Помоги проекту - поделись книгой:
— А-ха-ха, ну, хватит тебе, подхалим! — ласково одернула его Оля. — С Ромой из Скетчей, представляешь?! — воскликнула она, вскинув руки вверх.
— О, ну, тогда я спокоен, сам Рома из скотча, — передразнил подругу Митя.
— Из группы «Скетчи», болван, — осадила его Оля, обиженно надув губы. — Ты только послушай, Оля и Рома Кармины. Звучит! — обняв подушку, замечтавшаяся барышня плюхнулась на диван.
— Звучит, как приговор, — смеясь, окончил фразу Митя.
Подавив смешок, Оля бросила в Митю подушку. Митя не растерялся и бросил другую в зачинщика пуховой битвы.
— Ну, вот, ты испортил мне прическу. Спасибо, дружище! Скоро час икс, как я выгляжу? — хихикая, спросила растрепанная Оля.
— Как самый красивый, самый чудесный, самый обаятельный…пушистый ежик, — ласково ответил Митя, расставляя паузы перед каждой фразой.
— Да ну тебя, все, я опаздываю. Пожелай мне удачи, — протараторила Оля, и не дождавшись ответа, выскочила из комнаты.
— Удачи. Удачи мне и выдержки, — печально промямлил Митя.
Наступил день выпускного бала. Оля с нетерпением ждала его. До свидания, уроки! Прощайте, домашние задания! Здравствуй, яркая и взрослая жизнь! Влюбленной Оле только-только исполнилось восемнадцать. С самого утра Олина мама крутилась вокруг своей повзрослевшей дочери, поправляя ей платье, закалывая в очередной раз непослушную прядь, и дрожа от прилива неизмеримой гордости, смешавшейся с легкой грустью от прощания с детством прелестной выпускницы.
После официальной части выпускного вечера счастливые выпускники приступили к празднованию начала нового этапа своей беззаботной жизни.
В тот вечер Оля сияла. Мало того, что она переступила через общепризнанную линию старта юности. Ее парень, солист самой модной группы в городе, вместе со своей бандой был приглашенной звездой на этом балу.
Веселье набирало обороты, шампанское вскружило голову неоперившимся юнцам. В самый разгар вечеринки Рома позвал Олю прогуляться.
Оля была на седьмом небе от счастья. Она любила. Она цвела. Она порхала, как ласточка, не зная, что у земли ласточки призывают одни лишь грозы.
— Ты сегодня всех затмила, — сказал Рома, прижав к груди опьяненную чувствами Олю.
— Все для тебя, — расплылась она в улыбке.
Рома еще крепче обнял свою выпускницу. Земля ушла у нее из-под ног, и двое влюбленных слились в жарком поцелуе.
Оля проснулась от громких звуков, доносившихся с кухни.
— Я тебя разбудил? — спросил Рома пришедшую на запах жареного бекона заспанную Олю.
— Все в порядке, — она подошла к своему полуобнаженному повару и прошептала на ухо, — Мне было очень хорошо сегодня ночью.
— Мне тоже, — не отводя от нее пристальный взгляд, он поднял свою сонную красавицу на руки, и они снова забылись друг другом.
Примерно через два месяца Оля, дрожа от волнения, вручила своей рок-звезде что-то вроде фломастера.
— Что это? — удивленно спросил Рома.
— Результат нашей любви, — произнесла Оля, сгорая от счастья.
— Ты серьезно? — понизив голос на тон, спросил Рома.
— Серьезней не бывает, — пропела Оля, обвивая руками Ромину шею.
Рома с окаменевшим лицом оттолкнул ничего не понимающую Олю и вышел из комнаты. Вернувшись, он протянул ей конверт и сказал:
— Здесь должно хватить. Я музыкант, понимаешь? Я художник. Я должен нести людям красоту. В моем мире нет места этому ребенку.
Изумленная Оля не знала, как себя повести.
— Как ты можешь такое говорить? Ведь это наш ребенок, наша плоть и кровь, — с трудом сдерживая слезы, Оля попыталась призвать будущего отца к свету.
— Мне он не нужен. И ты мне не нужна. Если не хватит денег, скажи. Только избавься от него.
Оля поняла, как сильно она ошибалась, думая, что эта красивая обертка стоит ее любви. И не сказав больше ни слова, выбежала на улицу.
«Фальшивка! Пустышка! Бездушный самовлюбленный сухарь!» — всю дорогу домой Оля не прекращала посылать проклятия в адрес горячо любимой, как ей раньше казалось, перелистанной страницы.
Утопая в бессонных муках, Оля практически ничего не ела и не отвечала на расспросы не находящей себе место матери. Потерявшей надежду Оле казалось, что мир отвернулся от нее. Не быть ей студенткой. Не быть любимой женой. Не быть матерью. Она не хотела избавляться от ребенка, но не могла представить себя в роли матери-одиночки, не забившей и двадцати голов в ворота жизни. Она не могла даже и подумать о том, чтобы рассказать родителям о своем положении. О том, что их домашний цветочек зарос сорняками и поддался лживым речам льстивого бессердечного эгоиста.
Прошла неделя страшных сомнений. Оля собралась с мыслями и решилась на непоправимое. Каждый шаг в сторону клиники оставлял неисцелимый рубец на ее сердце. Каждая секунда выжигала шрамы на юной душе.
— Ты чего такая хмурая, ежик? — родной голос вывел поникшую Олю из транса. — Подумаешь, дождь. Разве нам, ежам, он не подвластен?
Оля приподняла печальный взгляд на сияющего улыбкой Митю. Его лицо будто блистало и освещало своим светом потемневший под грозной тучей двор.
— Митька, если бы ты знал, — жалобно застонала Оля, и не совладав с собой, прильнула к Митиному плечу и разрыдалась.
С того непогожего дня прошло чуть более десяти лет. Оля и не думала, что окажется на скамье присяжных и будет оценивать действия попавшего в силки человека. Решать, что правильно, а что нет. Оля, оступившаяся на первой же ступени трапа, ведущего к мудрости. Оля, едва не совершившая фатальную ошибку, которую вряд ли смогла бы себе простить. Оля, спасенная любовью своего верного друга и отдавшая все свои силы, всю свою любовь и всю себя заботе о Митьке и об их ежиках — так не похожих друг на друга сыновьях, пришедших в мир во всепоглощающей любви, разгоревшейся на останках подобия на чувства.
Оля мысленно поблагодарила Бога за то, что в тот день именно Митька оказался у нее на пути. Ведь если бы не он, возможно, она бы не приняла верное, хоть и немного запоздалое решение.
***
— Уважаемые присяжные-заседатели! — адвокат вызволил Олю из тисков прошлого. — Прошу вас учесть все противоречия и неточности, а также искаженную трактовку действий подсудимого в угоду линии обвинения безо всяких на то объективных причин и не принимать видеозапись как бесспорное доказательство вины моего подопечного.
Александр подчеркнул взглядом полную уверенность в своих словах и вернулся на свое место, дружески похлопав по плечу примкнувшего к прутьям Костю.
— Добрый день, Лина Григорьевна! — прокурор поприветствовал помощника судьи.
— Добрый день, Владимир Владиславович!
— Интересное у нас получается дельце. Я никогда еще не был так увлечен, если не брать в расчет мои самые первые дела, — поделился своими впечатлениями прокурор.
— Да, помню-помню. Вы тогда не пропускали ни одной мелочи и придирались к моим протоколам по каждой запятой, — смеясь, Лина Григорьевна упрекнула своего старого знакомого.
— Не серчайте, Лина Григорьевна, я тогда был совсем молод, этакий бестолковый Дон Кихот6, — завуалированно извинился прокурор.
— А ведь тогда Вы были ненамного младше нашего подозреваемого. Подумать только, прошло чуть больше двадцати лет, а Вы все такой же, — удивленно заметила помощница судьи.
— Да нет, Лина Григорьевна, я изменился, — задумчиво произнес прокурор.
— Разве что стали более благосклонны к моим протоколам, — не упуская случая, Лина Григорьевна снова по-доброму уколола прокурора.
— Не сносить мне теперь головы, — пошутил прокурор.
— Конечно, я же Кармина, — рассмеялась помощница.
— Как сын? Все музицирует? — поинтересовался прокурор.
— Да, гастроли, гастроли… Лучше бы подарил мне внука. Мне же уже не шестнадцать, могу не дождаться, — запричитала помощница.
— Ну, что Вы, какие Ваши годы. Как в том фильме «Вот смотрю я на вас и думаю: будь я полегкомысленнее, я бы… ух!!!7» — попытался развеселить помощницу прокурор.
— «Вова, в следующий раз — быстро не женись!8» — процитировала другую картину Лина Григорьевна.
Старые знакомые от души посмеялись и вошли в зал суда.
Помощница судьи заняла свое место и приготовилась ассистировать судье. Лина Григорьевна, судья и прокурор были ровесниками, разменявшими в наступившем году шестой десяток. В ничем не примечательной внешности Лины Григорьевны каждый находил что-то свое, родное — соседку по парте, добрую тетушку или старшую сестру, с которой можно было поделиться самым сокровенным. Она всегда находила время выслушать каждого, провести а-ля сеанс психотерапии, и при этом мало требовала взамен. Ей было достаточно благодарной улыбки и иногда небольшого внимания к себе. Скромная, мудрая, непритязательная женщина, так и не нашедшая женского счастья, отдала всю себя профессии. Одна отдушина — сын. Лина Григорьевна не смогла всецело посвятить себя своему отпрыску, зарабатывая на жизнь, чтобы ее мальчик всегда был сытым и довольным. Благо, он унаследовал от отца талант— Ромин голос заставлял аплодировать стоя любого музыкального критика. Но как бы ни старалась Лина Григорьевна, отцовские пороки также не прошли мимо брошенного им сына. К двадцати девяти годам Рома ни на йоту не приблизился к желанию остепениться и оставить разгульную жизнь в прошлом. Лина Григорьевна уже сбилась со счета Роминых подружек и постепенно теряла надежду на то, что она когда-нибудь снова будет напевать колыбельную.
Как бы то ни было, любимая работа не давала Лине Григорьевне скучать. Начиналось очередное слушание, и Лина Григорьевна была наготове фиксировать хронологию битвы двух непримиримых сторон одной медали.
— Лина Григорьевна, позовите первого свидетеля, — попросил судья.
В зал суда, будто вожак прайда, вошел статный молодой человек. Лидерские амбиции, чувство собственного достоинства и самоуверенность резко ударили в нос запахом ничем неприкрытого нарциссизма.
— Представьтесь, пожалуйста, — попросил прокурор.
— Кротов Марк Эдуардович, тридцать лет, — отрапортовал свидетель.
— Кем Вам приходится подсудимый? — обвинение начало свою линию допроса по запланированному сценарию.
— Трудно сказать. Раньше я считал его лучшим другом, но вряд ли кто-то захочет иметь общие дела со спекулянтом, — коротко ответил свидетель.
— Не совсем понятно, поясните суду, что Вы хотите этим сказать, — прокурор процитировал заранее написанную реплику.
— В институте мы были не разлей вода несмотря на то, что, по сути, мы были конкурентами — как на сессиях, так и, возможно, в будущей профессии. Мы относились к этому спокойно. Вероятность реального противостояния сводилась к нулю. Плюс к этому мы дали друг другу клятвы — никогда не делить женщину, работу и деньги, — продолжил свидетель.
— И что же случилось потом? — спросил прокурор.
— На зимних каникулах последнего курса мы с Костей поехали на горнолыжный курорт Эльбруса. Это была наша добрая традиция — перед сессией задействовать весь свой запас адреналина, чтобы экзамены прошли незаметно. Во время очередного подъема мы услышали крик снежного вихря, кубарем мчащегося к подножию склона. Не теряя ни минуты, мы оба отпустили бугель и помчались вниз. Догнав наконец остановившуюся лавину, мы увидели на испуганном розовощеком лице горошины слез, стекающих одна за одной к смеющимся пухлым губам. В тот день мы познакомились со студенткой мединститута, Юлей.
Мы сразу влюбились в эту хлопающую снежными ресницами олимпийскую чемпионку по горному падению. Вечером, после совместного ужина с заражающей смехом и позитивом красавицей, мы оба признались в этом друг другу. Вспомнив о данной на первом курсе клятве, мы договорились, что после отпуска Юля навсегда останется снежной королевой, сидящей у подножия Эльбруса.
Каково же было мое удивление, когда через три года после окончания ВУЗа, выходя из здания департамента по контролю за безопасностью, я увидел ждущую кого-то Юлю. Мое лицо тут же овеял горный ветер. Солнце ослепило мне глаза. Сердце сжалось от неописуемой радости, омраченной тяжестью братской клятвы.
Через минуту мимолетное счастье было разбито вдребезги. Юлино лицо озарилось улыбкой и скрылось под поцелуями моего лучшего друга.
В тот день я почувствовал боль от удара ножом в спину. В тот день восемь лет моей жизни были осквернены гнусным предательством. В тот день я потерял друга.
— Поэтому Вы назвали подсудимого спекулянтом? — поинтересовался прокурор.
— Не только, — со вздохом ответил свидетель. — Как я уже говорил, с первого дня нашего знакомства Костя и я были конкурентами. И на профессиональном фронте судьба сыграла со мной злую шутку. Примерно два года после института мы с Костей пробовали себя в частном секторе. Мы добились определенных успехов, но подумали, что масштаб был мелковат, и поэтому решили пробиться в систему государственного управления. Опыт работы был уже неплохой, рынок труда обещал массу интересных предложений, и мы приступили к покорению новых вершин.
В день, когда я узнал о Костином предательстве, я как раз проходил собеседование на помощника руководителя департамента. После удачной, как мне казалось, беседы, я решил перекусить в кафе на первом этаже. Как выяснилось позже, как раз в тот момент Костя проходил конкурс на ту же должность.
Через пару дней мне позвонили и сообщили, что я проиграл место другому кандидату. «Не беда», подумал я. У меня в запасе было предложение от известного в определенных кругах правозащитника, отстаивающего права работников, получивших увечья из-за несоблюдения их работодателями техники безопасности.
Проработав полгода в тесной связи с департаментом и наладив контакты, я выяснил, кто занял место помощника руководителя — Костя Вестников.
***
— Милая, я не могу это позволить. Я не хочу, чтобы пострадала твоя репутация, — прошептал Костя.
— Моя репутация давно канула в лету, ты прекрасно об этом знаешь, — возразила Юля.
— Это пройденный этап, не будем ворошить прошлое. Вопрос решен раз и навсегда, — отчеканил арестант.
— Костя, дорогой мой, милый мой друг! Я не вижу снов без тебя. Два месяца я не нахожу себе места. Если тебя признают виновным, я не выдержу такой долгой разлуки. Меня просто не станет, даже если воздух продолжит наполнять мои легкие. Мне нет жизни без тебя, как ты этого не понимаешь?! Мы должны использовать любые средства, чтобы вытащить тебя отсюда. Чтобы ты вышел из зала суда с чистой совестью, освобожденным от подозрений и любых сомнений на твой счет. Я готова на все. Расскажи о Марке, прошу тебя, — настаивала неутомимая воительница.
— Прости, я не могу, — Костя отпустил Юлины руки и позвал конвой.
Юля еще некоторое время сидела одна в серой комнате свиданий и размышляла. «Какой упрямец. Двадцать первый век на дворе, а он все рыцарствует. Не время и не место. Подумаешь, репутация. Кого это волнует, когда под угрозой свобода, заточение которой может продлиться четверть жизни. Ничего, не хочет давать показания, значит Саша Сталь разгромит Марка на допросе. Нужно только направить его в нужное русло».
***
— Простите, Марк, мы немного увлеклись. Значит, Вестников нарушил данную Вам клятву и украл Вашу любимую, так? — задал наводящий вопрос прокурор.
— Да, все верно. Он без зазрения совести может пойти по головам, не стоя за ценой. И я совсем не удивлен, что он сидит сейчас за решеткой.
— На этом пока все, — завершил допрос прокурор.
— Защита, приступайте, — дал команду судья.
— Марк, скажите, Вы и Юля Вестникова (на тот момент Чарницкая), держали связь после встречи на Эльбрусе? — начал перекрестный допрос адвокат.
— Нет, мы обменялись телефонами, пару раз созвонились, и на этом наше общение завершилось, — ответил свидетель.
— Как Вы с Костей шуточно называли друг друга в институте? — подготовился к атаке адвокат.
— Я был Синдбадом Мореходом9, а Костя — Графом Монте-Кристо10, — в недоумении ответил Марк.
— Странно, ведь оба этих прозвища принадлежали одному и тому же персонажу во всем известном романе. Как так вышло? — удивленно раскинув руки, задал вопрос адвокат.
— В то время мы перечитывали Дюма, и однажды, обсуждая главного героя, мы в шутку начали придумывать свои собственные приключения. И в итоге взяли себе такие псевдонимы, — пояснил потерявший бдительность свидетель.
Поделиться книгой: