Мой любимый враг. История самурая и синоби

Ксения Мира

Мой любимый враг. История самурая и синоби

Посвящается любимой и любящей семье.

Золотая маска

Не заменит никогда

Лица живого

Kesshite kin na

Men wa kao no seitai

Kaemasen des

(Ксения Мира)

Вместо предисловия

Притча Ame no tani («Долина дождей»)

Леденящий! Капля за каплей,

год за годом, век за веком.

Век за веком в Долине дождей…

Долина дождей

У края утеса он замер. В тоске

И продрогший, чертил на доске

Чьё-то имя. Секунды истлели в песке.

Последней упала песчинка, и с нею

Уснуло само бесконечное время,

И лишь оглянулся – исчезло и имя,

Исчезла долина и он – вместе с ними.

Он каплею стал в необъятное море

Долины дождей – жизни нашей и горя.

Озеро в Долине дождей

Каплей в море он стал, без сомненья,

Час и моря настал: изменилось оно беспредельно,

Лишь Долина дождей сохранилась,

Среди горных утесов укрылась,

Только в недрах своих всё равно

Озеро скрыла одно.

Наводнили долину туманы,

Что из моря восстали, и самый

Леденящий, искрящийся дождь

Промочил всю долину насквозь,

И в Долине дождей, как дотоле,

Разлилось и покоится Море.

I

Старик Сумару понимал, что немощь отныне его спутник, и на сто втором году жизни он в последний раз смотрел из своего дома на кур, бездумно клюющих зерно.

Что он оставит после себя? Всё ли он успел сказать? Сэнсэй нахмурил брови: грусть – не мужская забота.

Он уходил с гордостью в сердце: двое его учеников, десятилетних мальчиков, за три года переняли достаточно знаний, чтобы перейти к профессиональному учителю. Дети Осира Тэнгой и Осага Таки были не разлей вода друзья, но каждый из них ревностно относился к победам другого, хотя и сопереживал неудачам.

Сумару-сэнсэй с тревогой наблюдал, как растут эти двое. Они дополняли друг друга, как единое целое. И в то же время между ними не было того, что так любил Сумару. Не было гармонии. Это два начала, разрушительное и созидательное, оба они равны по своей силе, но мирно существовать вместе им нет никакой возможности.

Уходить из деревни лучше всего было осенью. Сэнсэй зажмурился, представляя всю остроту картины: он, уважаемый гуру, в полном молчании и одиночестве (провожать нельзя) отправится далеко в лес под красный дождь кленового листопада, найдёт себе уединенное местечко у студёного озера и доживёт свой век жизнью отшельника, вслушиваясь в шумы мира и пытаясь достичь просветления1.

Но была весна, и тень грусти этого события растворялась под действием молодого солнца. Мальчишек Сумару отпустил играть на улицу: за время строгой муштры им редко представлялась такая возможность. Осира-тян и Осага-тян изображали ниндзя и бегали друг за другом, гортанно крича и делая резкие замысловатые движения.

Самое время, они и не заметят его исчезновения. Сумару надел плетёную шляпу и, накинув плащ, двинулся в сторону гор, видневшихся вдали. Шёл не спеша (а куда спешить-то?), и деревня уменьшалась на глазах. Вскоре она и вовсе скрылась за очередным перевалом, и сэнсэй вступил на лесную тропинку.

Осира и Осага ещё долго не замечали исчезновения их учителя, а когда обнаружили его отсутствие, то начали искать Сумару. Домик выглядел осиротелым. Кто-то должен был рассказать им о произошедшем, но всё дети поймут и сами.

II

Прошло десять лет. Юноши были призваны на службу в императорские войска. День принесения присяги для обоих оказался настоящим торжеством. Помимо всего прочего, выдали и роскошное обмундирование, но доспехи и меч, настоящие предметы искусства, должны были быть изготовлены на заказ.

Больше всего радовался Осира Тэнгой: ему не терпелось доказать свою преданность императору, и он целый день выхаживал с катаной, чеканя каждый шаг.

Осага Таки вёл себя иначе: убрав подальше доспехи, он отправился в родное селение, где и пробыл до утра.

Следующий день друзья провели в пути по направлению к северной деревушке, где местные крестьяне отказывались работать, бросали посевы риса и уходили в леса. Это было неспокойное место. Перед въездом путники увидели воткнутые для устрашения врага колья с насаженными на них искривленными от смертельной муки головами. Оставшиеся в деревне жители не проявляли ни малейшего намёка на радушие и интерес: они смотрели исподлобья, женщины спешили по домам и захлопывали двери.

Лагерь разбили метрах в пятистах от поселения, дабы не накалять обстановки, и расставили часовых.

Тэнгой был разочарован. Его романтическое представление о службе улетучилось, но долг был превыше всего, и он смирился.

Зато протестовал Осага. Он топал ногами и размахивал руками, говоря при этом, как можно было допустить к оружию такого монстра, вампира с «треснутой головой».

Таки говорил так о командире. Мидзуко Хатояма был сущим демоном во плоти. «Треснутой» его голову Осага назвал из-за белого, рассекавшего лицо надвое, глубокого шрама, порядочно повредившего нос начальника. В сражениях Хатояма вихрем налетал на врагов, проявляя при расправе немалую жестокость по отношению не только к виновному, но и к его близким. «Кровь, – говорил он, – одна, и будь она испорчена, то её осталось вылить, как плохое саке».

Свою кипучую ярость Хатояма направлял и на подчиненных: рано утром он выводил строй и заставлял бегать по гравию босиком, нарушителей бил бамбуковой палкой по ногам.

Осира же находил командира героическим персонажем. Все недостатки он приписывал несчастливому прошлому воина и считал, что их исправляет весьма значительный плюс: Мидзуко Хатояма был превосходным стратегом.

Уже ночью лагерь был подвержен нападению лучников. Кроме двух часовых никто не пострадал.

Хатояма извергал молнии и бешено вращал глазами. Он лично выбрал десятерых из числа жителей деревни, в основном это были старики, и приказал безжалостно их четвертовать на глазах у всех, в том числе и детей, «чтоб неповадно было», как он потом объяснил.

Всю казнь Осира неотрывно следил за мимикой командира, пытаясь найти в глазах последнего хотя бы каплю сожаления, но вместо этого он видел мерзкую, изобличенную садистской наклонностью, физиономию Мидзуко Хатоямы: тот застыл в предвкушении долгой смерти и облизывал красные, обсохшие губы.

Осага долго после этого не мог привести Тэнгоя в чувство. Осира сначала смотрел в одну точку перед собой, а через полчаса начал икать. Только отпоив его родниковой водой и укутав в шерстяное полотно, Осага смог помочь брату.

III

В лесной чаще велись ожесточенные бои, каждый день в лагерь возвращалось на несколько человек меньше. Силы же противника, казалось, росли с каждым днём, и причиной тому была деревня, жители которой оказывали помощь восставшей стороне продуктами и запасами воды.

Хатояма кусал ногти и в своей ставке измышлял план, согласно которому можно было бы подорвать позиции противника. И он нашёл способ. Тот час же было приказано забросать ручей, ведущий в деревню, камнями, вода стала мутной.

Расчет Хатоямы был прост: жителям в отсутствие пресной воды не будет дела до своих воинов, а ближайший источник лежит в трёх днях пути к Востоку.

Так и произошло: через пять дней поселение стало пустеть. Некоторые жители примкнули к лагерю, остальные ушли на помощь сопротивлению. Итак, перелом наметился.

Мидзуко Хатояма выставил для сражения всех воинов, включая резерв. Но ответного выпада не последовало. Леса безмолвствовали.

И вот здесь замечательный командир допустил грубую ошибку. Он решил послать лазутчиков вперёд. Ни единый крик не нарушил спокойствия вечера. Из пятнадцати человек в лагерь вернулось только четверо. Старший из них не без страха и восхищения говорил о ловких воинах в тёмных костюмах, «взбегавших по стволу дерева и, отталкиваясь ногами, зигзагами уходивших вглубь леса».

Назвав рассказ полной чушью, Хатояма выругался и прибавил, что денег на таких профессионалов у деревенских нет и быть не может. В рядах солдат зазвучало слово, такое же таинственное, как и спустившаяся с неба ночь, – синоби.

IV

Осира и Осага вернулись с добычей. Они под связанные руки волокли щуплого вояку с кляпом во рту. Лазутчик был пойман ими прямо возле стены лагеря, и то потому, что тень выдала его.

Хатояма разогнал собравшуюся толпу и взял пленника под свою опеку, а точнее, под строгий надзор. Он также опасался, что физическая подготовка синоби поспособствует побегу врага.

По всей науке допрос Мудзуко Хатояма не откладывал и решил вытрясти из ниндзя все сведения, касающиеся диспозиции противника у себя в ставке.

Тем временем Тэнгой и Таки обмыли свой успех и преспокойно грелись у костра, наблюдая за действиями своего начальника, пока последующие события не привели теперь уже Осагу в состояние сильного душевного волнения.

Через десять минут пыток из шатра стрелой вылетел Хатояма. Побегав туда-сюда, он вновь вернулся к допрашиваемому, но под пологом уже была какая-то возня, после чего из шатра с визгом выбежал помощник Хатоямы Хасимото, зажимая ладонями окровавленный нос. Его окружили сослуживцы и начали расспрашивать, отчего тот кричал. Сквозь невнятные объяснения окружающие поняли, что Хасимото обманулся, поверив в то, что лазутчик расскажет все только ему, Хасимото, последний подошёл ближе, желая разобрать приглушённый шёпот пленника. О дальнейшем можно было догадаться.

После того, как Мидзуко Хатояма ворвался в шатёр, всё было кончено в считанные минуты. Синоби так ничего и не сказал. Мужество его поразило даже опытных воинов2.

Хатояма казнил пленника, вспомнив не к месту притчу о самурае, убившем осуждённого, который дал обещание доказать свою невиновность с того света: его отрубленная голова по уговору должна была укусить камень3. «Может, и у этого впоследствии язык развяжется», – цинично заметил Мидзуко с кривой улыбкой, отвернувшись от приговорённого к неизбежному врага.

Как уже говорилось, Осага Таки после произошедшего находился в состоянии сильнейшего душевного волнения. Это его состояние по сравнению с икотой Осиры не передавалось описанию. Он просто молчал, и это молчание показалось брату угрожающим. Но не оно испугало юношу.

Да, Осага молчал. Но говорили его глаза. Взором, полным ненависти, посмотрел он прямо на проходившего мимо него Мидзуко Хатояму. Впервые что-то дрогнуло в несгибаемом воеводе. Немой диалог длился лишь мгновение, но и его было достаточно, чтобы трое свидетелей этой немой сцены, Осира, Осага и Хатояма, поняли весь смысл неприкрытого вызова.

V

Все знали негласный обычай: самурай имеет право убить всякого, кто не выразил должного почтения. Мидзуко Хатояма ограничился малым.

Суд над Осагой Таки состоялся вскоре после рассмотрения обстоятельств дела самурай-докора4. Решение было таково: Осага был командирован в один из провинциальных полков гундан. Таки не успел как следует попрощаться с братом. Всё, что успел сказать Осира в утешение, это то, что Хатояме далеко до мужества и храбрости отважного Кусуноки Масаситы5, истории о котором так часто слышали братья в их детстве. С тех пор они не виделись.

VI

Зимой Осира Тэнгой напал на след уже почти три года терроризировавших полк Хатоямы синоби. От их рук погибло множество ставших Осире за последнее время близкими сослуживцев. Долг верности Тэнгою напоминали два сплетённых между собой дракона, выгравированных на лезвии его катаны, – символ власти самураев.

Тэнгой преданно помогал своему командиру. Нет, Осира не был слеп, ведь он знал, что жестоки обе стороны. Тэнгой не мог покинуть службу – он ясно помнил тех драконов и день принесения им присяги. Таким образом, он не мог быть ни в стороне, ни перейти в лагерь противника. Поэтому Осира решил так: всё, что бы он ни делал теперь, он будет делать во имя долга.

След, который отыскал Тэнгой, привёл небольшой отряд Осиры в горы, где располагалась какуредзато – почти легендарная, скрытая деревня синоби.

Хатояма же не желал бездействовать, силы его подчинённых за три года кровопролитной борьбы с ниндзя были истощены. Жажда мести владела умом полководца, и, покинув свою ставку, Мидзуко Хатояма теперь плечом к плечу стоял с Осирой Тэнгоем перед представшем их взору убежищем синоби. Главнокомандующий расставил бойцов возле каждого входа. По команде самураи ворвались в жилище ниндзя и замерли. Деревня синоби была пуста.

Чутьё Тэнгоя сработало моментально: он буквально вытолкал из хижины всех солдат, что вошли с ним.

Тут же воздух был пронзён целым потоком из свистящих звуков, и, казалось, невероятное количество блестящих чешуек замелькало среди отряда. Сюрикэны6 без разбора вонзались в деревянные опоры, доспехи, тела. Чем они стремительнее сыпались градом из ниоткуда, тем больше самураев, как подкошенных, валилось с ног.

Выхватив меч, Осира Тэнгой стал отступать к мосту возле реки, прикрыв собой Мидзуко Хатояму. Оставалось всего пару шагов, как вдруг из воды стремительно возник, как фантастическое видение, оставляя тысячи водяных брызг, воин в чёрной одежде как и у других синоби, только вместо обычной, скрывавшей лицо, повязки на нём была красная маска, напоминавшая маску театра «Но» для демонических ролей.

Осира только-только успел заметить в руке неизвестного в маске ножны меча, которые синоби использовал в качестве дыхательной трубки под водой, как уже изящный кодати, меч ниндзя, из этих самых ножен рассёк Мидзуко Хатояму.