Большой вальс

— Здесь всего лишь монастырская лечебница, а не тюрьма. Иза, то есть Стефания, сегодня с утра трезвонит во все колокола — часть этого звона посвящается маленькому Готтлибу. Моя богобоязненная сестра сильно изменилась. Теперь она куда более терпима к детям, рожденным вне церковного брака, чем в дни своей молодости…

Йохим осторожно открыл бутылку и наполнил вином простые стаканы. Пузырьки вспенились, придавая стеклу драгоценный блеск. Он задумчиво посмотрел на бьющие в золотистой жидкости роднички:

— За искристость души в сосуде нашего тела. Пусть радостно живется этому малышу, пусть будет лучезарным его дух… Ведь, в сущности, и не важно тогда, во что заключен он — в глиняный черепок или звонкий хрусталь…

Тост Динстлера показался Алисе старомодно-выспренным, а намек неуместным. Как бы не относилась она к своему мальчику — речь о грубой глине не могла иметь к нему никакого отношения.

…Была уже поздняя ночь, когда Алиса и Йохим уединились для серьезного разговора.

— Стефания оборудовала здесь для меня целый кабинет. Последние годы я прихожу к парадоксальной мысли: сестра меня любит. Устраивайся поудобнее.

Динстлер предложил Алисе большое кожаной кресло, выглядевшее уютным и мягким. Она с наслаждением погрузилась в него, скинув туфли и подобрав ноги.

— Уфф! Не простой день. Слишком много впечатлений. Ну, что ты молчишь, Йохим, — кажется, все обошлось благополучно?

Динстлер в раздумье ходил из угла в угол, уставившись под ноги, словно изучал рисунок ковра.

— Который раз жалею, что бросил курить! А к выпивке не пристрастился… Завис посередине — между добром и злом, — как пугает меня в душеспасительных беседах Стефания.

— Разве ты курил?

— Очень усердно. После того, как женился на Ванде, стал Пигмалионом и Готтлом… Я тогда даже торс накачал и увеличил размер пиджака на две единицы. Стефания считает тот период «территорией зла».

— А что думаешь ты сам?

— Нет, я не согласен с Изой, то есть с матушкой Стефанией. Это было время безумного дерзания, сумасшедших побед… Оно дало нам Антонию…

— Ты никогда не жалеешь о своем поступке?

— Никогда. Когда вижу тебя. — Он остановился и пристально посмотрел на Алису.

— Значит, почти всегда, — горько усмехнулась она. За двадцать лет мы виделись не более пяти раз.

— Я приучил себя воспринимать наш тайный союз, даже можно сказать, нашу тайную связь, — как высшее благо. Главное для меня — это счастье Антонии. Которую я могу мысленно называть «наша дочь»! Ведь никакого другого шанса у меня нет и не было…

Йохим извлек из тайника в книжном шкафу бутылку и две рюмки:

— Может, все-таки выпьем? Это коньяк местных виноделов. Расширяет сосуды, повышает гемоглобин.

Алиса, грустно улыбаясь, взяла рюмку:

— Это ты сам тогда, в новогоднюю ночь на заснеженной площади Рыцаря не дал мне шанс. Ты отверг нашу плотскую связь… Бог знает, что вело тебя… Возможно, предчувствие более серьезного и сложного единства, или… встречи с Вандой…

— Уж тогда скажи — желание осчастливить Остина. Ведь я дал ему возможность найти жену. Вы на удивление точная пара, Алиса…

— С внуком нас, Йохи! — Алиса подняла рюмку. — Ты что-то не выглядишь счастливым дедом.

— Потому что я обречен всегда быть прежде всего обеспокоенным Пигмалионом… Честно говоря, меня тревожит состояние девочки. Нет-нет. Психологически она, кажется, справилась с этой ситуацией, но… Но разве ты не заметила? Губы, нос?

— Йохим, молоденькая женщина только что стала матерью! Не может же она сразу позировать для рекламы… Я видела не раз, в каких уродин превращает красоток беременность… Жаль, не могу сослаться на собственный опыт, но… Мне она кажется такой прелестной. Только ужасно худа… Бледненькая, нечесанная. Запустила себя. Но в её возрасте так просто восстановить форму.

— Какую форму, Алиса? Если её организм возьмется за это дело, то довольно скоро превратит Антонию в Ванду! Беременность уже начала этот процесс… и я не знаю, какие темпы она примет в ближайшее время.

— Ты хочешь сказать, что заметил угрожающие симптомы? — Алису охватила паника. — У тебя здесь нет чего-нибудь теплого, меня что-то знобит.

Йохим покрыл плечи Алисы своим пиджаком из рыжей замши и присел рядом, взяв в руки её дрожащие пальцы:

— Не надо падать духом, Алиса. У нас есть выход: мы должны рассказать ей все.

— Нет! Ни за что. Ты не станешь ей настоящим отцом, но и я перестану быть матерью. Она останется совсем одна. И это после того, как Тони пережила серьезную трагедию — гибель жениха, одинокое материнство… Нет, умоляю — нет! Если ты проговоришься — я буду все отрицать!

Алиса разразилась слезами. Запахло валериановыми каплями, Йохим возобновил метания из угла в угол, упрямо глядя перед собой.

— Успокойся и подумай. Хорошенько подумай. Посоветуйся с Остином. Я ничего не сделаю без вашего согласия… Но я уверен, что вы придете к тому же выводу!

Он остановился в центре комнаты, едва не касаясь головой низкой люстры.

— Но ведь ты можешь незаметно вернуть ей все! Ты же сделал это с Викторией. И все прошло великолепно…

— Ты забываешь, что Антония должна будет подвергнуться воздействию страшных препаратов вторично… Стоит ли самый очаровательный носик на свете хотя бы одного дня жизни? А ведь я не могу, пойми, не-мо-гу, гарантировать отсутствие нежелательных последствий!

— Но ведь их может и не быть?

— Но ведь речь идет о нашей дочери!..

Они обнялись и, кажется, вместе плакали, жалея себя и друг друга.

…Алиса покинула монастырь на следующий день, взяв у Антонии слово не предпринимать никаких шагов до приезда Шнайдера. По дороге домой она обдумывала, как помягче изложить ситуацию Остину, вернувшемуся после обследования с опасным диагнозом: аневризма сердечной мышцы. А значит никаких волнений, физических перегрузок и постоянная угроза внезапного конца. Кажется, именно сейчас ей предстоит незаметно подменить роли, взяв на себя миссию утешительницы. Сказать беззаботным голосом: «Отдохни немного, милый. А когда проснешься, все будет в полном порядке».

Алиса застала мужа на теннисном корте. Он неспешно и точно отбивал мячи у стенки. Голубая майка, потемневшая от пота, прилипла к влажной спине.

— Я ждал тебя через полчаса, бабушка Алиса. Пять минут на водные процедуры, а ты пока, будь добра, просмотри факсы в кабинете. Я что-то сегодня основательно взмок.

Остин на ходу поцеловал жену в щеку и скрылся в дверях, из-за которых тотчас же раздался шелест водных струй. Алиса постояла, осмысливая поспешное бегство мужа, и направилась в кабинет.

С порога комнаты Алиса поняла, что Остин готовил сюрприз: повсюду огромные букеты белых и лилово-черных бархатистых гладиолусов. Письменный стол завален нарядными коробками в подарочных бантах. На террасе праздничная сервировка — в ведерке со льдом золотится головка шампанского, серебряное блюдо с клубникой и ваза с экзотическими фруктами.

— Завтра к Антонии едет Шнайдер. Я здесь кое-что приготовил для малыша. И знаешь, кто руководил мной? Елизавета Григорьевна! Прабабка в прекрасной форме прибыла домой в сопровождении своего друга, господина Нолли. Сейчас они прогуливаются в Ницце.

Остин в белой рубашке с распахнутым воротом и светлых брюках выглядел очень молодо. В мокрых, старательно зачесанных волнистых волосах поблескивала стальная седина.

— А вот это наш с тобой подарок молодой матери. Скажи, я не слишком промахнулся?

Алиса открыла продолговатый футляр — в лунке серого бархата матово поблескивал овальный медальон. На верхней выпуклой крышечке, сделанной из розового, оправленного в серебро, перламутра красовалась круглая затейливая монограмма — вязь светлого металла, усыпанная мелкими бриллиантами. Алиса нажала еле заметную застежку — медальон распахнулся, обнаружив две пустые рамки для фотографий или миниатюр. «Спаси и сохрани» — темной вязью выделялись выдавленные в задней стенке слова.

— Чудесно! Этой вещице не менее ста лет, похоже, это… ах, да — вот и фирменный знак — Фаберже! — Алиса любовалась медальоном. — И рамки для портретов ждут претендентов!

— А главное, совпадают инициалы. Присмотрись, латинские А. Г. А если по-русски, то — Антония Гульба! — шепнул Остап в щеку Алисы.

Они долго стояли, обнявшись. Никто не решался нарушить молчания.

— Мне надо кое-что обсудить с тобой, Остин. Только не волнуйся, — это касается контрактов Антонии. Наша дочь спешит вернуться в свой мир.

— Уверен, можно придумать кое-что получше. Смотри, это маршрут двухмесячного путешествия по Южной Америке с археологической экспедицией. Профессор Ранке, руководящий этой затеей, мой хороший знакомый.

Заметив растерянный взгляд Алисы, думавшей: «Боже, как же он плохо знает нашу дочь!», добавил:

— Не тревожься, девочка. Поди отдохни, а завтра все будет хорошо. Я… я уже все знаю. Мы обсудили ситуацию с Йохимом… Надо немного задержать встречу Тони с кинокамерами.

…Шнайдер, мчащийся по горной дороге к Антонии, чувствовал себя чуть ли не молодым отцом. На заднем сидении, шелестя на сквозняке пышными лентами, возвышалась гора подарков, среди которых был и его шуточный приз спасательный круг со знаменитой прогулочной яхты «Леди Антония» из королевского флота Великобритании, славившейся в конце прошлого века своими непотопляемыми качествами. С некоторых пор Артуру перестала нравится брауновская «Victoria». Впрочем, изнуряющая игра уже позади; вскоре все встанет на свои места — «дублерше» придется навсегда скрыться где-нибудь в провинциальной тени, довольствуясь столь привлекательной для неё ролью учительницы. На семейном совете серьезно рассматривается вопрос о поступлении Виктории в американский колледж. Пока же, представленная Елизавете Григорьевне как внучка Остина, приехавшая из России, она успешно скрывает сходство с Антонией массивными круглыми очками, замедленным русским и ужасающим английским. Заторможенная, насупленная нескладеха, только решив приободрить которую пожилая дама радостно сообщила:

— А вы не обратили внимание, что Вика даже несколько похожа на Тони?

Похожа! Да эта малышка чуть в штаны не надула на демонстрации у Бенцони и умудрилась тут же влипнуть в глупейшую историю с бриллиантами, которая заставит попотеть отдел расследований и, возможно, доставит немало хлопот Антонии. Не очень-то было мудро со стороны мадам Алисы выводить в свет «дублершу». Это все неотразимый граф со своими уговорами преуспел. Но, похоже, теперь все позади. Сегодня Антония подпишет контракт на участие в программе Шона. Пока там следствие сумеет предъявить ему какие-либо обвинения (в чем Артур теперь вообще сомневался), Тони успеет заявить о себе в скандальной ленте — ведь на имени мага пока лежит загадочный отсвет пропавших «Мазарини».

Артур имел весьма определенные инструкции от Браунов уговорить Тони на участие в интереснейшей археологической экспедиции, способной, якобы, снять нервное перенапряжение и отвлечь от проблем. «Мы с Алисой убеждены, Артур, что девочке сейчас не время выходить на широкую публику. Она-то настроена весьма воинственно, но мы все помним, какие трудности выпали на её плечи. Нервы Тони напряжены до предела. Ей будет лучше провести пару месяцев в тени», — сказал ему Остин и Шнайдер пообещал сделать все от него зависящее, не скрывая сомнений в согласии Тони на эту «прогулку».

«Разве её теперь удержишь! В мексиканские пустыни — прямиком после монастырского житья! Одно другого стоит. Нет, только не я. Уж я-то не стану отговаривать девочку от хорошей работы. Это именно то, что ей сейчас надо», — думал Артур, предвкушая, как обрадуется этой перспективе Тони.

Антония встречала визитера в холле. Он уже издали заметил в мрачном коричнево-сером интерьере монастырской лечебницы пожарное пылание её алого костюма.

— Ах, ка я рада, Артур! — она с лету повисла у него на шее. На пол посыпались коробки, прихваченные из машины.

— Тут подарки для тебя и для малыша, — Шнайдер нагнулся за пакетами.

— Да оставь ты все это! Горничная соберет и принесет в мою комнату. Тони перешагнула через коробки и встала, словно позируя перед объективом.

— Посмотри-ка лучше на меня! Я уже сто лет так не трудилась над макияжем. И все это — для тебя. Ты сегодня главный эксперт по вопросам о пользе материнства.

— Великолепно! — несколько театрально восхитился Артур. — Но…

— Что-то не так?

— Откровенно говоря, малышка, я в последний раз видел такое количество косметики… на прилавке в магазине «Кристина Диор».

— Ты чуть не сказал «на девочке из красного квартала», — надулась Тони. — Конечно, я переусердствовала после такого-то поста! Думаешь, мне весело было сидеть тут чуть ли не полгода среди этих мумифицированных мощей, изображая серую мышку Анну Ковачек!

Артур опустился на колени возле Антонии и спрятал лицо в её ладони:

— Я так волновался за тебя, Карменсита! Чуть совсем не сбрендил… Прости.

Они расположились в креслах на пустой веранде, где единственными свидетелями беседы являлись сочная полосатая агава, выращенная в мозаичном напольном вазоне, и мощное распятие из темного дерева на белой стене. Артур заметил стопку журналов в решетчатой стойке — «Духовные чтения»:

— Да, здесь действительно очень тихо и прекрасный воздух.

— Дипломатичное, ненавязчивое начало задушевной беседы дух много испытавших в разлуке друзей, — отметила с разочарованием Тони. — Сейчас ты попросишь показать младенца, а потом будешь сюсюкать, изображая из себя чадолюбивого дядюшку… Про его необыкновенные ручки и глазки уже слышала. Скажу сразу — беспардонное вранье. Это ещё просто хорошо развитый зародыш кусочек бесформенной плоти… Возможно, лет через двадцать он станет отличным политиком или шоуменом, тогда я вас и сведу. А пока пусть о крошке позаботятся няньки.

— Голубка, перестань тарахтеть. Меня не надо убеждать в том, что ты не собираешься устроить себе легкую жизнь домашней матроны, обвешанной пеленками. — Артур достал из внутреннего кармана пиджака конверт с письмом Шона. — Изучи-ка лучше это.

Пока тони внимательно просматривала бумаги, Шнайдер, до того момента застенчиво отводивший глаза, отважился, наконец, пристально рассмотреть её.

Немного отощала и, конечно, бледна, если хорошенько умоется. Но, несомненно, — красотка, замечательная красотка. Вот только… Что за чертовщина! — все это время он так и не смог привыкнуть к обманчивой, фантастической похожести Виктории на его Тони. А сейчас ясно видел никакого такого сходства вовсе нет! Все они, без обиняков принявшие подмену, просто сошли с ума: Виктории далеко до Антонии Браун…

— Ага, текст соблазнительный, а за ним — скрытый смысл интрижки. Странно, я с трудом припоминаю пару встреч с этим факиром на каких-то приемах. Либо я была уж очень увлечена чем-то другим, либо, и в самом деле, мне нечего вспомнить. Ничего особенного, Артур! Клянусь… Чем же его так достала твоя новая подопечная? — Антония закинула ногу на ногу, позволив узкой юбке подняться на максимальную высоту — до крошечных трусиков, и с сомнением покрутила туфелькой:

— Я разучилась носить каблуки. Ты не заметил, как меня покачивало? Придется навалиться на аэробику и плавание. — Антония прямо посмотрела в глаза Артуру и тоном, не терпящим возражений, неожиданно добавила:

— Ты сегодня же заберешь меня отсюда, Шнайдер.

— Увы, детка. На этот счет я получил строгие инструкции: выполнять указания профессора Динстлера. Он просит пять-шесть, ну, семь дне, чтобы убедиться в безопасности путешествия для твоего здоровья. Нам же необходимо время, чтобы отправить милую словачку Анну Ковачек, то есть Викторию, в университет штата Вирджиния, куда уже послана необходимая заявка. — Шнайдер глубоко вздохнул, заметив холодную маску Антонии, изображающую крайнее безразличие.

— Имей в виду, детка, ради тебя я нарушил сейчас слово, данное господину Брауну. Я даже не пытался уговорить тебя провести пару месяцев в Мексике с какими-то учеными археологами.

— Что? — взвилась Антония. — Кому это могло прийти в голову упрятать меня в пустыню теперь, когда я, наконец, свободна! Если уж родители так пекутся о моих нервах, пусть поскорее отошлют мою милую племянницу куда-нибудь подальше.

— Положись на меня. Я постараюсь все уладить. Используй эти несколько дней в свою пользу — ешь побольше пирожных, бегай по горам… И, кроме того, нам надо хорошо подумать о цвете волос… Может, стоит пока подыграть этой рыженькой? — Артур с тоской посмотрел на свежевымытую и старательно взбитую смоляную гриву.

Антония поймала этот взгляд. Игривость внезапно покинула её. Она поднялась, даже не посмотрел на спасательный круг Шнайдера, который он теперь стеснялся дарить — нелепая шутка.

— Отлично поняла тебя, Артур. В соответствии с параметрами, указанными в контракте Шона, мне надо набрать четыре килограмма и перекраситься «a la Victoria». Антония Браун должна очень стараться стать похожей на свою дублершу. Ты это хотел сказать, дорогой?

…Нет, не такой встречи ждала она от Артура. Почему-то была уверена, что уже сегодня они будут мчаться подальше от этих мест — партнеры и заговорщики, а прямо со следующего утра пойдут в атаку…

В ванной комнате Антония разделась старательно вымыла лицо пеной, избавляясь от макияжа. Зеркало над раковиной совсем маленькое, свет чересчур прямой и яркий, настроение безнадежно испорчено. Она скользнула по своему отражению презрительным взглядом и бросилась в постель, сошвырнув на пол заботливо уложенные горничной на одеяле подарки. Надоело. Чертовски надоело. Эта комната, пропахшая скукой и лекарствами, где до одури знаком каждый угол, каждая завитушка на обоях. Эти благостные и невыносимо похожие друг на друга лица монашек, «здоровая кухня» из садового-огородного хозяйства монастыря — гордость матушки Стефании, да и сама высохшая «святая», знающая абсолютно точно, как и зачем надо жить.

Неделя, ещё целая неделя! Хорошо разбрасываться неделями тем, кто каждый вечер проводит на приемах во дворцах или в объятиях обольстительных фокусников. А если считаешь каждый день, каждый проклятый тюремный день! И как только можно не понять этого?! Горечь за себя и обида на черствых людей, считающих себя её «близкими», больно сжимали сердце. Ладно. Раз так, она докажет им всем, а главное — себе. Она не из тех, кто любит ждать и позволяет манипулировать собой, словно пешкой в какой-то удобной для других игре. «Спокойной ночи, Тони, и веселого утра!» — пожелала она себе и решительно отвернулась к стенке.

В дверь тихо постучали.

— Антония, это я, Йохим. Позволь войти на минутку — мне надо с тобой поговорить.

— Войдите, раз надо. Я уже собиралась спать, — Антония села в постели и с неудовольствием посмотрела на позднего посетителя.

Он придвинул кресло к её постели:

— Ты позволишь? — и не дожидаясь ответа, сел.

— Я слушаю вас, — вывела Тони из задумчивости упорно молчавшего доктора. — Вы хотите что-то сказать?

Нет, он не хотел. Он должен был это сделать. От уходящего Артура Динстлер узнал, что Тони категорически отказалась от поездки в экспедицию. Она рвалась на съемки. А значит, в действие должен был вступить второй вариант, тщательно обсужденный с Алисой и Остином. Йохим был уполномочен задержать Антонию в клинике хотя бы ненадолго под любым благовидным медицинским предлогом, внимательно наблюдая за изменения в её внешности. Возможно, его опасения не оправдаются, и через пару недель Тони сможет поехать на съемки в Нью-Йорк. Если же процесс не приостановится и черты Ванды будут стремиться забивать облик Антонии, они пойдут на крайнюю меру расскажут девушке правду. В этом случае только она сама сможет решить свою дальнейшую судьбу.

Доктор, продумавший аргументы для объяснения вынужденной задержки Тони, и предполагавший её реакцию, осторожно начала неприятный разговор.

— Тони, Артур Шнайдер рассказал, что ты подписала контракт на работу в Нью-Йорке с начала октября. Боюсь, девочка, вы немного поторопились… Понимаешь, материнство — не такая простая вещь… У тебя были тяжелые роды… — Он говорил все менее убедительно, замечая растущее в глазах Антонии негодование.

— Короче, доктор Динстлер, вы считаете необходимым задержать меня здесь ещё на месяц, — с ненавистью выговорила она.

— Я не могу точно назвать срок. Возможно… Дело в том, что… — он мучительно мялся, кусал губы и отводил глаза, и, наконец, решился. — Мне надо рассказать тебе нечто очень важное.