Путь к пыльной смерти

— Вот увидишь… Ты попросишь Джонни навестить меня?

— Только не сегодня, родная. Боюсь, что он тоже не совсем здоров…

— Он… он не…

— Нет, нет… Просто шок. — Мак-Элпайн улыбнулся. — И его напичкали такими же таблетками, что и тебя.

— Шок? У Джонни Харлоу шок? Не могу поверить! Он уже три раза был на волосок от смерти и тем не менее ни разу…

— Он видел, что с тобой произошло, моя родная. — Мак-Элпайн сжал руку дочери. — Я еще зайду сегодня, попозже.

Он вышел из палаты и направился в приемную. У дежурного столика врач разговаривал с сестрой.

— Скажите, это вы лечите мою дочь? — спросил Мак-Элпайн.

— Мистер Мак-Элпайн? Да, я. Доктор Шолле.

— У нее очень плохой вид.

— Никакой опасности нет, мистер Мак-Элпайн. Она просто находится под действием анестезии. Мы были вынуждены сделать это, чтобы уменьшить боль, понимаете?

— Понимаю. И как долго она…

— Две недели. Возможно, три. Не больше.

— Еще один вопрос, доктор Шолле. Почему вы не сделали ей вытяжение?

— Мне кажется, мистер Мак-Элпайн, что вы не из тех, кто боится правды…

— Почему вы не сделали ей вытяжение?

— Вытяжение, мистер Мак-Элпайн, применяют при переломе костей. А у вашей дочери левая лодыжка не просто сломана, она — как это по-английски — раздроблена, да, пожалуй, это то слово: раздроблена почти в порошок. Немедленная операция пользы не принесет. Придется соединять воедино только то, что осталось от кости.

— Значит, она никогда не сможет сгибать лодыжку? — Шолле утвердительно кивнул. — Вечная хромота? На всю жизнь?

— Вы можете созвать консилиум, мистер Мак-Элпайн. Пригласите лучшего ортопеда из Парижа. Вы имеете все права…

— Нет, не нужно. Мне все ясно, доктор.

— Я глубоко сожалею, мистер Мак-Элпайн. У вас прелестная дочь. Но я только хирург. А чудес на свете не бывает. К сожалению.

— Спасибо, доктор. Вы очень добры. Я зайду снова. Скажем, часа через два.

— Лучше не надо. Она должна проспать по крайней мере двенадцать часов. А возможно, и все шестнадцать.

Мак-Элпайн кивнул в знак согласия и вышел.

Даннет отодвинул тарелку, так и не притронувшись к еде, посмотрел на тарелку Мак-Элпайна, тоже нетронутую, и перевел взгляд на погруженного в свои мысли Мак-Элпайна.

— Оказывается, Джеймс, — сказал он, — ни один из нас в действительности не такой уж крепкий, как мы думали.

— Всему виною возраст, Алексис. Он догоняет нас во всем.

— Да, и, судя по всему, с большой скоростью. — Даннет придвинул к себе тарелку, горестно посмотрел на нее и снова отодвинул. — В конце концов, черт возьми, это лучше, чем ампутация.

— Вот именно. Вот именно. — Мак-Элпайн оттолкнул стул и поднялся. — Может быть, пройдемся, Алексис?

— Для аппетита? Не поможет. Во всяком случае мне.

— Мне — тоже. Я просто подумал: может быть, стоит взглянуть, не нашел ли Джейкобсон что-нибудь интересное?

Гараж был длинный и низкий, с застекленным потолком, ярко освещенный висячими лампами и удивительно чистый и ухоженный. Когда металлическая дверь со скрежетом открылась, они увидели, что Джейкобсон работал в дальнем углу, склонившись над искалеченным «коронадо» Харлоу. Он выпрямился, приподнял руку, показывая, что заметил появление Мак-Элпайна и Даннета, и снова вернулся к осмотру машины.

Даннет закрыл дверь и спокойно спросил:

— А где другие механики?

Мак-Элпайн ответил:

— Вам бы давно следовало знать: пострадавшими машинами Джейкобсон всегда занимается в одиночку. Он не доверяет другим механикам, Говорит, что они либо не замечают доказательства вины, либо уничтожают их своей неуклюжестью.

Они прошли вперед и стали молча следить за тем, как Джейкобсон возится с тормозной системой. За этим наблюдали не только они: прямо над ними, в открытом слуховом окне, невидимо для стоявших внизу, поблескивало что-то металлическое. Этот металлический предмет был ручной восьмимиллиметровой камерой, и державшие эту камеру руки были совершенно тверды. Это были руки Джонни Харлоу. Лицо его было так же бесстрастно, пак и тверды были его руки, — сосредоточенное, спокойное и внимательное. Это было лицо совершенно трезвого человека.

— Ну что? — спросил Мак-Элпайн.

Джейкобсон выпрямился и стал аккуратно потирать спину, которая его явно беспокоила.

— Ничего. Абсолютно ничего. Подвеска, тормоз, двигатель, передача, управление — все о’кей!

— Но управление…

— Разрыв протектора. Ничего другого случиться не могло. Все было еще в порядке, когда он выскочил перед машиной Джету. И не говорите мне, мистер Мак-Элпайн, что именно в эту секунду управление отказало. Совпадения, конечно, бывают, но такое было бы уж слишком.

— Значит, мы еще блуждаем в потемках? — спросил Даннет.

— Для меня лично все ясно как божий день. Водительский просчет! Старейшая из всех причин.

— Водительский просчет? — Даннет покачал головой. — Джонни Харлоу никогда в жизни не допускал водительских просчетов.

Джейкобсон улыбнулся, но глаза его смотрели холодно.

— Хотел бы я услышать, что думает об этом дух покойного Джету.

— Все эти разговоры ни к чему, — заметил Мак-Элпайн. — Пошли в гостиницу. Вы сегодня даже не поели, Джейкобсон. — Он взглянул на Даннета. — Думаю, что стаканчик на сон грядущий не помешает, а потом на минуту зайдем к Джонни.

— Напрасно потеряете время, сэр. К вашему приходу он уже будет совсем невменяем.

Мак-Элпайн внимательно посмотрел на Джейкобсона, потом, после долгой паузы, очень медленно сказал:

— Он все еще чемпион мира. Он все еще — Коронадо Номер Один!

— Ах, вот как!

— А вы хотите, чтобы было иначе?

Джейкобсон направился к умывальнику, стал мыть руки. Затем, не оборачиваясь, произнес:

— Вы здесь босс, мистер Мак-Элпайн.

Тот ничего не ответил.

Когда Джейкобсон вытер руки, все трое молча вышли из гаража, закрыв за собой тяжелую металлическую дверь.

Ухватившись за конек крыши в форме буквы «фау», Харлоу наблюдал, как эти трое удаляются по ярко освещенной главной дороге. Как только они свернули за угол и скрылись из виду, он осторожно соскользнул к слуховому окну, протиснулся внутрь и нащупал ногой металлическую балку. Осторожно балансируя на балке, он вынул из внутреннего кармана электрический фонарик (Джейкобсон, уходя, выключил свет) и направил луч вниз. До бетонированного пола было около девяти футов.

Харлоу наклонился, схватился руками за балку, повис на ней и разжал руки. Приземлился он легко и без шума. Потом прошел к двери, включил все лампы и приблизился к «коронадо». У него была не одна, а две камеры: восьмимиллиметровая кинокамера и миниатюрный фотоаппарат со вспышкой.

Найдя промасленную тряпку, он начисто протер подвески, подачу горючего, систему управления и один из карбюраторов. Каждый из этих участков он несколько раз сфотографировал. Потом, измазав на полу тряпку маслом и грязью, быстро затер сфотографированные части и бросил тряпку в металлическое ведерко.

Подойдя к двери, он подергал ручку. Тщетно. Дверь была заперта снаружи, а ее прочность исключала всякую попытку открыть ее силой. Оставлять же здесь следы своего присутствия совершенно не входило в намерения Харлоу. Он быстро оглядел гараж.

Слева от него к стене была подвешена деревянная лестница, вероятно, предназначенная для мытья стекол в слуховых окнах. Под ней, в углу, лежал небрежно брошенный моток каната.

Харлоу прошел в угол, поднял моток, снял лестницу со стены и, закрепив канат на верхней перекладине, подвел лестницу под металлическую балку, Вернувшись к двери, он выключил свет.

Освещая свой путь фонариком, он по лестнице забрался обратно на балку. Потом, не без известных усилий, ему удалось, удерживая в руках канат, навесить лестницу нижней перекладиной на металлические скобы, на которых она до этого держалась на стене. Отвязав канат, он небрежно скатал его и бросил на прежнее место. С трудом удерживая равновесие, он выпрямился на балке во весь рост, ухватился за раму слухового окна, просунул наружу голову и плечи и, подтянувшись, исчез в ночной тьме.

Мак-Элпайн и Даннет сидели в одиночестве в опустевшем баре. Они молча приняли принесенное официантом виски — две порции. Мак-Элпайн поднял свой стакан и невесело улыбнулся.

— Чудесный конец чудесного дня! О, господи, как я устал!

— Итак, вы сожгли за собой все мосты, Джеймс. Харлоу остается на своем месте.

— А все Джейкобсон: он поставил меня в такое положение. У меня не было выбора.

Харлоу быстро бежал по ярко освещенной главной дороге. Внезапно он резко остановился. Улица была пустынной, и неожиданно впереди появились две фигуры: ему навстречу шли двое высоких мужчин.

На мгновение Харлоу остановился в нерешительности, а потом быстро оглянулся и нырнул в небольшую нишу в стене, где помещался вход в магазин. Прижавшись к двери, он стоял не шевелясь, пока эти двое не прошли мимо, — это были его товарищи по команде Никола Тараккиа и Вилли Нойбауер.

Они были поглощены тихой и, видимо, очень серьезной беседой. Ни один из них не заметил Харлоу. Когда они удалились, Харлоу вышел из своего убежища, с опаской огляделся по сторонам, выждал, пока Тараккиа и Нойбауер не исчезли за углом, а потом снова бросился бежать.

Мак-Элпайн и Даннет осушили стаканы. Мак-Элпайн вопросительно взглянул на Даннета.

Тот сказал:

— Ну что ж, я полагаю, что иногда приходится принимать и такое решение.

— Видимо, да, — ответил Мак-Элпайн.

Они поднялись, кивнули бармену и, не торопясь, вышли.

Харлоу, сменив бег на быстрый шаг, перешел на другую сторону улицы, где светилась неоновая вывеска гостиницы. Миновав главный вход, он свернул в переулок направо и, дойдя до пожарной лестницы стал подниматься наверх, перешагивая через две ступеньки. Движения его были легки и уверенны, как движения горной козы, равновесие совершенное, на лице никаких эмоций. Выразительными были только глаза. Взгляд был ясен и спокоен, но в нем светилась сосредоточенная решимость. Это было лицо человека, целиком посвятившего себя одной цели и отлично сознающего, на что он идет.

Мак-Элпайн остановился перед дверью с номером 312. На лице его можно было одновременно прочесть и гнев, и озабоченность. Как ни странно, Даннет был равнодушен. Правда, это было равнодушие с крепко сжатыми губами, но ведь Даннет принадлежал к той категории людей, которые вообще редко разжимают губы.

Мак-Элпайн громко постучал в дверь костяшками пальцев. Никакого эффекта. Он со злостью посмотрел на занывшие суставы, бросил взгляд на Даннета и снова атаковал дверь. Даннет не проронил ни слова — здесь комментарии были излишни.

Харлоу быстро достиг площадки, находящейся на уровне четвертого этажа, перемахнул через предохранительные перила и, сделав большой шаг, благополучно влез в открытое окно. Номер был маленьким. На полу лежал открытый чемодан, его содержимое было беспорядочно разбросано тут же на полу. На тумбочке у кровати стояла лампа, тускло освещавшая комнату, а также наполовину опорожненная бутылка виски. Под аккомпанемент непрекращающегося яростного стука в дверь Харлоу закрыл окно.

Из-за двери доносился разгневанный голос Мак-Элпайна:

— Откройте, Джонни! Откройте или я разнесу к чертям собачьим эту проклятую дверь!

Харлоу сунул обе камеры под кровать. Сорвав с себя черную кожаную куртку и черный свитер, он послал то и другое вслед за камерами. Потом он вылил немного виски на ладонь и протер лицо…

Дверь распахнулась, и показалась правая нога Мак-Элпайна — очевидно, каблук послужил ему орудием для взлома. Переступив порог, Мак-Элпайн и Даннет остановились. Харлоу, в сорочке и брюках, не сняв даже ботинок, лежал, вытянувшись, на кровати, находясь, по-видимому, на грани комы. Его правая рука свешивалась с кровати, сжимая горлышко бутылки с виски.

Мак-Элпайн с угрюмым видом и словно не веря своим глазам подошел к кровати, склонился над Харлоу, с отвращением принюхался и вынул бутылку из бесчувственной руки. Потом посмотрел на Даннета, который ответил ему бесстрастным взглядом.

Мак-Элпайн протянул:

— И это — величайший гонщик мира!

— Прошу вас, Джеймс. Вы же сами говорили, что все они к этому приходят. Помните? Рано или поздно, но все они приходят к этому.

— Но Джонни Харлоу!

— И Джонни Харлоу.

Мак-Элпайн кивнул. Оба повернулись и вышли из номера, прикрыв взломанную дверь.

Харлоу открыл глаза и задумчиво потер подбородок. Потом рука его остановилась и он понюхал ладонь. Тотчас же он с отвращением сморщил нос.

Глава 3