Катарсис

Расстояние до сапогов уже семь метров. Я перевернулся на спину из-под пролетки и снизу вверх выстрелил в огромного мужика. Тот мелко засеменил ногами назад, но не упал. Я перевернулся на живот и пустил пулю между лопаток убегавшему. Обладатель сапог упал, вытянув руки с саквояжем вперед.

К моему удивлению, здоровяк пришел в себя. Я крутанулся на бок и за колесо. Кистень выломил несколько спиц. Рука выдернула нож. Как тюлень, я рывком на животе перескочил на другую сторону и поднялся за спиной Игната. Он сдерживал левой рукой одного, который двумя руками тянулся к горлу, а правой с кинжалом умудрялся отбиваться от топора.

Я обернулся. Здоровяк лез за мной верхом. На рубахе расползалось маслянистое бордовое пятно. Он поставил ногу на порожек и оперся руками на пролетку, наклонившись вперед. Я ударил ножом в основание шеи. Лезвие ушло за грудину. Мужик выпучил глаза, дернулся назад и осел наземь. Рукоять, которую я держал прямым хватом, вылетела из руки. Я развернулся к спине Игната. Где он носит пистолеты, для меня не секрет. Правой рукой выдернул хауду у него из-за пояса, левой взвел курок и тут же, не поднимая, выстрелил из— под полы его сюртука в живот бандита с топором. Взвел второй курок. Перенес ствол поверх протянутых рук и упер в раскрытый рот и пустые глаза. Грохнул выстрел. Тело без половины черепа отбросило наземь. За глухим стуком наступила звенящая тишина. Бело-сизый дым рассеивался.

Мы сидим на земле, упершись спинами на колесо. Лошади с обрывками упряжи бродят поодаль через пару домов. Ямщик мелко крестится и весь погружен в себя.

— Старый я стал, — винится Игнат, — и глупый. Ты на меня надеешься. А оно вона как вышло.

— Да уж как-то вышло, — тру я лицо ладонью и встаю, — живы, и Слава Богу.

— Знал же, что за деньгами едем. Надо было пару человек взять. Так смело не пошли бы.

— Что деньги? Вон, валяются, — я подхожу к трупу в сапогах и поднимаю саквояж, — мы оба хороши, расслабились на домашних пирожках. А тут прямо Чикаго. Вставай, сейчас народу набежит.

И точно. Любопытство взяло верх над страхом, и народ вылез из подворотен. Какая-то баба запричитала: «Ой, что это деется. Убили!».

— Дай-ка ей в морду, — распорядился я, — где полиция?

— Чичас придет, — ответил дворник, испуганно озираясь на заткнувшуюся тетку.

И точно, не спеша приближался городовой с роскошными усами, как у Бармалея. По бокам семенили два подручных в гражданской одежде. «Не повернув головы кочан», он подошел к трупу в сапогах.

— Ох, отбегался Ванька, — первое, что сказал он, — кто это его так?

— Да вот, их благородие сподобился, — угодливо доложил дворник.

— С кем имею честь? — Определил он во мне главного.

— Граф Зарайский-Андский, — представился я, — по банковским делам приезжал.

— Граф? Вот как?

Ответить я не успел. Подкатила коляска. Выпрыгнул квартальный надзиратель с такими же усами, но лицом шире. Городовой доложил обстановку.

— Говорите, граф? И какие же банковские дела привели вас в такой закоулок?

— Обычные. Получил деньги в Государственном банке, возвращался домой.

— И много ли везете?

— Двести тысяч, — открыл я саквояж, — на текущие расходы.

Квартальный шепнул агенту, и тот на той же коляске скрылся.

— Необходимо опросить вас и вашего спутника по поводу сего прискорбного случая.

— Опрашивайте.

— Пройдемте в околоток.

На коляске нас доставили к серому зданию с двумя фальшивыми колоннами. Далеко ехать не пришлось. Внутри прохладно и пахнет кислым. Нас усадили на стулья в тесной комнатке, ничем от провинциальныхоперских кабинетов моего времени не отличавшейся. Та же беднота, прокуренные стены и бумаги на столе. Пятнадцать минут прошли в ожидании и молчании.

Тут подбежал агент с раскрасневшимся лицом и горячо зашептал в ухо квартальному. По мере понимания услышанного, то выпрямлялся, а затем и вовсе вытянулся во фрунт.

— Ваше Сиятельство, разрешите доложить, квартальный надзиратель Иванов проводит следственные действия для разъяснения обстоятельств вашего ограбления.

— Вольно, квартальный надзиратель. И как, получается проводить?

— С нашим превеликим старанием и радением по каждому случаю.

— И что, стало меньше ограблений?

— Никак нет. Воруют, подлецы.

Я рассказал, как было дело. Поговорили почти приятельски. Дал квартальному сто рублей, а городовому четвертной на усиление борьбы с преступностью. Выяснилось, что напала на нас шайка Ваньки Муромского. И вся она осталась на мостовой к общему удовлетворению. Читал я когда-то записки Гиляровского. И многие статьи по истории полиции. А теперь своими глазами вижу, что не только в Суличе или Костроме плохо с полицией. Ее почти нигде нет. Беды все те же. Денег платят мало, взятки дают все и всем, так принято испокон веков. Всплыла фраза, не помню каким губернатором сказанная во время визита цесаревича Александра в Углич. Его там, кроме толпы народа и самого губернатора, никто не встречал. Толпу никто не разгонял, оцепления не было. Оказалось, что на весь город только два полицейских чина имеется. А на сетования цесаревича по этому поводу был ответ: «Полиция в России имеет значение чисто символическое; она ничего не охраняет, потому что не может ничего охранять: она существует лишь для свидетельствования о силе русского Бога над Россией и каждым ее уголком».

Справедливости ради надо отметить, что уровень преступности все-же ниже нашего раз в десять. И зависит сильно от места. В Москве и Питере по голове могут дать и кошелек забрать. Но далеко не у всех. На господ больших нападут лишь в порядке исключения, но случаи такие бывают. Особенно, если лазать не там, где полагается большим господам. А вот господа помельче страдают часто. Носят с собой, кто пистолет, кто шпагу или трость с набалдашником, но против внезапного группового нападения это бесполезно, а у бандитов вызывает лишь насмешки.

Отъехать домой мы вновь не успели. Подоспел участковый пристав и передал приглашение к Губернатору. Прибыть предлагалось немедленно. Нас усадили в ту же коляску, и вскоре мы оказались перед красивым зданием будущего дома Моссовета и московской мэрии, резиденцией генерал-губернаторов.

Игната усадили в приемной ожидать. А я предстал перед Его Светлостью Светлейшим Князем Дмитрием Владимировичем Голициным.

— Я оченн жалею о напатении, — по-русски Князь говорил плохо и заглядывал в бумажку, — их постигла кара по заслугам.

— Я тоже так считаю, — кивнул я.

— Оченн рад увидеть легенду русских лесов.

— Скорее, болот, — отвечаю по-немецки.

— О, Слава Богу! Может, вы знаете французский?

— Увы, Ваша Светлость, нам с женой ближе язык Гёте.

Князь мне понравился. Седые кудри над чистым и открытым лицом. В пределах дозволенного поговорили о нашем путешествии в Америку, о здоровье Императрицы. Слухи, и довольно точные, быстро распространяются. Про Алену он знает много чего, хитро улыбается и мечтает познакомится. Обещаю взять ее с собой в следующий приезд.

— Хочу войти в деловой мир Москвы, но, боюсь, мне дела сложно вести при таком противодействии разбойников.

— Варвары, беглые солдаты и каторжники. Но что можно сделать?

— Свои заведения я смогу охранять сам и доставлять покой посетителям. А возможно, и другие, при надобности, — смотрю я многозначительно.

— О да, порядок! Что может быть лучше немецкого порядка во всем? Если сможете это устроить, жители будут благодарны вам.

— А я им, — моя понимающая улыбка оценена легким кивком.

Глава 2

На срочном совете Петр предложил всех под корень извести. На него даже не похожа такая стремительность. Впрочем, любому голову вскружит, когда говорят, что пойдем Москву завоевывать. Никогда не думал, что всерьез придется с криминалом воевать. Но у них просто банды, которые знают друг дружку. А у нас мафия. У них тоже будет, когда найдется догадливый и энергичный. Почему бы этим не стать одному из нас?

— Нет уж, всех бить не будем, — я взял поднесенную чашку с кофием, — по одной простой причине. Уничтожим этих, придут другие. И с преступностью я бороться не собираюсь. Но верх взять надо.

— А как тогда? Почему не порешить-то?

— Да надо. Надо. Но самых глупых и резвых. И показательно.

Составили план. Сначала разведка из самых проверенных заводит кабаки и трактиры, выкупим доходный дом для проживания небогатых господ и мещан. И за порядком вокруг будем следить. Как кого из постояльцев обчистят, так жуликов предупредим для начала.

— Плюнут они с высокой колокольни на наши предупреждения, — хмыкает Петр.

— На то и расчет. Конечно, плюнут. И еще раз созоруют. А мы таких будем отлавливать и по другому объяснять. Но не толпой. Где пятерками, где десятками. И лучше одних и тех же посылать. Пусть примелькаются. Впечатление должно быть, что нас всего десятка два.

— Не забоятся. В ножи вызовут.

— Пусть зовут. И тут надо выйти на самых главных и назначить место для выяснения. В некоторых местах это называется «забить стрелу на разборки».

— Так и соберутся. Особливо, если раздразнить.

— В этом и цель. Сколько у нас человек под ружьем?

— Так уже за пять тысяч перевалило. Сейчас решаю, кого шестым тысяцким делать.

Я не вмешивался в управление. Слушал доклады, давал советы, но не мешал самим принимать решения. В шаговой доступности бойцов человек пятьсот. За пару дней еще две тысячи наберутся. Пять тысяч, это только если всех созывать. Без учета прочих добровольцев и тяпкарей.

— Военные походы ни к чему хорошему не привели. В чем наша сила?

— В скрытности и внезапности, — как ученик, отвечает Петр.

— Даже тысячу скрытно разместить не выйдет. Всем надо есть, пить, гадить, жить где-то. Двести, может триста и довольно.

Через месяц были у нас и трактир, и доходный дом. Над входами гордо трепыхались лисьи хвосты. И название «Заведение „Чижово“». Жулики не заставили себя долго ждать. С жильца сняли дорогой брегет, и летнюю шинель прямо возле подъезда.

Наружка уже знала кабаки, где отмечают удачный улов. Троих грабителей вычислили. К ним подошел очень вежливый господин и попросил вернуть изъятое. И больше так не делать. Естественно, был послан в недоступные литературному языку дали.

Через пятнадцать минут в кабак влетела десятка. Без лишних слов огребли все, чей вид не отличался благонадежностью. А те трое потеряли способность ходить и думать на весь вечер.

На следующий день к управляющему заявились пять веселых развязных типов, которые стращали всех встречных и искали обидчиков. Несколько оплеух пришлось стерпеть. Все-таки для четверых это было последнее в жизни наслаждение унижением беззащитных. Пятого без правой руки по локоть отпустили с посланием обществу.

Еще одного постояльца ограбили. Взяли немного, но отдачи получили сполна. Явочный кабак разворочен до основания.

Вот и дождались мы вызова на переговоры. Пошел Петя за старшего. Как и планировали, сказал, что нас много. Целых тридцать человек. И если желаете драки, то давайте за городом на поле. Иваны хмыкнули и согласились.

Место мы осмотрели в тот же вечер. По окрестным деревням полетели гонцы с указаниями. А мы взяли в руки лопаты. У меня куплены задешево двадцать трофейных французских пушек без лафетов. На переплавку готовили. Их установили почти на земле, на земляных брустверах не выше колена, чтобы трава закрывала. И зарядили картечью. Вырыли окопы, где надо.

Перед назначеннымвременем в роще скрылась конная сотня из бывших казаков и солдат. Сотня с ружьями и пистолетами спряталась в окопах. Мы с Игнатом и Петьшей во главе трех десятков стоим у костров, ждем. Все подходы и отходы просчитаны. Мои стоят курят, дым пускают. Каждый у своей пушки. А мы трое чуть впереди.

Точное время тут не соблюдают. Стали подтягиваться жулики. Где мы и рассчитывали, в удобном для разворота экипажей месте, собирается сотня за сотней. Коляски подвозят расфуфыренных бандитов и встают неподалече. Больше пятисот человек насчитал. Вот и главные.

Собрали толпу, речи толкают, смеются, в нашу сторону ножами и пистолетами мажут. Метров двести до них. Смотрю, разговаривать с нами не собираются. Вся толпа ринулась вперед.

Подпустили метров на сорок. «Пошли» — ору. И делаю шаг вперед. В окоп. Как только мы нырнули в укрытие, ухнула с фланга пушка, за ней остальные. Дробно и не стройно. Затем треск ружей. У каждого бойца по три. Отстрелялись залпами. Уже после второго раздался условный сигнал горна. Я выглянул. Над головой грянул залп. Конная сотня развернулась в лаву и заходит справа. Противники бегут. Их не больше половины осталось. Всадники проносятся с гиканьем по телам живым и мертвым.

Вылезаю из окопа и кричу Петьке: «Командуй!». «Вперед», — машет он пистолетами. Пешая сотня бегом обгоняет нас. Хлопают выстрелы. Кровь, дым, крики и стоны. Не щадят никого. Убегающим пуля, упавшим нож. Если и ушли, то единицы. Из наших пятеро убито. Десять ранено. В окопы покидали трупы и зарыли. Петр отдал команду разойтись по явкам. Домой не отпустил, осторожный.

Ко мне в квартиры нашего доходного дома просится воспитанный господин. Тонкие усики, монокль, английский фрак в мелкую клетку.

— Валет, — представился он.

— Граф. Очень приятно, граф, — усмехнулся я.

— Много наслышан о вашей персоне.

— Очень польщен.

— И имею приватный разговор.

— Вот как? А что со всей колодой не пожаловали?

— Понимаю иронию, но питал надежды на родственность душевных порывов.

— Уважаемый Валет, давайте сначала. Здесь, кроме нас никого нет.

— Что не отказали прямо у ворот, уже рад. А мы с вами схожи, Андрей Георгиевич, признайтесь в том хоть наедине.

— В чем это?

— Да уж в том. Если изволите, в средствах для достижения жизненных мечтаний.

— А эти мечтания у нас одинаковые?

— У меня проще будут. Мне много не надо. Саквояж денег, свой выезд, домишко в Москве да заведение на старости лет.

— Ближе к делу, как говорил Эдди Таккер.

— То, что вы положили бродяг на поле, так сила солому ломит. А она сейчас за вами. Только другие придут. Свято место пусто не бывает.

— Валет, — набычился я, — ты чего мне тут песни поешь? От кого пришел?

— Общество послало.

— Ты старший остался за босотой присматривать?

— Я.