Моя главная роль

– Ты видел её? – ахнула я.

– Да, говорю тебе! И мне это совсем не понравилось!

– Что именно тебе не понравилось, Ник?

– Как ты могла меня так подставить?

– Тебя заело? Ты можешь нормально объяснить?

– Ты не имела права разрешать подделывать мои работы!

– Ах, вот ты о чём! А разве ты не помнишь, как несколько дней назад я сама негодовала?! Кто-то скопировал мой поясок и моё колечко, и так искусно, что не отличишь от настоящих.

– Только не говори, что ты не причастна к этому, моя дорогая бывшая жёнушка! Зная тебя, я могу палец отдать на отсечение, что это твоих рук дело!

– Побереги свои члены, Никитушка! – усмехнулась я. – А то как бы не пришлось расплачиваться. Я тут ни при чём!

– Так я тебе и поверил!

– А ты попытайся! Ну подумай сам, к чему мне копировать мои собственные украшения? Что я, дура, что ли?

– Ты настолько меня ненавидишь, что пойдёшь даже и не на такое!

– Я? Ненавижу тебя? Трижды ха! Да я вообще про тебя не вспоминаю, если хочешь знать! Ты же сам видел – у меня другой мужчина.

– Одно другому не мешает.

– Бесполезно с тобой разговаривать! Как был ты чурбаном непрошибаемым, так и остался!

– Послушай, Алён, – тон его смягчился. – Но откуда тогда у бабуси пояс с кольцом? Ты можешь это понять?

– А где ты её повстречал вообще, Никки?

– Около своего дома. Она у подъезда на лавочке сидела, когда я выходил к машине. Я сначала не понял, даже дальше прошёл несколько шагов, а когда обернулся – старухи и след простыл. Но украшения я успел хорошо рассмотреть. Один в один, понимаешь?

– А на лицо её ты посмотрел?

– В том-то и дело, что нет! – с досадой сказал он. – Я не имею привычки рассматривать лица незнакомых старушек, но на ювелирку глаза мои сразу же делают стойку. Один в один, Алёна, один в один.

Он помолчал. Я молчала тоже. Да и что я могла сказать?

– А ты её где встретила?

– В метро. Но тоже ничего не успела спросить. Неуловимая старушка.

– Ага. Странная. Жаль, что в лицо ей не посмотрел. Ты понимаешь, Алёнка, это же репутация моя, а вдруг кто из наших увидит? Я же не смогу ничего доказать!

– Я понимаю, Никит. Мне очень жаль.

– Ну ладно… – он знакомым жестом взлохматил свои густые волосы. – Хорошо, что ты не причастна к этому. И прости, если сделал тебе больно – как тебя увидел, да ещё с этим рыжим юнцом, мне кровь в голову ударила.

– Рефлекс на цвет, Князев?

– А без ехидства ты никак не можешь, Лёля?

– Извини. У меня тоже свои рефлексы.

– Вот-вот! – он улыбнулся уже совсем миролюбиво. – Кстати, парень ничего. Как бывший муж одобряю. А молодость, как уверяют классики, – это такой недостаток, который с годами проходит. Так что искренне за тебя рад! В нём чувствуется мужская сила, можешь мне поверить.

– Верю, Князев. Ты тоже не держи на меня зла, ладно?

– Да ладно, чего уж там! – он легко приобнял меня и поцеловал в губы. – Ты расцвела, жёнушка, и мне жаль, что не я тому причиной. Я сделать счастливой тебя не смог.

– Иди, Никита, а то я сейчас зарыдаю! – я легонько ударила его по плечу. – А увидишь ещё раз старушку, постарайся рассмотреть её лицо!

– Как скажешь, дорогая! Оревуар!

– Оревуар, мой бывший муж!

Глава 11

Петя мерил шагами площадку перед зданием. Завидев меня, он будто напоролся на невидимую преграду. Выражение, которое лёгкой кисточкой было написано на его лице, заставило моё сердце забиться быстрее.

– Я уже хотел подниматься…

– Глупости какие, Петя. Никита не опасный человек.

– Но угрозу, исходящую от него, я, тем не менее, почувствовал. Никогда не простил бы себе, если бы с тобой что-то случилось!

– Разве мы перешли на «ты»? – я сузила глаза.

– Перешли! – твёрдо сказал он. – Даже свидетели этому обстоятельству есть!

– Вот как! – Я резко дёрнула дверцу машины. – Садись, мой мальчик, кажется, нам предстоит очень серьёзный разговор!

– Наконец-то мои молитвы услышаны!

Мы приехали с ним в ресторан. Это было единственное место, где можно было спокойно обо всём поговорить. Встретил нас всё тот же официант, а столик я выбрала небольшой в самом дальнем углу зала. Только потом до меня дошло, что именно здесь в прошлый раз сидела возмутительница моего покоя, но переходить на другое место было уже неудобно. Есть я не хотела и заказала себе только кофе, но зато с большим куском шоколадно-орехового торта. Ожидая, пока Петя насытится тарелкой острого блюда с трудно произносимым названием, я медленно отпивала горячий напиток из большой чашки и время от времени посматривала по сторонам. Ничего необычайного в зале не происходило, и сейчас меня это бесконечно радовало.

Петя ел не торопясь, ловко орудуя столовыми приборами. Он чувствовал себя здесь, как в своей тарелке, я не могла этого не заметить, но дискомфорта это у меня не вызывало, наоборот. Заглядывая глубоко в себя, могу сказать, что я даже гордилась тем, что нахожусь в обществе прекрасного молодого юноши, который явно ко мне благоволит. Наверное, будь мой папа рядом, эта сценка послужила бы ему пищей для нового романа, но я очень надеялась, что он никогда не узнает о моей временной слабости. Я расставлю нужные акценты, и совесть моя будет чиста как перед собой, так и перед моими родителями. Мальчик слишком светел и слишком притягивает меня к себе, а виновницей его несчастий я быть не желаю. Ещё не поздно всё прекратить, и сейчас я этим займусь.

– У вас на лице всё написано, Елена Марковна.

Он постоянно сбивался, переходя то на «ты», то на «вы», и я находила это благоприятным обстоятельством. Главное – не упустить.

– Ты умеешь читать мысли?

– Только твои.

– Интересно. И как давно?

– Давно.

Он, наконец, отставил тарелку, промокнул губы, яркие и чувственные, салфеткой и откинулся назад. Зелёные глаза его стали ещё ярче.

– О чём же я сейчас думаю?

– Обо мне.

– Ну, это угадать несложно.

– Вы подбираете слова, которые бы ранили меня как можно меньше.

– Об этом тоже можно догадаться, хоть немного разбираясь в человеческой психологии.

– А ещё вы боитесь.

– Кого? – быстро спросила я.

– Себя. Вы боитесь своих желаний. Вы боитесь быть свободной. И вы очень боитесь меня, потому что я могу вам дать эту свободу.

– Высосанная из пальца демагогия. Ничего общего с моими мыслями, уверяю тебя!

– Этим вы только подтверждаете мои слова.

– Ты знаешь, Петя, у меня такое ощущение, что за эти несколько дней я узнала тебя больше, чем за два года…

– И это тоже тебя пугает, да? – он улыбнулся.

Я покачала головой. Ах, милый мой мальчик, и почему мне не двадцать лет!

– А мне совершенно не важно, сколько вам лет! – словно и правда прочитав мои беспокойные мысли, воскликнул он.

– Да пойми же ты, упрямец, что неважным это может быть только безответственным людям! А тем, кто трезво смотрит на жизнь, приходится смиряться с обстоятельствами! Представь себе только на минутку – когда мне будет пятьдесят лет, и я начну резко превращаться в старуху, ты будешь в самом прекрасном для мужчины возрасте, когда есть ещё силы и опыт приобретён! А в мои глубоко-пенсионные шестьдесят пять твой организм ещё вовсю будет наслаждаться жизнью, как бы ты от этого ни открещивался!

– Да ерунда всё это, Алёна! Всё будет так, как мы захотим, понимаешь? Если есть любовь…

– Если есть любовь! – перебила я его многозначительно. – Ты совершенно прав! Но слово «если» тут ключевое! А если она закончится, а? Ну что ты будешь делать, когда перестанешь очарованно на меня смотреть? Молчишь? А я тебе скажу! Ты, как порядочный человек, будешь жить со мной из жалости, а думаешь, жалость возвышает человека? Чёрта с два! Жалость настолько унизительна, что в конце концов может превратиться в орудие убийства, и именно от этого я и хочу уберечь нас обоих! Ты говоришь, что я боюсь своих желаний… Да, я боюсь, скрывать не стану, ты нравишься мне, меня к тебе тянет, но прежде всего я должна думать не о своём или твоём удовольствии, а о той судьбе, которая нас ждёт, если изменчивые желания возьмут верх над разумом и здравым смыслом.

– Я бы мог тебе привести множество примеров счастливых семей, в которых муж гораздо младше своей жены, но вряд ли они убедят тебя, Алёна. И знаешь, почему?

– Догадываюсь. Потому что в сердце моём нет того чувства, которое ты ждёшь…

– Я умею ждать, любовь моя. Я подожду.

– Это твоё право, Петя. Но предупреждаю – ты можешь остаться ни с чем.

– Я рискну.

Он улыбнулся так лучисто, так светло, что на душе у меня вдруг образовался островок покоя и тишины. Что я там говорила? О желаниях, которые берут верх над разумом? А почему бы и нет, в самом деле, почему бы и не позволить этим сладким желаниям возобладать надо мной? Разве не заслужила я такого счастья? Пусть длится оно всего десять лет, пусть год, пусть хоть месяц – зато я, наконец, почувствую, что это такое – жить тотально и любить тотально… И страдать тотально, одёрнула я сама себя. Не гневи судьбу, Алёна! И не губи жизнь этому светлому отроку!

А светлый отрок между тем, пока сомнения раздирали мою душу, в задумчивости смотрел куда-то за мою спину. И что-то такое было в его взгляде, что заставило меня оглянуться назад. Ничего странного или настораживающего я там не увидела.

– Алёна, а откуда у тебя этот шрам над бровью? – Петин вопрос застал меня врасплох.

– Упала в детстве. А почему ты спросил?

– Да так, просто… – лёгкая улыбка проскользнула по его губам. – Я был страшным хулиганом в детстве. Умудрялся попадать в перепалки по несколько раз на дню.

– Я тоже не слыла пай-девочкой. А больше всего любила высоту. Знаешь, был один случай, о котором теперь страшно вспоминать, – однажды я на спор прогулялась по стреле башенного крана. Без страховки. Родители до сих пор об этом не знают, иначе сердечного приступа им бы не избежать.

– Ты крутая!

Он так это сказал, что мне захотелось ещё в чём-нибудь признаться.

– А когда мне было почти шесть лет, я прыгала с третьего этажа с открытым зонтиком в руках. До сих пор удивляюсь, как осталась жива.

– С третьего этажа?? – испугался он. – И ничего не сломала?

– Мне повезло – в этом время под окнами проезжала грузовая машина с открытым кузовом, наши соседи очень вовремя решили совершить переезд в другой дом и запихали в машину всякую ерунду в виде тёплых зимних вещей и ещё какого-то хлама. Я приземлилась прямо на норковую шубу тёти Лиды. Когда мама узнала об этом, она долго плакала.

– Ты, наверное, мечтала стать лётчицей?

– До шести лет, – усмехнулась я. – А после своего триумфального прыжка мне захотелось стать писателем, как папа. Тогда бы мама никогда не повышала на меня голос и ходила на цыпочках, когда я пишу.

– А я хотел стать водителем фуры и бесплатно ездить в разные страны.

– Для этого вовсе не обязательно становиться шофёром.

– Много ты понимаешь! – рассмеялся он. – Дальнобойщики – самые крутые ребята на свете! К тому же моя мечта привела меня к тебе…

– Как это?

– Если бы у меня не было прав, я бы не смог подвезти тебя в тот вечер, а если бы не случилось поездки – я бы ещё долго ждал подходящего момента, мучаясь от собственной нерешительности.

– Ну, нерешительным человеком я бы тебя не назвала. Мне кажется, смелости тебе не занимать, как и наглости, впрочем, тоже.

– Просто ты меня ещё мало знаешь. Но ничего, очень скоро это изменится!

– Ну вот, я же говорю! – я легко засмеялась.

– Алёна! – он внезапно накрыл мои пальцы своей ладонью, отчего меня тут же бросило в жар. Удивительно, какая я стала чувствительная рядом с ним! – Когда ты так смеёшься, я готов жизнь за тебя отдать, лишь бы только ты всегда была счастлива!

– Ты очень романтичный молодой человек! – я не сразу убрала руку, лишь спустя несколько мгновений, позволив себе немного слабости. – Давай-ка заканчивать вечер воспоминаний. Не дай бог, увидит кто-нибудь из знакомых, ни тебе, ни мне этого не нужно.

– Я уже говорил тебе – мне всё равно, что подумают обо мне люди. Но ты права, тебя подставлять мне совсем не хочется.

И он кивнул пробегающему мимо официанту. Так и не дав мне расплатиться по счёту, он помог подняться и, подхватив меня под руку, повёл к машине. Смотреть по сторонам я боялась. Я чувствовала себя старой смешной обольстительницей, и это неловкое, совсем не привычное для меня состояние угнетало меня. Нет, нужно прекращать публичные встречи, иначе скоро превращусь в закомплексованную неврастеничку.