Орден Прометея

– Только не произносите это гнусное имя. Не в этих стенах и нигде. Оно проклято и в самом себе заключает разрушительную силу.

– Я знаю, – Лазарь побледнел и приглушил крики. Успокоено продолжал: – И деятельность экзорциста Константина я подвергаю большому сомнению. Во-первых, он не обличен священным саном. Во-вторых, уж очень странные методы он использует. Попахивает самой зловредной ересью, которая прикрывается щитом добра, – неверием. А Враг отмечает таких людей, и они послушно выполняют его волю, подчас сами о том не догадываясь.

– Так что же, теперь и Константина на костер?!

– Я до конца не разобрался в этом деле. Приедут добрые Патрульные Инквизиции и побеседуют с ним. Если беседа не поможет – тогда покаяние и наложение искупительных обрядов.

– Вы сами прониклись сочувствием к бедному юноше или кто вам подсказал заняться его 'воспитанием'?

– Его отец Анри слезно просил меня понаблюдать за сыном. Он обеспокоен его выходками. Я согласился помочь, и в самом деле, заметил странности в поведении Константина.

– 'Где мой топóль? – сказал мясник' – рассмеялся Маркус.

– Что?

– Да поговорка у нас в городе о палаче… Он любезен и убедительно добр, вот только за глаза черств и откровенный хам. На самом деле, у него нет резона избавляться от сына. Просто припугнуть его хочет и заставить слушаться. Деньги-то все равно Клоден-старший себе забирает. Его совсем другое интересует, уж поверьте.

– Что же?

– Как избавиться от начальника налоговой полиции.

– Я сегодня был у него.

– Ну, и?..

– Он слишком осторожничал. У меня создалось мнение, что он знает неизмеримо больше, чем произносит вслух.

– Думаете, он – загадочный убийца? Что некроманты пришли к нему, а он их нагло обманул и поубивал?

– Нет, что за бред! – поморщился Лазарь. – Я знаю, кто убийца. Но это не ваше дело. А Ротмунд мне интересен по долгу службы. Признаюсь, он меня не впечатлил. Ожидал увидеть грациозного хищника, а узрел угасающего больного. Он передвигается без поддержки стражи?

– Вообще, да.

– Немыслимо, – пожал плечами Лазарь и снова поморщился. – Если бы не глаза и зубы, принял бы его за прокаженного. Я так надеялся на его помощь. Он ограничился обещанием прислать мне письмо с советами. Очень надо! Ну, да, ладно, до сих пор Бог дозволял мне справляться с бедами в одиночку… Я завтра, скорее всего, покину Город. Ждите Патрульных через неделю. Я вас предупредил, какие ляпы в приходе нужно немедленно исправить. Удачи вам, брат. Ваших взглядов я не разделяю, но человек вы хороший и будет обидно, если вы пострадаете.

Посланник похлопал Маркуса по плечу и ушел.

– Радость моя! – пропел монах, заглядывая в чулан. – Под счастливой звездой родила тебя мать!

– Под счастливой звездой я умер, мой сладкий!

Маркус не удержался – поцеловал в губы. Почувствовал острый вкус, но не отпрянул – судорожно поцеловал в щеку, крепко-крепко прижал к себе.

– Мне тяжело было не влезть в вашу беседу. Меня посетила дурная идея выглянуть и полюбоваться на выражение лица Лазаря, этой серой поганки. Жаль, капюшон не снимает, важничает. Впрочем, мне он лицо свое сегодня показал.

– Красивый?..

– Дурак же ты, – пробурчал печально Ротмунд, рассеянно смотря в темноту. – Все об одном и том же… Не урод. Он с юга, наверное, из Гальвартена. Акцент, правда, почти не различим.

– Ты бы поостерегся. Там все с мала до велика ох какие вояки!

– Да ну! – с сомнением покачал головой Юлиус. – Он меня повеселил 'угасающим больным' и 'прокаженным'. Главное, в точку… и совет я ему обязательно пришлю. Уже написал. Осталось отправить. Прости, но мне пора, – добавил он после недолгого молчания, вставая.

Маркус взялся провожать до ворот.

Ветер трепал листья садовых деревьев. Слабенький серпик луны светил на небе.

Постояли у решетки.

– Ты не думал, что я могу уйти однажды?

– Я уйду раньше.

– Я не о смерти сейчас говорю.

Каждый внимательно всмотрелся в черты собеседника, словно запоминал навсегда.

– Что ж… твое право… Честно, не думал. Я тебе больше не нужен?

– Не в том дело. Не знаю, увидимся ли мы еще. На всякий случай, чтобы потом не жалеть, что не успел сказать, – спасибо за все. Понимание и принятие – вещи важные и драгоценные. Мне было с тобой интересно и приятно. Дожить тебе дни сладко и спокойно.

– Постой! Что такое происходит?..

– Что-то меняется. Нестерпимо тянет на приключения, в странствия. Я еще ничего не решил. Но следующие две ночи все сложиться. Может быть, я, наконец, умру… – мечта и блаженство озарили его волшебные глаза. – А, может, и нет.

Маркус вдруг понял:

– Ты снимаешь с себя обязательства перед Городом?

– Да. Я же сказал: я уйду. Но – через двое суток.

– Тогда прощай. Легче ли мне будет забыть тебя или помнить?.. Одним себя тешу: надеюсь, это была не только и не столько страсть, неискорененное вожделение, но и честная дружба. Я люблю тебя всего: и голос, и манеры, и взгляд, и принципы, и поступки. Не одно лишь тело. Сознание, тебя мыслящего, тебя страдающего.

– Вот это и бесценно, – улыбнулся Юлиус Ротмунд. – Прощай!

Маркус цеплялся за решетку ворот как висельник за воздух. Было полвторого ночи.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

НАКАНУНЕ

После трудного разговора с настоятелем часовни Святой Катарины, рыцарь добрался до 'Серебряной лозы'. Пристроился там в самом темном углу и молча следил за посетителями.

С его приходом стало заметно тише. Даже число толпящихся в зале выпивох резко пошло на убыль. К полтретьего ночи последний пьяница расплатился с девушкой-официанткой и на неверных ногах поспешил прочь.

– Ну, вот опять! – недовольно подвела итог девушка в красном сарафане до колен, с нарядной шнуровкой спереди, одетом поверх вышитой белой блузы. Она пересыпала монеты в высокогорлый кувшин. Со вздохом посмотрела в упор на графа: – Ну, чего вы все ходите и ходите к нам, будто медом намазано! Вас клиенты пугаются! Из-за вас я не собираю обычной ночной выручки! Меня дядя прибьет! Еще чуть – и мы разоримся!

– Ну, чего ты шумишь?.. В первый раз, что ли, я прихожу сюда?.. Даже не первый век… А все – 'пугаются', 'разоримся'…Неустойку выплачу, не расстраивайся.

Он бесшумно поднялся и направился к прилавку, развязывая кожаный кошель с золотом.

– Нет! – закричала девушка, заметавшись по тесному закутку, где на полках лежали бутылки дорогих вин, окорока, хлеб и корзины с овощами. – Знаем мы, за что вы платите!

– И за что же? – с любопытством поинтересовался граф, но слова прозвучали зловеще.

– За кровь!! А-а-а-а!!

Девушка завопила так, что череп треснет.

Порывом ветра, что в течение ночи разбушевался и давно хлопал ставнями, задуло разом все светильники.

– Нет! Нет!! – девушка завизжала еще громче, хотя, казалось, куда уж еще.

Он увидел ее, забившуюся под стол, закрывшуюся руками.

– Это не я. Это ветер.

– Нет! Нет!! Уходите вон!! Вон!! Не надо мне ваших денег!! Убирайтесь!! Помогите! На помощь!!

Чертовски обидная ситуация. Ульш не стал перечить и убрался.

Он только переступил порог и взглянул на небо, собираясь с мыслями и понимая, какая паршивая история появится завтра же в городском фольклоре, как услышал оклик:

– Стой и не рыпайся, скотина!

– Вы ко мне обращаетесь, молодой человек? – спросил Юлиус, но замер на месте.

– К тебе, к тебе! Руки вверх и медленно поворачивайся!

– А иначе?..

– Иначе я тебя заколю на месте!

Юлиус выполнил просьбу. Перед ним стоял не то охотник, не то лесной разбойник лет тридцати отроду, с сабелькой наголо.

– Сымай капюшон, дай взглянуть в твои ясны глазоньки.

– Как зовут тебя, скандалист?..

– Эй, ты! Тебе что, жизнь не дорога?! Сымай капюшон, говорю! Дай плюнуть тебе в рожу!

– За что?..

– Ах, мы ни при чем, да?! До чего же вы, ротебуржцы, наглые, диву даюсь! Как невинную девушку забижать – с удовольствием, а как по-мужски ответить – так мы сразу в кусты?!

– Боюсь, ты неправильно все истолковал. Я и пальцем ее не тронул.

– Да-а-а?! Так это она мыши испугалась?!

– Темноты.

– Да ты, я смотрю, разговорчивый! Может, тебе язык отрезать? Или что еще мешает? Сымай капюшон, богатей!

– Хочешь выяснить, кто из нас прав и кто – настоящий мужчина, предоставь мне возможность сражаться с тобой на равных.

– Оружия тебе подавай?! Вот наглец! – подивился бродяга. Поразмыслил. – Сымай капюшон – дам кинжал.

– Давай кинжал – сниму капюшон.

Не успели слова отзвучать – бродяга метнул кинжал в Ульша. Правда, кинжальчик был отнюдь не предназначен для метания. Легкий, но длинный и не сбалансированный, это был сильно укороченный одноручный меч. Возможно, это и был меч, но некогда он сломался, и владелец сточил клинок, чтобы тот еще какое-то время послужил. Ротмунд отклонился, схватил кинжал на лету, но времени разглядывать это странное оружие у него не было: бродяга тут же ринулся в атаку.

– Я тебя поучу вежливости в обращении с девушками! Пожалеешь, что нарвался на меня!

– Остынь, приятель! Как бы тебе пожалеть не пришлось!

Было приятно биться. Кровь задвигалась по сосудам, Каждая мышца пробудилась. Упоение ладностью ведения боя не мешало думать. Парень неплохо владел навыками. Нет, это не был ни разбойник, ни охотник. По крайней мере, эти профессии не были его основным занятием. У него хорошая школа, умелый мастер, он сам – успешный ученик. Тогда кто же? Засланный убийца?.. Нет, чушь! Повод нелепый. Если бы этот парень выслеживал его, то Юлиус обратил бы на него внимание гораздо раньше. И в кабаке его не было. Просто случайный прохожий? Услышал крики и, не разобравшись, что к чему, полез защищать девичью честь? Странно. И в прежние времена таких людей вроде как не водилось. Последний романтик?

– Кто она тебе? Сестра?

– Нет. Я ее и не видел даже. Но это не позволяет тебе, ублюдок, домогаться ее!

Новый шквал атак. И вот ошибочка. И вот еще недоработка. А вот грубый просчет. И вот бродяга лежит и тяжело дышит. Нет, живой. Даже не ранен. Оглушен – удар плашмя по голове.

Ульш огляделся – причина конфликта на пустом месте ойкнула и скрылась в доме. Да, офигеть, что за история утром взбодрит горожан! Ульш фыркнул. Взял бродягу за руки и потащил за деревья, на задний двор.

Ах, какие заманчивые мысли проносились мимо! Да, да, что там жалкие подачки 'ежевечерних приношений', старая кляча, негодная даже на живодерню. Не кровь – водица. Уже и нет ее. А вот свежая, горячая, щекочущая ноздри… Только протяни ладонь, только поднеси ко рту, только вонзи зубы в плоть… Ведь ты уже все решил, рассчитал? До послезавтра – и свобода! Труп можно спрятать, никто и не хватится…

Юлиус сел рядом, оперся на рукоять 'кинжала'. Капюшон сам собой слетел, пока он тащил бродягу сюда. Земля была сыра и холодна. Ротмунд сглотнул ком в горле. Оцепенел, с тревогой следя за горизонтом. Уже немного до четырех. А там и рассвет не заставит ждать.

Проигравший застонал, схватился за голову, приподнялся на локте.

– М-м-м…

– Ну, что, теперь ты в состоянии спокойно побеседовать?..

– А… – бродяга открыл глаза, и одного взгляда даже в тусклом свете луны ему хватило, чтобы сообразить, кто перед ним.

Рывком он сел. Заговорил, с паузами, тщательно подбирая выражения:

– Простите, граф, за грубые слова, но, если честно, я не жалею, что мы подрались. Нелепо было думать о вас как о насильнике, но теперь, похоже, догадываюсь, чего вы от нее хотели… Признаю, вы ловчее меня. Если бы не это, я бы вас убил. И не пожалел бы, когда открыл правду.

– Вот как?.. Почему же? – Ульш помог ему встать и протянул кинжал рукоятью вперед.

– Ты не человек, – просто ответил бродяга, пряча оружие в заспинную котомку.

– Что же мешает тебе сейчас убить меня?

Бродяга хрипло рассмеялся: