никто нас не найдёт от холода дрожа
ведь это только кажется что след навечно вжат
"навечно" в книги кануло – и затерялось там
как в трубку телефонную кричавший мандельштам
<даже после будет вновь>
Смерть забыв и оставив под грунтом тело,
будет блок воспевать фонари метелью
и снежинки теплить, только губы – сини
а пробиться сквозь холод и он бессилен.
Бога – нет, блока – нет, есть стихи и стены,
для которых все люди не больше тени;
Есть исход для живых, но исход – летальный:
блок стоит весь в снегу, только снег не тает:
тает блок, обращается сгустком смерти
хорошо бы последний фонарь воспеть и
стать его непосредственным продолженьем
думал блок, но остался как предложенье
«Как прекрасно…»
Как прекрасно жить с открытыми глазами,
если б люди в души залезали
прыгали в костры чужих агоний
только люди прыгают в вагоны
жить прекрасно, что ж до "умереть"
это надо каждому уметь
<музыка ветра>
На свете горя нет
я завернувшись в плед
считаю дни до бездны
в которой мы уместны
в которой нас погладят
не только кармы ради
не скажут нам: не смейте
такое – и о смерти
я ж знаю, что веками
все те, кто мотыльками
вот так с собой покончив
висят на млечном скотче
«Я прохожу и…»
я прохожу и вижу спины
спина как зеркало души
вон мальчик крутит в пальцах спиннер
и шар земной его кружит
и бродский также проходил тут
скрывая спину под пальто
он умер и его простили
теперь он чей-то книжный том
теперь он кто
и смертью признан
и если на него стучат
то это где-то лодки в пристань
носами бьются по ночам