Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Жизнь волшебника - Александр Гордеев на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

но очень женственно уложенные волосы (наверное, тяжёлые и очень мягкие), плавную седловинку

на слегка вздёрнутом носике, благодаря которой, если Люба улыбается, то весёлость её

выражается не только губами, но и этим красивым носиком и ласковыми серыми глазами.

6

Вспоминает её глубокий грудной голос, будто греющий саму душу, её ловкие плавные движения.

Помнит её уши и крохотные серёжки, которые уже не какое-то девчоночье баловство, а добавляют

ей ещё больше женственности. Вспоминая же лёгкий пушок на её шее, Роман чувствует, что у него

клинит дыхание. Ему уже не терпится увидеть её снова, чтобы проверить, действительно ли в ней

всё так прекрасно, как помнится. Но что это с ним? К тем девчонкам на станции его тоже влекло,

да только как-то грубо и определённо. Здесь же всё иначе. Той тёмной грубой тяги в нём уже нет.

Всё улеглось, успокоилось. И не нужно гадать отчего – конечно же, от чистого, озаряющего

излучения Любы.

Как же он сам-то не сразу разглядел её? А мог бы и вовсе не разглядеть, не выкинь Витька этот

фокус. А он, дурак, ещё и поддакивать начал. А надо было, не отставая от него, взять да и сказать:

«А может, лучше за меня выйдешь? Выбирай». И тогда они с Витькой были бы на равных…

Конечно, можно и сейчас пойти и сделать Любе это предложение, но без Витьки оно уже

недопустимо. Теперь он от Витьки безнадёжно отстал. У друга уже всё определено, а у него

продолжается, как и намечалось, дорога в своё село. Каким незначительным кажется ему на какое-

то мгновение это возвращение.

Хотя дома его, кажется, ждёт сюрприз. Мать уже несколько раз упоминала в письмах о какой-то

Свете Овчинниковой. Только вот фантазии о предстоящем знакомстве со Светой, волнующие ещё

вчера, сейчас кажутся совершенно тусклыми.

Вечером Роман снова сидит в купе проводников. Скорый поезд останавливается редко, все

пассажиры уже спят. Отдыхает в купе за стенкой и набегавшаяся за день Наташа, а они с Любой

пьют чай из стаканов тонкого стекла.

Люба сегодня уже не та. Романа она слушает как будто больше из приличия. Теперь она словно

не вся здесь, а если изредка улыбается ему, то какая-то часть улыбки отсылается человеку,

который уже в её душе. Конечно же, теперь ей хочется как можно больше знать о Витьке. Роман с

грустью понимает, что теперь он для неё не более, чем источник сведений о другом.

На столике рядом с заварником лежит тоненькая книжка Брежнева «Целина» с нарисованными

на обложке комбайном и жёлтыми колосьями пшеницы.

– Ты что, читаешь это? – спрашивает Роман.

– У нас перед поездкой лекция была, – поясняет Люба, – а после неё лектор купить предложил.

Я взяла, чтобы в дороге полистать. Об этом сейчас так много говорят.

– Ну и как тебе?

– А знаешь, многие ведь посмеиваются над этой книжкой. А я почитала – мне интересно. А сам-

то ты читал?

– Мы изучали её на политзанятиях – в погранвойсках с этим строго. Многие, правда,

отлынивали, но мне тоже показалось, что неплохо, хотя, например, нашему совхозу до этих

описанных достижений как до Китая пешком.

Теперь, без Витьки, вспоминать о службе вроде бы нет смысла, и когда о нём выложено,

кажется, уже всё, Роман невольно рассказывает о себе, о том, как он представляет свою

дальнейшую жизнь.

В последний год службы отец писал чаще, рассказывая о совхозных делах и как-то между

строчками призывая сына вернуться домой, а не мотануть, как некоторые, куда-нибудь на стройку.

Романа это даже задевало, потому что все его планы и без всяких призывов связывались с родным

селом. В каждом письме, пестрящем массой ошибок, отец агитационно расхваливал новые

порядки в селе, утверждая, что теперь людям стало жить легче. Теперь уж, например, можно

забыть про крапиву, которой раньше всё лето кормили чушек – куда удобней прихватить из совхоза

мешок комбикорма. И тут его уже прорывало (дальше хвалить не получалось): он костерил и

расцветшее в селе воровство, и самого директора совхоза, и всех прочих, кто находится при

директоре. И в конце, спохватившись, что от агитации его увело куда-то вкось, приписывал всегда

одно и то же: «Ну, в общем, приедешь, так сам всё увидишь».

Изменения, о которых говорил отец, связывались с преобразованием их среднего, но

стабильного по достатку колхоза в совхоз. Преобразования начались ещё тогда, когда Роман

заканчивал десятый класс. В селе тогда только об этом и гудели. Районные верхи считали тогда,

что это неприличная отсталость – не иметь в районе ни одного совхоза. И выбор пал на Пылёвку.

Впрочем, все нынешние дела Роман знает не только из писем отца, но и из писем лучшего

школьного друга Сёреги Макарова, который совсем недавно поступил в музыкальное училище в

Чите. До этого он учился в политехническом институте, но на втором курсе бросил его. Послужить

в армии Серёге не довелось – забраковали на медкомиссии из-за плоскостопия. Живя теперь в

городе, он тоже тоскует по селу, только вот своё будущее всё меньше и меньше связывает с ним.

Его тяга к дому почему-то постепенно сходит на нет. Роман же стоит на своём, так что главной

темой их двухлетней переписки всё равно были планы о том, как и что сделать дома, чтобы

жилось там хорошо.

Именно поэтому за время службы в белых, сухих песках Блондин, а потом Справедливый,

удивлял сослуживцев двумя совершенно противоположными страстями: фанатичным постижением

7

искусства рукопашного боя и чтением специальной литературы о зерновых культурах, об

овцеводстве и вообще обо всём, что хоть сколько-нибудь касалось земли и села. Ну, с

рукопашным-то боем всё понятно – на то они и погранвойска, чтобы этому учиться, а какая-нибудь

агрономия тут при чём? Да при том, что всё это сгодится после службы.

Уроки же рукопашного боя на их заставе почитались особо, потому что преподавал их

прапорщик Махонин, прошедший, судя по всему, и Крым, и рым и вроде как спрятанный от кого-то

на их заставе. Ходили слухи, что ещё совсем недавно Махонин был не пограничником, а служил

совсем в иных частях и был не прапорщиком, а офицером. Как-то во время одного доверительного

разговора после тренировки Роман спросил его, почему он оказался здесь, на отдалённой

заставе?

– Да так, – отмахнувшись, ответил Махонин, – убил случайно не того, кого следовало.

Но, судя по тому, что офицеры, приезжающие из отряда для разных проверок, называли его не

по званию, а просто и уважительно Александром Сергеевичем, убил-то он, видимо, как раз того,

кого следовало. И не случайно. Хоть и из своих. Иначе бы его не прятали. Однако, как бы ни

относились к нему офицеры, чувствовалось, что внутренне Махонин тёмен, как бездна.

Впечатление о нём такое, будто, находясь здесь, Махонин подчиняется чему-то далёкому и

невидимому. Такие люди всегда настораживали Романа, но здесь почему-то выходит иначе –

глубинная темнота и тайна прапорщика кажутся притягательными.

Уже с первых занятий по рукопашному бою Роман становится не только самым прилежным его

учеником, но и самым внимательным слушателем, хотя, конечно же, всего прапорщик не говорит

никому. Свой предмет, который он считает искусством, Махонин преподаёт не совсем обычно. Со

странной чуткой улыбочкой хищника прапор частенько предупреждает, что вот так наносить удары

в Советской Армии разрешается, а вот так – уже нет, потому что это из чуть иной программы, когда

надо кого-нибудь прямиком отправить на тот свет. А Советская Армия – защитница (такова наша

идеология – не забывайте, пожалуйста) и этого в ней знать не положено. «Так что всё

запрещённое, что я вам тут показываю, лучше забудьте». Странный совет – да как же после этого

что-нибудь забудешь? Более всего Махонин почитает искусство тайного удара. Никто ведь не

замечает, как работает фокусник. И мастер рукопашного боя может так! Бьёшь у всех на глазах, но

никто этого не видит. Разработка чисто махонинская. Во-первых, тут есть элементы отвлечения,

почти такие же, как в фокусах, а во-вторых – невероятная молниеносность удара.

– У каждого мастера своя фишка, – говорит Махонин, – у меня – эта. У неё два названия:

«Мгновенный зверь» (ну, это понятно) и «Щелчок волшебника».



Поделиться книгой:

На главную
Назад