттенборо. Мистер Гамильтон стоически выдерживал напор графини. Ни разу – ни жестом, ни словом не выказывая раздражения, за что Шейла преисполнилась к нему искренней благодарности.

В дороге возникали моменты, когда она могла высказать ему эту благодарность (мама периодически начинала дремать на плече мистера Гамильтона) или задать вопросы, которые крутились в её голове. Но она никак не могла начать. Видимо, совсем разучилась вести светскую беседу за годы затворничества. Пустопорожняя светская болтовня о погоде, о природе, о моде выглядела бы в данных обстоятельствах весьма глупо. Спрашивать о цели поездки бессмысленно, и так было понятно, что едут они в мамину лечебницу, её последнее в жизни пристанище. Задавать вопросы о свадьбе стыдно. Он может это понять как её заинтересованность в замужестве, а это отнюдь было не так. Поинтересоваться, как он представляет себе их супружескую жизнь, ещё более стыдно. И так далее, и так далее.

На каждый свой вопрос Шейла находила аргумент, чтобы его не задавать. Еле выдавила из себя «Спасибо» за себя и за маму, на что мистер Гамильтон лишь мельком скользнул по Шейле взглядом. Ничего не сказал, но и неудовольствия не выказал, и Шейла отважилась, всё-таки, задать ему вопрос о друге. Даже не вопрос, а так, высказывание вслух: «Я очень беспокоюсь о мистере Олистере. Давно не получала от него вестей». Мистер Гамильтон ответил: «Он занят». Стало понятно, что дядя Астор жив и, как надеялась Шейла, здоров, и успокоилась.

14

Он обманул, обманул её! Вчера, когда поздно вечером они заселялись в придорожную гостиницу, она была такая уставшая, что не поняла, сообразила только утром. До Лондона ехать не больше четырёх часов, а они провели в дороге не меньше шести! И вид за окном совсем не напоминал пригород Лондона.

Шейла так разнервничалась, что, отбросив все свои страхи, спросила у него напрямую:

– Мистер Гамильтон! Куда мы едем?

– В «Убежище Хеллингли»17, – спокойно ответил он.

– Но это же так далеко от дома!

– Так будет лучше, – холодно сказал мистер Гамильтон.

Они тряслись в дилижансе ещё 2 часа, прежде чем попали в лечебницу. Мама, как будто поняв, куда её привезли, вдруг, сникла, замолчала, даже постарела. Уходя, посмотрела на Шейлу таким разумным взглядом, будто прощалась навсегда. Как нормальный, здоровый человек. Этот взгляд резанул по сердцу Шейлы острым ножом. Всё то хорошее, что шевельнулось у неё в душе по отношению к мистеру Гамильтону в дороге, вмиг улетучилось. Переплавилось в ненависть.

17 – другое название этого сумасшедшего дома в Восточном Суссексе «Адское убежище». Его построили в сельской глуши, чтобы кошмары внешнего мира не могли навредить пациентам. Там была собственная железнодорожная станция, ферма, водонапорная башня, морг, стоматологический салон, парикмахерская и многое другое.

15

В отсутствии мамы в доме поселилась пустота. Такая же пустота царила и в душе Шейлы. Темзы рядом не было, но был сад, в котором можно было прогуливаться. Но не гулялось. Закрыв глаза, в саду можно было представить себя в Гайд-парке сидящей на лавочке. Но ничем не хуже было сидеть на стуле перед открытым настежь окном. Так зачем утруждать себя одеванием, чтобы выйти в сад, если можно было оставаться дома? Вся библиотека была в распоряжении Шейлы, но прочитанное не шло на ум. Глаза скользили по строчкам, не улавливая смысла.

Готовить для себя одной не хотелось, и Шейла питалась, как птичка, хлебом и водой. Очень удивилась, когда дилижанс привёз продукты. Что, уже неделя прошла? А она и не заметила. Также как не замечала пыль, которая клубилась по углам комнат, осела тонким слоем на мебели, чётче выделила на полу дорожку шагов Шейлы из спальни в уборную, из уборной на кухню, из кухни к стулу около окна, от окна в спальню.