Лесной туман

– Сдурел что ли? – взвыла она, поднимаясь и приложившись затылком, напоследок.

И тут поняла.

Какой ребенок такой поздней ночью, в деревне близ леса, где хозяин – туманник?

В груди похолодело так сильно, что никакая шаль не спасёт. Вея поднялась и посмотрела на руки – они дрожали.

Она почти открыла дверь. Если бы не дедушка, то быть ей сегодня закуской.

Крик оборвался, и в дверь, впервые за долгое время, сильно ударилось тело. Будто проверяя, не замерла ли она на пороге, нельзя ли выбить щеколду.

– Углы ещё пометь, – неожиданно рявкнула Вея, испуганная и раздосадованная из-за своей глупости. – И так: спать не даешь, двери царапаешь. На то тебя только и хватает, что ложным криком шугать!

Выпалила и замерла, не мигая на дверь посматривая. Слово словом, сила силой, но туманника злить – то ещё дело.

– Я лучше тебя помечу, – низкий рык прокатился и ударился в лицо, как наяву пахнув лесным зверем. Скрипнули доски на крыльце под крупной лапой, и туманник ушел. Даже на чердак не заглянул – осерчал.

Миски Вея с чердака убрала, одеяло решила не трогать. Но на том решила: всё.

Не для того ли она из дома ушла, чтобы нечисть приманивать, только чтобы в доме был кто. Хватит, пора самой жить. А то не то что благодарности не получишь, сама доверишься и потечет кровушка ведьмина. А там и дедушка-домовой сгинет, кто его забрать-то догадается? Да и не пойдет он с чужими людьми, а без них истает один, в пустом доме.

Когда Вея об этом думала, на глаза наворачивались непрошеные слёзы. И непонятно, то ли домового живого здорового жалко было, то ли ещё почему.

Начинало холодать, и Вея в очередной раз подумала, что поспешила, въезжая в новый дом осенью. Морозец всё чаще прихватывал поутру двери, медленно запуская тонкие нити и вглубь небольшой избы. Чтобы протопить хорошенько, дров не хватало, и Вея перебралась с полатей под потолком на небольшие, на самой печи. Вечером на них было почти нестерпимо жарко, но к утру оставалось хоть какое-то тепло, не то что на вторых.

Пошли простуды, детские, в основном, и Вея хорошо жила за счет притирок и мазей, но она знала – скоро у людей кончится лишняя еда, которую можно отнести за лекарство, и что ей тогда делать? В других деревнях о ней пока не знали, да и из-за туманника у этой деревни явно плохая молва. Ей только о том не сказали.

Она стала частенько выбираться в лес, чтобы до снега дровишек накопить. Самой таскать их было непривычно, но что поделаешь – жить-то как-то нужно. Не сразу, но поленница заполнялась, а с тем и жить можно. Вместо дров брала за работу крупой, мукой, медом, репой, грибочками сушеными да солеными, и так медленно копились запасы в подполе. Негусто, сытно жить не получится, но хоть как-то, уже хорошо.

А потом и весна скоро. Мать уже наверняка знает, в какой она деревне – Вея передавала весточку, весной брата с гостинцами пришлёт, тот и теста кусочек привезет, чтобы можно самой уже блины да хлеб ладить. Хорошо будет.

Вот и в тот день собралась Вея грибов посмотреть в лесу, да дровишек набрать, открыла дверь, и нос к носу почитай, с мужиком столкнулась.

Он стоял с занесенной рукой, явно намереваясь постучать, и теперь смотрел на Вею с легким недоумением, мол, как ты узнала-то?

– Ой, – растерялась ведьма. – Утра доброго.

– И тебе, хозяйка, – мужик опустил руку. – И правду говорят, ведьма тут поселилась, только зайти хотел – сама выходит.

Вея рассмеялась, мотнув головой:

– Да я в лес хотела, чего надо-то?

Мужик выглядел хорошо – лучше, чем другие из деревни. Одёжка добротная, лицо здоровее, опять же. Одет как охотник, будто только из леса вышел. Вея подумала, что приехал откуда-то, наверное. И почти не ошиблась.

– Дык это, меня осенью-то не было, батраком нанимался. Только и вернулся, а мне баят, что ведьма поселилась. А я ж по лесу хожу, мне силки заговорить надобно, самого себя от зверя, вот и того… пришел свидеться, значится. – Говорит, а сам многозначительно по тряпке меховой на боку похлопывает. Присмотрелась Вея и охнула про себя – да то не тряпка, а косой был. Не перелинял к зиме до конца, лапы белые, а сверху бурый ещё.

С охотниками ведьмы предпочитали дружить. И им польза, и ведьмам свежее мясо к обеду. К тому же, что им делить – и те и те почти лесные.

– Заходи тогда, что на пороге стоять. Я боярышника с малиновым листом настояла, будешь?

– Буду, отчего нет, – оживился охотник, заходя вслед за Веей в дом.

Охотника звали Заруба, он вернулся только недавно и теперь чаще ходил по лесу, вспоминал тропки, силки ставил, зачастую и ночевал. На взволнованный взгляд Веи только отмахнулся, мол, у меня там землянка есть – туда не суется никто. А зачем? Он с лесом и его хозяином не воюет, и с ним никто не в ссоре. А коли не верит Вея, так он может ту землянку показать – ни следов там, ни когтей. Видно по ней, что даже коль не запирай – одно безопасно. Со зверями оно иногда лучше бывает, чем с теми же людьми, там ни татя, ни соседа барагозящего не будет.

Вея знала таких охотников. Они любили лес. А иные и вовсе уходили туда насовсем, становясь его частью. И что-то отдавалось в душе на эти рассказы.

Ну, иль на прищуренные зеленые глаза Зарубы, что уж греха таить. Смотрели так, что мураши по спине бежали, и то у ведьмы – а ей в глаза не любой мужик посмотреть мог.

В тот день Заруба оставил зайца, обещал ещё заглянуть, уже за мазью греющей, и за словом для силков.

При нем Вея никогда слово не говорила – не любила, чтобы под руку кто-то дышал, а то отвлечется и всё насмарку. Просила, чтобы оставил всё, что нужно, а потом забрал.

Приходил Заруба всегда по утру, на лавке то час, то пару засиживаясь, о себе рассказывая да о ведьме спрашивая. И всегда с гостинцами – то птичку принесёт, то мёда туесок, то травку редкую. Да всё землянку звал посмотреть, баял, что тихо в лесу, морозно, а внутри печка хоть и маленькая, но греет хорошо.

Нет-нет, а проскакивала мысль у Веи: «А может и правда? Что я берегу-то, кому нужна?». И розовели щеки, и улыбался Заруба радостно.

Только в один день староста спугнул разговор их задушевный. Мялся на пороге, носом шмыгал – простыл намедни, как раз за мазью пришел медовой, чтоб в грудину втирать.

– Проходи, – махнула рукой Вея. – У меня сбитень стоит, горячий ещё, с ягодками.

Староста глянул в дом и поежился, головой мотнул:

– Нет, давай уж мазюку, пойду. Баба моя тебе яек принесет к вечеру, добро?

– Добро, – пожала плечами Вея. Староста не врал – если сказал, что принесет, значит принесет. Он не любил сам подарки таскать, хотел, чтобы остальные уважали, думали, что ведьма просто так его лечит.

Вея отдала ему плошку, плотно завязанную тканью. Староста поблагодарил, и хмыкнул уважительно:

– А эко вы ловко с хозяином нашим подружились.

Ведьма поморщила нос. Туманник не показывался почти месяц, почитай с того случая, но она и не надеялась, что он про неё забыл.

– Ну, как подружилась. Ночью-то все равно лучше дома сидите.

– Обижаете, – нахмурился староста. – Мы чай тут не первый год живем, знаем. Я ж не про то вам, а про то, что всё ж никто из наших с ним чаи-то раньше не распивал.

Вея открыла было рот, чтобы переспросить, да так и замерла. Улыбнулась кривенько, плечиками пожала, мол «ну, как-то так вышло».

Она проводила старосту из сеней и вернулась к столу на негнущихся ногах. Вея медленно моргнула и твердо сказала себе, что сейчас – как никогда, – нужно держать лицо.

Она повернулась к Зарубе и вздохнула, по матерински, с тихим осуждением:

– Землянка у тебя там, говоришь.

Он не стал притворяться.

Туманники не могут оборачиваться днем, но ему это было и не нужно. В расползшихся уголках губ, в хищном прищуре и блеснувших от смеха зубах был зверь. Он сквозил в нем настолько ярко, что Вея никак не могла взять в толк, как не видела этого раньше.

– А что, – усмехнулся туманник. – Не соврал, есть там землянка. От одного из охотничков осталась.

Он демонстративно провел языком по губе, будто слизывая оставшуюся крупинку после сытного обеда.

Ведьма прищурилась и сама. На поясе у неё висел маленький ножичек, и он казался игрушечным, в сравнении с охотничьим ножом. Да только вот она не боялась.

Женщина почти всегда уступает мужчине в силе, но только не тогда, когда готова биться насмерть.

Туманник смерил взглядом её руку, потянувшуюся к поясу, и хмыкнул:

– Ну, что ж. Пора мне, уж не серчай, хозяйка, – он поднялся. Вея не спешила. Она боялась, что стоит ей пошевелиться, как растает вся злость, уйдет воля, поднявшаяся в груди. Останется только дикая и жгучая обида, которая клокотала в горле и вырваться грозила в отчаянном крике.

Так и сидела, пока он не ушел.

Сени проверила – нет ли его, но всё было пусто.

Закрыв двери, села на лавку ведьма, и расплакалась горько.

Землянку посмотреть хотела, дурочка, думала, позарился на неё охотник приезжий, зайцев носит, травки, понравиться хочет.

А оказалось-то, и тут дар виноват – не целовать он её хотел в уста сахарные, а закрыть в той же землянке, пока ночь не опустится, а потом полакомиться отпуском своим от селян, раз отпуск сам дверь не открывает и к нему не выходит.

Она ждала, что он объявится ночью, но было тихо. Перед дверью поутру тоже не было никого.

Туманник объявился в лесу. Вея не могла не ходить туда – ей нужны были дрова, поздние ягоды, грибы, опять же. Иные только к зиме спеют.

Так, разогнувшись с туеском, она его и увидела. Туманник стоял поодаль, небрежно облокотившись о ствол изящной березы, уже сбросившей листья и казавшейся беззащитной тонкой девой рядом со зверем. Вея себя такой не чувствовала. Смерив Зарубу долгим взглядом, она продолжила собирать ягоды, посматривая иногда. Но тот не двигался с места. Ближе не подходил, ничего не говорил, но и в покое её не оставлял – тенью следуя по лесу, а если ловил её взгляд, то ухмылялся гадко. Мол, собирай-собирай в моем хозяйстве урожай, а я потом свою плату-то возьму.

Вея не сомневалась, что он попытается. Но не ходить в лес для неё – значит умереть. И так зима уже на носу, пару раз уже сыпалась холодная мука с неба, припорошив поутру деревья. Днем стаяло всё, конечно, но скоро не стает. Останется лежать вначале тонкой простынёй, а потом и одеялом пуховым.

С тех пор так и повадилось. Только ведьма в лес, нет-нет, да мелькнет за деревьями силуэт знакомый. Ждал, пока привыкнет к нему ведьма, пока замечать перестанет. Уж что-что, а ждать нечисть умеет, у них почитай времени-то на порядок больше, чем у любого человека.

Туманник подошел через пару недель, когда она уж домой собиралась. Темнело теперича рано, вот и торопилась ведьма. Он уж у самого дома поймал.

Скинула она с плеча вязанку и положила руку на пояс, чтобы знал – просто так стоять не будет.

Заруба фыркнул, глянул сверху вниз, и косого за уши протянул. Процедил с ухмылкой:

– Приготовь мне.

Растерялась ведьма, взяла зайца, как завороженная, и тут слова его дошли. С опозданием, да хоть так.

Вспыхнули щеки, захлестнуло возмущение. Её – ведьму, все мужики в деревне уважали, а бабы так и вовсе расшаркивались. Дома-то плевались, но дома пусть, а так, чтобы в глаза приказы отвешивать. Не бывать такому, хоть бы и хозяину леса. Она-то не лес!

Схватила она косого за уши покрепче, да как огреет Зарубу прямо по роже его наглой. Тот только и успел, что руку подставить. О ноже забыла совсем, так раздосадовала.

– Приготовь ему, – фыркала ведьма, зайцем нечисть охаживая. – Бегу прямо, упала уж три раза, так спешила.

– Так это, осторожнее беги, раз падаешь, – отозвался Заруба странным, перехваченным голосом, и Вея поняла, что он… хохочет.

Отпрыгнул туманник, лицо раскраснелось, на глаза аж слеза навернулась, зубы скалит весело. И только замахнулась Вея косым, чтобы ему вдогонку кинуть, так и сам не хуже зайца ускакал, то бочком, то гарцуя аки конь городской, дружинный.

Так и оставил её у дверей, с зайцем. Вот и думай, то ли дурак, то ли ещё что.

А косой вкусный оказался, жирный, будто летний. И шкурка как раз на воротник сгодилась – прошлую-то Вея на одеяло выменяла. Хорошее, лоскутное. Вея и сама ткать умела, конечно – кто из деревенских не умел, но то долго, и не было у неё ничего для этого, а холод подбирался уже сейчас, и других забот было в достатке.

Так что, когда Заруба появился на следующий день, то ведьма не пожалела уж, положила каши с мясом. От него мясо, от неё каша и печка, всё честно.

Холодало. Снег уже не таял, мягко покрывая дороги. Потихоньку готовили сани, мужчины подыскивали древесину в лесу, чтобы было чем заняться, и на ярмарку с чем съездить. Женщины трепали лён и коноплю. У Веи тоже было заготовлено, как без этого. Лета Вея не застала, как и сбора, но помогала на просушке, так что что-то да перепало.

К тому же в этом доме осталось веретено – будет чем заняться зимой. Прялка только простая совсем была, ручная. Своя-то дома осталась, тяжелая она – с собой тащить.

Туманник появлялся регулярно, раз-два в неделю, не с пустыми руками. То птичку какую принесет, то зайца. Шкурки Вея относила дубильщику, и тот только диву давался, какие холёные.

Ведьма спросила Зарубу однажды, зачем он это делает, но тот только плечами пожал. Сказал, что ведьма – одна такая смелая, что нечисть в дом может пустить, а горячей еды зимой всем охота.

Не поверила Вея, но и прогонять не стала. Без дичи ей зимой совсем тяжко было бы, да и шуметь на чердаке и ночью за дверь выманивать Заруба прекратил.