Волонтёры

I

По крайней мере, моё сознание тебя помнит. Несмотря на перечень безутешных (поправка – мною грешных) стихотворений, витающих вместе с розовыми облаками – стержень юношеского неба – в пыли ребячливых грёз, заслоняющими собой не то, что проспекты, материки, по которым мы вместе не ходили. Тут же ссылка на недавние сны: естественно, туман, в котором ты ищешь хоть одно живое лицо, чтобы окрикнуть его и узнать название того города, в котором мы литературно затерялись.

Когда-то был холодный ноябрь, красно-жёлтые покрывала из листьев и дробительный дождь у твоего сквозящего окна. Так хочется выйти во двор и позвать скорее апрель (а вдруг услышит?). Как бывший пианист могу смело заявить, что мелодия слова зачастую важнее смысла – апрель ничем не привлекательнее ноября. Наблюдаются некоторые сходства, и всё-таки невозможность его позвать пробуждает чувства незаконченного детства: будто не лень каждый раз возвращаться к отправной точке, доказывая земле её обозримость. Лучше мечтать о головокружительном мае, либо о твоём родном августе. Перечень дат вслух и соответственно их стройная последовательность не меняют отношения ни к школьным расписаниям, ни к офисным календарям – я всё равно не люблю праздновать свой день рождения.

Ты уехала, оставив за собой радугу из европейских столиц. Смотрю со стороны как беспробудно пьющий художник – пустое полотно и горизонтальный мазок семицвета. Знаю, что ты любишь фиолетовый (и кто ляпнул, что это цвет гениальности, если восприятие относительно?). Рисую словами, пусть даже без трафарета. На самом деле, сочинители большие лгуны, потому что сочиняют. Художник конец аллеи никогда не изобразит, как и писатель не сможет одинокого человека оставить без прилагательного. Слова не останавливают глобальные катаклизмы, но льются водопадом в местах незначительных – особенно, когда ты далеко.

Стремительно вращается земля, а моя дорога в лелеющий тобою мегаполис ширилась на дистанции студенчества. Поступательное движение современного саморазвития, словно неконтролируемый воздушный шар, направляющийся в дымную безызвестность. Я взбираюсь на скальный холм прогресса, понимая, что преодоление извилистого склона и есть прогресс. Всё же оправдывать собственное существование не то, что самолюбиво – легкомысленно. Куда серьёзнее оказаться вдохновлённым с пары слов, к примеру, прекрасной девушки (испытываю стыдливость почему-то я). И, несмотря на то, что мы – ограничимся скопищем знакомых мне студентов – постоянно движемся наощупь, ощущая на затылке дыхание фатального разгрома, корни древа жизни прорастают в конкурирующей среде. Если угодно, на платном куске земли.

Но пока что у меня настроение вышеуказанных воздушных шаров. Позволь мне банальность – небо везде одинаковое. Расширять спектр запечатлённых видений, конечно, полезно для здоровья (особенно больным потолками). Кто-то любит рассуждать о судьбоносных знакомствах, от которых чаще бардак в голове, либо об открытии новых возможностей – старыми, как учил дядя Христофор, можно не пользоваться. Планета обширна, разнообразна, прозрачна, местами невинна, но чаще распутна. В любом случае, мы позволяем желанию глотнуть чужого воздуха, пробудить наше сознание – благодарно взгляни в то самое небо.

Только хотел рассказать про своих путешественников, тут же вспомнил собственное поступление. Наверное, тот самый внешний комфорт достигается за счёт осведомлённости о графике завтрашнего дня. Хочется спланировать свою жизнь и чётко следовать рутинным пунктам. А когда напуганный грядущим человек пытается воззвать к глухим чужбинным переулкам с надеждой в сердце, что из первого подъезда вылетит ангел-хранитель – комфорт достигается лишь в собственных фантазиях. Конечно, человек в первую очередь должен сохранить себя, но, по понятным мне причинам, ему это не подвластно, и внешний комфорт, и боязнь отшельничества, и мысль об отсутствии успеха и самореализации (у каждого своя мечта) заставляет идти на компромисс, тем более, в сделке с дьяволом (возможно, из того же подъезда).

Четыре года такое же марево, как и предыдущие одиннадцать лет. Те же парты, стулья, стены, размеренная дикция, увеселительные трудности, беспорядочная смена предметов обсуждения. На деле в памяти остаётся немногое, да и то – обглоданное чрезмерной чувствительностью. Когда заходит речь о приведении аргументов, вожжи в свои руки берёт эмоция. И так проходят мгновения, а за ними века – и не столь важно, что вы финансовый брокер с завидным портфолио, в контексте времени застревает лишь ваша реакция на то, что мир не согласован.

Два ненормальных в живописной красоте – могу ли я заделаться стихотворным маркетологом? Не то, чтобы стремление к славе руководило мной, скорее, в тех шероховатых рифмах я наиболее честен, когда мысль улыбается о тебе. Наверное, я ничем не занимаюсь, кроме как царапаю оды об иллюзорных понятиях.

И всё-таки, наша каштановая осень – сон золотистого мальчика, что пальцем рисует кленовый лист на асфальте. Единственная прогулка по главной площади страны холодным вечером – да и тот оказался прокуренным гнилой брусчаткой. Грязная данность и вымышленное богатство национальной культуры могут невольно сотворить какой-нибудь безобидный лозунг.

Вонючая столица, сколько любви ты можешь дать?

II

Если человек способен облачиться в доспехи любимого книжного протагониста, попутно различать мозаику окружающего мира и осваивать диковинные концепции автора, наверное, не стоит предоставлять его взору вид из собственного окна. Вернее, не нужно ожидать от него понимания. Катастрофа коммуникаций (тех, в которых я непосредственно брал участие) заключается в разнообразии человеческих ассоциаций. Если я буду ссылаться на вероятность, то обрету образ неуверенного (либо не опознавшего местность) человека, поэтому стоит заметить: во-первых, мнение субъективное является единственным мнением, доступным человеку; во-вторых, человеку свойственно испытывать страх – в любое время суток, в любой точке земли, в любой эпохе. Поэтому совершенное доверие другому человеку грозит утратой координации на плоскости. Наука сознания проста и понятна – если мальчика в детстве приучили хорошо обращаться с девочками – он, без преувеличения, будет. Иной подход: если я рождён в обществе людей среднего класса, в простонародье – трудяг, то уважительно буду относиться к представителям подобных профессий (и впитывать ненависть к противоположным, не таким, как я). Отсюда – тернистый путь взаимопонимания становится непреодолимым в тот момент, когда человек даёт себе заранее отчёт в том, что его не поймут.

Жизнь в общежитии приносит на блюде весьма безумные яства мышления – к примеру, способ прорваться сквозь изобилие убеждений и миросозерцаний, выражаемый в простом: у каждого своя философия. Точки соприкосновения на графике разглядеть не трудно, но ведь вопросы исходят совсем из чуждых мозгу измерений (те же муравьи вряд ли о нас думают). Каждый человек, несмотря на округлую планетарную благодетель, рождается в собственных, чудных или невразумительных условиях. И те лица, которые его окружают с самого детства, будут проецировать его будущие ассоциации, что связаны со зрительной идентификацией (непосредственно – лиц).

Ты ведь знаешь, незамысловатый студент посредством референтов пытается объяснить миру, что он его спасёт. Что-то в этом общее от нас обоих. Моя физиономия в открытом космосе не узнает больше, чем сейчас. Имя такому не исследователь, но урок о заглавии вещей я посетил. Осуждать также бестолково, как и пытаться убедить – я смотрю вдаль не потому, что хочу отыскать там что-нибудь привлекательное, а потому, что даль смотрит на меня. Да, я напеваю элегию итальянского пианиста, но непредвзятым зрительным контактом хочу разобраться, как услышать голос земли – незаменяемые органы чувств, органы осязания, такая дилемма.

Не будем вдаваться в дотошные подробности экономической скуки, сразу же перейдём к делу: общежитие (современный говор любовь к одной книжке не позволяет использовать) воспитало на свой лад и тон пять совершенно разных по характеру, телосложению, вкусам в музыке и – вообще вкусам (если их нет, предлагает сама, как назойливый мерчендайзер), местами не образованных, но жаждущих чего-то студентов, среди которых был и я. Чем занималась пытливая юная душа целых четыре года, и вспомнить не смею, но путь, который она пыталась одолеть, был настолько заманчив, насколько и возвышен.

Забытым мною осенним вечером, скромный и тихий Данила, что учился со мной на одном потоке, без особого масштабирования собственных интересов, озадачил меня тематикой становления грядущего. Как намеченные в той же перспективе бакалавры, сумбурно руководящие своим прошлым, мы должны были сделать заявку на целеустремлённость.

Вообще осень имеет право патентовать судьбоносные идеи, так как они и впрямь являются основой сюжетных перипетий.

Нам просто хотелось преодолеть границы телевизионных шоу, безвкусно старающихся изнасиловать действительность, и созвучных с ними новостей интернета, скалящихся при помощи голословных комментариев социальных менторов. Вычурная обусловленность материи как содержимое, что знает о существовании забора. Поэтому формулировка страдает хромотой, как и любые понятия в окружающем меня обществе – особенно, чёрное зеркало. Оттуда пузырится фильтрами портрет медийного маньяка – человека, в силу тех или иных обстоятельств располагающего миллионами. Неважно чего – кошельков, людей, втулок, картин. Интересно то, что зрителю без причины важно осознать собственную немощность и в тот же миг способность восторгаться – успешный человек (понимания разнятся) даёт стимул бороться со смертью.

Намеченный тобою путь руководит асфальтом моих дорог, или судьба действительно любит предлоги, но поездка в мегаполис позволяла инвестировать каждому из нас – пятерых дипломированных специалистов – в собственное мировоззрение (скорее, вредный субъективизм). Так вышло, что город будущего, доселе недоступный для нас, при честном взаимодействии друг с другом чертил свои горизонты не только в мечтах. Данила сделал вывод, что полтора года учёбы на магистратуре и попутного совмещения с работой, могут позволить пяти экономистам, наконец, выбраться из руин бетонных ограничений, так наскучивших своей сонливостью.

У людей разные интересы – обновление софта происходит согласно биологическим часам. Данила, как и все мы – хотел увидеть роскошный мегаполис, утопически представляющийся на помятом чертеже седого архитектора, время от времени дающего советы при помощи видеокамеры. Кажется, там, где нас нет, иная цивилизация. Вопрос в том, что изменит наше присутствие (все мы вместе, но не знаем, в каком). И только монохромные дни, никак не пугающие меня своей рутинностью, обретают цвет своей причины – в геолокации твоего айфона.

Близорукие химерные детали оставлю на рассмотрение педантичным окулистам, но сердечные восторги (это импульсы, да) преисполнены не только признанием глаголу, но и прочей стихоформе молодости: в твоих живых глазах усталость океанов, в моих натёртых веках жидкость из-под линз…многоточие продолжает беспечно любоваться тобой, а вечернее постукивание кулаком по шкафу (где-то в три часа ночи) гоняет в крови гарнизон бунтарей окситоцина и дофамина, но я поклоняюсь вечности. Мне известна только одна жизнь, в которой ты.

III

Увертюра к оперному представлению, где круглосуточный супермаркет – декорация, а всё, что его окружает – грубоватый перфоманс ночной столицы, есть неудачный ход создателя ради подготовки почвы для созерцания. Медиум – это только начало, это даже не причина, а всего лишь вбитый гвоздь в ту дверь, которую вы хотите открыть. Три миллиона лет эволюции человечества – лишь для того, чтобы жизнерадостные студенты пили пиво на лавке, утопив собственное ухо оголтелыми звуками из динамика. Молодёжный конвульсивный фон отдаёт терпкой помесью бреда и насилия – музыканта не в чем упрекнуть, он просто был воспитан таким образом. Он действительно верит в мощь кулака, одноразовые удовольствия и собственную точку зрения (те горизонты, суженые до минимума и есть точка). У любого власть имущего (имеющего свою судьбу) сформирован вид единственной правды, доступной для него – та же аналогия с форточкой из кухни (или откуда положено выпускать затхлый воздух из дома).

«Ты знаешь, – заговорил Назар, лёжа на кровати. – Мысли о суициде не такие уж и глупые». Естественно, я с ним категорически не согласен. «То есть, да, это глупо и эгоистично – лишать себя жизни, совершенно не думать о близких и переживающих за тебя людей. Людей, вкладывающих самих себя в твою жизнь». Как я и подозревал, дальше Назар говорил про свою деревню, жизнь и плохие отношения в семье. «Тебе не приходило в голову, постараться хоть что-нибудь изменить? – я не мог дальше слушать. – Больше не говорить ни слова, просто взять и сделать». Обычно после таких наставлений люди отвечают вялым, растягивающимся по нёбу морщинистым звуком. Поэтому мне и дальше не хотелось слушать – это не так легко, взять и сделать. Что ещё смешнее, слова графомана.

«Я делал – ушёл из дома жить в летнюю кухню, – в противовес заявил Назар. – Провёл там небольшой ремонт, убрал все ненужные мне вещи, утеплил комнату на зиму. Правда, с крышей нужно повозиться. Но это позже».

Наступает тот момент, когда человек полностью осознаёт отсутствие каких-либо приемлемых решений и совершает что-нибудь вроде маленькой семейной революции. Он перестаёт бороться, доказывать, искать. Он устал. Дайте ему глотнуть свежего воздуха – ведь он всего лишь студент третьего курса, который, возвращаясь на выходных из столицы к себе домой замечает повторяющуюся картину: мать рыдает, отец ссорится с неудачливым ухажёром своей дочери, а сама дочь, к слову, недавно родила ребёнка, содержать которого не в состоянии.

Отсюда привычный деревенский конфликт (не чужд огромным мегаполисам): ребёнок рождён не из любви, а по человеческой глупости, удовлетворяющей физиологические потребности. Ни одни из участников не озабочен перспективой – как, в последствии, ею и не награждён. Девушка мечтает о великой любви, тогда как ловкий сельский кавалер, при помощи пары романтических слов даёт ей на это надежду. Оба не имеют ни малейшего представления о внешнем мире – в силу прогресса их ребёнок уже в восьмилетнем возрасте будет намного образованнее, если, конечно, получит на это шанс.

«Моя сестра очень тупая, – как бы подытожил Назар». Плюс несколько матерных в её же адрес и разговор на этом исчерпал себя.

Назар – один из моих соседей по комнате. Он только и делал, что крутил гайки в автопарке, ходил на пары и копил деньги на первый автомобиль. Человек изначально рождён в ограниченных условиях – неважно, где именно, будь то пылающий клочок земли, оторванный от современного понятия цивилизации, или район технологического парка с космической ценой за ренту. Оба представителя будут иметь смутное толкование друг о друге посредством тех же новостей или рассказов более опытного товарища. Развитие происходит в рамках тех ценностей, которые приняты в данном субстрате культуры. И если бы не отцовское решение потратить семейные сбережения на то, чтобы отправить сына учиться в столицу, то Назар и сейчас бы крутил гайки, только оглядываясь на пасущихся позади коров, слыша завывающий сквозь хилые окна школы ветер и ничего не зная о возможностях, к примеру, обучиться социальной инженерии либо снискать успеха, виртуозно играя на контрабасе.

Кровь и пот – моя родня, для тебя же – пища.

Что ты ешь день ото дня, словно жадный хищник.

Перед нашим выпуском я услышал от Назара, что он продал свой автомобиль. Два года непрерывной рутинной работы, чтобы купить вещь. Чтобы потом переосмыслить всю свою жизнь, переступить бетонную ограду гордости и наощупь в безликом пространстве отказаться от прежних ценностей. Он сказал, что эти средства помогут нам ради достижения общей цели – благородство здесь ни к чему, мы всего лишь объединяем усилия, чтобы увидеть тот мир, который с руки какого-нибудь предпринимателя был закрыт (неизвестность не порождает интереса). Планета обширна, разнообразна, и случается безобразная пустота в отдельных её частях, желающая заполнить себя знанием.

Понимаешь, неосмысленное заявление о том, что жизнь – дерьмо, прежде всего, эхо в неизведанном микрокосмосе. Глупые слова, способные с помощью конкретики обозвать собственное использование занудным. У нас мало еды, мы не можем накормить людей в той или иной местности – это уже разговор. Резво направленное замечание о том, что ты не умеешь, к примеру, резать помидоры, ничего не изменит. Лучше рассказать человеку о новом способе нарезания овощей, который ты вычитала из журнала. Либо укорять в том, что ты неправ – предложи рассмотреть собственные идеи, а не категорично спорить о тех концепциях, мысли о которых разнятся в силу разнообразия личного опыта. В споре не рождается желанная истина, а лишь извращённые домыслы.

Одна из томительных для Назара особ как-то заявила, что в действительности не питает никаких чувств и вообще – презирает работника шиномонтажной, ведь он не даёт ей того, что она хочет (канон потребителя понятен, и всё же я незнаком с этой девушкой). Паутина современной культуры, за отсутствием паука, плетёт патологические понятия успешной жизни человека (к концу книги я точно возненавижу это прилагательное). Если мужчина зарабатывает меньше женщины – он будет ловить косые взгляды словно энтомолог, недоумевающий, за что бабочки так жестоки. Хорошо – мы можем допустить подобное мерило справедливым, даже не имея конкретных знаний в любой научной деятельности. А если мужчина является разработчиком в области физики или имеет учёную степень, а может, он лучший инженер в собственном городе, единственный, кто может совладать с электричеством – он будет успешен в рамках современного общества и способен удовлетворить аппетиты какой-нибудь пассии? Нынешний механизм человеческой жизни не позволит большинству химиков на планете купить себе новый полноприводный внедорожник или уютный дом с тремя спальнями. Тем не менее, химик успешен в области собственной науки и его изобретения вполне себе могут сделать жизнь проще для тех, у кого нет места в гараже, чтобы поставить очередной внедорожник.

Слышу несвязную речь возле того же супермаркета – мол, был бы я женщиной, так бы и сделал: нашёл бы себе богатого мужика и уехал бы с ним в мегаполис (бы и ещё раз бы, и после каждого второго слова – мат). Укоренённый эгоизм невозможно излечить – нужно избавить человека от всего прошлого, чтобы появился шанс на перевоспитание. Он твёрдо уверен в своих взглядах и ничто не заставит сомневаться его в собственной уникальности (откуда он знает, что уникально – если его сосед говорит то же самое).

Ты родился на планете с возможностью зарядить свой телефон в любое время суток, отапливать дом, не рубая дрова, чистить зубы и брать в любой библиотеке книги на всевозможные темы – будь честен с самим собой, сделай что-нибудь полезное для тех, кто рядом или просто не мешай им.

Реализм сутолочной современности – это тысячи слов, характеризующих названия каждого типа автомобиля, и одно беззащитное слово, чтобы выразить самые разнообразные душевные переживания – любовь. Потому что я до сих пор уверен в догоняющей меня насмешке, когда ты уходишь из моей минорной площади зрительной вседозволенности. И я не вправе оскорблять век за то, что он тебя так воспитывает. Возможно, человек не способен любить человека – он может быть без ума из-за некоторых качеств, присущих объекту восторга. Остальное – примирительная рубашка сознания, когда не то, что мозг или втоптанная в подошву душа теряет своё местонахождение, антураж критики – лишается своих постулатов, когда я слышу твой безумный смех.

IV

Я счастлив, моя столица, что попал в твой локальный список пилигримов. Ты многое позволила узнать, и ещё больше скрыла в равнодушии асфальтных перипетий. Можно выразить свои чувства с помощью дождя – как первый вдох уличной свежести. То ли это был отсчёт старой жизни, то ли начало новой – где-то на промежутке всего лишь глава от судьбы, творимой всеми прилагаемыми источниками влияния. Я поступил в университет, я выучился и получил диплом – этим ли ограничен твой положительный вклад? Конечно, нет. Это стало поводом, но никак не первопричиной, целью, но не конечным результатом. Здесь было место, как живому знанию, так и ленивой безграмотности. Как искренним словам, так и лицемерным признаниям. Место первой любви, как и её необратимых последствий.

Галактион уже выступал на соревнованиях, а я только переодел штаны. Вокруг – железо и люди. Килограммы испытательного металла, метры стёртой резины. Ты просто подходишь к помосту и убеждаешь себя в смысловой нагрузке момента – быть может, это единственный универсальный ответ, что применим ко всему отрезку жизни. Ты удобно поместил своё тело на лавке, снял штангу и начал работать. Соревноваться, высвобождать энергию в атмосферу, благодарить здоровье за наличие, отправлять мысли в невесомость. Кровь плохо поступает к мозгу, мышцы наливаются стрессом, тело функционирует на пределе возможностей. Плюс десяток лиц внимательно наблюдают за твоим старанием, что сопровождает немножко искривлённое лицо. Ты ищешь в путь к вечности, ты постигаешь смысл физической нагрузки. Ты встаёшь с лавки, будто преображённый, и понимаешь, что всё бессмысленно.

Пускай, ты побеждаешь в соревнованиях. Получаешь заслуженные овации, медали, подарки. Тебя считают лучшим – на тебя равняются, тобой восхищаются, завидуют. Ты бросаешь вызов обнажённому пространству – ты создаёшь в нём конкуренцию и становишься победителем. Тешишь своё самолюбие, гордишься, хвалишь и чуть-чуть отдаёшь должное соперникам. Момент тщеславия, момент восхождения на пьедестал – неповторим. Ты возвращаешься на землю, щупая на шее золотую медаль. Дистанция, по её достижению, становится бессмысленной – ты состязался, ты испытывал себя, но что все награды значат, что значит конкуренция, как не ту же рутину, те же попытки разогнать скуку, те же неудачные поиски важных ответов.

«Что-то я потянул плечо, – заявил мне Галактион, после того, как мы получили свои награды». «Придётся тебе пару дней забыть про зал». «Если честно, я не хотел приходить. С кем соревноваться? Да и не люблю я этот спорт». «Я знаю. Ты спорт вообще не любишь». «Да. Хочу только быть здоровым и нормально выглядеть. Остальное совсем не имеет значения». «Помнишь, свои первые соревнования?». «В универе? Конечно, помню. Пришёл весь напуганный, таскал по всему залу блины, такой себе кабанчик. Вот умора была». «А те здоровые дядьки?». «Да, парни с пятого курса. Теперь мы такие же. Беда. Пять лет уже пролетели». «Вот так. Наверное, в этот зал мы больше не вернёмся».

Данила вернулся из библиотеки спустя шесть часов. Он часто там пропадал – вряд ли всё время посвящал учёбе, скорей всего, просто сидел за ноутбуком и смотрел фильмы. Потому что там тихо. Там люди заняты делом, учёбой, и никто не посмеет тебя потревожить, в отличие от комнаты в общежитии. В библиотеке ты отдаёшь должное тишине, будто мир и вправду был рождён из-за её присутствия. Будто она единственная, кто был свидетелем возрождения, свидетелем обретения вечности.

В тот вечер Данила был сам не свой. Застывшая грусть на лице, отсутствие аппетита и желания что-либо делать. Характерные симптомы влюблённости. Смешно, что практически каждый человек реагирует на неё одинаково, ведь понятия любви, в силу опыта и воспитания, должны быть разные.

«Ну что с тобой, – я пытался вернуть Данилу к реальности. – Неужели девушка?». Данила молча смотрел в потолок, пока Демьян пытался нарезать картошку. «Эх, сейчас бы бутылочку вина, да вприкуску, – выразил Демьян свои желания». «Так сходи, – логичный ответ от Данилы». Демьян задумался, резал картошку с полминуты, а потом резко собрался и ушёл. Видимо, препятствий не было, как то казалось изначально.

«Так это девушка?». «Да, и очень хорошая, – было заметно, что Данила буквально выдавливал из себя по слову». Дальше ничего сверхъестественного я не услышал от мечтательного товарища. Суть истории в том, что девушка настолько понравилась Даниле, что он не решился даже познакомиться с ней. Самый смех двадцать первого века – ненужные слабости и сиюминутная неуверенность в твёрдости ступней. Тут действие происходит исключительно в силу ваших способностей – если коммуникации легко поддаются, то всё будет в порядке, правда, от разочарований вы всё равно не застрахованы.

За что ты её любил – действительно, убеждался. Однажды Данила присоединился к осуществлению студенческого обычая – идти вместе с первокурсниками в лес и праздновать прощание статуса абитуры. Как и полагает, старшие организовывают процесс, а младшие в нём активно участвуют. Да, это планировалось как незатейливый пикник с некоторыми элементами употребления алкоголя. На деле получалось оставить только элементы, да и то, масштабируя, усугубляя, накопляя. Совершать обряд полнейшей свободы, ритуал всего дозволенного сегодняшним днём.

Там он и встретил её – любовь Данилы была не в состоянии продолжать нести на себе тот очаровательный дух восторга. Где-то растерялась волшебная пыль на пути ладони к очередному пластиковому стакану. Где-то разрушился назидательный облик влюблённого равноденствия. Ты летел вихрем по небу, мой друг, но внезапно ощутил всю мощь скалистых скал, особенно, когда дождь только посетил их. Когда его бездушный оттенок, вкупе с туманом, оставил только капли росы на острие приземлённости.

Но я, мой друг, не смог тебе помочь. Не смог познакомить тебя с оголтелой дистанцией, когда легкоатлету проще передумать заниматься бегом и приступить к совершенствованию в кулинарии. Всегда есть шанс стать спортсменом – и твои воздыхательные позывы не более, чем издержки спорта. Может быть, любовь – тот же бокс: при дебютном выходе на ринг ты сразу был отправлен в нокаут, считай, карьера не задалась. Счастливчики дистанций всё же существуют – только многим удаётся убедить себя в собственной победе, будто лишь упорство и трудолюбие принесли медаль, но никак не допинг.

Спасибо Вам за всё, мои прошлые друзья и товарищи. За торопливое знакомство с уличной жизнью, за медленный экскурс в хаос андеграунда. За воспитание множественных личностей и борьбы между ними. За формирование амбивалентного восприятия, за декаданс, деменцию и диаметральные противоположности. Я помню всё – от милицейского футбола до свежих тульских пряников, от загаженной плитки в баре до соревновательных переправ через реку. Помню весь диапазон эмоций и поступков – от предательства и глупости до альтернативных чувств и действий, которые не имеют ценности для прошлого, но формируют смысл в будущем. Помню вас всех – оставивших своё эго моим воспоминаниям, своё пустословное добро на съедение памяти, свои лучшие нравственные душевные отмычки. Надеюсь, у Вас всё хорошо.

V

Безвестное число икс, имяреку тебе, моё детство. Если бы запечатлённые отпечатки времени на сентиментальной бумаге допускалось приводить в действие – каждый из нас имел бы свой личный фильм. Не от природы, а от воли – мужчина вправе тосковать. Общий стол с одним из приматов я не делил, но треклятый стереотип о животном происхождении, за имением правды (а её – тем более), в контексте окружающей среды неуместен. Возможно, женщины участливее и милосерднее, потому что мамы. Научите меня и позвольте пять минут взглянуть на мир глазами матери – только б мои воспоминания не ограничивались альбомом.

Мчится колыбель железа, мчится механическая длань…Широкий диапазон морских частот, глиняная холмистая пустыня, песочные ступни под надзором солнца. Приятно было ожидать приезда на море только для того, чтобы увидеть море. Я всегда старался ни о чём не беспокоиться – это не поможет. И всё же светловолосый колобок был счастлив хотя бы тому, что он из теста (шеф-повар не делает блюд на заказ). Где-то в тени сухого лиственного полотна люди прячутся от знойных лучей, неподалёку от меня дед чистит свои форсунки, а вдали, на проводе вертикального бриза, не чувствуя солёного основания плывёт отец – скрываясь у звезды подмышкой, используя мою близорукость. Холодной массивной волной меня сбивает с ног – и я больше не царапаю спину о камни, но помню эту боль.

Или утомительный поход после занятий в школе новыми дворами и переулками – три километра грации, живописи и феерии, чтобы, наконец, понять, что забыл ключ от дверей у мамы в сумке. Тут приходится либо садиться на автобус и ехать в бухгалтерию, либо просунуться через форточку на кухне – у колобков примитивные злачные места. Как мне хотелось упасть в стог сухой травы и просто ждать спасения – путешествие по государственным учреждениям не веяло мечтательным. Там мои гениальные идеи по спасению мира не могли найти себе сообщников, ведь заменить на рабочем месте маму каким-нибудь роботом казалось мне идеальной комбинацией – и рутина исчезла, и мама появилась дома раньше шести часов вечера.

Как-то я наблюдал за творчеством Данилы – ещё одна способность вернуться в прошлое. Интересно, что человек, созданный в лаборатории, смастерил за пару лет исправного механического робота – путём аналитики есть шанс наткнуться на мысль об инженерах. Многие вопросы теребили моё сознание, но с каждым утерянным ответом я понимал, что истина всё-таки дороже, поэтому сочинял ещё больше вопросов. Робот вышел для Данилы дорогим удовольствием и единственным экземпляром, блуждающим в окрестностях. Наверное, что-то роднило его с железными гайками, но вряд ли биологическая подобность или отчаянное желание уехать из города.

Ты забыл ту деревню, затерянную в болотах – ритм современности, без разрешения жующей мою судьбу, не позволяет видеть родителей: всегда хочется перепрыгнуть через забор. Футбольное поле, а за ним – заброшенный завод, туда же припишем пейзаж ржаво-розовеющей пекарни плюс шиферные хибары, обвиваемые каким-нибудь сухим кустарником, плющом или виноградной лозой. По крайней мере, я знал, что это не предел – как для соседей, изо дня в день копирующих презренное вчера, так и для моей искривлённой полки для книг, пыль с которой я вытирал только перед приходом гостей.

Выпало тебе в глухой провинции родиться – если хочешь увидеть мир, придётся покинуть родные стены. Помаши мозольной рукой тем, кто оставил след. Найди тот сгусток кислорода, которым можно вдохновлять. Развивайся, пиши, делай что хочешь, но лучше, слушай, дыши. Сиюминутная дистанция – и ты не автор надписи спонсора, не девушка с флажком, не гонщик. Мир тобою не томим, но его химический состав необходимо изучить – обязательно сомневайся, проверяй, режь и снова объединяй. Потому что никто не расскажет тебе, почему этот забор стоит именно здесь, почему рецепт одновременно прост и сложен, почему слон находится в комнате, но никто его не видит.

Неистовая фантазия, воображающих сюжеты, зануд. Потому что я без ума от твоего не-знаю-каким-способом-созданного свитера (и так ли положено называть), который настолько уютно смотрится в приглушённом свете театральной лампы, что фанатичность сцены подменяет мне любые бестолковые вкусовые предпочтения – размечтавшись в венской меланхолии, я ощущаю истинное человеческое тепло. Когда присутствие важнее отношения, а само отношение бессильно за фактом присутствия. Эти зелёные миниатюры чередуются одна за другой, лица мелькают в грубом тоне равнодушия, зрачок тянется куда-то правее – и только ты, непостижимая частичка тайного восторга, рядом, смотришь на аналогичное безобразие. Мы разные – как неподкупный судья вынесешь приговор, но я хотел бы взглянуть твоими глазами на весь тот уличённый в несогласии театр, вход в который для меня закрыт.

Как странно, когда ложишься спать и тоскуешь по людям. Наверное, при условии нашей жизни в участливом мире человек никогда бы не остался один. У него всегда в сердце хранилась бы маленькая планета тех людей, которых он любит. Он не ломал бы себе голову над тем, на что завтра приобрести еды и как расплатиться за жильё. Несмотря на яркие рекламные плакаты, громкие возгласы в прямом эфире, отфильтрованные фото и лицемерные собрания у стойки бара – человек одинок, и плохо, что всё понимает и предпочитает питаться иллюзией, пока рентабельность формирует баланс его существования.

Я ещё вспоминаю перед сном: шестьдесят минут полной свободы, когда блики автомобильных фар режут мне сонную близорукость, а отец продолжает сквозь дорожную тьму направлять автобус; помню те калорийные и очень вкусные печенья, которые мы делали вместе с мамой из мягкого теста – обязательно так, чтобы получались кривые фигурки транспорта или животных; я помню, как читал по нескольку книг за день, а потом пересказывал слово в слово всем своим родным людям. Я также помню те быстротечные кадры из детства, что восстанавливали мою память, когда мне захотелось написать тебе письмо.

VI

Письмо к А.

Вообще-то я хотел написать стихотворение. Подобный способ изложения мысли ограничен талантом, поэтому я решил отправить письмо. Да и потом, рифмованных строк, связанных с тобой, написано в избытке. Не помню, упоминал я об этом или нет. Не важно. Потому что всё это большой пустяк. Просто слова.

Написать письмо – о чём же сказать? Так, чтобы оно не оказалось бесполезным либо непонятым, а что ещё хуже – скучным.

Расскажу тебе несколько историй из своей жизни. Вряд ли они поучительны, но определённый смысл в них есть, так как эти моменты из жизни я помню лучше всего.

Мне было около десяти лет. Летние каникулы, как и прочие бездельники, я ждал с нетерпением. Каждую вторую неделю месяца мы вдвоём с бабушкой ездили в загородный дом, в деревню. Сельское хозяйство, огромный огород, несколько сараев и флигелей, много работы и бегающих по двору животных.

В километре от дома была река. Она всегда поднималась летом, ближе к августу, затапливая близлежащие участки. Как правило, с одной её стороны формировалось болото из-за грунтованной дороги и огромного скопления мусора, ила, торфа. Так что, если хорошенько вступить в эту массу, можно было там и остаться. На другом берегу было сильное течение и более-менее пригодная для купания вода.

Жарким днём я пошёл гулять по деревне (точно не помню, был ли он таким). И остановился возле берега вышеуказанного болота. Я очень расстроился, так как мост был затоплен, и на другую сторону невозможно было перейти. Разве что идти в обход, но это далеко.

На другом берегу я видел (да-да, зрение тогда ещё позволяло) знакомого мальчика, который, как мне сначала показалось, купался. Но при этом с очень резкими движениями. Он тонул. Когда человек тонет, это заметно и не требует длительного анализа. Панические движения, глухие звуки и размытый образ. В общем, борьба за жизнь.

Ближайший дом был в полукилометре от меня, поэтому звать на помощь было бы глупо. Передо мной метровый слой грязи, за ним – река, где мой одногодка, скорей всего, с полными воды лёгкими, готовился распрощаться с воздухом и солнечным светом. Глубина реки была больше двух метров, что неподвластно третьекласснику.

В тот момент я понял, что является самым худшим в жизни – бессилие. Чувство собственной бесполезности, абсолютной беспомощности. В жизни любого человека бывают трудности, разочарования, боль и горе. Рано или поздно всё это останется только в памяти. Но перед лицом простого человеческого бессилия ничто не имеет значения, никакие обстоятельства или преграды.

Я ничего лучше не придумал, как взять, и выкрикнуть его имя. Он просто услышал его и перестал барахтаться в воде, пытаясь взглядом найти на берегу того, кто произнёс его имя. Потом я кричал что-то вроде советов лечь на спину или двумя руками загребать воду под себя. Каким-то образом он выбрался, ещё долго кашляя на песке речной водой.

Пару раз мы слонялись вместе по деревне, смеясь друг с друга, а потом я уехал. Несколько раз возвращался летом и пару раз зимой, пока родители и вовсе не продали участок. С тех пор я его не видел и вообще я практически ничего о нём не знал. Только лишь то, что он любил играть в футбол. Ну и плохо плавал.

Вторая история случилась, когда мне было около двенадцати.

Был летний знойный вечер, когда в комнате не хватает свежего воздуха и мозги, кажется, набекрень. Я в очередной раз поссорился с отцом. В то время он сильно пил, и этот день не был исключением. Алкоголь делает из людей не то, что обезьян, – пресмыкающихся, тварей, содрогающихся амёб. С большим желанием можно отыскать доказательства в пользу животного мира. Будучи пьяным, отец делал много плохих вещей, за которые, как и остальные люди, заплатил свою цену.

В тот вечер он был совершенно другим человеком. Я его не знал. Будто чужой ворвался в мой дом и единственное, что мне нужно делать – защитить родные стены. Были скандалы, драки и прочее, и к поздней ночи я не мог заснуть, потому что мысли в голове никак не удавалось унять.

Отец уже давно уснул. Мама тоже. Я лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в окно. Сквозь пыльные жалюзи виднелись проблески от звёзд. Мне захотелось взглянуть на луну, но её на небе не оказалось. Вид был ограничен. Я лёг обратно, закрыв жалюзи и надеясь всё-таки уснуть.

Через минут пять по комнате начали разгуливать пятна света. Будто соседи решили среди ночи развести костёр и пожарить шашлыки – именно так я подумал. Вид из окна аккурат выходил на соседский гараж, пристроенный к основной части дома. Летом к ним часто приезжали гости, либо уже взрослые дочки с университета возвращались к родителям, – так что подобный исход на счёт шашлыков был вполне возможен.

Ещё через мгновение залаяла соседская собака. Я никак не хотел вставать с кровати, потому что ужасные мысли до сих пор не давали покоя. Но пёс оказался настырным – около десяти минут он лаял, и я всё-таки подошёл к своему окну и поднял жалюзи. Соседский гараж горел синим пламенем, а собака, сидевшая на цепи (вольер которой находился рядом), лаяла всё сильнее из-за приближающегося к ней жара.

Я разбудил родителей. «Соседи горят». Мать отреагировала сразу же и помчалась к ним в дом. Отец вместе со мной принялся тушить огонь, так как дома наши располагались довольно близко и между ними, как назло, была огромная гора досок (мы в то время строили другой, теперь нынешний наш дом).

Соседи действительно крепко спали, так как накануне отметили чей-то день рождения. Пёс очень громко лаял, но никто его не слышал. Пока приехала пожарная служба, сгорел весь соседский гараж и взорвался автомобиль (благо, бензина в баке было немного). Сгорела вся крыша и часть дома. Всё прочее, что не задел огонь, попросту пропиталось дымом, а после было залито водой. Люди остались без ничего. Вот так просто – за одну летнюю ночь. И всё потому, что в гараже замкнула старая проводка. Да и пожарная служба долго не могла подобраться к дому, так как расположение было неудобным.

Никто из людей не пострадал. Наш дом остался целым (и доски тоже). Мама говорила, что я спас всю их семью, так как соседи были выпившими и вполне могли проснуться, когда будет поздно. Но я видел их лица. Тогда они думали не о своей жизни (позже, всё-таки, одумались), а о том количестве нажитого хлама, которое потеряли. За одну ночь я многое узнал. В таких ситуациях душа каждого человека выворачивается наизнанку.

Со временем всё наладилось. Я помогал соседям с ремонтом в доме. Они не были богатой семьёй, но жизнь, как мне показалось, научились ценить по-настоящему. Через пару лет уже обе дочери были замужем, и обоим посчастливилось стать мамами. Тогда их жильё выглядело ещё лучше, чем раньше. А ещё через несколько лет я с родителями переехал в новый дом, ближе к центру города, и с тех пор соседей не видел.

Третья история будет поближе к Рождеству и Новому году. Всё-таки мотив письма должен создавать хоть небольшое, но ощущение праздника.

Этот кусочек из жизни я помню хуже всего. И оттого он самый ценный.

В детстве я верил в Святого Николая, Санта Клауса, Деда Мороза и т.д. Хотя, почему верил – и сейчас верю, только в добрую силу его образа, а не существования. Так вот.

С нетерпением ждал первого января, чтобы заглянуть под ёлку. Наверное, было мне лет пять тире семь. Естественно, украшал свою комнату разными блестящими ненужностями. Ещё носил по дому старую огромную советскую звезду – по-моему, ею можно было осветить весь район.

Хотел тогда футбольный мяч (один из первых, а всего их было за моё детство около двадцати) и раскладную трассу с автомобилями на управлении (дорогое удовольствие для тех времён).

Ну что же, проснулся утром раньше всех и бегом под ёлку – а там ничего нет. Хоть в слёзы, хоть в гнев. Но эмоции я с самого детства держал в себе, поэтому молча развернулся и ушёл дальше спать. Наверное, плохо вёл себя в том году.

Утром отец озадаченно спросил – где подарки от Деда Мороза. Я не подал виду (на самом деле не помню), а мама сказала посмотреть за входной дверью. Что терять. Я надел куртку и открыл дверь. На улице было полным-полно снега – так много, что он начал вваливаться прямиком в коридор. Ну и на входе были огромные коробки с подарками, в очень красивых обёртках. Так было много всего – и мяч, и сладости и прочее. Только вот дорога для автомобилей была другая, но я всё равно был доволен. Почти.

Вечером, на Рождество, как обычно пошёл вместе с мамой и крестницами к родственникам петь песни и рассказывать стихи. То был самый лучший праздник: мало того, что я собрал мешок конфет, так ещё и денег подарили столько, что я в жизни не видел. И первая мысль сразу – куплю себе ту самую автомобильную дорогу.

Через неделю я уже за неё забыл. Деньги потратил на книги (как обычно), остальное забрала мама и купила мне одежды. А через год вспомнил про эту дорогу и говорил себе – как я мог этого желать? Это же для детей!

А стихов я тебе ещё напишу.

VII

Пятая симфония в до миноре и грубый триумфальный лязг в клавишах фортепиано. Галактиона роднила со мной не только приобретённая самобытность, но и бесконечное желание от неё избавиться. Человек, который движется своим путём и так далее. Человек, который независим от мнения большинства и тому подобное. Я до сих пор не вижу северной тропы, исподволь уходящей в горизонт по кронам елей – только раздробленный асфальт, кольцом теряющий своё направление. До сих пор не ощущаю движения толпы и отношения тире отрицания касательно её макро и микромиров. Мне несвойственно отчуждение, потому что его невозможно ни пощупать, ни аргументировать, ни сплясать. Так что скудная трактовка самобытности не иначе, как холодные ощущения при ожоге – взамен жару ты испытываешь противоположное чувство, но какая разница, ведь ожог есть ожог.

Сказочные сюжеты, глуповатые костюмированные фильмы и прочая кармическая фантасмагория есть способ уйти от реальности (голос из зала) – сцены компьютерного торжества вкупе с несообразным видением чего-либо. Даже прочитанная книга почему-то использует образную память комиксов, войн, манер поведения, увиденных на экране. Человек посредством сказки, как по мне, деградирует, забывается, прячется всем своим телом в вышеуказанных иллюзиях. Надо же…способ уйти от реальности. Вот мой способ: найдите хоть одну причину, которая, по вашему мнению, мешает вам изменить стереотип о реальности как о некоей враждебно настроенной женщине. К примеру, вас беспокоит то, что голодают дети. Или то, что жизнь несправедлива (это бестолковое заявление, предполагаю, что вы расстроены системой капитализма, благодаря которой у вас во всех смыслах и понятиях ничего нет – ни страны, ни голоса, ни эха). И теперь вместо того, чтобы сидеть у экрана и благодарить пузатого продюсера за возможность уйти от реальности, выйдете во двор и накормите детей – агрессивная женщина станет добрее.

Галактион каждый день играл на фортепиано в одном элитном баре, а утром ходил рвать штангу. Не то, чтобы тяжёлая атлетика его забавляла, но усмирить собственный гнев помогала лучше любых лекарств. Всё-таки спорт он любил, чувствовал себя свежее и бодрее, а вот всё остальное, кроме музыки, конечно же, не любил. Возмущался, расстраивался, мыслил, искал смирения. Общественные ценности презирал, часто посягал на развитие человеческого мышления – что прибыль является критерием принятия любых решений, иначе люди на планете любили бы друг друга. Но, как было понято позднее, всегда нужно добираться до самой сути проблемы, чтобы вопрос спасения, как и героизма, никогда больше не возникал.

Чувствуешь себя живым, когда занимаешься спортом или другой активностью. Только безумец способен верить в достижение цели – тренируешься, становишься сильнее, испытываешь себя, контролируешь свои эмоции, отвлекаешься от повседневной надоедливости. И так в любой сфере деятельности. Нет гениальных людей, которые могут и картину нарисовать, и самолёт собрать, и симфонию сочинить – есть люди, которые интересуются многими вещами и упорно работают ради достижения цели.

Иногда возникает непреодолимое желание взять в правую руку сверкающий меч, а в другую грубый топор и вместе с этим комплектом вынесения резолюций прорваться сквозь безостановочный поток входящих данных. Информационный хаос как результат возможностей интернета. Инфошум, патология сетевой жизни, когда боязнь упустить какую-нибудь новость или фотографию становится сильнее, нежели чувство эмпатии к окружающим, живым людям. Какой жирный плюс можно разглядеть на зелёной доске молодого доцента – интернет предоставил доступ практически ко всем знаниям мира, ко всем работам, опытам, теориям, наблюдениям, творчеству, искусству. Банальная мысль, но человек стал более ограниченным, отчуждённым и бесчувственным. Тысячи сообщений в неделю, сотни новостей в день, способность мыслить творчески попросту остаётся без практики, потому что перманентный страх остаться не у дел, в одиноком неосведомлённом вакууме, формирует ту самую поверхностность, когда особо важные детали могут вылететь в трубу. Постоянное обращение к экрану смартфона делает его не только одним из недостающих для вашего тела органов (вспомните, когда вы уходили из дому без телефона), но и неким электронным демиургом, который при помощи потока инфочепухи творит вашу, как вам кажется, индивидуальность. Об этом написаны десятки толковых статей и монографий, и всё же дефицит коммуникации и потребления информации представляется настолько необходимым, насколько и невозможным.