Помоги проекту - поделись книгой:
Дама мелодично рассмеялась и протянула ей мягкую белую руку.
— Только не леди, дитя моё. Меня зовут Марион ле Февр. Мне нужна комната, большая комната. Есть у вас такая?
— Конечно, госпожа, у нас есть для вас чудесная комната, — ответила Гвинет. — Я уверена, она вам понравится. Я позову отца.
Она подобрала юбки и опрометью бросилась в дом. Нехорошо заставлять леди — что бы она там про себя ни говорила — ждать на улице под холодным дождём.
Отца она нашла в общем зале. Он сразу отправил Хенкина и его брата Уота отнести багаж госпожи ле Февр в лучшую комнату трактира.
— Молодец, Гвинет! — улыбнулся Джефри Мэйсон, удовлетворённо потирая руки. — Надеюсь, она останется надолго.
Гвинет вернулась во двор, где Гервард уже распрягал мула. Повозка была до отказа нагружена крепкими деревянными ящиками и плоскими обёрнутыми в холстину тюками. И зачем ей столько багажа?
Уот и Хенкин уже приступили к разгрузке. Спутник госпожи ле Февр отдавал им отрывистые приказания. Сама дама стояла рядом.
— Пожалуйста, осторожнее, — просила она. — Там очень ценные вещи.
— Я провожу вас в вашу комнату, добрая госпожа, — предложила Гвинет, и получила в награду ласковый взгляд удивительных зелёных глаз.
— Пойдём, дитя, и спасибо тебе.
Они поднялись по узкой лестнице наверх, в большую комнату с окном во двор. Это была самая большая комната в доме. В лучшие времена, когда в аббатство регулярно приезжали паломники, Джефри Мэйсон оставлял её для знатных посетителей. Гвинет очень надеялась, что комната понравится госпоже ле Февр, — ведь иначе она может остановиться где-нибудь ещё!
Волнения оказались напрасными. Едва переступив порог, госпожа ле Февр всплеснула руками от восторга:
— Как много места! А окно какое большое! Здесь, должно быть, очень светло!
Гвинет поспешила открыть ставни. День, конечно, холодный, но в комнате надо проветрить.
— Мне нужно много света, — объяснила госпожа ле Февр. — Для работы.
— Для работы? — удивилась Гвинет.
— Я вышивальщица, дитя моё. Я приехала в Гластонбери вышивать алтарный покров для нового храма и облачения для священников.
«Так вот что было во всех этих свёртках и ящиках! — сообразила Гвинет. — Пяльцы для вышивания, нитки и ткани!»
Надежда, словно солнечный луч, развеяла её страхи. Как будто вышивки Марион ле Февр уже украсили возрождённый храм…
— Так значит, вы к нам надолго, добрая госпожа?
— Да. На самом деле, мне стоит поискать себе в Гластонбери отдельный дом, но пока эта комната — как раз то, что надо.
Она вновь одарила Гвинет ослепительной улыбкой.
Появился Хенкин с первым из многочисленных ящиков и, следуя указаниям госпожи ле Февр, поставил его в дальний угол комнаты. За ним ввалился Уот с двумя тяжёлыми свёртками.
— Я помогу вам распаковать вещи, добрая госпожа, — предложила Гвинет. — И, наверное, вашему спутнику тоже понадобится комната?
— Только на пару дней, пока лошадь отдохнёт, — ответила Марион ле Февр. —Потом мастер Гуд уедет.
Хенкин и Уот вернулись с кучей коробок, за ними Гервард тащил огромный узел.
— Это последний, госпожа. Ваш мул уже в конюшне. Не беспокойтесь о нём.
— Я и не беспокоюсь, — улыбнулась госпожа ле Февр. — Мне повезло, что я нашла такой чудесный трактир и таких заботливых замечательных хозяев! Как вас зовут, мои хорошие?
— Я — Гвинет, а это мой брат Гервард. Простите, добрая госпожа, — Гвинет замялась — вы не могли бы, пожалуйста, показать нам свою работу?
Ну вот, сейчас госпожа ле Февр рассердится на её назойливость… Но вышивальщица отбросила на спину волосы и мелодично рассмеялась:
— Конечно, детка, если тебе интересно!
Она откинула крышку самого большого сундука и вытащила отрез плотного белого шелка с уже наполовину законченной вышивкой.
— Вот из этого выйдет облачение, в котором ваш аббат будет служить мессу.
Золотые и серебряные нити сплетались в сложные узоры, тонкие контуры роз и лилий отливали радужным блеском.
— Красота какая! — ахнула Гвинет. Она почти не помнила убранства и облачений прежнего храма, но была уверена, что им далеко до творений Марион ле Февр.
— Вот золотая ткань, для праздников, — вышивальщица вынимала из сундука все новые и новые отрезы. — А вот зелёный — цвет надежды и возрождения. И красный — цвет крови святых и мучеников.
Она застенчиво улыбнулась.
— Пусть я закончу нескоро, но это будет моя лучшая работа!
— Когда вы пойдёте в аббатство? — спросила Гвинет. — Я могу проводить вас, это недалеко.
Тонкие пальцы Марион ле Февр нервно стиснули алую ткань.
— Нет, нет, дитя моё! Я ни за что туда не пойду!
Глава пятая
Гвинет уставилась на вышивальщицу. Лицо госпожи ле Февр побледнело, зелёные глаза наполнились слезами.
— Что с вами?
— Прости, я не хотела тебя испугать.
Вышивальщица вздохнула и принялась разглаживать смятую ткань.
— Этот ужасный пожар… Я просто не смогу смотреть на обгоревшие развалины — я же помню, как тут было красиво прежде!
— Мусор почти весь убрали, — сообщил Гервард. — Вы увидите только недостроенные стены нового храма и часовню Пресвятой Девы — она почти закончена.
Госпожа ле Февр печально покачала головой:
— Нет-нет, я не вынесу. Даже думать об этом не могу без слез! Столько красоты погибло! Такая ужасная потеря…
— Но как же вы сделаете алтарный покров, не побывав в храме? — настаивал Гервард.
Вышивальщица слабо улыбнулась:
— Надеюсь, мне поможете вы с сестрой!
— Конечно, поможем! — воскликнула Гвинет. — А что нужно сделать?
— Для начала, надо обмерить алтарь. — Госпожа ле Февр положила отрезы цветного шелка на кровать и вынула из небольшого ящичка моток бечёвки. — Возьмите вот это. Отметьте узелками длину, ширину и высоту алтаря, и я буду знать, какого размера делать покров.
Она протянула бечёвку Гвинет, и та в очередной раз поразилась, какие же белые у вышивальщицы руки. Её собственные выглядели рядом с ними грязными и обветренными.
— Может, вам хотелось бы повидать отца Генри? Ну, чтобы обсудить с ним узоры?
— Аббат Генри написал мне обо всех своих пожеланиях, — ответила вышивальщица. — И я покажу эскизы лорду Ральфу Фиц-Стивену. Быть может, он даже будет так добр, что придёт прямо сюда. Так вот, — продолжила она, — поскольку покровы я вышиваю для часовни Пресвятой Девы, в сюжетах надо восславить Деву Марию. На первом я вышью Благовещенье — архангел Гавриил рассказывает Марии, что она станет матерью Господа нашего Иисуса Христа.
— Красиво, наверное, будет, — вздохнула Гвинет, представив себе златокрылого Гавриила с лилией в руках и коленопреклонённую Марию в голубых одеждах.
— Надеюсь, — улыбнулась госпожа ле Февр.
На лестнице послышались шаги, и в комнату вошла Айдони Мэйсон с подносом.
— Я принесла горячий сбитень, госпожа. Вам нужно согреться — день сегодня промозглый. И немного домашнего пряного хлеба. Еда будет готова попозже, так что если хотите…
— Вы так добры ко мне!
Марион ле Февр стиснула руки от избытка чувств, глядя, как мать Гвинет ставит поднос на стол и наливает ей напиток из глиняного кувшина. Комнату наполнил запах горячих пряностей.
— Я уверена, у вас мне будет очень хорошо!
— Сделаю все, что смогу, — ответила Айдони. — Простите, госпожа, но мастер Гуд хочет знать, не будет ли каких указаний.
— Лучше я сама с ним поговорю, — решила вышивальщица. — Пожалуйста, пришлите его сюда.
— Матушка, — спросила Гвинет, — можно нам с Гервардом в аббатство? Госпожа ле Февр будет вышивать алтарные покровы, и просила нас сделать для неё измерения.
— Не сегодня, — ответила ей мать. — Нам надо кучу белья перестирать и перегладить, да и дрова на кухне кончаются. Вот завтра — пожалуйста!
— Спасибо, завтра — это очень хорошо, — откликнулась госпожа ле Февр. — Сегодня я все равно буду распаковываться, устанавливать пяльцы
— И не забудьте в аббатстве спросить у брата Патрика, как там здоровье вашего дядюшки Оуэна. — Айдони Мэйсон поцокала языком. — Ну и времена настали!
— А в чём дело? — разволновалась госпожа ле Февр. — У вас неприятности?
Гвинет и Гервард оставили мать рассказывать гостье историю об останках короля Артура, их таинственном исчезновении и нападении на дядюшку, а сами побежали передать мастеру Гуду, что его ждут наверху. Почему-то Гвинет была уверена, что теперь все обязательно изменится к лучшему.
На следующий день дождь превратился в ливень. Крупные капли стучали по камням двора, по улице текли мутные ручьи. Гвинет поплотнее завернулась в плащ, а Гервард надвинул капюшон и прибавил шагу. Он почти не хромал и больше не опирался на палку, но повязку с ноги пока не снимал.
Дорога в аббатство проходила мимо рынка. Несколько торговцев, несмотря на холод и дождь, все же разложили свои товары, но непохоже было, чтобы они дождались покупателей в такую погоду. Рис Фримен стоял в дверях своей лавки, с неодобрением глядя на конкурентов. По возможности избегая его взгляда, Гвинет и Гервард вошли в ворота аббатства. Но, шлёпая по лужам к часовне Пресвятой Девы, они услышали доносящиеся оттуда звуки псалмов.
— Значит, служба ещё не кончилась, — вздохнул Гервард. — Придётся подождать.
— Ну, хоть под крышей!
Укрывшись под портиком часовни, Гвинет сняла мокрый плащ, и хорошенько встряхнула его. Теперь он всё равно был мокрый и холодный, но, по крайней мере, с него не текло.
Они молча ждали окончания службы. Монахи продолжали свои песнопения, ливень все так же шумел — но стука молотков опять не было слышно. Работа в новом храме стояла, и беспокойство Гвинет начало возвращаться — так слетаются чайки на свежевспаханное поле. Если нет ни креста, ни останков — зачем вообще восстанавливать храм? Никто никогда не увидит алтарные покровы, вышитые госпожой ле Февр…
Служба, наконец, закончилась, и двери часовни открылись, выпуская монахов. Один за другим они надвигали капюшоны и выходили под проливной дождь. Вместе с монахами вышло несколько сельчан и какой-то седовласый незнакомец. Может, паломник? Некоторые из них даже теперь хранили верность аббатству. Все спешили заняться делами, и никто не обращал внимания на две мокрые фигурки у входа. Только брат Тимоти заметил их с Гервардом и помахал рукой. Но времени поговорить не нашлось и у него.
Дождавшись брата Патрика — он выходил одним из последних — Гвинет шагнула вперёд и тронула его за рукав.
— Как там дядюшка Оуэн? — дрожащим голосом спросила она. Брат Патрик ободряюще улыбнулся:
— С Божьей помощью поправляется. Пока спит, но это ему только на пользу.
Слезы облегчения навернулись на глаза Гвинет.
— Спасибо! Вы так добры к нам!
— Не за что, — улыбнулся брат Патрик. — Я дам вам знать, когда он очнётся. — Он повернулся, чтобы уходить, но заметил повязку на ноге Герварда. — Ну-ка, ну-ка, что у нас с ногой?
— Ничего страшного, — ответил Гервард. — Ногу я вчера ободрал, но один отшельник с Тора перевязал мне её, и боль почти сразу прекратилась.
— Да, — кивнул брат Патрик, — на склонах Тора много отшельников. Иные из них неплохо разбираются в целебных травах. Но если ссадина не заживёт, приходи ко мне.
— Спасибо, святой отец, — ответил Гервард. — Можно нам обмерить алтарь в часовне?
В ответ на удивлённый взгляд брата Патрика, Гвинет поспешила рассказать все о Марион ле Февр и её поручении.
— Да, я помню, отец Генри говорил нам, что она приедет, — кивнул брат Патрик. — Но почему ей самой все не измерить? Посмотрела бы на храм, для которого работает…
— Она сказала, что огонь уничтожил так много, и что она не вынесет этого зрелища, — объяснила Гвинет.
— Странные у женщин фантазии, — покачал головой брат Патрик. — Ну что ж, может когда-нибудь она всё же сможет придти и посмотреть, что мы тут строим во славу Господа. А пока — обмеряйте, что вам надо.
Гвинет вежливо поблагодарила, и они с братом вошли в часовню. Тут было теплее, чем на улице, и пахло ладаном. Служба только что закончилась. Старый брат Питер гасил свечи, накрывая их медным колпачком на длинной палке. Закончив свой труд, он тяжело опустился на колени перед алтарём, склонив голову и бия себя в грудь в знак покаяния.
Гвинет застыла в нерешительности — ей не хотелось мешать чужим молитвам. Но видимо старый монах все же что-то услышал. Он испуганно обернулся, и, кряхтя, поднялся на ноги.
— Простите, что помешали, — заизвинялась Гвинет, — мы….
Но брат Патрик покачал головой и поспешил скрыться в ризнице, где священники переодевались перед богослужениями.
Поделиться книгой: