Записки церковного сторожа

Женщина поворачивается к церкви и крестится. Я думаю о том, что женщина ничего не попросит у Бога. Она просто здоровается с Ним.

На прощанье женщина говорит мне:

– Спасибо, что расчистили дорогу.

Я снова киваю. Она уходит… А я думаю, насколько логично здороваться с Богом, то есть желать Ему здоровья. Не логично. Ну, ни капельки!.. Вот только Бог все простит и улыбнется в ответ. Я улыбаюсь сам… Да-да… Это пожелание здоровья только радость от встречи, с Тобой, Господи. Ну, а что еще, на самом-то деле, может пожелать человек Богу?

«Отче наш Сущий на небесах, да святиться имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя на земле, как на небесах…» В нас, Господи, да будет воля Твоя в нас. А если сам человек по сути своей – воля Божья, то, о каком рабстве может идти речь? Ведь «вы – боги». Светлее не скажешь и больше уже не дашь. Недаром сатана и потянулся к этим словам…

Мысль обрывается. Через десять минут я заканчиваю работу на площади. Решаю отдохнуть, вгоняю лопату в снег и отхожу ближе к киоску. Достаю сигареты… Несколько раз кашляю после первой жадной затяжки, но кашель тут же стихает.

Хорошо, что сейчас никого нет рядом. Обычно, сердобольные прихожанки, увидев меня после вечерней службы с сигаретой где-нибудь за трапезной или за церковной территорией, говорят о «сатанинском служении». Смотрю на сигарету… Сейчас я почти готов согласиться с таким суровым суждением. Хотя, конечно, никакое это не «служение», а просто чертова привычка. И я бы уже давно справился с ней, если бы не писательство. Когда сидишь за компьютером и пишешь, сигарета, как живая, сама прыгает в рот. «Вдохновение это торжество автора над текстом». Ага, жди!.. Просто забываешь обо всем на свете, а в это время что-то или кто-то торжествует над тобой.

С удовольствием вдыхаю табачный дым. Тяну шею вверх и прогибаю уставшую спину. Легкая тяжесть в пояснице исчезает без следа. Я чувствую силу разгоряченных мускулов и желание двигаться.

«Спасибо Тебе, Господи!..»

А насколько логично говорить Богу не только «здравствуйте», но и «спасибо», то есть «спаси Бог»?.. Может быть, лучше «благодарю»?

Что-то внутри меня усмехается: снова выдумывать начал?.. Соображаешь, философ, да?

Я морщусь… Холодная, насмешливая мысль приходит не одна. Там, за ней уже существует некий сопротивляющийся эмоциональный фон. Он – слаб, он – почти ничто, но он есть.

Устал все-таки… Смотрю на церковь. У нее очень высокий фундамент – метра два. А потому и порожки такие высокие и длинные. Но церковь не может быть низкой, вросшей в землю. Да, «Бог не в бревнах, Бог – в ребрах», но человеку нужна светлая и просторная комната, войдя в которую, он бы мог закрыть за собой дверь. Человеку нужна комната с высоким потолком.

Перевожу взгляд на дорогу… Территория возле храма – проходная. Наша церковь построена на пустыре между «островком» старых пятиэтажек и основным массивом района. Старая дорога, она же бывшая тропка, разрезает территорию на две неравные части: справа церковь, слева – трапезная, киоск и большой кусок еще неосвоенной земли. Церковь не смогла победить старую дорогу. Дорога была до строительства, есть и сейчас.

Вспоминается фраза из фильма Тенгиза Обуладзе «Покаяние»: «Если дорога не ведет к храму, то зачем эта дорога?» Красиво сказано!.. Но наш храм стоит возле старой дороги и для того, чтобы войти в него, нужно свернуть с привычного пути. Нужно свернуть к храму своей волей. А еще надо подняться по порожкам. Потому что нет такой дороги ведущей к храму, по которой можно было бы идти с закрытыми глазами и, в конце концов, уткнуться в двери храма лбом.

Я смотрю на порожки. Метель давно кончилась, но порожки снова припорошило снегом. На сантиметр, не больше… Убрать такой снег можно за пять минут. Это не утреннее толстенное «одеяло». А потом кончится моя работа. Придет дежурная и я пойду домой.

Улыбаюсь… Чему? Я не знаю.

Снова: «Спасибо Тебе, Господи!»

Если Ты спросишь меня, за что я благодарю Тебя, то… Я и этого не знаю. Даже «за все» будет слишком мелким и ничтожным. Человеческий мир делится на человеческое «я» и все остальное. Но это «остальное», какими бы мудрыми оно не казались, не вмещает Тебя. Ведь Ты всегда выше этого «всего» и дома, в котором заперт человек. И только Ты можешь собрать тысячи свобод в единый яркий лучик света.

Заканчиваю со снегом. Из-за киоска появляется батюшка:

– Плохо чистил, Алексий, – он смеется, щуря черные, с хитринкой, глаза.

Я протягиваю лопату:

– Одолжить?

– Не-е-е, Леша… Кто на что учился, тот тем и заниматься должен, – улыбка священника становится еще шире. – Ну, как ночевал?

Молчу… Только улыбаюсь и молчу. Разве обо всем расскажешь, да и надо ли?

– Притомился?

Киваю:

– Скорее, поизносился чуть-чуть, – я тру шею. – Кофе бы…

– Иди в трапезную, попей.

– Дома вкуснее.

– Ага… Ляжешь на диван и на телек глазеть будешь.

– После трудов праведных, батюшка, лично я согласен и на диван, и телек.

02. Мысли. Поединок с ветряными мельницами.

Я хочу поговорить только о литературе… Но сказал ли я о ней хоть слово? Ни одного. Теперь я хочу задать два вопроса:

Первый вопрос: духовна ли вся литература?

Мой ответ: нет.

Вопрос второй: значит, вся литература бездуховна?

Мой ответ: нет.

Тут возможно у кого-то появится третий вопрос: а насколько корректно задавать вопросы обо всей литературе и тем самым ставить, например, Льва Толстого и Михаила Булгакова рядом с бездарными графоманами?

Увы, вопрос некорректен. Беда не в том, что Лев Толстой и Михаил Булгаков вдруг встанут в один ряд с бездарностями, а в том, что им нельзя – категорически нельзя! – стоять рядом друг с другом. Если человек прочитавший «Войну и мир», понявший и принявший точку зрения автора, так же «поймет и примет» «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова – он утонет в пустоте. И проблема тут не в том, что Толстой гениальный писатель, пришедший к убеждению, что «Христос не воскресал», а Булгаков написал откровенно сатанинские «исторические главы» в «Мастере и Маргарите», проблема в том, что книги Льва Толстого и Михаила Булгакова это совершенно разное понимание духовного мира человека. И ничто в мире так не способно разъединять людей, как книги, которые мы читаем.

Книги и их авторы часто спорят друг с другом? Общеизвестно и несомненно. Но может ли такой спор быть духовным и возможен ли духовный спор вообще? Сильно сомневаюсь. Духовность, даже не с религиозной точки зрения, все-таки подразумевает некую внутреннюю целостность, иначе она просто иначе называлась бы. Например, спиритизмом или шаманством.

Решение вопроса насколько духовна литература и духовна ли она вообще, на мой взгляд, немыслим без веры. Я уже говорил о порожках ведущих к дверям храма и не нахожу лучшего сравнения для литературы. Но если дорога к храму – еще не сам храм, то и порожки, поднимающие человека к его дверям, тоже не храм. Даже если верен путь, литература – какой бы прекрасной и гуманной она не была – всегда останется за порогом церкви. Богу нужен человек, а не то, что он думает или то, что он прочитал.

Ведь Бог прекращает игру.

Когда-то давно, когда моей дочке Женечке было всего три годика, после просмотра очередного мультфильма, она спросила меня: «Папа, а почему зло такое глупое?.. Разве оно не знает, что добро всегда побеждает?»

Я до сил пор чувствую свое бессилие… Как я мог объяснить крохе, что для того, чтобы добро победило, должен измениться сам добрый человек каким бы добрым он не был? Нет, не во имя победы над злом, которое умеет стремительно менять маски, а для того, чтобы осмотреть снаружи «дом», в котором он заперт. Конечно же, литература – великий подсказчик – но все-таки есть то, что человек должен понять сам. Иначе его жизнь превратится не просто в игру, а в игру в худшем понимании этого слова – духовный балаган.

В сущности, вопрос насколько духовна литература, не имеет ответа, потому что ответ – улыбнусь, а он все-таки есть! – находится внутри читателя. Иначе говоря, я не верю в то, что литература, какой бы прекрасной она ни казалась, имеет право менять человеческую суть. Помочь, подержать, показать человеку дорогу – да. А вот изменять человеческую сущность – это уже власть равная власти человека над самим собой, и именно такая власть, а не политический «тоталитаризм», способен превратить человека в раба.

Но тогда утверждение, что «духовность это собственное стремление человека» не так уж и страшно? Да, не так. Лишь бы оно не было только собственным устремлением или так называемым гуманистическим. В замечательном фильме Андрея Тарковского «Солярис» звучит фраза: «Человеку нужен человек». Я бы дополнил эту фразу: «Человеку нужен человек, но человеку человека мало».

Всегда мало.

Не так давно наткнулся вот на эти строки:

«…Бездуховность, как уже неоднократно подчеркивалось, – антипод духовности. В ней личность отгорожена от мира, закрыта от него. Имеется в виду, конечно, не физическая изолированность, а нечто иное – внутреннее неприятие, отторжение мира, иначе говоря, субъективное отпадение от мира. Но раз мир для человека репрезентирован в первую очередь другим человеком, это означает, что бездуховность есть отпадение, отгороженность от другого, есть отношение к другому не как к самоценному и равному существу, а как к вещи. Бездуховность, таким образом, несовместима с гуманизмом. Личность, которой свойственна бездуховность, не развивает, не пестует в себе те начала, которые делают ее принадлежащей к роду человеческому. В такой личности происходит отпадение от родовой сущности человека, добровольное превращение себя в вещь наряду с другими вещами. Можно сказать, что бездуховная личность есть случай деградации родовой человеческой сущности… Рудольф Львович Лившиц. Доктор философских наук, профессор».

Господи, но это же про меня!.. Разве выйдя из храма чистить снег, я не отпал от церкви и всего человечества не только физически, но и внутренне? Что и сколько стоила моя молитва и та тончайшая ниточка, которая не рвалась во мне каким-то чудом? Была ли это вера или только привычка веры?.. Кто ответит? Я сам не буду. А та отгороженность от других людей, пусть только в силу сложившихся обстоятельств? Чему бы я обрадовался больше: другому человеку или стакану горячего кофе? Разве другой человек помог бы мне чистить снег? Вряд ли. А вот стакан кофе согрел бы меня. Кроме того, насколько я помню, я и не думал развивать и пестовать в себе «те начала, которые делают меня принадлежащим к роду человеческому». Был бы здоров и придумывая дома в тепле, за столом, очередной рассказ, может быть и подумал бы о чем-нибудь таком… Но если жжет температура, в лицо бьет пурга, а желудок сводят спазмы – особо не разгуляешься. И, честно говоря, до гуманизма ли мне было тогда?

Помню лет десять назад, а может и больше, однажды ранним майским утром в храм вошли две очень молоденькие девушки лет шестнадцати. Одна, видно, пришла не впервые и хорошо знала, к какой иконе подойти, какую свечку поставить и какую молитовку прошептать. А вот вторая растерялась, в храме, наверное, давно не была, а может быть, и вообще впервые пришла. И пока первая подружка деловито обходила иконы одну за другой, вторая, прижав к груди руки, робко подошла к первой попавшейся.

До сих пор не могу забыть ее глаза!.. Удивительно чистые, огромные, а в них то ли тоска по Богу, то ли просьба, в которой нет мольбы о чем-то для себя самой. Виноватилась перед Богом?.. Да, наверное, но так виноватилась, словно в колени маме лицом уткнулась. Чтобы только она и мама знали… Нет, не о грехе! Там другое что-то… Ведь растет человек, глядишь и какие-то смутные желания у него появляются. Бог человеку чистоту дает. Великую чистоту!.. Как к ней прикоснуться не испугавшись?

Ах, ну что за глаза были у той девчонки! Только дураки говорят, что Бога нет, а другие, поглупее, вроде меня, доказательства Его бытия ищут. Да вот же оно, это доказательство и яснее его быть не может! Если бы Бог был только на небесах, молись – не молись – где Он там?.. И докричишься ли до Него? А тут вдруг вот – совсем рядом. Нет, не Бог – чистота Божья и такая, что… не знаю… нет таких слов, не придумала их еще современная русская литература.

Не одна человеческая книга, а прочитанные и привнесенные в человеческую душу многие книги, их смысловая разновекторность, духовный хаос, это и есть поле человеческой духовности, которое часто – а, по-моему, всегда – превращается в «запертый дом». Да, время может остановиться и человека вдруг коснется что-то удивительно светлое и неведомое, разрушающее любую ложь, любой «запертый дом», превратившийся в тюрьму. Но рано или поздно, казалось бы, безмерное и живое пространство человеческой духовности все-таки снова превращается в глухие стены.

Сам ли я стал на колени у котельной?.. Нет, я просто поскользнулся. А кто кого из нас быстрее вспомнил: я Бога или Бог меня?

Уже сказал: решение вопроса о духовности литературы лежит не в самой литературе, а в читателе. А это значит то, что общего – усмехнусь: общечеловеческого! – ответа на этот вопрос нет. Он есть – был и будет – только в глазах той удивительной девочки пришедшей в храм впервые и стоящей перед иконой с прижатыми к груди руками.

Милая, добрая, светлая девочка!.. Однажды я поймал себя на крамольной, а может быть даже кощунственной мысли, что если бы не было Бога, я бы придумал Его только ради тебя.

Впрочем, я очень рад тому, что Бог опередил меня…

03. Страж. День.

– Ну, хватит спать!.. Вставай.

Лень!.. Мне лень говорить, двигаться и даже открывать глаза.

Все-таки спрашиваю:

– Сколько времени?

Жена с недоумением:

– А где мой телефон?

Я слышу движение в комнате.

Наташка смеется:

– Ой, Рыжик, уйди!.. (это коту) Леша, вставай, уже пол-второго.

– Всего-о-о?..

Я спал три часа. Не так уж и мало. Боже, но какая же лень!..

Снова движение по комнате. От большого движения отделяется совсем маленькое и направляется к дивану. Мой нос осторожно трогает что-то дышащее и мягкое.

– Рыжик, уйди.

Дышащее превращается в мурчащее. Открываю глаза. Кот стоит рядом с диваном, положив на край передние лапки. Рыжик тянет носом воздух, словно хочет вынюхать что-то за моей спиной. Слабо улыбаюсь: там нет ничего кроме лени, Рыжик…

Я глажу кота. Первое движение после сна кажется мне тяжелым и грубым. Но кот охотно принимает ласку и закрывает глаза.

– Сном одолжиться пришел, да? – спрашиваю я.

Кот мурчит и ничего не отвечает.

– Наташ, чайник горячий?

– Сейчас подогрею. Вставай.

Зеваю. Ложусь на спину и тяну руки к потолку.

– Ы-ы-ы!..

Пустота какая-то… Ничего не хочется. Ну, разве что… Впрочем, я не знаю.

Наташка на кухне за полуоткрытой дверью. Она гремит посудой и мне не нравится этот дребезжащий звук. Может быть, еще тишины хочется?.. Улыбаюсь: а потом глазки смежить и еще поспать?

Снова тяну руки к потолку:

– Ы-ы!..

– Это ты воешь или кот? – спрашивает Наташка.

– Я-я-я-ы!..

Трико, майка и тапочки. Сигарета. Окно… Опять снег идет, чертяка! Я пью кофе и рассматриваю телепрограмму на подоконнике. Под ногами вертится Рыжик. У нашего кота есть удивительный талант существовать вплотную с человеком с самым минимальным зазором. И Рыжик умеет поразительно ловко уворачиваться от неприятностей связанных с таким существованием. Точнее говоря, вовремя подавать голос. И спасая хвост или лапку кота, ты – свободный человек! – имеешь право начать свободное падение в любую сторону: на стол, стул, аквариум или просто на пол. Я не зря сказал о свободе. В начале падения ее, конечно же, нет, – ты попросту валишься в самую неожиданную сторону, но зато потом!.. Ты вдруг понимаешь всю безмерность и жуть своей свободы, ведь за долю секунды тебе нужно сделать правильный выбор – куда упасть с наименьшими потерями. Кто делает этот выбор?.. Ты сам? Нет. Твои рефлексы, твои ноги и твои руки. И эта истинная свобода, к твоему ужасу не зависит от тебя самого.

Я прерываю свое очередное падение, едва не сорвав штору и громко ору:

– Рыж!