Небо

Что произошло со мной, почему я больше не я? Звезды осыпались с небосвода и оставили меня в темноте. Теплота твоих рук стала такой чужой и болезненной. Я не могу смотреть на тебя, слезы застилают мои глаза. Мама, что с тобой?

Этот мир такой противный и злой, мерзкий и лживый, как в нем оказалась ты?!

Этот мир прекрасный и нежный, как в нем оказалась я?

Мама, не жалей меня. Может когда-нибудь, ты вспомнишь меня, светящуюся изнутри. Светящуюся не от любви, но от ненависти, не от счастья, но от боли. Но только ты не будешь этого знать.

Твои глаза чистые и глубокие, словно в них поместилась вся правда мира, но как она далека от моей.

Я кружусь в танце смерти, безрассудном, теплом и таком нежном. Как много в этих темных ночах, как искусно в них переплетены страсти и горести, болезни и выздоровления, как быстро больной разум обретает покой, уносясь за очередным флером чего-то искусственного, пряного и сводящего с ума. Я так рада, мама, что я здесь, в центре этого вихря, что я не одна, что я с Силой.

Мама, не плачь.

Как прекрасно все, что я вижу!

Люди, их маленькие души и хрупкие тела. Только сейчас я поняла, какие хрупкие. Да они и не нужны. Мама, вспоминай меня как самую счастливую на свете. Как воплощение счастья и мечты. Я навсегда останусь в глазах всех тех, кто однажды меня видел.

Мама, не молись Богу.

Услышишь, как он ответил тебе? Если да, сотри это в своей памяти. Если нет, не молись.

Нельзя.

Смерть ведет нас за руку. Смерть наша лучшая подруга. Она холодная и теплая.

Мама, как ты прожила свою жизнь? Наверное, лучше, чем я свою. Не знаю как ты думаешь, но почему твои глаза полнят слезы? Почему мир осиротел без твоей улыбки. Я бы все отдала за то, чтобы сделать тебя счастливой, чтобы ты никогда не знала слез.

Я не могу, не могу сказать, где я. Может, ты мне скажешь?

Глава 18

Небо.

Терпкий запах отсыревшего сена щекотал нос, я проснулась от его вязкого дыхания мне прямо в лицо. Что происходило ныне, мне было так же неизвестно. Мы в стоге благоухающих трав где-то на краю неба. Серебрящиеся иглы подле, кристаллические капли на них – наш концентрат счастья.

Я взглянула на Силу, сегодня, он был красивее обычного, бледнее обычного и, казалось, из его полузакрытых глаз тоненькой струйкой медленно и сердито течет удовольствие. Я почти зримо ощущала ее на себе: как она плыла по моим тонким рукам, касалась волос и сползала куда-то к тонким бедрам и коленям, чуть задержавшись лишь на припухлых икрах.

Сила обнял меня, почти придушив. Вот такими объятиями теперь начинается мое утро.

Сегодня мы были беспредельно отчаянны.

Холодные капли росы нисколько не трогали воспаленных удовольствием тел. Только полузажатый трепет душ летал где-то в отдалении, душ уже не наших. В серой дали не нашего неба, они навсегда скрестились и медленно таяли, чтобы навсегда раствориться.

Неожиданно зазвонил телефон, грубо разрушая нашу придуманную тишину. Мы снова на холодном полу в прихожей, в луже чего-то смердящего, в руках с холодными осколками, еще не опустошенных бутылок.

– Да, – ответил Сила, – да. Это хорошо, спасибо. Нет, все в порядке. Да. ,– и положил трубку.

С минуту молчит. В глазах вижу быстро нарастающий не то восторг, не то ужас.

– Больше нет – говорит он одними губами.

– Чего нет? – я медленно проглатываю слова, словно задыхаясь, что-то подсказывает мне, о чем идет речь.

– Его нет.

Мои руки медленно скребут пол. Мое расплавленное лицо в момент становится бесформенной массой и противно влипает в холодный пол.

Мир больше не станет таким как был. Ты навсегда покинул его. Теперь ни пепла, ни дыхания.

– Ты не плач. Я прошу тебя. Только не плач! Ты же знаешь, он не нужен тебе. Ты же знаешь я в тебе. Ты же знаешь все бред. Ты же знаешь, нас нет…

Крепкие тонкие руки обвили мою шею, и теплые горькие слезы Силы закапали на мои плечи. Так плакала бы я, будь у меня душа, будь во мне еще хоть что-то живое.

Волна то ли разочарования, то ли облегчения накатила на меня словно ледяной шквал. Все.

Мы медленно поднялись с пола, хватая тонкие грязные шприцы, неряшливо порылись в валявшейся рядом сумке, наполнили их и больше уже никогда не вспоминали тебя.

Мир стал таким, как и прежде оранжевым, зеленым, желтым, бурым и голубым, местами кроваво красным, а иногда, угольно черным. Людские глаза были открыты широко и с усилием искали нас там, где нас уже давно не было. Взявшись за руки, мы с чемоданами их ссохшихся душ смело шагали туда, где никто из них не был и не будет никогда.

Никто не любит быть убитым целиком. Все любят дышать прекрасным воздухом и полниться счастьем. Так любили и мы. Любили небо. А под утро вяли, как цветы.

Сложно устоять перед всем, что так доступно тем, кто ничего не боится. Хотелось ходить голыми, кричать, убивать и смеяться.

Сила оставался красивым, будучи таким жутким.

В этот же день мы пригласили к себе девочку, лет двадцати. По правде говоря, она давно надоедала, все время писала и звонила. Она доверчиво таращила на нас свои наивные глаза, а меня смешило до жути ее дурацкое лицо и нелепый наряд. И еще смешнее было, когда Сила раз за разом ударял ее куда-то в живот. Она прямо как тряпичная кукла, загибалась и скрипела как старая дверь.

Мне пришла мысль, что нужно смазать ее. Мы взяли много масла и намазали ее всю, однако к нашему величайшему удивлению, при ударах она наипротивнейше продолжала скрипеть. Как странно!

– Сила, она неисправна. Мы должны сжечь ее.

– да, ты права.

Мы взяли ее, а она плакала.

– Сила, скажи. Разве двери плачут? Она пытается нас обмануть. Двери ведь не плачут.

– думаю, ей не хватает гвоздя.

Но она стала скрипеть еще противнее. Еще никогда я не видела такой плохой, разваливающейся двери. Надо же, как не повезло.

Сила предложил выкинуть ее на помойку, я утвердительно кивнула.

Вчерашний вечер казался сном. Только залитые кровью полы напомнили о том, что для нас давно нет разделения на людей и предметы, есть только то, что мы хотим видеть.

– Сила, ведь это была не дверь.

– Нет.

– Хотя какая разница.

Мы рассмеялись.

Новое утро началось смехом Силы. Растерев глаза докрасна, я проснулась, и увидела его играющимся с белым маленьким котенком. Было странно наблюдать, как этот костюм человеческой плоти играл с живым комком жизни. Казалось, что тело играет со своей душой.

– Где ты вял его? – спросила я, – состроив недовольную гримасу.

– Купил. Тебе, вместо него, чтобы ты не расстраивалась.

Я улыбнулась.

Вечером мы отправились в очередной клуб.

На мне ярко-желтое гипюровое платье с черными лентами, едва прикрывающее тонкие бедра и нелепо болтающееся на безмерно худой талии. Я словно восковой манекен на выставке уродов, только с сияющими, как два больших фонаря, глазами. Сила в черном узком костюме, словно католический пастор, с выражением лица, как будто он безвозвратно и навсегда утратил свою паству.

Мы вместе весьма изысканное зрелище. Улыбающиеся, смелые, входим в клуб. В свете прожекторов и ламп, возможно, нас даже можно было спутать с живыми.

Лед прозрачной мути на дне бокала, пузырьки игривого шампанского и грубая горечь текилы, затем сонм разноцветных фигурок, снежного порошка и терпкой, вдыхаемой дряни.

Мое нелепое тело в самом центре танцпола, ласкаемое тысячью рук. Как же я люблю это приторное безумие, охватывающее меня в такие минуты. Сквозящая боль, забытая сладость живого тепла насквозь пропитывает больные сном вены, хочется громко кричать, а может даже стонать, пока не умрешь в этом исступлении жизни, в этом потоке чужеродного дыхания.

Боль пережитых прикосновений словно шрамы, жжет тело, удовольствие позволить себе вновь и вновь умирать несравнимо ни с чем. Хаос голосов, сплетение мимолетных звуков, звериных рыков и ангельских песнопений. В бешеном ритме стучащих вокруг сердец, забываешь о том, что свое давно не бьется. Дешевые отзвуки чужих страстей, пульс увядающих жизней, цокот отслаивающих душ все это придавало некий шарм все происходящему. Я кружилась, кружилась и кружилась.

Каждый раз, когда идет дождь, я чувствую себя по-настоящему грустной.

Печаль обволакивает мое нутро, полое, пустое, заполняет собой как воздух легкие здорового человека. Память обнажила клыки. Я вспоминаю наш смех, звучащий в унисон, свои слезы и твою теплую как черный чай улыбку. Неведомым волшебством ты рассыпаешься где-то в районе моей груди, что-то ищешь, лучась игривым солнцем, но там где бродит твой дух, больше нет ничего. Нет ни краев, ни дна упавшей надежде, нет ни снов, ни яркой были, ни цветущих обманов, а главное, там нет меня.

Скрюченный силуэт на старом кресле, тщетно пытаюсь, согреться теплым одеялом – не выходит. Может не стоит все это того.

В моих ногах спит Сила. Мертвенно бледный, спокойный, ускользающий словно время. Его можно назвать невозвратимым. Вот секунда и ты говоришь с ним, вот вторая и это уже не он. Нельзя сказать какой он, Сила. Можно только понять, что он живет где-то внутри меня.

Его ровное дыхание заставляет прислушаться, если закрыть глаза можно подумать что ты попал в сон маленького ребенка, в его волшебный мир грез. Мир, в котором нет добра и зла, болезней и смерти. Как же лжив человеческий слух, если способен питать нас такой иллюзией.

Если присмотреться к его лицу, можно увидеть мягкое покрывало усталости, плотно уплетающую ноги лозу боли и коварную болезненность, но все это лишь обман глупых глаз, пресловутого зрения. Внутри него яркая жизнь, сочный бутон мечты и удовольствия, неиссякаемый источник радости и презрения к тому, что так отчетливо видишь ты. Как же лживы человеческие глаза, как же слепы те, кто им доверяет.

Провести рукой по его голове, тонким, черным волосам, пальцы чувствуют жесткость. Провести по усталой коже, пальцы, словно по крыльям небесного ангела. Как же глупы те, кто не знают силы прикосновений.

Много дней прошло с тех пор как я и Сила коснулись друг друга и боль этого прикосновения все так же жива. Она холодной змеей обвивает тонкие вены, дрожащим, словно старинный бубен, языком ласкает мертвую кожу. Ты никогда не смог бы дать того же. Твои горячие, жгучие пальцы душили меня словно раскаленные тиски, воздух отступал и больше нечем дышать.

Сила проснулся, улыбнулся и больше не был прежним. Я видела, как сутулая боль выходила из наших дверей.

Мне нравится то, что происходит. Покой вечера, безмятежность на наших лицах, тишина и бесконечные сквозняки, раскрытых настежь, окон. Ничего не напоминает о том, что происходит вокруг. Мы вне времени, мы вне жизни. Мы – вечность.

Вдруг резкий стук в виски.

Глава 19

Волосинки.

Жизни струятся сквозь пальцы коварного времени. Люди уходят от нас. Близкие и чужие, все меняется и от нас самих вдруг не остается и следа. Кто же скажет нам как верно, как правильно потратить свою жизнь, в конце концов, как лучше и комфортнее существовать? Все верно – никто.

Тысячи людей каждый день задаются вопросом, зачем они живут?! Теперь, мне был неведом этот вопрос. Ведь я знала, ответа на него нет. Тем более, я больше не несла в себе жизни и жизнь не принимала меня. Моим уделом стал мир, придуманный мною, заполненный смертью, болью и смехом. Я стала легкой как волосинка, упавшая с чьей-то головы. Меня носил ветер туда и сюда, я цеплялась к чужим ступням, ботинкам, мужским и женским, меня накалывали на острую шпильку и давили каблуком, и никто не хотел оставлять себе. А меня все носило, бросало и кружило. Я то здесь, то там, а в итоге меня нет нигде.

Иногда словно во сне я слышала твои укоры о том, что нельзя так жить, что жизнь одна и нельзя взять вот просто так ее и разбросать. А с чего ты решил, что я живу?

Ты прекрасно знаешь, что уже нет. Только не стоит оплакивать того, кто так безмерно поощрен.

Каждый день я отдаю миру то, чего он жаждет. Похотливым похоть, влюбленным – любовь, злым – злобу, мстящим – мщение, красивым – красоту. И мы с Силой делаем это вместе. Так легко и красиво. Мы смотрим в лица прохожих, мы видим, что ничего не отражается в них. А в нас все та же тоска, все тот же смех, все та же смерть.

Наши вены тоненькими волосинками сплелись в Гордеев узел и больше никогда не хотели расплестись. Так было всегда. Сила всегда говорит, что мы были вместе, даже тогда когда я плыла в твоих теплых объятьях, Сила где-то ждал меня.

Теперь, я и он, он и я, я и без тебя, ты и без меня, мы и амфетамин, крэк, кислота, героин… Объятия были такими правдивыми, а люди такими лживыми.

Как-то холодным декабрьским утром мы с Силой сидели у холодного берега неизвестного нам водоема, и он обнял меня так, как должно быть обнимает безысходность. По венам пробежало что-то вроде инея и захотелось навсегда уснуть так, не покидая его холодных рук. Как разительны в такие моменты воспоминания о твоих жарких, просто невыносимых тисках.

Глава 20

Поэзия

.

Как поэтичны бывают зависимые люди. Вы никогда не задумывались об этом? Неужели так и не поняли, что нет независимых? Зависимы все, только кто от чего: кто-то от денег, кто-то от близких, любимых, эгоизма, эмоций, лекарств, наркотиков. Как же все-таки поэтичны люди выбравшие последнее! Нет ничего более глупого и одновременно мудрого. Своим выбором они послали к черту все остальные зависимости, обдурив время, судьбу, жизнь, смерть и возможно, самого Бога. Они поставили на кон все, так и не осведомившись ни о чьем мнении. Теперь их жизнь полна волшебством, недолговечным, но крепким и ярким. Какая тонкость в этих руках, исколотых венах, грязных шприцах, больных невесть чем…. Эти люди поступились всем ради ничего, ради сна, дурмана, того, чего нет. Разве это не прекрасно? Этакий парадокс, все ради ничего. Но, сравним. Аналогично. Разве есть любовь? Любовь! В нее верят тысячелетиями, а между тем, это всего лишь игра нашего разума, издевательская выдумка богов, привязывающая людей друг к другу. Задумайтесь, что бы было, если бы не было пар, семей, свадеб, свиданий – мир бы просто погряз в похоти и удовольствиях. Любовь – зависимость, метод контроля над слабой человеческой волей. Разве не прекрасно все это? Вам, наверное, не понравится. И многие в один голос заявят, что любовь, это высшее чувство, оно прекрасно и многое другое. Тогда я найду столько же тех, кто заявит, что кокаин не хуже любви. Разве что иногда дороже. Ради любви люди отдают все, наркоман – ради дозы. Ради любви люди сходят с ума, продают все что имеют, предают друг друга; наркоман – ради дозы. Только вот любовь обещает рай, но не дает его, она дозированно вливает в вас свои чары, вы то окрылены, то несчастны, то парите, то падаете, в итоге, рано или поздно, как и любой наркотик, любовь заканчивается или больше не действует. И вы начинаете медленно и мучительно умирать, проклиная себя, что ввязались в это. И чем тогда любовь лучше любой зависимости? Однако, есть одно разительное отличие. О любви нам поют в песнях, рассказывают в сказках и повсюду кричат о том, как она прекрасна. Мы одурманены, мы жаждем любить. В итоге, мы обмануты. В редких случаях, люди живут самообманом, думая, что любимы или любят, тут уж кому как удобно, но правда остается правдой, мы обмануты.

О наркотиках же, мы предостережены, мы знаем, чем все закончится, никто не обещает нам рая. И это подтверждают сотни могил и тысячи смертей. И скажите тогда, чей выбор мудрее? Неужели тот, кто, зная, сознательно выбрал наркотик глупее того, кто неосознанно тонет в любовной пене, так и не зная, что же дальше?

Я больше не задавалась этим вопросом, я сделала свой выбор: и он был то розовым, то белым, то жидким, то сыпучим, то стремительным, то сонным. Никто не вправе упрекнуть меня, я знала, на что иду, и я решилась на это. Что до того времени, потраченного на любовь. Оно потеряно навсегда, так и не сделав меня счастливой. Любовь – лжива, наркотики – честны. И теперь вглядываясь в тусклые глаза Силы, я четко осознавала, что сейчас, здесь и сейчас, и пусть никто не знает об этом, мои мечты сбываются, и я ни о чем не жалею. Как прекрасно и поэтично, взявшись за руки и сплетясь венами рук гулять по пустым ночным улицам, улыбаться ветру и ни о чем не думать. Мир стал существовать отдельно от нас, так же как и ты от меня когда-то. Я больше не плакала о тебе, не молилась богам о твоей смерти. Мир шептался вокруг меня, а я словно глухая от рождения, никогда и не мыслила, о чем он пытается сказать мне. Я только знала, что рядом есть Сила и есть моя боль, моя невесомость, мое небытие и это было прекрасно. Впереди уже не маячила смерть, она была под боком и только ждала, когда я подмигну ей и она навсегда скроет меня от глаз людей и от собственных глаз. Смерть иллюзорна. И для каждого своя. Во всех смыслах. Кто-то ищет в ней покоя, а кто-то избавления. Мы с Силой уже не искали ее вовсе. Мы уже имели все, мы уже не хотели ни покоя, ни избавления. По сути своей, смерть идеальна, ибо любая жизнь хорошая или плохая, счастливая или нет, святого или грешника всегда имеет одно и то же завершение – смерть. Всегда красивая, всегда совершенная, она подкрадывается тогда, когда ты меньше всего ждешь, не любит, когда с ней шутят, однако, всегда ценит храбрецов, готовя для них лавры пышных несчастий. Нет ничего, что объясняет, почему же люди так боятся и не любят ее. Пожалуй, можно сказать, что она просто непостижима человеческой природой, но как поэтична. Смертью заканчивается все, от прекрасных чувств, до приземленных желаний и ничто, никто не избежит этого финала. Поэтому наш с Силой поэтический мир никогда не был бы более идеальным, не присутствуя в нем сама смерть. Она готовила для нас очевидно особый сюрприз, бродя с нами рядом и наслаждаясь нашим мертвым существованием, вдохновляя нас и приободряя.

Глава 21

Духота.

Как же смешно видеть за чем так тянутся люди. Концентрация их на каких-либо чувствах просто феноменальна. Чего стоят только эти томные, полные страдания взгляды влюбленных, разлученных судьбой или глупостью друг друга. Боже, как я могла когда-то быть одной из них. Приторность твоего взгляда и сейчас живет в моем сердце и вовсе не ясно как она туда уместилась. Это же отвратительная степень эгоизма, просто его наивысшая точка, считать своей частью другого человека. Какая ложь, какой самообман, выдавать подобного рода чистый эгоизм за какую-то возвышенность. Просто тошнит от всего этого. Как прекрасен честный обмен похотью, никакого обмана! И кто сказал, что для того чтобы всего-навсего утолить свои животные инстинкты необходимо так долго морочить себе голову? Какая несусветная глупость! Люди просто слепцы если не видят очевидного. Для меня больше не стоял вопрос любви или влюбленности, симпатии или антипатии, оставалось только одно, страсть, похоть, инстинкт – называйте, как хотите. Теперь это было частью моей сущности. Как забавно и смешно то, что люди так носятся со своим телом, постоянно раздумывая и размышляя, кому можно подарить его, а кому нельзя. Да как же вы не понимаете, гнилость ваших душ вовсе не зависит от того скольким принадлежало тело. Вы можете быть трупом и отгородиться каменной стеной и все равно продолжать гнить прямо изнутри, а можете быть небесным ангелом, все так же продолжая гнить. Глупейшее стремление на планете, распоряжаться так жадно своим телом.

Никогда не оборачивайтесь на прошлое, только вы позволите себе это сделать, как оно с головой накроет вас и никогда, никогда с этого момента ваша жизнь не станет прежней. Прошлое разрушает изнутри, не дает нам дышать воздухом. Погружаясь в него, становишься словно водолазом, кислород которого так ограничен, что он вынужден быстро делать свою работу.

Глава 22

На крыльях.

Теперь все стало так, как я даже не мечтала. Шелковые, неживые прикосновения Силы словно одурманивали, нежные запястья и тонкие вены, колючие взгляды и болезненные слова. Не то чтобы мое существование стало вертеться вокруг всего этого… Просто в нем появилось много ритуалов способных поддержать во мне хоть какое-то подобие жизнедеятельности.

Холодным серым утром мы, взявшись за руки, бродили по хмурым аллеям городского парка, вдыхали влажный промозглый воздух и смеялись, не понимая ничего, что происходит вокруг нас. А вокруг нас неспешно опадали листья, кружились в замысловатом танце тени, спеша проходили первые прохожие, спешащие на работу, но мы не видели ничего этого. Вы скажете, что это любовь. Вот она радостная эйфория. Нет, это не любовь, это – наркотики. Волшебство. Вот во что способны они превратить ваше безликое существование, в поток эйфории. Гуляя, мы вдыхали воздух, который казался бесконечно прекрасным, приятным и свежим. Да, он не был таким, хоть и был утренним, он был, возможно, вполне обычным, но не для нас, не для людей, парящих на крыльях.

Больше не вспоминаю ни чем, что было в моем прошлом. Меня словно полнит воздух, я словно пушинка, парю над всем и ничто не нужно мне. Небо поглотило меня и навсегда увлекло за собой. Вот оно, то чего я так долго ждала. Покой. Кажется, что только легкое дуновение ветра шевелит волосы на моей голове и я чувствую это как никогда, каждой клеточкой тела. Я чувствую холодную руку Силы, сжимающую мою, ловлю искры его холодных глаз и ничто не помешает мне. Наслаждение – вот оно состояние окоченелого трупа. Ты больше ничто, но еще продолжаешь существовать и обрывки чувств, все меньше доступны для тебя, но когда они все-таки попадаются в твои руки, они невообразимо режут воображение.

Мои мысли прервались ребенком, стоящим напротив нас.

В простых глазах ребенка отражалась не то любопытство, не то страх. Он стоял, опустив голову, руки его повисли словно у марионетки, ноги неуверенно были согнуты в коленях. И самое невероятное в нем было его существо, сквозившее в глазах. Как глубокие лесные озера их помнили надежда и разочарование, надежда на то, что еще будет и разочарование, которое нельзя понять. Трудно было не заметить, что разочарование полнило его, страх сковывал подобно морозу. В этом холодном молчании было совершенно не ясно, откуда в душе маленького ребенка зародилась такая тишина. Он все продолжал смотреть. И стыд начинал бежать по холодным рукам. Было не ясно и невозможно прочитать то, что кроется в них, но где-то в глубине заскоблило уныние. В голове не утихали споры, возрождались все новые и новые вопросы о том кем могу являться я. Возможно, этот ребенок гораздо чище, чем я могу себе представить. Смотреть на него больше чем мучительно, я уже чувствую, как внутри меня поселяется его страх, его боль, его разочарование. Так и хочется отвести глаза. Наверное, прав тот, кто говорит, что в душе мы все дети. Я нетерпеливо одернула Силу. Мне так хотелось любить этого малыша. На вид ему было лет шесть-семь, положение его видно было плачевным, о чем свидетельствовала большая не по размеру и грязная одежда.